Михаил Широкий
Куколка
Комната была совсем небольшая, и мебели в ней было немного. Стол и стул возле окна, справа от него застеленная толстым полосатым покрывалом кровать, слева – старинный платяной шкаф из потемневшего, будто опалённого огнём дерева. Ещё два стула и тумбочка в изножье кровати – вот и вся обстановка. Мест, где спрятаться, не то что мало, их почти не было.
Губы Толяна исказила усмешка. Одновременно свирепая и презрительная. По сдвинутому столу и откинутой и смятой занавеске он определил, что беглец пытался прорваться к окну и открыть его, но это не удалось ему. А времени на то, чтобы разбить два стекла и выпрыгнуть во двор, у него уже не оставалось. И тогда в последнюю остававшуюся в его распоряжении секунду он успел спрятаться. Тем самым продлив свою жизнь только на несколько лишних мгновений.
Твёрдым, размеренным шагом, нарочито громко ступая по скрипучему дощатому полу, покрытому ветхой облезлой дерюжкой с блёклыми остатками какого-то рисунка, Толян проследовал к окну, не переставая ухмыляться и водя кругом сузившимися, мрачно посверкивавшими глазками. Наклонившись, он мельком заглянул под кровать. Отодвинув стул, бросил мимолётный взгляд под стол. Но делал он это скорее автоматически, чем целенаправленно. Он знал, где в последнем отчаянном усилии спасти свою шкуру укрылся убийца его брата, их чудом выжившая и таким же чудом вырвавшаяся на свободу жертва, по какому-то странному, необъяснимому капризу, словно охваченная безумием, проникшая в их дом и тем погубившая себя окончательно.
Он остановился возле шкафа и некоторое время смотрел на него исподлобья тяжёлым, насупленным взором. Но его лицу продолжала бродить кривая, пренебрежительная усмешка. Он не спешил. Враг был в западне, в которую загнал себя сам. Бежать ему было некуда. На этот раз он действительно был обречён. И должен был умереть страшной, лютой смертью за то, что он сделал, и за то, что, по-видимому, намеревался сделать. А потому Толян был спокоен и даже несколько расслаблен. Он был слишком уверен в своём превосходстве над противником. Брата тот смог убить только потому, что, очевидно, подстерёг его, застал врасплох и нанёс предательский удар в спину. Он попросту обхитрил простоватого, неосторожного Валеру, у которого прекрасные физические данные явно превосходили скромные умственные способности. За своё легкомыслие и неосмотрительность он поплатился жизнью.
Ухмылка вдруг исчезла с лица Толяна. Взгляд прояснился и блеснул жестоким огнём. Ненависть, бешенство и жажда убийства вспыхнули в нём с новой силой. Кровь бросилась ему в голову, и он дрожащей от нетерпения рукой резко рванул дверцу шкафа.
… И тут же порывисто отпрянул назад, коротко вскрикнул и, бормоча глухие ругательства, недоумённо уставился на свой живот, в котором, чуть пониже пупа – по случайному совпадению почти в том самом месте, где он за пару часов до этого собирался вспороть живот Дениса, – торчала заляпанная запёкшейся кровью рукоятка ножа. Затем, словно так ничего и не поняв, он поднял выпученные, обезумевшие глаза на Дениса, воззрившегося на него такими же вытаращенными, осатанелыми глазами.
Денис, всё ещё наполовину сидя в шкафу, неотрывно глядел на крепко застрявший в брюхе Толяна нож, вокруг которого по светлой ткани майки расползалось бесформенное багровое пятно. Увидев, что его удар оказался верен и достиг своей цели, он поспешил закрепить успех. Бросившись к ошеломлённому, привалившемуся к столу и продолжавшему растерянно ворочать вылупленными, одурелыми глазами врагу, он вцепился в рукоятку и рванул её вниз и наискосок, к подбрюшью.
Из груди Толяна вырвался страшный, громоподобный крик. Взмахнув пудовым кулаком, он отшвырнул Дениса на пару метров от себя. А затем с мучительным стоном вырвал нож из раны и с ужасом воззрился на неё.
Через прорезь в майке зияла продолговатая рваная дыра с кровавыми краями, в глубине которой виднелись синеватые кишки.
При виде своего распоротого живота и обнажившихся внутренностей, готовых вылезти наружу, Толян задрожал, как от холода, и издал отрывистый, тут же оборвавшийся вскрик. По его лицу разлилась смертельная бледность. На лбу выступил холодный пот.
И только глаза – вероятно, уже в последний раз – зажглись дикой, неукротимой яростью и с неописуемой, неутолимой ненавистью впились в лежавшего на полу, оглушённого могучим ударом Дениса. В его уже начавшем мутиться взгляде угадывалось страстное желание раздавить, растоптать, размазать по полу эту гадину, это ничтожество, этого недорезанного выродка, лишь по их недосмотру и благодаря роковой цепи случайностей оставшегося в живых и натворившего таких бед.
Однако у Дениса, по-видимому, были другие планы. Быстро очнувшись, но ещё не в силах подняться, он медленно стал отползать к двери, перебирая ногами и не спуская застылого, немигающего взгляда с двинувшегося с места и начавшего наступать на него Толяна. Правой рукой тот пытался прикрыть ужасающую рану на животе, чтобы не дать внутренностям вывалиться из него, а левой сжимал нож, только что извлечённый им из собственного нутра. Одно-единственное стремление пульсировало в его отуманенном мозгу, ясно читалось в понемногу гаснувшем взоре, отражалось на искажённом смертной мукой лице – в последнем яростном усилии всадить нож поглубже в этого ползущего по полу жалкого слизняка, так легко, будто играючи, сумевшего погубить сначала его брата, а затем и его самого. В самое сердце! И успеть заглянуть в меркнущие глаза этого гнусного пса. Умереть самому, раз уж так было ему суждено, но утащить за собой и своего убийцу. И не дать ему совершить самого жуткого, непоправимого – добраться до сестры! До его обожаемой, боготворимой Лизы, за которую он всегда без рассуждений готов был отдать свою жизнь. И вот сейчас такая возможность представилась ему.
Эта мысль, прощальной яркой вспышкой полыхнувшая в его голове, как будто придала ему сил, и он сделал несколько шагов вперёд и приблизился в Денису вплотную. Он уже занёс было нож, собираясь расправиться с самым ненавистным для него в этом мире существом. На его бескровных губах показалась злобная, мстительная ухмылка.
Но она растаяла так же внезапно, как и появилась. А поднятая было рука с ножом бессильно, против его воли упала и повисла вдоль тела, как плеть. Он почувствовал, будто что-то мешает ему, сковывает его движения, как остатки сил стремительно покидают его. И одновременно ощутил, как судорожно прижатая к распоротому животу рука наполнилась чем-то тёплым, мягким, скользким.
Он опустил глаза, и от увиденного глаза его затянуло мутной мглой. Он держал в руке свои кишки! Голубовато-красные, блестящие, осклизлые, напоминавшие гигантских червей. Потревоженные его телодвижениями, они через огромный надрез в брюшине вывалились из живота и, не встречая никаких препятствий, кроме его вялой дрожащей ладони, продолжали лезть наружу, вытягиваясь вниз и уже почти достигнув колен.
– Твою ж мать!.. – только и смог прохрипеть он.
В следующее мгновение свет в его глазах окончательно затмился и померк, колени подогнулись, и он, как подкошенный, с грохотом рухнул на пол лицом вниз. Некоторое время ещё раздавалось его прерывистое, постепенно стихавшее дыхание. Через минуту заглохшее. По телу пробежала слабая конвульсия, после чего оно вытянулось и замерло.
Денис какое-то время не отрываясь смотрел на это громадное, едва не раздавившее его при падении тело, будто не веря, что оно в самом деле мертво и больше не угрожает ему. Пока не убедился, что это действительно так: Толян испустил дух.
В тот же самый миг снаружи раздался оглушительный удар грома, от которого, казалось, содрогнулся весь старый дом. Денис же словно даже не услышал его. Он был точно не в себе. Зрачки его были расширены, глаза беспорядочно блуждали по комнате, руки шарили кругом, будто в поисках чего-то. Пока правая рука не наткнулась на нож, выпавший из разжавшегося Толянова кулака. И только вновь ощутив в своей ладони рукоятку оружия, так хорошо послужившего ему сегодня, он как будто немного успокоился и овладел собой. И тут же вспомнил, что со смертью Толяна ещё не всё кончено. Есть ещё кое-кто, с кем нужно поквитаться.
Он не без труда поднялся – после короткого возбуждения слабость и изнеможение снова дали себя знать – и, даже не взглянув больше на Толяна, будто мгновенно забыв о нём, поплёлся к двери. Вышел в тёмный коридор и, придерживаясь за стены, чтобы не споткнуться в густом мраке, направился к лестнице. Сквозь шум в ушах он пытался прислушиваться к окружающему. Но ничего не слышал, кроме периодически повторявшегося, то громче, то чуть глуше, грохотанья грома. В доме же царила тишина. Он будто вымер. Словно оцепенел в немом изумлении и ужасе от того, что здесь случилось за истекшие четверть часа.
Однако это мёртвое безмолвие не обманывало Дениса. Он знал, что это кажущееся, мнимое спокойствие. Что расслабляться и успокаиваться ему рано, так как остался ещё один, последний и, пожалуй, самый опасный, хитрый и безжалостный враг, главный заводила и виновник всего происшедшего. Опасный тем более, что он, как зверь на охоте, загнан в угол и ему нечего больше терять. А потому, достигнув лестницы и медленно спускаясь по ней, Денис прислушивался ещё напряжённее, озирался кругом хватким, примечающим любую мелочь взглядом и крепко сжимал в руке нож. Видимо, ещё не насытившийся кровью…
Она ждала его внизу. Почти на том же самом месте, где совсем недавно он подкарауливал Валеру. И ждала не просто так. Она приготовилась к встрече. В руках у неё был автомат! Тот самый, что Толян снял с убитого им полицейского. Держала она его не очень умело, не совсем уверенно, –вероятно, впервые в жизни, – но огнестрел смертельно опасен даже в неопытных руках. Против такого оружия Денис со своим ножом был бессилен и беспомощен.
Он понял, что всё, это конец. На этот раз уже точно, несомненно. От пули не скроешься, не убежишь. А от автоматной очереди тем более. И он, преодолевший столько препятствий и мук, избегший смерти у пыточного столба, сумевший вырваться из пут, пробраться незамеченным в дом своих мучителей и расправиться с двоими из них, рухнет через минуту-другую, прошитый пулями насквозь. Значит, все эти невероятные, почти сверхъестественные, опьянившие его, вскружившие ему голову успехи – это лишь злая насмешка судьбы, поманившей его, давшей ему ложную надежду на спасение и вот сейчас жестоко посмеявшейся над ним. Всё это было лишь для того, чтобы немного оттянуть неизбежный роковой финал и дать ему в конце концов умереть от руки этой девицы. Именно от её руки…
– Ну что, мразь, думал, одолел нас, да? – глухим, будто неживым голосом промолвила она, сверля его неподвижным, тоже словно помертвелым взглядом. – Думал, и меня сейчас зарежешь, как моих братьев? А вот просчитался, гадёныш! Наконец-то пришла твоя очередь подыхать.
Денис не ответил ей. Лишь ещё больше замедлив шаг, продолжал спускаться по лестнице, не отрывая от девушки зоркого, наблюдательного взгляда и инстинктивно стискивая в руке нож.
– Но хотя ты и окочуришься сейчас, в эту последнюю минуту своей поганой жизни ты можешь торжествовать, – Лизин голос дрогнул, а в глазах блеснули слёзы. – Осиротил ты меня. Оставил одну на всём свете… Один мажор когда-то лишил меня отца, а другой сейчас убил моих братьев… Боже ты мой! – не выдержав, взрыднула она. – Что ж мне теперь делать?! Как же я жить-то буду без них? Без него…
– Я уже говорил тебе: ты ошиблась, приняла меня за другого. Я не мажор, – нарушил своё молчание Денис, и странная полуулыбка скользнула по его губам.
– Да мне насрать, кто ты! – с ненавистью выпалила Лиза, впившись в него едким, как щёлочь, взором и вскинув ствол автомата чуть повыше. – Ты, ублюдок, погубил, разрушил всё самое дорогое, бесценное в моей жизни. И за это ты сдохнешь сейчас, как шелудивый пёс! И это ещё самое мягкое наказание для тебя.
Денис, достигнув нижней ступеньки, остановился. Их разделяло теперь всего несколько шагов. И он спокойно, проникновенно и по-прежнему с чуть заметной улыбкой, так, как будто не смотрел в этот момент в лицо смерти, проговорил:
– Свою жизнь ты погубила сама, своими же руками. И уже давно… Я лишь довершил дело. Против своей воли…
– Заткнись! – окончательно выйдя из себя и затрясшись от бешенства, рявкнула Лиза. – Сдохни, тварь!
И она, со злобной гримасой, обезобразившей её миловидное лицо, нажала на спусковой крючок.
Однако выстрела не последовало. Раздался лишь негромкий сухой щелчок – и всё.
Лизино лицо, и без того бледное, как у покойницы, буквально посерело и приняло пепельный оттенок. В её глазах мелькнул страх. Она конвульсивно нажала на курок ещё несколько раз, но с тем же результатом.
Денис, словно ожидал этого, презрительно усмехнулся и, шагнув ей навстречу, как и прежде, бесстрастно, с расстановкой произнёс:
– С предохранителя надо снимать, детка.
С этими словами он небрежным жестом отвёл направленный ему в грудь ствол автомата в сторону и, пронзительно и жёстко глядя в устремлённые на него широко распахнувшиеся, потемневшие от ужаса глаза девушки, другой рукой всадил нож ей в бок.
Лиза жалобно охнула, лицо её исказило страдание, оружие выпало из моментально ослабевших рук. Она медленно осела на пол. Несколько мгновений сидела, неловко подогнув под себя ноги, упёршись одной рукой в пол, а другую прижав к кровавой ране в боку. Тяжело, прерывисто дыша, чуть покачивая склонённой растрёпанной головой и водя кругом одичалым, стремительно мутневшим взглядом. Затем, метнув на своего убийцу последний, уже бессмысленный взор, с тихим стоном откинулась назад и, распростёршись на полу, замерла.
Денис некоторое время хмуро смотрел на мёртвую красавицу, по лицу которой понемногу разливались спокойствие и безмятежность, так не свойственные ей при жизни. Потом перевёл взгляд на обезображенный Валерин труп, по-прежнему развалившийся на унитазе, в центре залитого кровью туалета. А затем просто уставился в тёмный угол, в котором прятался не так давно, и словно впал в анабиоз, то ли смертельно уставший от всего пережитого, то ли так глубоко задумавшийся над чем-то, что полностью отрешился от окружающего и, казалось, не слышал даже раскатов грома, доносившихся извне всё более отчётливо и гулко.
Его вывели из этого состояния едва уловимые, придушенные стенания и плач, раздавшиеся где-то совсем рядом. Денис немного ошеломлённо огляделся, поначалу не сообразив, откуда доносятся эти звуки и кто их производит. И лишь чуть погодя, прислушавшись к ним внимательнее, понял, кто это был. Прикованная к инвалидному креслу мать оплакивала своих детей! Она не могла знать, что именно с ними стряслось. До неё донеслись лишь отголоски происходящего. Пугающие отзвуки внешнего мира, давно ставшего для неё чужим, непонятным и враждебным. Ворвавшиеся, как смертоносный вихрь, в её крошечный замкнутый мирок и перевернувшие в нём всё вверх дном. Она, как предполагал Денис, даже не догадывалась, чем занимаются её отпрыски. Это, как и многое другое, было для неё где-то там, в другом мире, из которого она выпала навсегда. И уж тем более не подозревала она о том, какую судьбу готовили ей Лиза и Толян, для которых после случившегося сегодня она стала обузой. Им не хватило лишь нескольких минут, чтобы осуществить задуманное…
Ничего этого она не знала. Она лишь увидела случайно заглянувшего в её комнату окровавленного, оборванного незнакомца и сразу же почувствовала, зачем он пришёл сюда. А потом услышала крики, беготню, грохот, внезапно сменившиеся гробовой тишиной. И, по-видимому, всё поняла. Угадала, уловила каким-то необъяснимым, сверхчеловеческим чутьём. И столько непередаваемой, неизбывной тоски и боли было в её плаче и стонах, что Денис не выдержал и поспешил уйти.
Выйдя из дому, он остановился на крыльце и привалился плечом к одному из деревянных столбов, ограждавших вход. И несколько секунд вдыхал в себя густой прохладный воздух, насыщенный влагой и электричеством. Он словно хотел отдышаться и прийти в себя после тяжёлой, удушливой атмосферы дома, в котором он побывал.
Не было больше видно и проблеска луны. Всё небо было затянуто тёмной дымчатой пеленой, озаряемой яркими вспышками молнии и сотрясаемой треском грома. Сеялся мелкий дождик, шуршавший в листве и барабанивший по жестяному верху крыльца. Синеватые грозовые всполохи то и дело заливали безжизненным сумеречным светом двор и то, что в нём находилось. Две блестящие от дождя машины, два чёрных безголовых трупа, мёртвую собаку. Это смахивало на кошмарный сон. Как и весь сегодняшний день. Так обыденно начавшийся и так дико и страшно закончившийся.
Из полицейского автомобиля снова донеслись голоса, переговаривавшиеся по громкой связи. Резкие, отрывистые, говорившие что-то малопонятное, из чего можно было разобрать лишь отдельные слова и фразы. А может быть, дело было в том, что из-за возобновившегося шума в ушах Денис просто плохо слышал долетавшие до него звуки.
Спустившись с крыльца, он медленно, еле волоча ноги и чуть пошатываясь, пересёк двор. Не глядя вокруг, уткнувшись глазами себе под ноги. Дойдя до машины Влада, положил руку на холодное, забрызганное дождём переднее крыло, склонил голову и замер, точно задумался. Прохладные струйки бежали по его лицу, мешаясь с запёкшейся кровью и падая на капот розоватыми каплями.
Взглянув вправо, в сторону сарая, он заметил тусклый желтоватый свет, струившийся из-за приотворённой двери. Тут же нахлынули жуткие воспоминания, по телу пробежала дрожь. Он невольно уронил взгляд вниз и увидел лежавшего прямо у его ног, под колёсами авто, обезглавленного мертвеца. Минуту смотрел на него угрюмым, непроницаемым взором, по-прежнему будто раздумывая о чём-то. Потом взял труп за ледяные, окостенелые руки и оттащил его в сторону. Затем направился к воротам и распахнул их настежь. После чего вернулся к «тойоте», открыл дверцу и сел на водительское место.
В салоне было тихо и темно. Голоса, не смолкавшие в полицейской машине, почти не были здесь слышны. Громовые раскаты раздавались приглушённо, точно вдалеке. Шум дождя тоже как будто отстранился на значительное расстояние. Слышался лишь дробный стук капель по крыше автомобиля.
Денис положил руки на руль и опёрся на них головой. Она казалась ему слишком тяжёлой и всё время клонилась вниз. Рассеянный взгляд усталых, покрасневших глаз устремился вперёд. Лобовое стекло было залито водой, всё виделось размыто и неопределённо. Но он всё же различил боковым зрением выбивавшийся из сарая бледный клочок света, а прямо перед собой – чёрную громаду дома с растёкшимся светлым пятном на втором этаже. Он догадался, что это окно комнаты, в которой он убил Толяна…
Денис шумно выдохнул, откинулся на спинку кресла и, пошарив в темноте рукой, нащупал ключ зажигания. Машина, будто очнувшись после долгого сна, чуть вздрогнула, тронулась с места и с негромким мерным гудением покатилась по двору. Денис вырулил к выходу и через несколько секунд выехал за ворота.
Свет фар озарял узкую, неровную грунтовую дорогу, выхватывая из мрака деревья и заросли кустарника. Машину слегка потряхивало на ухабах. Скосив глаза, Денис разглядел в зеркале заднего вида удалявшуюся усадьбу, вскоре растворившуюся во тьме. И одновременно отчётливо, как наяву, услышал голос Влада. Не слабый, невнятный, задыхающийся, как в последние минуты его жизни, а звучный, энергичный, весёлый. Он оживлённо, взахлёб говорил о жизни, о счастье, о любви…
Силы изменили Денису, и так долго копившаяся в душе боль вырвалась наружу. Горло сдавило, будто спазмом, глаза заволокло пеленой слёз, тело затряслось от едва сдерживаемых рыданий.
