Народное творчество Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым
Добрыня чудь покорил
В стольном городе в Киеве, Что у ласкова сударь-князя Владимера Было пирование-почестной пир, Было столование-почестной стол На многие князи и бояра И на русския могучия богатыри. А и будет день в половина дня, И будет стол во полустоле, Владимер-князь распотешился, 10 По светлой гридни похаживает, Черны кудри расчесовает, Таковы слова поговаривает: «Есть ли в Киеве тако(й) человек Из сильных-могучих богатырей, А кто бы сослужил службу дальную, А и дальну службу заочную, Кто бы съездил в орды немирныя И очистил дороги прямоезжия До моево тестя любимова, 20 До грозна короля Этмануила Этмануиловича; Вырубил чудь белоглазую, Прекротил сорочину долгополую, А и тех черкас петигорскиех И тех калмыков с татарами, Чукши все бы и алюторы?». Втапоры большой за меньшева хоронится, А от меньшева ему, князю, ответу нет. Из тово было стола княженецкова, Из той скамьи богатырские 30 Выступается удал доброй молодец, Молоды Добрыня Никитич млад: «Гой еси, сударь ты мой дядюшка, Ласково со(л)нцо Владимер-князь! Нет у тебе в Киеве охотников Быть перед князем невольником. Я сослужу службу дальную, Службу дальную заочную, Съезжу я в орды немирныя, Очищу дороги прямоезжия 40 До твоего тестя любимова, До грозна короля Этмануила Этмануиловича, А и вырублю чудь белоглазую, Прекрочу сорочину долгополую, А и тех черкас петигорскиех И тех колмыков с татарами, Чукши все и алюторы!». Втапоры Владимер-князь Приказал наливать чару зелена вина в полтора ведра, И турей рог меду сладкова в полтретья ведра, 50 Подавали Добрыни Никитичу, Принимает он, Добрыня, единой рукой, Выпивает молодец едины́м духо́м И турей рог меду сладкова. И пошел он, Добрыня Никитич млад, С княженецкова двора Ко своей сударыни-матушки Просить благословение великое: «Благослови мене, матушка, Матера вдова Афимья Александровна, 60 Ехать в дальны орды немирныя, Дай мне благословение на шесть лет, Еще в запас || на двенадцать лет!». Говорила ему матушка: «На ково покидаешь молоду жену, Молоду Настасью Никулишну? Зачем же ты, дитетка, и брал за себе? Что не прошли твои дни свадбенные, Не успел ты отпраз(д)новати радости своей, Да перед князем расхвастался в поход итить?». 70 Говорил ей Добрынюшка Никитьевич: «А ты гой еси, моя сударыня-матушка, Честна вдова Афимья Александровна! Что же мне делать и как же быть? Из чево же нас, богатырей, князю и жаловати?» И дает ему матушка свое благословение великое На те годы уреченныя. Прощается Добрыня Никитич млад С молодой женой, с душой Настасьей Никулишной, Сам молодой жене наказывает: 80 «Жди мене, Настасья, шесть лет, А естли бо не дождешься в шесть лет, То жди мене в двенадцать лет. Коли пройдет двенадцать лет, Хоть за князя поди, хоть за боярина, Не ходи только за брата названова, За молода Алешу Поповича!». И поехал Добрыня Никитич млад В славныя орды немирныя. А и ездит Добрыня неделю в них, 90 В тех ордах немирныех, А и ездит уже другую, Рубит чудь белоглазую И тое сорочину долгополую, А и тех черкас петигорскиех, А и тех калмык с татарами, И чукши все и алюторы, - Всяким языком спуску нет. Очистил дорогу прямоезжую До ево-та тестя любимова, 100 До грознова короля Этмануила Этмануиловича. А втапоры Настасьи шесть лет прошло, И немало время замешкавши, Прошло ей, Никулишне, все сполна двенадцать лет, А некто́ уже на Настасьи не сватается, Посватался Владимер-князь стольной киевской А за молода Алешуньку Поповича. А скоро эта свадьба учинилася, И скоро ту свадьбу ко венцу повезли. Втапоры Добрыня едет в Киев-град, 110 Старые люди переговаривают: «Знать-де полетка соколиная, Видеть и пое(зд)ка молодецкая — Что быть Добрыни Никитичу!». И проехал молодец на вдовей двор, Приехал к ней середи двора, Скочил Добрыня со добра коня, Привезал к дубову столбу, Ко тому кольцу булатному. Матушка ево старехунька, 120 Некому Добрынюшку встретити. Походил Добрыня во светлу гридню, Он Спасову образу молится, Матушке своей кланеется: «А ты здравствуй, сударыня-матушка, Матера вдова Афимья Александровна! В доме ли женишка моя?». Втапоры ево матушка заплакала, Говорила таковы слова: «Гой еси, мое чадо милая, 130 А твоя ли жена замуж пошла За молода Алешу Поповича, Ныне оне у венца стоят». И походит он, Добрыня Никитич млад, Ко великому князю появитися. Втапоры Владимер-князь С тою свадьбою приехал от церкви На свой княженецкой двор, Пошли во светлы гридни, Садилися за убраныя столы. 140 Приходил же тут Добрыня Никитич млад, Он молится Спасову образу, Кланеется князю Владимеру и княгине Апраксевне, На все четыре стороны: «Здравствуй ты, асударь Владимер-князь Со душою княгинею Апраксевною! Сослужил я, Добрыня, тебе, князю, службу заочную, Съездил в дальны орды немирныя И сделал дорогу прямоезжую До твоего тестя любимова, 150 До грознова короля Этмануила Этмануиловича; Вырубил чудь белоглазую, Прекротил сорочину долгополую И тех черкас петигорскиех, А и тех калмыков с татарами, Чукши все и алюторы!». Втапоры за то князь похвалил: «Исполать тебе, доброй молодец, Что служишь князю верою и правдою!». Говорил тут Добрыня Никитич млад: 160 «Гой еси, сударь мой дядюшка, Ласково со(л)нцо Владимер-князь! Не диво Алеши || Поповичу, Диво князю Владимеру — Хочет у жива мужа жену отнять!». Втапоры Настасья засавалася, Хочет прямо скочить, избесчестить столы. Говорил Добрыня Никитич млад: «А и ты душка Настасья Никулишна! Прямо не скачи, не бесчести столы, - 170 Будет пора, кругом обойдешь!». Взял за руку ее и вывел из-за убраных столов, Поклонился князю Владимеру Да и молоду Алеши Поповичу, Говорил таково слово: «Гой еси, мой названой брат Алеша Попович млад! Здравствуй женивши, да не с ким спать!».
Михайла Казаринов
Как из далеча было, из Галичья, Из Волынца города из Галечья, Как есён сокол вон вылетывал, Как бы белой кречет вон выпархивал, Выезжал удача доброй молодец, Молоды Михайла Казаренин. А и как конь под ним – как бы лютой зверь, Он сам на коне – как есён сокол; Крепки доспехи на могучих плечах: 10 Куяк и панцырь чиста серебра, А кольчуга на нем красна золота. А куяку и панцырю цена стоит на́ сто тысячей, А кольчуга на нем красна золота, Кольчуги цена сорок тысячей; Шелом на буйной голове замычется, Шелому цена три тысячи; Копье в руках марзамецкая, как свеча, горит; Ко левой бедре припоясана сабля вострая, В долину сабля сажень печатная, 20 В ширину сабля осьми вершков; Еще с ним тугой лук разрывчетой, А цена тому луку три тысячи, Потому цена лука три тысячи: Полосы были булатныя, А жилы слоны сохатныя, И рога красна золота, И титивочка шелковая, Белова шолку шимаханскова; И колчан с ним каленых стрел, 30 А во колчане было полтораста стрел, Всякая стрела по пяти рублев. А конь под ним – как лютой зверь, Цены коню сметы нет, Почему коню цены-сметы нет? Потому ему цены-сметы нет — За реку броду не спрашивает, Он скачет, конь, с берегу на́ берег, Котора река шириною пятнадцать верст. А и едет ко городу Киеву, 40 Что ко ласкову князю Владимеру, Чудотворцом в Киеве молитися, И Владимеру-князю поклонитися, Послужить верою и правдою, Позаочью князю не изменою. Как и будет он в городе Киеве, Середи двора княженецкова, Скочил Казаренин со добра коня, Привезал коня к дубову столбу, К дубову столбу, к кольцу булатному, 50 Походил во гридню во светлую, Ко великому князю Владимеру, Молился Спасу со Пречистою, Поклонился князю со княгинею И на все четыре стороны. Говорил ему ласковой Владимер-князь: «Гой еси, удача доброй молодец! Откуль приехал? Откуль тебе бог принес? Еще как тебе, молодца, именем зовут? А по именю тебе можно место дать, 60 По изо(т)честву можно пожаловати». И сказал удалой доброй молодец: «А зовут мене Михайлою Казаренин, А Казаренин душа Петрович млад». А втапоры стольной Владимер-князь Не имел у себя стольников и чашников, Наливал сам чару зелена вина, Не велика мера – в полтора ведра, И проведовает могучева бога́тыря, Чтобы выпил чару зелена вина 70 И турей рог меду сладкова в полтретья ведра. Принимает Казаренин единой рукой, А и выпил единым духом И турей рог меду сладкова. Говорил ему ласковой Владимер-князь: «Гой еси ты, молоды Михайла Казаренин! Сослужи ты мне службу заочную, Съезди ко морю синему, Настреляй || гусей, белых лебедей, Перелетных серых малых утачак 80 Ко моему столу княженецкому, - До́ люби я молодца пожалую». Молоды Михайла Казаренин Великова князя не ослушался, Помолился богу, сам и вон пошел, И садился он на добра коня, И поехал ко морю синему, Что на теплы тихи заводи. Как и будет у моря синева, На ево щаски великия 90 Привалила птица к берегу. Настрелял он гусей, лебедей, Перелетных серых малых утачак Ко ево столу княженецкому. Обвезал он своего добра коня По могучим плечам до сырой земли И поехал от моря от синева Ко стольному городу Киеву, Ко ласкову князю Владимеру. Наехал в поле сыр крековистой дуб, 100 На дубу сидит тут черны ворон, С ноги на ногу переступавает, Он прави́льна перушка поправливает, А и ноги, нос, что огонь, горят. А и тут Казаренину за беду стало, За великую досаду показалося, Он, Казаренин, дивуется, Говорил таково слово: «Сколько по полю я езживал, По ево государевой вотчине, 110 Такова чуда не наезживал, И наехал ныне черна ворона». Втапоры Казаренин Вынимал из налушна свой тугой лук, Из колчана калену стрелу, Хочет застрелить черна ворона, А и тугой лук свой потягивает, Калену стрелу поправливает, И потянул свой тугой лук за ухо, Калену стрелу семи четвертей. 120 И завыли рага у туга́ лука́, Заскрыпели полосы булатныя, Чуть боло спустит калену стрелу, - Провещится ему черны ворон: «Гой еси ты, удача доброй молодец! Не стреляй мене ты, черна ворона, Моей крови тебе не пить будет, Моево мяса не есть будет, Надо мною сер(д)це не изнести. Скажу я тебе добычу богатырскую: 130 Поезжай на гору высокою, Посмотри в раздолья широка И увидешь в поле три бела шатра, И стоит беседа дорог рыбей зуб, На беседе сидят три татарина, Как бы || три сабаки-наез(д)ники, Перед ними ходит красна девица, Русская девица-полоняночка, Молода Марфа Петровична». И за то слово Казарин спохватается, 140 Не стрелял на дубу черна ворона, Поехал на гору высокую, Смотрил раздолья широкия И увидел в поле три бела шатра, Стоит беседа дорог рыбей зуб, На беседе сидят три татарина, Три сабаки-наез(д)ники, Перед ними ходит красна девица, Русская девица-полоняночка, Молода Марфа Петровична, 150 Во слезах не может слово молвити, Добре жалобна причитаючи: «О злочастная моя буйна голова, Горе-горькая моя русая коса! А вече́р тебе матушка расчесовала, Расчесала, матушка, заплетала, Я сама, девица, знаю-ведаю: Росплетать будет моя руса коса Трем татарам-наездником». Оне те-та речи, татара, договаривают, 160 А первой татарин проговорит: «Не плачь, девица, душа красная! Не скорби, девица, лица белова! Азделу-татарину достанешься, Не продам тебе, девицу, дешево, Отдам за сына любимова, За мирнова сына в Золотой орде». Со тыя горы со высокия, Как есён сокол напущается На синем море на гуси и лебеди, 170 Во чистом поле напущается Молоды Михайла Казаренин, А Казаренин душа Петрович млад. Приправил он своего добра коня, Принастегивал багатырскова, И в руке копье морзамецкое — Первова татарина копьем сколол, Другова сабаку конем стоптал, Третьева – о сыру землю. Скочил Казаренин с добра коня, 180 Сохватал девицу за белы ручки, Русску девицу-полоняночку, Повел девицу во бел шатер. Как чуть с девицою ему грех творить, А грех творить, с ней блуд блудить, Росплачется || красная девица: «А не честь твоя молодецкая богатырская, Не спросил не дядины, не вотчины: Княженецкая л(ь) дочь и боярская. Была я дочи гостиная, 190 Из Волынца города из Галичья, Молода Марфа Петровична». И за то слово Казаренин спохватается: «Гой еси, душа красная девица, Молода Марфа Петровична! А ты по роду мне родна сестра, И ты как татарам досталася, Ты как трем сабакам-наез(д)никам?». Говорит ему радная сестра: «Я вече́р гуляла в зелено́м саду́ 200 Со своей сударынею-матушкою, Как из далеча из чиста́ поля, Как черны вороны налетывали, Набегали тут три татарина-наез(д)ники, Полонили мене, красну девицу, Повезли мене во чисто поле, А я так татарам досталася, Трем сабакам-наез(д)никам». Молоды Михайла Казаренин Собирает в шатрах злата-серебра, 210 Он кладет во те сумы переметныя, Переметныя сыромятныя, И берет беседу дорог рыбей зуб, Посадил девицу на добра коня На русскова богатырскова, Сам садился на тотарскова, Как бы двух коней в поводу повел И поехал к городу Киеву. Въезжает в стольной Киев-град, А и стольники, приворотники 220 Доложили князю Владимеру, Что приехал Михайла Казаренин. Поколь Михайла снял со добра коня Свою сестрицу родимую И привезал четырех коней к дубову столбу, Идут послы от князя Владимера, Велят итить Михайле во светлу гридню. Приходил Казаренин во светлу гридню Со своею сестрицею родимаю, Молится Спасову образу, 230 Кланеется князю Владимеру И княгине Апраксевне: «Здравствуй || ты, ласковой сударь Владимер-князь Со душею княгинею Апраксевною! Куда ты мене послал, то сослужил — Настрелял гусей, белых лебедей И перелетных серых малых утачак, А и сам в добычи богатырския Убил в поле трех татаринов, Трех сабак-наез(д)ников 240 И сестру родную у них выручил, Молоду Марфу Петровичну». Владимер-князь стольной киевской Стал о том светел-радошен, Наливал чару зелена вина в полтора ведра И турей рог меду сладкова в полтретья ведра, Подносил Михайлу Казарину. Принимает он, Михайла, единой рукой И выпил единым духом. Втапоры пошли они на широкой двор, 250 Пошел князь и со княгинею, Смотрел ево добрых коней, Добрых коней татарскиех, Велел тут князь со добра коня птиц обрать И велел снимать сумы сыромятныя, Относить во светлы гридни, Берет беседу дорог рыбей зуб, А и коней поставить велел по стойлам своим, Говорил тут ласковой Владимер-князь: «Гой еси ты, удача доброй молодец, 260 Молоды Михайла Казаренин, А Казаренин душа Петрович млад! У мене есть три ста жеребцов И три любимы жеребца, А нет такова единова жеребца. Исполать тебе, добру молодцу, Что служишь князю верою в правдою!»
Потук Михайла Иванович
Во стольном городе во Киеве, У ласкова князя Владимера Было пирование-почестной пир На три братца названыя, Светорусские могучие богатыри: А на первова братца названова — Светорусскова могучева богатыря, На Потока Михайла Ивановича, На другова братца названова, 10 На молода Добрыню Никитича, На третьева братца названова, Что на молода Алешу Поповича. Что взговорит тут Владимер-князь: «Ай ты гой еси, Поток Михайла Иванович! Сослужи мне службу заочную: Съезди ты ко морю синему, На теплыя тихи заводи, Настреляй мне гусей, белых лебедей, Перелетных малых утачак 20 К моему столу княженецкому, До́ люби я молодца пожалую». Поток Михайла Иванович Не пьет он, молодец, ни пива и вина, Богу помолясь, сам и вон пошел. А скоро-де садился на добра́ коня, И только ево увидели, Как молодец за ворота выехал: В чистом поле || лишь дым столбом. Он будет у моря синева, 30 По ево по щаски великия, Привалила птица к круту берегу, Настрелял он гусей, белых лебедей И перелетных малых утачак. Хочет ехать от моря синева, Посмотрить на тихия заводи, И увидел белую лебедушку: Она через перо была вся золота, А головушка у ней увивана красным золотом И скатным земчугом усажена. 40 Вынимает он, Поток, Из налушна свой тугой лук, Из колчана вынимал калену стрелу, И берет он тугой лук в руку левую, Калену стрелу – в правую, Накладыват на титивочку шелковую, Потянул он тугой лук за́ ухо, Калену стрелу семи четвертей, Заскрыпели полосы булатныя, И завыли рога у туга лука. 50 А и чуть боло спустить калену стрелу, Провещится ему лебедь белая, Авдотьюшка Леховидьевна: «А и ты, Поток Михайла Иванович! Не стреляй ты мене, лебедь белую, Не́ в кое время пригожуся тебе!». Выходила она на крутой бережок, Обвернулася душой красной девицой. А и Поток Михайла Иванович Воткнет копье во сыру землю, 60 Привезал он коня за востро копье, Сохватал девицу за белы ручки И целует ее во уста сахарныя. Авдотьюшка Леховидьевна Втапоры больно ево уговаривала: «А ты, Поток Михайла Иванович, Хотя ты на мне и женишься, И кто из нас прежде умрет, Второму за ним живому во гроб идти». Втапоры Поток Михайла Иванович 70 Садился на своего добра коня, Говорил таково слово: «Ай ты гой еси, Авдотья Леховидьевна! Будем в городе Киеве, В соборе ударят к вечерне в колокол, И ты втапоры будь готовая, Приходи к церкви соборныя — Тут примим с тобою || обрученье свое». И скоро он поехал к городу Киеву От моря синева. 80 Авдотьюшка Леховидьевна полетела она Белой лебедушкай в Киев-град Ко своей сударыне-матушке, К матушке и к батюшке. Поток Михайла Иванович Нигде не мешкал, не стоял; Авдотьюшка Леховидьевна Перво ево в свой дом ускорить могла, И сидит она под окошечком косящетым, сама усмехается, А Поток Михайла Иванович едет, сам дивуется: 90 «А негде́ я не мешкал, не стоял, А она перво меня в доме появилася». И приехал он на княженецкой двор, Приворотники доложили стольникам, А стольники князю Владимеру, Что приехал Поток Михайла Иванович, И велел ему князь ко крылечку ехать. Скоро Поток скочил со добра коня, Поставил ко крылечку красному, Походит во гредню светлую, 100 Он молится Спасову образу, Поклонился князю со княгинею И на все четыре стороны: «Здравствуй ты, ласковой сударь Владимер-князь! Куда ты мене послал, то сослужил: Настрелял я гусей, белых лебедей, Перелетных малых утачак. И сам сговорил себе красну девицу, Авдотьюшку Леховидьевну, К вечерне быть в соборе 110 И с ней обрученье принять. Гой еси, ласковой сударь Владимер-князь! Хотел боло сделать пир простой На три брата названыя, А ныне для меня одново Доспей свадбенной пир веселой, Для Потока Михайла Ивановича!». А и тут в соборе к вечерне в колокол ударили, Поток Михайла Иванович к вечерне пошел, С другу сторону – Авдотьюшка Леховидьевна, Скоро втапоры нарежалася || и убиралася, Убравши, к вечерне пошла. Ту вечерню отслушали, А и Поток Михайла Иванович Соборным попам покланяется, Чтоб с Авдотьюшкой обрученье принять. Эти попы соборныя, Тому они делу радошны, Скоро обрученье сделали, Тут обвенчали их 130 И привели к присяге такой: Кто перво умрет, Второму за ним живому в гроб идти. И походит он, По́так Михайла Иванович, Из церкви вон со своею молодою женою, С Авдотьюшкой Леховидьевной, На тот широкой двор ко князю Владимеру. Приходит во светлы гридни, И тут им князь стал весел-радошен, Сажал их за убраны столы. 140 Втапоры для Потока Михайла Ивановича Стол пошел, - Повары были догадливы: Носили ества сахарныя И питья медяные, А и тут пили-ели-прохлажалися, Пред князем похвалялися. И не мало время замешкавши, День к вечеру вечеряется, Красное со(л)нцо закатается, 150 Поток Михайла Иванович Спать во подкле(т) убирается, Свели ево во гридню спальную. Все тут князи и бояра разъехалися, Разъехались и пешком разбрелись. А у Потока Михайла Ивановича Со молодой женой Авдотьей Леховидьевной Немного житья было – полтора года: Захворала Авдотьюшка Леховидьевна, С вечера она расхворается, 160 Ко полуночи разболелася, Ко утру и преставилася. Мудрости искала над мужем своим, Над молодом Потоком Михайлою Ивановичем. Рано зазвонили к заутрени, Он пошел, Поток, соборным попам весть подавать, Что умерла ево молода жена. Приказали ему попы соборныя Тотчас на санях привезти Ко тоя церкви соборныя, 170 Поставить тело на паперти. А и тут стали || магилу капа́ть, Выкопали магилу глубокую и великую, Глубиною-шириною по двадцати сажен, Сбиралися тут попы со дьяконами И со всем церковным причетом, Погребали тело Авдотьино, И тут Поток Михайла Иванович С конем и сбруею ратною Опустился в тое ж магилу глубокаю. 180 И заворочали потолоком дубовыем, И засыпали песками желтыми, А над могилаю поставили деревянной крест, Только место [о]ставили веревке одной, Которая была привязана к колоколу соборному. И стоял он, Поток Михайла Иванович, В могиле с добрым конем С полудни до полуночи, И для страху, дабыв огня, Зажигал свечи воску ярова. 190 И как пришла пора полуночная, Собиралися к нему все гады змеиныя, А потом пришел большой змей, Он жжет и палит пламем огне(н)ным, А Поток Михайла Иванович На то-то не ро́бак был, Вынимал саблю вострую, Убивает змея лютова, Иссекает ему голову, И тою головою змеиною 200 Учал тело Авдотьино мазати. Втапоры она, еретница, из мертвых пробужалася. И он за тое веревку ударил в колокол, И услышал трапезник, Бежит тут к магиле Авдотьеной, Ажно тут веревка из могилы к колоколу торгается. И собираются тут православной народ, Все тому дивуются, А Поток Михайла Иванович В могиле ревет зычным голосом. 210 И разрывали тое могилу наскоро, Опускали лес(т)ницы долгия, Вынимали Потока и с добрым конем, И со ево молодой женой, И объявили князю Валадимеру И тем попам соборныем, Поновили их святой водой, Приказали им жить по-старому. И как Поток живучи состарелся, Состарелся и переставелся, 220 Тогда попы церковныя По прежнему их обещанию Ево Потока, похоронили, А ево молоду жену Авдотью Леховидьевну С ним же живую зарыли во сыру землю. И тут им стала быть память вечная. То старина, то и деянье.
