Народное творчество Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым
Василей Буслаев молиться ездил
Под славным великим Новым-городом, По славному озеру по Ильменю Плавает-поплавает сер селезень, Как бы ярой гоголь поныривает, А плавает-поплавает червлен карабль Как бы молода Василья Буславьевича, А и молода Василья со ево дружиною хоробраю, Тридцать удалых молодцов: Костя Никитин корму держит, 10 Малинькой Потаня на носу стоит, А Василе-ет по караблю похаживает, Таковы слова || поговаривает: «Свет, моя дружина хоробрая, Тридцать удалых добрых молодцов! Ставьте карабль поперек Ильменя, Приставайте молодцы ко Нову-городу!». А и тычками к берегу притыкалися, Сходни бросали на крутой бережок, Походил тут Василей 20 Ко своему он двору дворянскому, И за ним идут дружинушка хоробрая, Только караулы оставили. Приходит Василей Буслаевич Ко своему двору дворянскому, Ко своей сударыне-матушке, Матерой вдове Амелфе Тимофеевне. Как вьюн, около ее убивается, Просит благословение великое: «А свет ты, моя сударыня-матушка, 30 Матера вдова Амелфа Тимофеевна! Дай мне благословение великое — Идти мне, Василью, в Ерусалим-град Со своею дружиною хоробраю, Мне-ка господу помолитися, Святой святыни приложитися, Во Ердане-реке искупатися». Что взговорит матера Амелфа Тимофеевна: «Гой еси ты, мое чадо милая, Молоды Василей Буслаевич! 40 То коли ты пойдешь на добрыя дела, Тебе дам благословение великое, То коли ты, дитя, на розбой пойдешь, И не дам благословение великова, А и не носи Василья сыра земля!». Камень от огня разгорается, А булат от жару растопляется, Материна сер(д)це распущается, И дает она много свинцу-пороху, И дает Василью запасы хлебныя, 50 И дает оружье долгомерное: «Побереги ты, Василей, буйну голову свою!». Скоро молодцы собираются И с матерой вдовой прощаются. Походили оне на червлен карабль, Подымали тонки парусы полотняныя, Побежали по озеру Ильменю. Бегут оне уж сутки другия, А бегут уже неделю другую, Встречу им гости-карабельщики: 60 «Здравствуй, Василей Буслаевич! Куда, молодец, поизволил погулять?». Отвечает Василей Буслаевич: «Гой еси вы, гости-карабельщики! А мое-та ведь гулянье неохотное: Смолода бита, много граблена, Под старость надо душа спасти. А скажите вы, молодцы, мне прямова путя́ Ко святому граду Иерусалиму». Отвечают ему гости-карабельщики: 70 «А и гой еси, Василий Буслаевич! Прямым путем в Ерусалим-град Бежать семь недель, А окольной дорогой – полтора года: На славном море Каспицкием, На том острову на Куминскием Стоит застава крепкая, Стоят атаманы казачия, Не много не мало их – три тысячи; Грабят бусы-галеры, 80 Разбивают червлены карабли». Говорит тут Василей Буслаевич: «А не верую я, Васюнька, ни в сон ни в чох, А и верую в свой червленой вяз. А беги-ка-тя, ребята, вы прямым путем!». И завидел Василей гору высокую, Приставал скоро ко круту берегу, Походил-су Василей сын Буслаевич На ту ли гору Сорочинскую, А за ним летят дружина хоробрая. 90 Будет Василей в полу́горе, Тут лежит пуста голова, Пуста голова – человечья кость. Пнул Василей тое голову с дороги прочь, Провещится пуста голова человеческая: «Гой еси ты, Василей Буславьевич! Ты к чему меня, голову, побрасоваешь? Я, молодец, не хуже тебя был, Умею я, молодец, волятися А на той горе Сорочинския. 100 Где лежит пуста голова, Пуста голова молодецкая, И лежать будет голове Васильевои!». Плюнул Василей, прочь пошел: «Али, голова, в тебе враг говорит Или нечистой дух!». Пошел на гору высокую, На самой сопки тут камень стоит, В вышину три сажени печатныя, А и через ево толька топор подать, 110 В далину́ три аршина с четвертью. И в том-та подпись || подписана: «А кто-де станет у каменя тешиться, А и тешиться-забавлятися, Вдоль скокать по каменю, - Сломить будет буйну голову». Василей тому не верует, Приходил со дружиною хороброю, Стали молодцы забавлятися, Поперек тово каменю поскакивати, 120 А вдоль-та ево не смеют скакать. Пошли со горы Сорочинския, Сходят оне на червлен карабль, Подымали тонки парусы поло́тняны, Побежали по морю Каспицкому, На ту на заставу карабельную, Где-та стоят казаки-разбойники, А стары атаманы казачия. На пристани их стоят сто человек, А и молоды Василей на пристань стань, 130 Сходни бросали на крут бережок, И скочил-та Буслай на крут бережок, Червленым вязом попирается, Тут караульщики, удалы добры молодцы, Все на карауле испужалися, Много ево не дожидаются, Побежали с пристани карабельныя К тем атаманам казачиям. Атаманы сидят не дивуются, Сами говорят таково слово: 140 «Стоим мы на острову тридцать лет, Не видали страху великова, Это-де идет Василей Буславьевич: Знать-де полетка соколиная, Видеть-де поступка молодецкая!». Пошахал-та Василей со дружиною, Где стоят атаманы казачия. Пришли оне, стали во единой круг, Тут Василей им поклоняется, Сам говорит таково слова: 150 «Вздравствуйте, атаманы казачия! А скажите вы мне прямова путя́ Ко святому граду Иерусалиму». Говорят атаманы казачия: «Гой еси, Василей Буслаевич! Милости тебе просим за единой стол хлеба кушати!». Втапоры Василей не ослушался, Садился с ними за единой стол. Наливали ему чару зелена вина в полтара || ведра, Принимает Василей единой рукой 160 И выпил чару единым духом, И только атаманы тому дивуются, А сами не могут и по полуведру пить. И хлеба с солью откушали, Собирается Василей Буслаевич На свой червлен карабль, Дают ему атаманы казачия подарки свои: Первую мису чиста серебра И другую – красна золота, Третью – скатнова земчуга. 170 За то Василей благодарит и кланеется, Просит у них до Ерусалима провожатова. Тут атаманы Василью не отказовали, Дали ему молодца провожатова, И сами с ним прощалися. Собрался Василей на свой червлен корабль Со своею дружиною хоробраю, Подымали тонки парусы полотняныя, Побежали по морю Каспицкому. Будут оне во Ердан-реке, 180 Бросали якори крепкия, Сходни бросали на крут бережок. Походил тут Василей Буслаевич Со своею дружиною хороброю в Ерусалим-град, Пришел во церкву соборную, Служил обедни за здравие матушки И за себя, Василья Буславьевича, И обедню с панафидою служил По родимом своем батюшке И по всему роду своему. 190 На другой день служил обедни с молебнами Про удалых добрых молодцов, Что смолоду бито, много граблено. И ко святой святыни приложился он, И в Ердане-реке искупался, И расплатился Василей с попами и с дьяконами, И которыя старцы при церкви живут, - Дает золотой казны не считаючи, И походит Василей ко дружине из Ерусалима На свой червлен карабль. 200 Втапоры ево дружина хоробрая Купалися во Ердане-реке, Приходила к ним баба залесная, Говорила таково слово: «Почто вы купаетесь во Ердан-реке? А некому купатися, опричь Василья Буславьевича, Во Ердане-реке крестился Сам господь Иисус || Христос; Потерять ево вам будет, Большова атамана Василья Буславьевича». 210 И оне говорят таково слово: «Наш Василей тому не верует, Ни в сон ни в чох». И мало время по(и)зойдучи, Пришел Василей ко дружине своей, Приказал выводить карабль из ус(т)ья Ердань-реки. Поднели тонки парусы полотняны, Побежали по морю Каспицкому, Приставали у острова Куминскова, Приходили тут атаманы казачия 220 И стоят все на пристани карабельныя. А и выскочил Василей Буслаевич Из своего червленаго ка́рабля, Поклонились ему атаманы казачия: «Здравствуй, Василей Буслаевич! Здорово ли съездил в Еруса́лим-град?». Много Василей не ба́ит с ними, Подал письмо в руку им, Что много трудов за их положил: Служил обедни с молебнами за их, молодцов. 230 Втапоры атаманы казачия звали Василья обедати, И он не пошел к ним, Прощался со всеми теми атаманы казачими, Подымали тонки парусы полотняныя, Побежали по морю Каспицкому к Нову-городу. А и едут неделю спо́ряду, А и едут уже другую, И завидел Василей гору высокую Сорочинскую, Захотелось Василью на горе побывать. Приставали к той Сорочинской горе, 240 Сходни бросали на ту гору, Пошел Василей со дружиною, И будет он в полгоры, И на пути лежит пуста голова, человечья кость, Пнул Василей тое голову с дороги прочь, Провещится пуста голова: «Гой еси ты, Василей Буслаевич! К чему меня, голову, попиноваешь И к чему побрасоваешь? Я, молодец, не хуже тебя был, 250 Да умею валятися на той горе Сорочинские. Где лежит пуста голова, Лежать будет и Васильевой голове!». Плюнул Василей, прочь пошел. Взашел на гору высокую, На ту гору Сорочинскую, Где стоит высокой камень, В вышину три сажени печатныя, А через ево только топором подать, В долину – три аршина с четвертью. 260 И в том-та подпись подписана: «А кто-де у камня станет тешиться, А и тешиться-забавлятися, Вдоль скакать по каменю, - Сломить будет || буйну голову». Василей тому не верует, Стал со дружиною тешиться и забавлятися, Поперек каменю поскаковати, Захотелось Василью вдоль скакать, Разбежался, скочил вдоль по каменю — 270 И не доскочил только четверти И тут убился под каменем. Где лежит пуста голова, Там Василья схоронили. Побежали дружина с той Сорочинской горы На свой червлен карабль, Подымали тонки парусы полотняныя, Побежали ко Нову-городу. И будут у Нова-города, Бросали с носу якорь и с кормы другой, 280 Чтобы крепко стоял и не шатался он, Пошли к матерой вдове, к Амелфе Тимофеевне, Пришли и поклонилися все, Письмо в руки подали. Прочитала письмо матера вдова, сама заплакала, Говорила таковы слова: «Гой вы еси, удалы добры молодцы! У меня ныне вам делать нечево, Подите в подвалы глубокия, Берите золотой казны не считаючи». 290 Повела их девушка-чернавушка К тем подвалам глубокиям, Брали оне казны по малу числу, Пришли оне к матерой вдове, Взговорили таковы слова: «Спасиба, матушка Амелфа Тимофеевна, Что поила-кормила, Обувала и одевала добрых молодцов!». Втапоры матера вдова Амелфа Тимофеевна Приказала наливать по чаре зелена вина, 300 Подносит девушка-чернавушка Тем удалым добрым молодцам, А и выпили оне, сами поклонилися, И пошли добры молодцы, кому куды захотелося.
Алеша Попович
Из славнова Ростова, красна города, Как два ясныя соколы вылетывали, Выезжали два могучия богатыри: Что по именю Алешинька Попович млад А со молодом Екимом Ивановичем. Оне ездят, богатыри, плеча о плечо, Стремяно в стремяно богатырское. Оне ездили-гуляли по чисту полю, Ничего оне в чистом поли не наезживали, 10 Не видали птицы перелетныя, Не видали оне зверя прыскучева, Только в чистом поле наехали — Лежит три дороги широкия, Промежу тех дорог лежит горюч камень, А на каменю подпись подписана. Взговорит Алеша Попович млад: «А и ты, братец Еким Иванович, В грамоте поученой человек! Посмотри на каменю подписи, 20 Что на каменю подписано». И скочил Еким со добра коня, Посмотрил на каменю подписи, - Росписаны дороги широкия: Первая дорога во Муром лежит, Другая дорога – в Чернигов-град, Третья – ко городу ко Киеву, Ко ласкову князю Владимеру. Говорил тут Еким Иванович: «А и братец, Алеша Попович млад, 30 Которой дорогой изволишь ехать?». Говорил ему Алеша Попович млад: «Лутче нам ехать ко городу ко Киеву, Ко ласкову князю Владимеру». Втапоры поворотили добрых коней И поехали оне ко городу ко Киеву. Не доехавши оне до Сафат-реки, Становились на лугах на зеленыех, Надо Алеши покормить добрых коней, Расставили тут два бела шатра, 40 Что изволил Алеша опочив держать, А и мало время позамешкавши, Молоды Еким со добры кони, Стреножемши, в зелен луг пустил, Сам ложился в свой шатер || опочив держать. Прошла та ночь осен(н)ея, Ото сна Алеша пробужается, Встает рано-ранешонько, Утрен(н)ей зарею умывается, Белаю ширинкаю утирается, 50 На восток он, Алеша, богу молится. Молоды Еким сын Иванович Скоро сходил по добрых коней, А сводил он поить на Сафет на реку, И приказал ему Алеша Скоро седлать добрых коней. Аседлавши он, Еким, добрых коней, Нарежаются оне ехать ко городу ко Киеву. Пришел тут к ним калика перехожей, Ла́патки на нем семи шелков, 60 Подковырены чистым серебром, Личико унизано красным золотом, Шуба соболиная долгополая, Шляпа сорочинская земли греческой в тридцать пуд. Шелепуга подорожная в пятьдесят пуд, Налита свинцу чебурацкова, Говорил таково слово: «Гой вы еси, удалы добры молодцы! Видел я Тугарина Змеевича, В вышину ли он, Тугарин, трех сажен, 70 Промеж плечей косая сажень, Промежу глаз калена стрела, Конь под ним как лютой зверь, Из хайлиша пламень пышет, Из ушей дым столбом стоит. Привезался Алеша Попович млад: «А и ты, братец, калика перехожея! Дай мне платье каличее, Возьми мое богатырское, Ла́патки свои семи шелков, 80 Подковырены чистым се́ребром, Личико унизано красным золотом, Шубу свою соболиную долгополую, Шляпу сорочинскую земли греческой в тридцать пуд, Шелепугу подорожную в пятьдесят пуд, Налита свинцу чебурацкова». Дает свое платье калика Алеши Поповичу, не отказываючи, А на себе надевал то платье богатырское. Скоро Алеша каликою нарежается И взял шелепугу дорожную, 90 Котора была в пятьдесят пуд, И взял в запас чингалиша булатное, Пошел за Сафат-реку. Завидел тут Тугарин Змеевич млад, Заревел зычным голосом, Подрогнула дубровушка зеленая, Алеша Попович едва жив идет, Говорил тут Тугарин Змеевич млад: «Гой еси, калика перехожея! А где ты слыхал и где видал 100 Про молода Алешу Поповича? А и я бы Алешу копьем заколол, Копьем заколол и огнем спалил». Говорил тут Алеша каликою: «А и ты ой еси, Тугарин Змеевич млад! Поезжай поближе ко мне, Не слышу я, что ты говоришь». И подъезжал к нему Тугарин Змеевич млад. Сверстался Алеша Попович млад Против Тугарина Змеевича, 110 Хлес(т)нул ево шелепугою по буйной голове, Росшиб ему буйну голову, И упал Тугарин на сыру землю, Скочил ему Алеша на черну грудь. Втапоры взмолится Тугарин Змеевич млад: «Гой еси ты, калика перехожея! Не ты ли Алеша Попович млад? Токо ты Алеша Попович млад, Сем побратуемся с тобой». Втапоры Алеша врагу не веровал, 120 Отрезал ему голову прочь, Платья с него снимал цветное на сто тысячей, И все платья на себе надевал, Садился на ево добра коня И поехал к своим белым шатрам. Втапоры увидели Еким Иванович И калика перехожея, Испужалися ево, сели на добрых коней, Побежали ко городу Ростову. И постигает их Алеша Попович млад, 130 Обвернется Еким Иванович, Он выдергивал палицу баёвую в тридцать пуд, Бросил назад себе: Показалося ему, что Тугарин Змеевич млад, И угодил в груди белыя Алеши Поповича, Сшиб из седелечка черкесскова, И упал он на сыру землю. Втапоры Еким Иванович Скочил со добра коня, сел на груди ему, Хочет пороть груди белыя, 140 И увидел на нем золот чуден крест, Сам заплакал, говорил калики перехожему: «По грехам надо мною, Екимом, учинилося, Что убил своего братца родимова». И стали ево оба трести и качать И потом подали ему питья заморскова, От того он здрав стал. Стали оне говорити И между собою платьем меняти: Калика свое платье надевал каличье, 150 А Олеша – свое богатырское, А Тугарина Змеевича платье цветное Клали в чебодан к себе. Сели оне на добрых коней И поехали все ко городу ко Киеву, Ко ласкову князю Владимеру. А и будут оне в городе Киеве На княженецком дворе, Скочили со добрых коней, Привезали к дубовым столбам, 160 Пошли во светлы гридни, Молятся Спасову образу И бьют челом-поклоняются Князю Владимеру и княгине Апраксевне, И на все четыре стороны. Говорил им ласковой Владимер-князь: «Гой вы еси, добры молодцы! Скажитеся, как вас по именю зовут, А по именю вам мочно место дать, По изо(т)честву можно пожаловати». 170 Говорит тут Алеша Попович млад: «Меня, асударь, зовут Алешою Поповичем, Из города Ростова старова попа соборнова». Втапоры Владимер-князь обрадовался, Говорил таковы слова: «Гой еси, Алеша Попович млад! По отечеству садися в большое место, в передней уголок, В другое место богатырское — В дубову скомью против меня, В третье место, куда сам захошь». 180 Не садился Алеша в место большее И не садился в дубову скамью, Сел он со своими товарыщи на полатной брус. Мало время позамешкавши, Несут Тугарина Змеевича На той доске красна золота Двенадцать могучих богатырей. Сажали в место большое, И подле ево сидела княгиня Апраксевна. Тут повары были догадливы: 190 Понесли ества сахарные и питья медяныя, А питья все заморския. Стали тут пить, есть, прохложатися, А Тугарин Змеевич нечестно хлеба ест: По целой ковриге за́ щеку ме́чит, Те ковриги монастырския; И нечестно Тугарин питья пьет: По целой чаше охлестовает, Котора чаша в полтретья ведра. И говорил втапоры Алеша Попович млад: 200 «Гой еси ты, ласковой сударь Владимер-князь! Что у тебя за болван пришел, Что за дурак неотесоной? Нечестно у князя за столом сидит, Ко княгине он, собака, руки в пазуху кладет, Целует во уста сахарныя, Тебе, князю, насмехается! А у моево сударя-батюшка Была собачишша старая, Насилу по подстолью таскалася, 210 И костью та собака подавилася, - Взял ее за хвост, под гору махнул; От меня Тугарину то же будет!». Тугарин почернел, как осення ночь, Алеша Попович стал как светел месяц. И опять втапоры повары были догадливы: Носят ества сахарныя. И принесли лебедушку белую, И ту рушала княгиня лебедь белую, Обрезала рученьку левую, 220 Завернула рукавцом, под стол опустила, Говорила таково слово: «Гой вы еси, княгини-боярыни, Либо мне резать лебедь белова, Либо смотреть на мил живот, На молода Тугарина Змеевича». Он взявши, Тугарин, лебедь белую, Всю вдруг проглатил, Еще тут же ковригу монастырскую. Говорит Алеша на полатном брусу: 230 «Гой еси, ласковой асударь Владимер-князь! Что у тебе за болван сидит? Что за дурак неотесоной? Нечестно за столом сидит, Нечестно хлеба с солью ест: По целой ковриге за́ щеку ме́чит И целу лебедушку вдруг проглотил. У моево сударя-батюшка, Федора попа ростовскаго, Была коровишша старая, 240 Насилу по двору таскалася, Забилася на поварню к поварам, Выпила чан браги пресныя, От того она лопнула, - Взял за хвост, под гору махнул. От меня Тугарину то же будет!». Тугарин потемнел, как осення ночь, Выдернул чингалишша булатное, Бросил в Алешу Поповича. Алеша на то-то вёрток был, 250 Не мог Тугарин попасть в него, Подхватил чингалишша Еким Иванович, Говорил Алеши Поповичу: «Сам ли ты бросаешь в ево, али мне велишь?». – «Нет, я сам не бросаю и тебе не велю, Заутра с ним переведаюсь: Бьюсь я с ним о велик заклад — Не о сте рублях, не о тысячи, А бьюсь о своей буйной голове!». Втапоры князи и бояра скочили на резвы ноги 260 И все за Тугарина поруки держат: Князи кладут по сту рублев, Бояра – по пятидесят, Крестьяна – по пяти рублев. Тут же случилися гости купеческия, Три карабля свои подписывают Под Тугарина Змеевича, Всяки тавары заморския, Которы стоят на быстром Непре, А зо Алешу подписавал 270 Владыка черниговской. Втапоры Тугарин [в]звился и вон ушел. Садился на своего добра коня, Поднялся на бумажных крыльех поднебесью летать. Скочила княгиня Апраксевна на резвы ноги, Стала пенять Алеши Поповичу: «Деревеншина ты, засельшина! Не дал посидеть другу милому». Втапоры тово Алеша не слушался, [В]звился с товарыщи и вон пошел. 280 Садился на добры кони, Поехали ко Сафат-реке, Поставили белы шатры, Стали опочив держать, Коней опустили в зелены луга. Тут Алеша всю ночь не спал, Молился богу со слезами: «Создай, боже, тучу грозную, А и тучи-то с градом дождя!». Алешины молитвы доходны ко Христу. 290 Дает господь бог тучу с градом дождя, Замочила Тугарина крылья бумажныя, Падает Тугарин, как собака, на сыру землю. Приходил Еким Иванович, Сказал Алеши Поповичу, Что видел Тугарина на сырой земле. И скоро Алеша нарежается, Садился на добра коня, Взял одну сабельку вострую И поехал к Тугарину Змеевичу. 300 И увидел Тугарин Змеевич Алешу Поповича, Заревел зычным голосом: «Гой еси ты, Алеша Попович млад! Хошь ли, я тебе огнем спалю? Хошь ли, Алеша, конем стопчу Али тебе, Алешу, копьем заколю?». Говорил ему Алеша Попович млад: «Гой ты еси, Тугарин Змеевич млад! Бился ты со мною о велик заклад — Биться-драться || един на един, 310 А за тобою ноне силы сметы нет На меня, Алешу Поповича». Оглянется Тугарин назад себя, Втапоры Алеша подскочил, Ему голову срубил, И пала глава на сыру землю, как пивной котел. Алеша скочил со добра коня, Отвезал чембур от добра коня, И проколол уши у головы Тугарина Змеевича, И привезал к добру коню, 320 И привез в Киев на княженецкой двор, Бросил середи двора княженецкова. И увидел Алешу Владимер-князь, Повел во светлы гридни, Сажал за убраны столы; Тут для Алеши и стол пошел. Сколько время покушавши, Говорил Владимер-князь: «Гой еси, Алеша Попович млад! Час ты мне свет дал, 330 Пожалуй ты живи в Киеве, Служи мне, князю Владимеру, До́ люби тебе пожалую!». Втапоры Алеша Попович млад Князя не ослушался, Стал служить верою и правдою; А княгиня говорила Алеши Поповичу: «Деревеншина ты, засельшина! Разлучил меня с другом милым, С молодым Змеем Тугаретиным». 340 Отвечает Алеша Попович млад: «А ты гой еси, матушка княгиня Апраксевна! Чуть не назвал я тебе сукою, Сукою-ту – волочайкаю!». То старина, то и деянье.
