Михаил Денисович Байков
Достигая крещендо
Глава VII
Режим, введённый Божесовым, сказался на повышении продуктивности. Казалось, Михаил Александрович совсем не спал все эти две недели – он широким шагом бегал по Кремлёвской резиденции, не расставаясь с неизвестно откуда взявшейся ордой помощников и отправляя частые сообщения, претворяя часть своей идеи «франчизма» в жизнь.
Аппарату:
«Назначить Е. Н. Орлову Руководителем Администрации Президента».
«Назначить И. С. Наклеватько ИО Председателя Правительства. Назначить Даниила Николаевича, руководителя Спецотдела Минюста, Министром иностранных дел. Екатерину Алексеевну – директором Службы безопасности».
«Спецотдел Минюста реорганизовать в Агентство правительственной безопасности с прямым подчинением Президенту».
Генеральному прокурору:
«Лапину и Красенко суд организуй самый быстрый».
«"True liberals" навсегда закрой. Людей отпусти только тогда, когда Люба догадается название на русское сменить. И полностью оправдай, даже дело сожги, сотрудницы одной из экономического отдела – Инги».
«Разморозь все дела на наших противников и проверку в моей школе устрой».
«По коррупции проверки проведи в регионах».
Федеральному собранию (спикерам палат):
«Всех прокуроров переназначьте по списку… И подумайте о прямом подчинении здравоохранения Центру и реформе МСУ».
«Активнее ребята, поддержки от вас нет. Либералы не давят случайно? Могу помочь увеличением охраны».
Патриарху:
«Фонд епископ Евгений создал превосходный! Думаю, его надо повысить и дать больше свободы».
Министру иностранных дел:
«Успокой всех. Скинь цену на газ и начни разговоры о санкциях. Действуй через еврокомиссара Бийона. Также про Белорусь пару раз упомяни».
Правительству:
«Объявите кредитную амнистию для займов на сумму меньше полумиллиона. Возьмите из резервов».
«Скупите все обанкротившиеся банки через третьих лиц».
«В принудительном порядке, во избежание кризиса и привлечения денег запустите программу «50%+1 акция», по которой установленное в названии число акций компаний с годовым оборотом, превышающим 10 миллиардов рублей, перейдёт в госсобственность».
«Налоги для малого бизнеса на три месяца отмените и быстрый конкурс устройте с 1000 финалистов, которым деньги дадим на развитие».
Екатерине Алексеевне:
«Разберись с предпринимателями, которым жизнь не нравится. Знаешь, как…»
«Уволь всех ставленников Красенко. Полностью перетряхни структуру».
«Переведи Клёнова на Кавказ в Пограничную службу с повышением в звании».
«Мари отпусти на все четыре стороны с новым паспортом. Чтобы на континенте не было».
Патриарху:
«Ты тут?»
Министру обороны:
«В этом году подготовь отмену осеннего призыва. И вообще начни анализировать перспективы отмены всего этого дела. Чтобы через полгода пришли в ГД с готовыми цифрами и весенний стал последним».
Руководителю АП:
«Лиза, займись пересмотром кадров и курированием проекта "Дебюрократизация", в рамках которого штат государственных и муниципальных сократится в два раза, исключив канцелярскую волокиту».
«Начни готовиться к созданию партии. Программу сделай твёрдую и включи все наши социальные меры. Я специально всё не вываливаю сейчас. На Федеральном собрании объявлю».
«Подготовь национализацию Федерального Банка».
Председателю Конституционного суда:
«Аркаша! Не звони мне по двенадцать раз, я занят. И да, прекрасно понимаю, что выхожу за рамки дозволенного ИО Президента. Поэтому найди мне основания для национализации Банка)».
«Кстати, текст новой Конституции готов? Конституционное совещание собирать по самым сокращённым срокам будем после выборов».
Всем:
«ЧП продлеваю»
Патриарху:
«Чё меня игноришь?»
***
На 17 день после отставки Лапина Lada Vesta епископа Евгения двигалась по пустым улицам Москвы, жители которой хоть и были недовольны длительным заточением, но одобряли решительность Божесова и жёсткость его мер по отношению к сгнившей, по их представлениям, системе. Епископ ехал из Данилова монастыря, где жил после закрытия всех отелей, в гости к Елизавете Николаевне. Ехал без водителя, ехал через центр. Около Госдумы стояла группа солдат, наблюдавшая за вращением по кругу бронеавтомобиля «Рысь». Из–за этого епископ не смог миновать пункт контроля. Ему махнули рукой, призывая остановиться. Закончил трюки и бронеавтомобиль. Из него вышел офицер, похлопал кого–то по плечу, словно они спорили, и направился к епископу.
– Добрый вечер, – обратился офицер к Евгению, пока два солдата обходили автомобиль с металлоискателями. – Старший лейтенант Баникин. Вы знаете о введении режима ЧП?
– Здравствуйте, – обезоруживающе медово произнёс епископ. – Очень хорошо осведомлён.
– Я так понимаю, у вас специальный пропуск? – спросил старший лейтенант, с удивлением заглядывая в неродной для отечественного автомобиля салон.
– Разумеется, – протянул Евгений ламинированную карточку с QR–кодом.
– Вам далеко ехать? – поинтересовался офицер, возвратив пропуск.
– Ильинский сквер…
– Хм… вы ещё встретите посты, сегодня Президент обращается к Федеральному Собранию. Сопровожу, чтобы время не теряли.
Не дожидаясь ответа, старший лейтенант показал какой–то знак своим бойцам и запрыгнул в бронеавтомобиль, шепнув Евгению:
– Вы поезжайте через Тверскую и Бульварное. Там постов меньше.
Они стремительно неслись по пустой дороге, но у здания мэрии их неприятно ждала толпа молодых людей, поодаль стояла группа экипированных полицейскими.
«Лжец! Лжец! Лжец!» – скандировали у дверей московского правительства.
– Простите… – виновато сказал Евгению вышедший из своей машины старший лейтенант. – Я спрошу сейчас.
– Конечно, конечно, я даже с вами… – и Евгений вышел из автомобиля, направившись вместе с Баникиным к усатому подполковнику полиции.
– Что у вас?
– Обычное дело, – отмахнулся подполковник, даже не заглядывая на эмблему старшего лейтенанта. – Лето в конце концов, студенты должны развлекаться. Даже, если комендантский час…
– Что будете делать? – деловито спросил подошедший Евгений.
– Посмотрим пока… Как потасовку устроят, тогда вмешаемся.
– Сколько у вас людей?
– Сорок дубинок, – ответил подполковник, шмыгнув носом.
Баникин осмотрел плотные ряды молчаливых «космонавтов», стоящих за щитками.
– А этих?
– Этих чуть больше тысячи.
Баникин достал карманный бинокль, чтобы увидеть лица протестующих.
– Вещает что–то… – произносил он, направляя взгляд на брюнета с правильными чертами лица, вскочившего на крыльцо мэрии. – А зачем им мэрия?
– Ну, у Кремля танки, – повёл головой подполковник. – Какой дурак на них полезет протестовать!
– Точно, – прошипел Баникин. – Надо моих вызывать, подполковник. Здесь возможна провокация из–за послания Собранию и выдвижения Божесова на выборы…
Евгений услышал эту последнюю фразу, но не успел ничего спросить, как вдруг послышалось улюлюканье – толпа то ли случайно, то ли в порыве своего, «толпового» гнева, снесла дубовые двери мэрии.
– Сдержите их пока, – посоветовал Евгений, желая быть полезным, но подполковника рядом не было. Он уже направлял к зданию кучки своих бойцов, но это ни к чему хорошему не привело. Толпа продолжала стоять на своих позициях, а в мэрии уже хозяйничали наиболее активные протестанты. На головы полицейских, раздающих удары направо и налево, летела техника из захваченных кабинетов городских чиновников. Подполковник матерился на подчинённых, которые в какой–то момент отступили от опьянённых пятиминутной потасовкой молодых людей.
– Вызвали? – спросил у Баникина подполковник.
– Так мои и подъедут, – с ехидной улыбкой ответил старший лейтенант, указывая епископа в сторону Охотного ряда, откуда шла колонна зелёных военных машин, в течение трёх минут заблокировавшая все пути отступления протестующим.
– Ну–с, подполковник, теперь вы свободы. Уводите своих людей.
Полковник с готовностью исполнил приказ.
– А мы тоже поедем, извините за этот форс–мажор, – предложил Баникин, уводя Евгений обратно к автомобилям. – Объедем их через Дмитровку…
В это время спецназ АПБ включил ультразвук, и в ушах епископа, находившегося на значительном расстоянии от мэрии, зазвенело, он услышал вопли демонстрантов, воспринявших звук ещё мучительнее. Очень скоро епископ приехал к дому Орловой. Баникин подошёл к нему ещё раз извиняясь за задержку и прощаясь.
– Благодарю, старший лейтенант, – кивнул Евгений.
Офицер добродушно усмехнулся и на большой скорости рванул обратно к Думе.
***
– И это вы меня упрекали в использовании чужих средств, – шутил епископ, заходя в апартаменты Орловой в совершенно спокойном расположении духа.
– Ну, мне по статусу положено, – отвечала она воздушно. –
Они прошли в столовую с панорамными окнами.
– У меня здесь хай–тек и минимализм, – говорила Елизавета Николаевна, – А не ваш имперский стиль со скульптурами, мрамором и неофеодализмом… Как вы пережили все события?
– Нет причин жаловаться. Ваш «переворот» я встретил на Садовом, а комендантские часы переживал в монастырях… Лекции правда мои не состоялись, но это даже к лучшему. Трудно говорить с русскими семинаристами, многие из которых старше меня… Любят спорить о жизни, а иногда загоняют что–то о православном социализме. И зубрилок умных терпеть не могу, говорят всё правильно, а думать и рассуждать не умеют. И наивны к тому же, впрочем, это прекрасная черта чистого человека.
– Неужели вы не можете обаять их? – спрашивала Орлова, глазами показывающая домработнице, что нужно подавать на стол.
– Сложно работать в духовном образовании в России… Мои французы проще… Европейцы нашли себя и твёрдо стоят на ногах с уверенностью в своих личных силах и исключительности, для них христианство стало философией, доказывающей, что они совершенные творения. Русские же люди находятся в постоянном поиске себя – они недовольны жизнью, властью, своим характером или внутренним миром. Кто–то слишком эгоистичен, кто–то слишком недоволен собой. Такой слишком широкий охват собственной личности объясним временами, когда смысл жизни был лишён духовности…
– Вы говорите о Советском времени? Просто мне кажется, что всё, о чём вы сказали, было в русском человеке постоянно.
– Ну, Елизавета Николаевна, вы можете обратиться к классической литературе и тогда вам станет понятно, что к поиску себя были склонны личности, души которых не открывались для Божьего света… Онегин, Печорин, Чичиков, Базаров, Лаврецкий, Вронский, Рогожин, Ставрогин, Верховенский, Грушницкий, Лёвин, Болконский. Все эти персонажи стремились найти себя, конечно, в разных сферах, но концептуально они искали смысл жизни. И увы, никто из них его не обрёл: кто–то желал денег, кто–то семьи, кто–то любви, кто–то страсти, кто–то был просто слабохарактерной личностью, как Лёвин, а кто–то, будучи талантливым и ценным человеком, погрузился в безумный эгоизм и пошёл по пути неправильного самопознания, как Болконский… Потому все эти персонажи плохо кончили.
Орлова не притрагивалась к закускам, с тонкой улыбкой ожидая возможности ответить.
– Вы не менее категоричны, чем ваши семинаристы… Не берусь говорить про каждого персонажа, потому что знаю их судьбы довольно плохо… Но неужели авторы вкладывали именно такой посыл в эти образы? Неужели Чичиков неспособен к исправлению, неужели Вронский не искупил себя на войне, неужели Ставрогину были чужды муки совести и раскаяние? И вряд ли Болконский пострадал из–за своей эгоистичности, он просто был потерявшимся, побитым жизнью человеком не от мира сего, не склонившим тем не менее головы и потому не отбежавшим от ядра.
Епископ Евгений тоже слегка усмехнулся, понимая, что Орлова не хуже него ориентируется в русской литературе.
– Все эти герои безусловно не представляют из себя авторский идеал, кроме Лёвина, конечно, но там как–то очень нудно… Они слабы либо нравственностью, либо духом, либо умом, либо активностью к жизни. Действительно прекрасна судьба Николая Кирсанова, с его семейным и личным счастьем… Лиза Калитина поступает очень жертвенно по отношению к своей жизни и любви; Шатов, окрылённый искренним чувством к жене, достоин всяческого уважения; вершиной же толстовского «человекописания» является Степан Аркадьич. Его философия замечательна: «надо признаться, что пользуешься несправедливыми преимуществами, и пользоваться ими с удовольствием».
– А вот я, – говорила Орлова, опуская сырный квадратик в мёд, – Считаю шикарным Салтыкова–Щедрина и его Порфирия Головлёва. Это прекрасный образец безнравственного, сладострастного и во всех отношениях мерзкого героя, который вопреки всем своим злодеяниями в конце романа испытывает духовный страх и в глубоком, но едва чуть уловимом раскаянии идёт на могилу загубленной им матери, где и умирает. И мне кажется, что это позволяет ему спастись. А на ваш профессиональный взгляд?
– Да согласен, наверное… Вообще вся русская литература XIX занимается разработкой христианской философии, кто–то смотрит по–своему, как противоречивый Толстой; кто–то, как Достоевский, основывается на ортодоксальных идеях.
– И все одинаково критикуют попов, – засмеялась Орлова.
– Ну, Елизавета Николаевна, – смутился епископ. – Это у нас так принято из–за исторической несвободы Церкви и обслуживания ею государственных интересов… У меня исследование посвящено различиям социального влияния нашей Церкви и Католической. У них Ватикан – это государство, у нас Церковь – это государственный институт… В том числе поэтому я придумал фонд. Для влияния.
– А книгу–то вы зачем написали? – спросила Елизавета Николаевна после короткой паузы. Евгений немного смутился и с туманной улыбкой нарисовал глазами в воздухе круг.
– Это важная для меня работа. Я многое писал, начиная со школы, и это не лучшее моё произведение. Стиль, речь, подача мыслей, сюжет – неидеальны. Сложный для восприятия текст с высокомерной подачей. Но эта книга как память для меня, с идеями, событиями, чувствами и эмоциями. Конечно, я могу выкинуть оттуда многие моменты, Божесова, разговоры про политику, химичку в конце концов…
– Химичку не надо, – прервала весело Орлова, – Думаю, вы бы обрадовались, лишив Божесов ее пенсии?
– Как богослов не могу, – улыбнулся Евгений смиренно, впрочем, тут же добавив: – Уверен, что для химичек есть отдельный котел в Аду!
– Ахаха! – засмеялась Орлова вновь, – Ну, у вас много хороших мыслей, которые понравились мне и Божесову, мы их даже для партии взяли! – Евгений мило улыбнулся.
– Я думаю добавить туда действительно важные социальные проблемы – вредные привычки, отношение к криминалу среди школьников, буллинг, нездоровую конкуренцию, общую депрессивность школьного бытия и проблемы поиска будущего. А так это просто интересная и важная для меня история собственного приятного прошлого. Хоть любовные линии тоже нуждаются в доработке…
– Какой же?
– Женщину можно хотеть любить, можно просто хотеть, а можно и просто хотеть, и с любовью…
– Вы вульгарны, – шутливо погрозила пальцем Орлова. – Я так понимаю, медсестра была объектом желания, Римма – поиск родственной души, а вот Инга уже сочетала в себе любовь платоническую, к уму и духу, и любовь страстную?
– Абсолютно верно, Елизавета Николаевна, сексуальной энергии у каждой было много, но душевный мир неподражаемым был именно у Инги… – не стесняясь, подтвердил Евгений. – Кстати, большое спасибо вам за неё. Её уголовное дело было уничтожено…
– Ой, – смутилась Орлова. – А я и забыла, Ваше преосвященство… – сказала она виновато, потому что после триумфа Божесова не думала уже ни о чём. Орлова быстро поняла, что это Божесов, вопреки всем своим словам, дал приказ, а вот Евгений посчитал забывчивость Орловой за скромность:
– Всё равно вы сделали большое дело, Елизавета Николаевна. Ну, а нагрузка у вас и правда большая, проект курируете, партию создаёте…
– Возглавляю и ещё кое–что в перспективе, – светло заулыбалась Орлова, желающая уйти от темы своей оплошности. – После послания Божесова поймёте… Вы будете книгу публиковать?
– Нет, нет! Это для внутреннего распространения. Только знающие поймут… Единственная социальная мысль – это как раз божесовщина и важность живого общения между людьми…
– Потому что на расстоянии люди теряют интерес… – закончила за него Орлова, с меланхоличной улыбкой делая паузу. – Ну, а стихи, как сказал Божесов, у вас хорошие… Чувственные и саркастичные местами. С неожиданными метафорами… Наверное, они у вас лучше прозы, хоть вы их и не любите.
– Замечательный комплемент! – отреагировал Евгений заразительным смехом.
– Да не переживайте. Я в поэзии не разбираюсь, да и в чувствах тоже… Надеюсь, вы увидитесь с Ингой на встрече выпускников.
– И я, – прошептал Евгений. – Жизнь местами непредсказуема, но моя любовь жива, пусть немного в другой форме, но Инга… Первая, единственная настоящая и самая лучшая…
– Пойдёмте, Божесова послушаем, – предложила мягким голосом Орлова, вставая из–за стола.
***
Они переместились в библиотеку, и Орлова включила трансляцию послания Божесова Федеральному Собранию.
– Он скажет что–то важное?
– О, да! – ответила Елизавета Николаевна оживлённо. – Это просто очередная сенсация…
– Я, кстати, так и не понял, почему у нас ЧП введено?
– Ну, помните, мы с вами в Ницце говорили о необходимости смены системы… Вот он и использует ЧП для потрясений и управленческих переворотов, открывая новую страницу истории.
– Но он действует резко…
– Да не то слово! На Конституцию совершенно не смотрит, всё просит Суд найти лазейки для полного разрушения системы и строительства своей социально–демократической монархии… Франчизма, как помните.
– И откуда у него эта мысль?
– Ну, он книжку читал в 2023 году, Максима Бенгальского… Бред такой, на самом деле, но ему понравилось. А потом в коме ему снился этот мир. Другим человеком вернулся в идейном плане, чётче стал и жёстче…
«Я благодарю Совет Федерации и Государственную Думу за оперативное принятие важных в это трудное время решений, а также за согласие выслушать внеплановое обращение», – начинал говорить Божесов.
– А где он сейчас? – спросил Евгений.
– Бенгальский? В Германию уехал, тяжко стало с нами работать…
«Предпринятые нами меры эффективно предотвращают возможности экономического кризиса и других нежелательных для нас потрясений. Уже за эти 17 дней моей командой были начаты очень амбициозные проекты, способные улучшить жизнь каждого россиянина», – продолжал красоваться Михаил Александрович.
– Смотрите, Евгений, сейчас будет сюрприз, – толкнула задумчивого епископа Орлова.
«Каждому гражданину нашей страны становится очевидно, что именно в эти дни Россия может повернуться и наконец–то после долгих лет скрепности, духовности, молниеносных рывков и умопомрачительных прорывов осуществить по–настоящему успешное преобразование в сторону действительно социально–правового государства. "Времени на раскачку нет" звучало огромное количество раз в этом веке, так вот, я вам говорю другое – мы по этому времени уже давно ушли в минус…
Я благодарю Государственную Думу и Совет Федерации за одобрение проекта о досрочных выборах Президента. Они состоятся, как и положено Конституцией, через два месяца. Скажу сразу, для всех собравшихся и всех граждан. Я не буду выдвигать свою кандидатуру на должность Президента Российской Федерации. Но от моей команды пойдёт человек, достойный возглавить государство и провести системные реформы», – в зале послышались вздохи истинного удивления и недоумения. Божесов продолжал:
«В скором времени, вы познакомитесь с этим кандидатом, а пока, пользуясь возможностью, анонсирую первые его задачи. Как вы знаете, уже сейчас идёт работа по созданию партии "Новая Федерация" с новыми лицами, свежими идеями и чистыми принципами. Именно поэтому наш Президент в первую очередь объявит о досрочных выборах Государственной Думы и приведёт партию к победе! – парламентарии возмутились подобному, сознавая, что принятие их в ряды партии не входит в планы Божесова. – И, разумеется, поправки Конституции будут приняты, но с немного другим содержанием, которое представит уже избранный Президент.
Много вопросов начнут решать – уже сейчас положено начало оздоровлению экономики, избавлению от олигархических монополий и действенным мерам развития всего малого бизнеса, уже сейчас мы работаем на повышение финансового благополучия наших граждан, уже сейчас создаём новые рабочие места, уже сейчас развиваем социальную сферу, уже сейчас готовимся к отмене призыва в армию…»
Последняя фраза никак не была воспринята парламентариями, но зрители, как и было надо, посчитали её очень удачной.
«И об армии – это центральная позиция. Срочной обязательной службой мы нарушаем главное право человека – право на самоопределение. Никакой пользы для государства нет в том, что физически слабые, нравственно добрые и мягкосердечные люди ломаются, проходя через год службы. Мы должны положить этому конец, сделав армию добровольной, а соответственно, состоящей из сильных, волевых и готовых погибнуть за Родину мужчин и, конечно же, женщин»…
– Ну, тут он палку перегнул. Погибнуть – ультраправый лозунг, – проговорила Орлова, разделяя страстный огонь глаз Божесова.
«…можно долго перечислять сферы, которые требуют изменений. Но я скажу проще – всё, всё–всё–всё нуждается в изменении. Нет ничего такого, о чём мы можем сказать: "Ну, ещё долго можно не менять". Новая команда политиков будет работать по всем фронтам… А на стандартный скепсис о власти "Голодный хуже сытого", я отвечу просто – нами будет выработана строгая система сдержек и противовесов, сочетающая демократический общественный контроль, беспрекословную власть закона, независимость судов и взгляд опытных руководителей с безупречной репутацией… Всё это нам даст совершенно новая Конституция!»
– На что он намекает?
– На завершение 45–летнего периода истории России…
– А он «опытный руководитель»? Им он будет в новом периоде?
– Вы спросите об этом у него. Чуть позже… Он и вам место предложит.
– А кто станет Президентом? – не обращая внимания на последние слова Орловой, спросил епископ.
– Я, – был короткий ответ.
***
«Сегодня московская мэрия, – говорил голос из радио автомобиля епископа, возвращавшегося домой, – Подверглась нападению. Мародёры пытались разграбить здание городского Правительства, но были остановлены спецназом Агентства правительственной безопасности, применившим водомёты и предпринявшим успешный штурм здания. Основная часть преступной группировки была задержана в течение двух часов. Девять человек погибло.
Михаил Божесов анонсировал широкомасштабные изменения в случае победы своего кандидата на выборах. Сам Божесов отказался принимать участие в гонке».
