Михаил Широкий
Куколка
Ещё смеясь, Лиза значительно взглянула на Толяна и кивнула ему.
– Ну что, братан, я своё дело сделала. Душеньку свою маленько потешила. Теперь твой черёд. А то ты, гляжу, заждался уже.
Толян, видимо и впрямь заждавшийся и заскучавший от вынужденного безделья, немедленно тронулся с места, на котором он, точно монумент, неподвижно стоял всё время, пока его сестра разглагольствовала и измывалась над пленником, и двинулся к последнему, медленно доставая из-за пазухи нож. Лиза, не способная помолчать даже короткое время, оживлённо комментировала его действия:
– Ты не беспокойся, чувачок, тебе будет не очень больно. Возможно, ты даже почти ничего не почувствуешь… Ну, сначала, по крайней мере. Потом, конечно, не обещаю, – оговорилась она, хищно осклабившись. И тут же затараторила дальше: – Сейчас брательник сделает тебе на брюхе небольшой надрез. Маленькую такую, почти неприметную дырочку. В неё разве что мышка сможет юркнуть… А, ну так да, – прервала она себя и широко улыбнулась, – мы ж эту дырусю для мышки и будем делать. Для милого серенького мышонка!
При этих словах в руках у неё вдруг откуда ни возьмись появилась литровая банка, на дне которой копошился крошечный серый комочек, находившийся в непрестанном беспорядочном движении, беспрерывно тыкавшийся заострённой мордочкой в окружавшие его прозрачные стеклянные стены, встававший на задние лапки и тянувшийся вверх в тщетном стремлении выбраться из своего тесного узилища. Но, судя по Лизиным словам, вскоре у него должна была появиться такая возможность.
Девушка между тем, давясь от смеха и прилагая огромные усилия, чтобы говорить более-менее связно, продолжала, тряся головой и тыкая пальцем в банку:
– О-о, видишь, какой маленький, какой трогательный, нежный! И такой одинокий… Знаешь, мне его жалко. У него ведь, наверно, тоже есть мама. Мама-мышь… Ой, нет, не могу! – вскрикнула она, не сдержавшись и дав волю распиравшему её немного неестественному хохоту.
Толян тем временем, не обращая внимания на покатывавшуюся рядом, схватившуюся за бока сестру, к которой по привычке присоединился безбашенный Валера, с деловым, хмурым видом, как если бы ему предстояла важная, ответственная миссия, приблизился к Денису, разрезал сверху донизу его грязную окровавленную футболку и уставился на обнажившийся плоский, подтянутый живот, на котором угадывались кубики мышц. Толян с задумчивым, сосредоточенным выражением осмотрел его, затем потрогал его своим толстым коротким, будто обрубленным, пальцем и сдержанно-удовлетворённо кивнул. А затем, будто примериваясь, приставил остриё ножа чуть пониже пупа.
Денис ощутил это холодное прикосновение. Но остался безучастен. Он уже с трудом воспринимал происходившее с ним и вокруг него. Разрывавшая его боль была так сильна и неодолима, став уже как бы частью его существа, непременным и неотъемлемым его атрибутом, что он постепенно тупел от неё, разум его мало-помалу отключался и окутывался всё более густевшей мутной дымкой, в которой он уже скорее угадывал, чем видел, находившихся рядом с ним людей. Голоса которых он также слышал лишь как долетавшие откуда-то издалека отзвуки, не улавливая смысла того, что они говорили. И, пожалуй, так было лучше для него, потому что если бы он в точности представлял то, что готовили ему его мучители, то, что предстояло ему пережить в ближайшие минуты, одна мысль об этом лишила бы его остатков разума.
Лиза, кое-как отсмеявшись и немного успокоившись, принялась торопить брата, замершего в какой-то момент словно в нерешимости.
– Давай, давай, братуша, резче, – подначивала она его, не сводя горевшего кровожадным огнём взгляда с лезвия, впившегося в плоть и – для чего достаточно было лишь лёгкого нажатия – готового рассечь её и войти внутрь в любое мгновение. – Я и так, как обычно, увлеклась, и мы угробили дофига времени на болтологию. Поздно уже. День был тяжёлый, хлопотный. Я устала. Пора спаточки. Так что надо кончать!
– Да, я тоже спать хочу, – поддакнул Валера, раскрыв свою пасть в широком звучном зёве и ворочая покрасневшими глазами. – И жрать. Кончай этого хлюпика и пошли перекусим. И на боковую.
Толян, сохраняя на лице строгое, невозмутимое выражение, сдержанно кивнул и, ещё раз внимательно, изучающе, как полководец на карту театра военных действий, всмотревшись в живот Дениса, сделал на нём небольшой надрез.
Глаза Лизы, устремлённые туда же, при виде закапавшей из-под ножа густой пунцовой крови вспыхнули ещё ярче и плотояднее.
– Ну вот, начинается самое интересное! Самый что ни на есть экшн! – проговорила она, дрожа от охватившего её при этом лёгкого возбуждения и вскидывая глаза на вялого, обмякшего, бледного, как мертвец, Дениса, казалось, уже почти не чувствовавшего, как его режут по живому, и лишь слегка кривившегося и тихо стонавшего. Но Лизу это, по-видимому, не смущало, и она с увлечением, с жаром говорила, обращаясь к нему, как будто он слышал и понимал её: – Всё, что было до этого, это так, пустяки, разминка. Если ты думал, что это была настоящая боль, то ты сильно заблуждался. И сейчас это заблуждение будет рассеяно. Потому что только теперь начнётся настоящая, чистая, беспредельная и безбрежная боль, какая может быть, наверно, лишь в аду. В самом пекле! И, прежде чем сдохнуть, ты, как я уже обещала тебе, переживёшь свой ад. Здесь, на земле… А сделает это… кто бы ты думал? Вот этот очаровательный серенький мышонок! – она подняла и чуть встряхнула банку, в которой был заключён грызун, по-прежнему безуспешно пытавшийся выкарабкаться из своей прозрачной темницы. – Вот эта милая крошка. Которая заберётся в твои кишки и начнёт грызть их своими маленькими острыми зубками. И вот тогда ты действительно невзвидешь света и станешь, визжа и захлёбываясь, умолять о смерти, как о величайшей милости. И только в моей власти будет решить, даровать ли тебе эту милость или заставить в корчах издыхать тут полночи…
Всё более горячая, эмоциональная речь понемногу распалявшейся – и от собственных слов, и в предвкушении того, что должно было произойти, – девицы была прервана автомобильным сигналом, донёсшимся извне.
Трубный глас, раздавшийся с неба, не смог бы, наверное, произвести на присутствующих более потрясающего впечатления, чем этот негромкий, короткий сигнал. Только Денис остался, как и прежде, безразличен и безгласен; он, похоже, не уловил долетевшего снаружи звука. Лиза же и её подельники замерли, будто поражённые громом, и на несколько секунд застыли, точно окаменев. Лишь немного спустя Лиза, опомнившаяся первой, выговорила дрожащим, запинающимся голосом:
– Эт-то ещё что?
Ей никто не ответил. Братья пребывали в не меньшем недоумении, чем она. Особенно ошеломлён и растерян был Валера, всем своим видом – лицо его вытянулось, глаза были выпучены, а рот чуть приоткрыт – выказывавший крайнее изумление и оторопь. Толян, как обычно, сохранял внешнее спокойствие, однако и его маленькие невыразительные глазки, почти всегда прищуренные и будто сонные, беспокойно бегали и угрюмо посверкивали, а желваки на квадратных челюстях ходили ходуном под тёмной, словно дублёной, кожей.
Никто не двигался с места и не произносил ни слова. Все трое как будто надеялись, что им послышалось, что никакого сигнала на самом деле не было и через минуту-другую, окончательно удостоверившись в этом, они вздохнут с облегчением, посмеются своему беспричинному испугу и продолжат заниматься своим увлекательным делом, от которого так неожиданно были отвлечены.
Но сигнал повторился. Более протяжный и настойчивый. И теперь уж в его реальности трудно было сомневаться. Тем более что на этот раз сразу вслед за ним раздался злобный хриплый лай пса, очевидно разбуженного в своей будке нежданными ночными гостями.
Лиза сделала резкое нервное движение, обменялась с Толяном многозначительным тревожным взглядом и отрывисто велела Валере:
– Иди погляди, кто там.
Тот молча кивнул и, по-прежнему неся на лице удивлённо-оторопелое выражение, двинулся к выходу.
– Смотри, поосторожнее там, – бросила ему вслед сестра.
Валера опять безмолвно качнул головой и исчез за дверью.
В сарае после его ухода воцарилась напряжённая тишина, нарушавшаяся лишь беспрерывным захлёбывающимся лаем собаки и чуть слышными стонами полубесчувственного Дениса. Но Лиза и Толян не обращали на него никакого внимания, точно забыли о нём. Нежданная, негаданная забота, как снег на голову, обрушилась на них, грозя превратиться в серьёзную проблему, а возможно, в самую настоящую беду. Именно так воспринимала случившееся Лиза, не скрывавшая овладевшего ею беспокойства, бледневшая всё больше и не сводившая блестящих встревоженных глаз с брата, как и прежде, пытавшегося казаться уравновешенным и хладнокровным, но против воли чувствовавшего, как и в его твёрдое, бестрепетное, мало чего на свете боявшееся сердце ядовитой змеёй вползает страх.
– Кто же это может быть? – вопрошала Лиза и напарника, и саму себя, морща лоб и хмуря брови. – Кто?.. К нам же так давно никто не ходит и не ездит. Уже много лет… Все, кажется, уже забыли о нас. И знать не знают, что мы живём здесь…
Толян молчал. Набычившись, плотно сцепив зубы, не шевелясь. Будто погрузившись в глубокую задумчивость.
– Я знала… я чуяла это, – упавшим, по-прежнему подрагивавшим голосом прошептала девушка мгновение погодя, горестно покачивая головой и заламывая руки. – Мои сны никогда не обманывают меня… Я ждала беды. Вот она и пришла… Что же делать, братан? Что делать?..
Братан, очевидно, не знал, что делать. Он лишь чуть пожимал плечами и переминался с ноги на ногу.
– А может, всё ещё обойдётся, а? – с внезапным приливом надежды в голосе и во взоре спрашивала Лиза ещё через секунду. – Может, это случайность? Ошибся кто-то, заехал не туда. Всякое ж бывает… Бывает же, братуша, а?
Толян не отвечал ей. Продолжая стискивать зубы, вращая глазами и сжимая громадные кулаки, словно рассчитывал только на них, на свою неодолимую звериную силу и бешеную ярость в возможной схватке не на жизнь, а на смерть.
Мучительное ожидание прервал Валера. Он ворвался в сарай как вихрь. С перекошенной от ужаса физиономией, вылупленными глазами, трясущимися мокрыми губами. Которыми он, заикаясь, пролепетал только одно слово:
– М-менты.
VIII
Сообщение о прибытии инопланетян, наверное, не ошарашило бы Лизу больше, чем принесённое братом известие. Она отшатнулась назад в невообразимом смятении, её лицо залила смертельная бледность, в широко распахнувшихся глазах отразился ужас. Будто не веря услышанному, она прошептала внезапно онемевшими, еле двигавшимися губами:
– Что-что?
Валера, взволнованный и испуганный едва ли не более, чем сестра, на этот раз не смог вымолвить ни слова. Лишь боднул головой и беспомощно развёл руками, подтверждая уже сказанное.
Лиза перевела смятенный, оцепенелый взгляд на другого брата, демонстрировавшего некоторые, хотя бы внешние, признаки твёрдости и самообладания.
– Что ж это такое, братуша? – пролепетала она окостенелым, заплетавшимся языком. – К-как же это так?.. Это же невозможно… Неужели они выследили нас?
Толян, по-прежнему стискивая зубы и поигрывая мощной рельефной мускулатурой, бугрившейся под футболкой, покосился на неё с пасмурным видом. В его тёмных, непроницаемых глазах она прочла одновременно и угрюмую, почти животную покорность судьбе, и отчаянную решимость драться до последнего, не щадя ни врагов, ни себя.
И это настроение как будто передалось и Лизе. Хотя её лицо оставалось белым как мел, а пепельно-серые губы нервно подрагивали, она, стараясь говорить твёрдо и отчётливо, – что, правда, не совсем удавалось ей, – произнесла:
– Что ж, видно, от судьбы не уйдёшь. Я уже говорила: сколько верёвочке не виться… Когда-то ж это должно было случиться. Вот и случилось. Мой сон оказался в руку…
– Да не паникуй ты раньше времени, – подал голос Толян, двинув своими могучими плечами. – Сейчас неподходящий момент для нытья. Решать надо быстро. Они там, – он мотнул головой на полуоткрытую дверь, – не будут ждать, пока мы придём в себя и приготовимся к встрече.
Как бы в подтверждение его слов, со двора в третий раз донёсся сигнал. Более продолжительный, громкий, пронзительный, в котором слышалось явное нетерпение.
Лиза вздрогнула, услыхав его. Её лицо исказила гримаса, которой она безуспешно попыталась придать вид насмешливо-небрежной улыбки. Она слабо взмахнула рукой и изменившимся, немного ненатуральным голосом проговорила:
– Ну, семи смертям не бывать, а одной всё равно не миновать… И, возможно, это как раз наша явилась за нами…
– Пошли встречать гостей, – прервал её Толян и, сунув нож, которым он только что собирался потрошить Дениса, обратно за пазуху, двинулся к выходу, бормоча себе под нос: – Ох, не вовремя вы, ребятки, заявились! Очень не вовремя… Не надо лезть в берлогу медведя, когда он жрёт свою добычу… Как бы вам не пожалеть об этом!
Лиза, прежде чем последовать за ним, взглянула на окончательно отключившегося Дениса, бессильно повисшего на верёвке, которой он был привязан к столбу, и, по-видимому, уже ничего не воспринимавшего, и, мгновение подумав, велела Валере:
– Заткни ему рот.
Валера кивнул и, быстро отыскав какую-то грязную, замасленную тряпку, грубо запихал её Денису в рот.
Лиза, проследив за его действиями, кивнула и не слишком решительно, будто нехотя, с унылым, потерянным выражением, кусая губы и хрустя пальцами, двинулась за Толяном, уже исчезнувшим за дверью. Выходя из сарая, полуобернулась к Валере, замыкавшему скорбное шествие, и спросила:
– Сколько их там?
– Да я не разглядел толком, – насупился тот, припоминая. – Вроде двое.
Девушка качнула головой.
– Странно… Я думала, брать нас целая зондер-команда нагрянет. А их только двое… Хотя, – примолвила она, горько усмехнувшись, – это, видать, так, для отвода глаз. Остальные в засаде.
Толян, пройдя половину двора, остановился и, когда Лиза поравнялась с ним, обратился к ней:
– Слышь, сеструха, говорить с ними будешь ты. А мы с Валеркой… ну, в общем, по обстоятельствам… сама понимаешь, – и он со значением взглянул на неё.
Она понимающе кивнула. Но тут же с тревогой спросила:
– А что, если их на самом деле больше?
Толян посмурнел и сжал кулаки. И пробурчал, топорща брови:
– Ну, тогда постараемся продать свои жизни как можно дороже… Но, – прибавил он после паузы, – будем всё же надеяться, что их только двое. И тогда шанс у нас есть.
– Но у них оружие, – заметила Лиза.
Толян пренебрежительно махнул рукой.
– Оно им не поможет. На нашей стороне фактор неожиданности. Не дрейфь, может, всё ещё обойдётся… Стойте здесь, я открою им, – и, говоря это, он двинулся к воротам, из-за которых доносилось негромкое монотонное гудение стоявшего там на газу автомобиля, заглушаемое истошным хриплым лаем собаки, метавшейся возле ворот и то и дело прыгавшей на них.
Толян отогнал пса и стал открывать ворота. Лиза, не отрывая от него застылого, немигающего взгляда и дрожа мелкой дрожью, тщетно пыталась собраться с духом и приготовиться к встрече нежданных гостей, внезапное прибытие которых внесло такое смятение в души хозяев дома и грозило разрушить до основания их маленький, таинственно-зловещий, наглухо закрытый от всего окружающего мирок.
Через несколько секунд обе створки ворот раскрылись, и за ними показалась полицейская машина, озарившая погружённый в вечерний полумрак двор ярким сиянием фар. Лиза, привыкшая к тусклому, притушенному свету, едва брезжившему в сарае, сощурила глаза и невольно отвела их в сторону.
Автомобиль, точно устав стоять на одном месте, как только появилась возможность, тронулся и с приглушённым мерным ворчанием въехал во двор. Достигнув того места, где находились Лиза и Валера, остановился. После чего повисла напряжённая, гнетущая тишина, как перед чем-то тягостным, жутким, катастрофическим.
Затем почти одновременно открылись передние дверцы, и из машины вышли двое полицейских. У одного из них на плече висел автомат, что, несмотря на сумрак, сразу же отметил внезапно обострившийся Лизин взор. «Вооружились, твари!» – мелькнуло у неё в голове. – «Значит, не на пироги приехали. Значит, всё серьёзно… Серьёзней некуда…»
Полицейский с автоматом, прикрыв дверцу, остался стоять возле неё, с интересом оглядываясь вокруг. Второй же, сидевший до этого за рулём, – невысокий, но крепкий и статный, с короткой, ёжиком, стрижкой и правильными, энергичными чертами лица, – также бросив кругом цепкий, насторожённый, как показалось Лизе, взгляд, приблизился к ней и к стоявшему за её спиной Валере и, небрежно вскинув руку к непокрытой голове, представился:
– Лейтенант Шамраев. Здравствуйте.
Лиза, проглотив застрявший в горле комок, кивнула и с усилием, глухим, будто не своим голосом, так не похожим на её обычный звонкий, журчащий, как ручей, голосок, проговорила:
– Д-добрый вечер… Ч-чем обязана?
Лейтенант помедлил с ответом. Вновь окинув окрестность пристальным, изучающим взглядом, он с особенным вниманием задержал взор на Владовой «тойоте», стоявшей чуть в стороне, в тени одного из сараев, которых немало было в этом обширном, загромождённом всевозможными строениями дворе. Но скрыть такую машину, естественно, было непросто, она и своими размерами, и внешним видом буквально бросалась в глаза и притягивала к себе внимание. В частности, внимание лейтенанта, который, едва заметив приютившийся в углу двора роскошный внедорожник, уже не спускал с него глаз, точно не в силах оторвать их от великолепного авто, немного странно выглядевшего в такой не совсем подходящей для него обстановке.
Лиза с тревогой, а вернее, со страхом, который ей еле удавалось маскировать слабой, искусственной улыбкой, которую и улыбкой-то трудно было назвать, наблюдала за серьёзным, заинтересованным взглядом лейтенанта, устремлённым на угнанную машину, и едва нашла в себе силы, чтобы промолвить:
– Что-то случилось?
– Да нет, в общем, ничего особенного, – ответил полицейский, лицо которого, как опять-таки почудилось Лизе (а может быть, и не почудилось, а так и было на самом деле), вдруг как будто слегка напряглось и омрачилось. – Чистая формальность. Это займёт несколько минут… Скажите, пожалуйста, это ваш автомобиль? – спросил он чуть посуровевшим голосом и каким-то отчуждённым, официальным тоном, от которого веяло холодом.
Лиза опять с трудом сглотнула вязкую горьковатую слюну и, автоматически сунув руку за спину, как если бы там, как у её брата, был спрятан нож, не сразу и с запинкой ответила:
– Д-да… наша.
– Так, хорошо, – кивнул лейтенант с неопределённым, не то удовлетворённым, не то напряжённым, выражением. – Можно взглянуть на документы?
– Н-на машину? – по-прежнему запинаясь и не в силах справиться с волнением, спросила Лиза.
– Да, – ответил полицейский, не сводя с неё тяжёлого, сверлящего взгляда.
У Лизы зашумело в ушах, застучала кровь в висках, перед глазами замелькали пёстрые точки, линии, круги. Ей показалось, что она сейчас потеряет сознание. Несколько мгновений она стояла не шевелясь, пытаясь прийти в себя, осознать происходящее и сообразить, что делать дальше. Худшие её ожидания, похоже, оправдались. Всё было очень плохо, хуже некуда. Её потрясённая мысль отчаянно, словно птица в тесной клетке, билась в мозгу, мучительно ища выхода из ужасной, казалось, безвыходной ситуации. Соображать надо было быстро, очень быстро. В её распоряжении были считанные секунды.
Ко всему прочему её сбивал с толку и лишал остатков самообладания устремлённый на неё взгляд полицейского. Взгляд профессиональной ищейки. Твёрдый, упорный, ничего не упускающий, явно что-то подозревающий, о чём-то догадывающийся. А возможно, уже и знающий…
Уразумев, что пауза чересчур затянулась и медлить больше нельзя, она, не выдержав прикованный к ней пытливый, въедливый взор и опустив глаза, чуть слышно пробормотала:
– Да, конечно… сейчас.
Повернулась и, не чуя под собой ног, чуть пошатываясь, словно пьяная, направилась к автомобилю. Одолев отделявшие её от него несколько метров, остановилась, точно в раздумье, после чего открыла дверцу и, вновь немного помешкав, забралась внутрь. Делала она всё это будто неосознанно, как сомнамбула, движения её были вялыми, замедленными, даже глаза были полуприкрыты, как если бы она вот-вот собиралась заснуть.
Но это было кажущееся впечатление. На самом деле за эти несколько секунд Лиза в значительной мере сумела победить своё замешательство, растерянность и страх, взять себя в руки, мобилизоваться. Её мысль прояснилась и заработала в интенсивном, всё убыстрявшемся темпе, лихорадочно выискивая ту единственно возможную лазейку, которая помогла бы им выбраться из того убийственного, смертельно опасного положения, в котором они оказались, избежать нависшей над ними, как могильный камень, страшной угрозы.
Лейтенант, после того как Лиза исчезла из виду, перевёл взгляд, всё такой же зоркий, проницательный, исследующий, на Валеру. Который не нашёл ничего лучшего, как скорчить свою обычную дураковатую, приветливую, как он, вероятно, полагал, улыбку. Что явно не встретило понимания у полицейского – взор его сделался ещё более строгим, а губы сурово сомкнулись и утончились. Неуместная ухмылка тут же испарилась с Валериной физиономии, сменившись не менее характерным для него туповатым, полусонным выражением, а сам он пожал плечами и принялся тихо насвистывать что-то, болтая головой туда-сюда и вращая пустыми, слегка осовелыми глазами. Он производил впечатление идиота – каковым, собственно, и являлся на самом деле, – и полицейский, очевидно, быстро понял это: по его губам скользнула пренебрежительная усмешка, и он отвёл взгляд от Валеры, вновь обратив его на автомобиль, за тонированным стеклом которого пропала минуту назад Лиза.
Все, казалось, совершенно забыли о человеке, открывшем ворота и впустившем правоохранителей во двор. А он как будто был очень доволен этим и не спешил напоминать о себе. Некоторое время Толян оставался возле ворот, как бы невзначай отступив в тень и внимательно наблюдая оттуда за происходившим во дворе и прислушиваясь к разговору Лизы с лейтенантом. Но как только она исчезла в «тойоте», он, словно догадавшись о чём-то, двинулся с места и стал медленно, осторожно, неслышно, едва касаясь ногами земли, как охотящийся хищник, приближаться ко второму, вооружённому автоматом, полицейскому, по-прежнему недвижно стоявшему возле своей машины и немного рассеянно глядевшему по сторонам. Подбиравшегося к нему сзади Толяна он не замечал.
Лиза уже несколько минут, невидимая и неслышная, находилась в авто, неизвестно чем занимаясь там, и лейтенант стал проявлять признаки нетерпения. Он нахмурился, с недовольным видом зыркнул кругом, шевельнул губами, будто собираясь что-то сказать…
Но не успел. Глубокую тишину, в которой, казалось, можно было различить даже писк комара, нарушил другой звук. Протяжный, жалобный, замирающий стон, донёсшийся из ближайшего сарая, дверь которого по недосмотру осталась полуоткрытой.
На лице лейтенанта изобразилось недоумение. Он обернулся в ту сторону, откуда принёсся неведомый стон, и, нахмурившись ещё больше, немного растерянно произнёс:
– Это ещё что?..
Это были последние его слова. В следующий миг ярко вспыхнули фары «тойоты», взревел, как дикий зверь, мотор, и она, взрыв колёсами землю, резко рванулась с места. Лейтенант, ослеплённый ударившим ему в глаза сиянием, разорвавшим окрестную темноту, успел лишь инстинктивно прикрыть глаза рукой и отшатнуться назад. А через секунду исчез, смятый и раздавленный наехавшей на него массивной громоздкой махиной, снёсшей его как могучий вихрь, ломающий и вырывающий с корнем тонкое слабое деревце.
И почти в то же самое мгновение второй полицейский, похоже, не успевший даже изумиться происшедшему, рухнул как подкошенный, не охнув, поражённый ножом в спину, – незаметно подкравшийся к нему сзади Толян молниеносным, точно рассчитанным ударом погрузил лезвие ему между лопаток по самую рукоятку. А затем для верности, а может быть, просто в неуёмном кровожадном порыве, нанёс ещё около десятка мощных ударов по уже неподвижному, лишь слегка трепетавшему телу, пока это трепетание не прекратилось и не стих вырывавшийся из пронзённой в нескольких местах груди хрип.
Лиза тем временем, дрожащая и белая как стена, выбралась из автомобиля и, придерживаясь за неё рукой (в другой руке она держала пачку сигарет и зажигалку, которые, вероятно, нашла в машине), как если бы силы оставили её, сделала несколько неверных шагов вперёд, туда, где стоял Валера, склонив голову и внимательно разглядывая что-то лежавшее на земле, у его ног. Это был лейтенант, верхняя часть туловища которого виднелась из-под бампера. Он был ещё жив. Глаза его были полуоткрыты, подёрнутые тонкой мутной плёнкой, придававшей взгляду отстранённое, потустороннее выражение. На землистом, осунувшемся лице уже лежала тень смерти. Из проломленной груди вырывалось сдавленное, с присвистом дыхание. Очевидно, ему оставалось жить несколько минут, не больше.
Лиза остановилась возле него и устремила в его стремительно меркнувшие, стекленевшие глаза, неотрывный, пронизывающий взгляд которых внушал ей совсем недавно такой страх, высокомерно-уничижительный, сверкавший злобным торжеством взор. Её серые, как пепел, губы презрительно скривились.
– Ну что, мент поганый, взял меня, да? – прошипела она, оскалив зубы, и, не удержавшись, смачно плюнула в бескровное, анемичное лицо умирающего. – Выкуси, гадёныш! Не родился ещё тот мусор, который сможет взять меня. Руки у вас, мразей, коротки! Выследить-то выследили вы нас… уж не знаю как… но большего вам не видать… не видать никогда… Понял ты, урод?! – взвизгнула она, захлебнувшись от ярости и вся заколотившись от лютой, бешеной ненависти.
На лице лейтенанта не отразилось никаких чувств. По-видимому, он уже не слышал её и, возможно, не видел, хотя его глаза по-прежнему были обращены на неё. Его синеватые губы чуть-чуть шелохнулись. Ей показалось на мгновение, будто он хочет сказать ей что-то напоследок. Но вместо этого внутри у него что-то булькнуло, захлюпало, и изо рта хлынула густая чёрная кровь. Голова его запрокинулась, помутившиеся зрачки закатились вверх и стали почти не видны, уступив место белкам. Тело забилось в агонии.
Это зрелище вывело Валеру из владевшего им тупого оцепенения. Очнувшись, он стремглав кинулся в сарай и, спустя мгновение выскочив оттуда с топором в руках, принялся, урча от удовольствия, отделять голову полицейского от туловища. Послышалось тошнотворное чавканье, хруст ломаемых костей, кровь брызнула во все стороны и заструилась по земле ручьём, постепенно впитываемая ею. Мёртвое тело слегка колыхалось в такт ударам, уже не чувствуя боли, а просто пассивно реагируя на грубое внешнее воздействие.
Закончив, Валера, отдуваясь и отерев пот со лба, как после тяжёлой работы, выпрямился, держа в левой руке отрубленную голову и пристально, не отрываясь, как заворожённый, глядя на неё широко раскрытыми горящими глазами, как ребёнок смотрит на раздавленного им дождевого червя. Даже стоявшая рядом Лиза не выдержала долго этой жутковатой картины и, взглянув раз-другой на обезображенные, страшно искажённые, запятнанные кровью черты лейтенанта и особенно его затмившиеся, покрытые смертной мглой глаза, опять по какой-то странной случайности как будто покосившиеся на неё, невольно отвернулась.
В этот момент к ним приблизился Толян с окровавленным ножом в руке и автоматом на плече. Скользнув равнодушным взглядом по мёртвой голове, которой, пуская слюни от восторга, продолжал любоваться Валера, он обратился к Лизе:
– Ну что ж, сеструха, респект тебе! Молодчина! Сделала всё идеально. Продумала до мелочей. Только ты так умеешь.
Лиза устало отмахнулась.
– Какое там «продумала»? – передразнила она. – Я чуть не обосралась от страха. Особенно когда он спросил, чья машина и потребовал документы. Решила, что всё, пиздец нам!
– А по итогу пиздец оказался им, – мрачно усмехнулся Толян, помахав своим заляпанным свежей кровью ножом. – Я, как видишь, тоже маху не дал. Сориентировался мгновенно. Тот щегол даже пикнуть не успел. И «калаш» ему, сердешному, не помог, – прибавил он, похлопав рукой по снятому с убитого полицейского оружию.
В этот миг Валера, видимо вдоволь насладившись очаровавшим его зрелищем, испустил протяжный удовлетворённый рык и, раззявив рот в счастливой улыбке, отшвырнул от себя мёртвую голову, поддав её, будто мяч, ногой. Та отлетела в сторону и, приземлившись, с глухим стуком прокатилась пару метров, чуть подскакивая и понемногу замедляясь.
Все трое проводили её продолжительными взглядами. А затем, точно движимые одной и той же мыслью, перевели их на тело, от которого она была отделена. Повисло долгое, томительное безмолвие. Все задумались. Лишь теперь, когда их возбуждение и боевой пыл стали постепенно угасать и смысл происшедшего начал открываться им во всей полноте, до всех троих, наверное, даже до малоумного Валеры, дошло наконец, что случилось только что, чем это грозит им, какие неизбежные и непредсказуемые последствия это может и будет иметь для них.
– Ну что же, надо признать, плохо наше дело, ребятушки, – после минутного молчания промолвила Лиза с кислой, натянутой усмешкой. – Эти два перца приехали сюда не просто так. Нас вычислили, это очевидно! И если б мы не подсуетились и не сыграли на опережение, всё было бы совсем печально… Хотя и сейчас невесело, – присовокупила она со вздохом и, щёлкнув зажигалкой, закурила.
– Ну, не надо паниковать. Может, всё не так уж плохо, – отозвался Толян с таким выражением, будто пытался уверить в сказанном самого себя. – Мы же так и не узнали, зачем они приехали.
– Так мы уже и не узнаем! – повысив голос, произнесла Лиза и с мелким дробным смешком кивнула на лежавшее у их ног в луже крови обезглавленное тело. – При всём желании. Он вряд ли удовлетворит наше любопытство. Второй тоже… Хотя и без этого всё ясно, – меняя тон, продолжила она, делая короткие нервные затяжки и выпуская дым то ртом, то носом. – Не надо обманывать себя. Они пронюхали! Если и не всё, то хоть что-то. Но и этого вполне достаточно. В таком деле, сам понимаешь, нужно только потянуть за ниточку – и весь клубочек развяжется. И тогда откроется тако-ое!.. – она не договорила и, чуть распахнув глаза, лишь взмахнула рукой.
Толян кивал в такт её словам со своим обычным замкнутым и угрюмым видом. Его крупные, как и всё у него, желваки опять заходили туда-сюда. Обращённый куда-то в сторону взгляд мрачнел по мере того, как происшедшие и предполагаемые события начали выстраиваться в стройную, цельную картину того, что уже случилось и ещё должно было случиться. В картину того, как должна была измениться их жизнь после совершившегося только что. А то, что она неминуемо и радикально изменится, что в ней произойдёт колоссальный, необратимый переворот, с каждой минутой становилось для него всё более ясным. И слова сестры, бывшей для него высшим авторитетом, его идолом, кумиром, средоточием красоты, ума, таланта, всего самого лучшего и совершенного на свете, лишь ещё более убеждали его в этом и делали то, до чего он додумался сам, неоспоримой истиной.
