Литтмегалина
Игра Бродяг
– Твое влияние? – не выдержала Наёмница. – Если все оно сводится к тому, чтобы причинять вред, так ты просто паразитка. Как гриб трутовик, иссушающий дерево. Как те черви, что поселяются у нас в кишках.
Она встала из-за стола и ушла, оставив на тарелке почти нетронутую отбивную.
В длинном каменном коридоре, увешанном зеркалами, она встала возле окна. «Центр мира, ты думаешь, ты центр мира?» Ее знобило от всего, что здесь с ней происходит. Ей просто хотелось кричать. Что бы она ни делала, Шванн становилась все больше и больше, а она сама все меньше и меньше. Так можно и вовсе исчезнуть. Впрочем, – и в этом Шванн права – никто не заметит ее исчезновения. Даже Вогт. Она ошиблась, сочтя его особенным.
Летний ветер мягко коснулся ее щеки. В это время года темнело поздно, и небо все еще оставалось голубым как бирюза. В отсутствие Шванн Наёмница снова могла его видеть, и неожиданно по ее щеке скатилась одинокая слеза. Небо было словно… освобождение. В его красоте не было ни капли яда. Наёмница не понимала, что именно так ужасает ее в Шванн… но отчего-то, при взгляде на рыжеволосую хозяйку замка, ее живот заполняли острые осколки битого льда.
«Ничто по-настоящему прекрасное не может быть всеобъемлющим», – прошелестело в ее голове. Это была не мысль Наёмницы. Она даже не знала этого длинного последнего слова, о смысле которого могла только догадываться. Но тогда чья это была мысль? Наёмница ведать не ведала. Она словно прилетела к ней с потоком ветра, утешая ее как раз в тот момент, когда она так нуждалась в утешении. Однако, чем больше Наёмница думала об услышанном, тем больше понимала, что так оно и есть. Хорошие вещи оставляют тебе свободу. Они оставляют тебе тебя.
Шванн красивая. Она всего лишь красивая. Но разве это дает ей право считать, что другие люди созданы лишь для ее удовлетворения ее прихотей? Да кто она вообще такая? Наёмница понемногу успокаивалась. Это наваждение Шванн. Вогт не наговорил бы ей мерзостей, будь он в нормальном состоянии. Наёмница знала это. Нет, чувствовала.
Она прошла по коридору дальше и спустилась по лестнице, истершейся под миллионами подошв. Никто не попытался помешать ей, но это не значит, что она больше не пленница. Ее не останавливают лишь потому, что она не делает ничего, что могло бы вызвать протест Шванн.
Солнце согрело деревья в саду. Их листья касались ее, как пальцы. Нежно. Наёмница начинала понимать, почему Вогту так необходимо ощущать мир вокруг. Хотя сейчас для него не существует ничего, кроме Шванн… весь его мир свелся к рыжеволосой красавице со злыми глазами. Несправедливый обмен, хотя Шванн этого не объяснить.
Наёмница протянула руку и коснулась зеленой ветки. И вдруг чья-то маленькая, покрытая серой шерстью лапка царапнула ее ладонь. Наверное, Наёмница должна была хотя бы вздрогнуть, когда ее вот так застали врасплох, но не вздрогнула. Она раздвинула листья и увидела странного серого зверя, заключенного в клетку, подвешенную на ветвь. Длиннолапый, изящный, он сидел на корточках, совсем как человек, устало наклонив мордочку с большими, словно плошки, глазами. Глаза были ярко-желтые, выразительные и печальные. Никогда в жизни Наёмница не видела подобного существа.
– Эй, кто ты такой? – спросила она.
Зверь промолчал – но так зверям и положено. Хотя прутья клетки позволяли зверю высовывать наружу лапы, срывая листья, усеявшие дно клетки мягким зеленым ковром, все же сама клетка показалась Наёмнице тесной и неудобной. Кроме того, зверю, по-видимому, нездоровилось, потому что он мелко дрожал и его глаза заметно слезились. Не то чтобы Наёмница пожалела животное (ведь она никого никогда не жалела), и все же… ей стало как-то не по себе.
Зверь снова протянул к ней лапку, словно моля о помощи. Наёмница просунула палец сквозь прутья, хотя и отметила, что лучше бы этого не делать – вдруг укусит, и зверь обхватил его прохладными пальчиками с крошечными ноготками. В его медленных аккуратных движениях было что-то завораживающее. И смотрел он так умно, как далеко не каждый человек. Поучаствовав во множестве боев, Наёмница мгновенно узнала это смиренное выражение. Оно означало, что зверь умирает.
– Зачем Шванн держит тебя здесь? – рассердилась она. – Откуда тебя увезли для нее?
Веки зверя дрогнули, смаргивая слезы, и Наёмница ощутила полное эмоциональное опустошение. Она попыталась отдернуть руку, но зверь не хотел отпускать, продолжая сжимать ее палец.
– Я не могу ничего для тебя сделать. Клетка заперта, а ключа у меня нет, – словно оправдываясь, сказала Наёмница. Она говорит с животным – какая глупость. – И вообще, зачем такому маленькому зверю клетка с такими толстыми прутьями? Будь они тоньше, тебе доставалось бы больше света.
Пытаясь хоть чем-то помочь, Наёмница перевесила клетку туда, куда падало больше солнечных лучей, чтобы зверь мог согреться. Она поставила бы клетку на траву, в центр солнечного пятна, но где-то шныряли псы Шванн, и она решила, что это будет не лучшей идеей. Уходя, она оглянулась на зверя, чувствуя себя виноватой и раздражаясь из-за этого, а затем быстро зашагала прочь.
Теперь она видела и другие клетки, которые не смогла заметить утром, когда Шванн была хозяйкой ее глазам. Так вот что имел в виду Вогт, когда спросил ее вчера: «Ты заметила?» Значит, тогда он еще мог различать что-то, кроме Шванн…
Обитатели остальных клеток были не менее экзотичны и не менее несчастны чем тот серый зверек, которого она увидела первым. Может, им было холодно в чужой стране, а может, за ними неправильно ухаживали. Блуждая по саду, Наёмница чуть не наступила на большую разноцветную птицу, шныряющую под ногами. «Даже в самой необычной птице проглядывает что-то куриное, когда ее крылья обрезаны и она не может летать», – отметила она.
Она старалась не приближаться к клеткам и уж тем более не задерживаться возле них надолго. Все равно она никак не может помочь их грустным обитателям, так зачем размышлять о них? Солнце ее уже не радовало. Как бы оно ни светило, ему было не одолеть тьму, затопившую сад Шванн.
Вернувшись в комнату, она легла на кровать и лежала без движения, пока голубое небо не стало темно-синим, почти черным. Тогда она сказала себе: «Пора» – встала и набросила на плечи зеленый плащ.
Она немного постояла у двери Вогтоуса, унимая протестующую гордость. Когда она совсем уже решилась и подняла руку, чтобы постучать, из-за двери донесся чей-то голос. Глухой, низкий – он не мог принадлежать Вогту. Надеясь разобрать слова, она прижалась к двери ухом.
– Она собирается убежать, – теперь говорил Вогт. – Надо срочно сообщить госпоже. Если мы упустим ее, госпожа очень рассердится.
Его хриплоголосый собеседник согласился.
Дверь распахнулась. Наёмница в этот момент уже перепрыгивала шесть последних ступенек лестницы. Беззвучная, как кошка, она помчалась по длинным коридорам, вжимаясь в стены и сливаясь с тенью, стоило ей расслышать чьи-то шаги. «Ну уж НЕТ! – стучало в ее голове. – Я все равно убегу!»
Хотя в замке Шванн не составляло труда заблудиться, в течение дня Наёмница успела хорошо запомнить путь на выход и теперь не теряла его даже в темноте. Кроме этого, она позаботилась высмотреть дерево, ближе прочих подступающее к окружающей замок стене. Тонкой, хрупкой стене, не способной выдержать серьезной атаки, лишь отгораживающей территорию и скрывающей ее от ненужных взглядов – Шванн не нуждалась в защите стен, когда ее опекали сильнейшие люди страны.
Наёмница выбежала в темный сад, на свободу, в шелест листвы, жадно заглотнула прохладный воздух, и силы ее утроились. Это было ее боевое состояние, прежнее, до того злополучного сражения, в котором она так глупо подставилась и получила ранение. Состояние, когда ее тело словно теряет вес, а мышцы, сильные и гибкие, подчиняются ей полностью. Вопреки ослепляющей темноте, она мчалась по саду с невероятной скоростью, огибая деревья, и ни разу не налетела ни на одно, даже ветки не задела. Звери смотрели на нее из темноты сверкающими глазами, и дыхание ветра казалось Наёмнице дыханием подавленной жизни. Только раз она остановилась и, присмотревшись, смутно различила очертания большеглазого зверя: он лежал на дне клетки, свернувшись в клубок. Был ли он мертв либо же крепко спал, сложно сказать. Вероятно, он находился на границе этих двух состояний.
Отыскав нужное дерево, Наёмница высоко подпрыгнула, ухватилась за ветку и, подтянув все тело, встала на нее. Перебираясь с ветки на ветку, она без страха карабкалась вверх, к самой вершине. Совершив рискованный прыжок, она повисла на руках и посмотрела вниз: расслабленно болтались ее смуглые, почти сливающиеся с темнотой ноги. Кожа Шванн наверняка сияла бы, как снег. Ну и что. Она с силой качнула бедрами и легко перескочила на стену. Все. Ей осталось только сигануть вниз и уповать на удачу – чтобы больше одной ноги не сломалось. Уж тогда она как-нибудь да убежит.
И Наёмница полетела вниз… Не в ту сторону, с пронзительным визгом, спиной к земле, не сгруппировавшись, с раскинутыми руками и ногами, ударяясь с ужасающим стуком о ветки. Она хорошо продумала свой прыжок. Но вот что некто, поджидающий с наружной стороны, в решающий момент собьет ее со стены, запустив в нее чем-то очень тяжелым, в ее плане не учитывалось.
Наёмница шмякнулась о землю, такую родную и важную, перекатилась на живот, подобрала все, что уцелело, и, увлажняя почву слезами боли, завыла:
– Су-у-укаа…
Шванн подошла к ней и потрогала ее кончиком блестящей туфельки.
– Стерва – провыла Наёмница. – Убить меня хотела?
– Такую убьешь, – не согласилась Шванн. – Как же твоя особенная способность? Он не говорил тебе?
Наёмница шмыгнула носом, что, вероятно, означало отрицательный ответ.
– Я могла бы схватить тебя раньше, не доводя до травм, но решила, что тебе не помешает хорошенько усвоить: меня никому и никогда не одурачить, – объяснила Шванн. – Думаешь, ты очень умная? Да кто ты вообще такая? – рассмеялась она. – Поднимите ее.
Стонущую и бранящуюся Наёмницу подняли, проволокли через весь сад и снова бросили в пустом гулком зале замка. Зеркала с разных ракурсов отразили ее маленькую скорченную тушку.
– Вон, – приказала Шванн слугам. – У нас с ней особенный разговор.
Их оставили в одиночестве. Наёмница приподняла голову (что стоило ей определенных усилий) и посмотрела в мерцающие изумрудные глаза своей мучительницы.
– Чего тебе надо от меня? – прохрипела она.
– Ничего невыполнимого, оборванка, – ласково ответила Шванн и вскинула уголки рта в очаровательной улыбке. – Всего лишь найти кое-что и принести это мне.
– Я не твоя поганая собака – найди, принеси, – огрызнулась Наёмница. – Почему это должна сделать именно я?
– Бедная дурочка, – вздохнула Шванн. – Конечно, ты ничего не понимаешь. У тебя в принципе большие проблемы с пониманием.
– По делу, – процедила сквозь зубы Наёмница.
– Обязательно, – Шванн подошла ближе и, наклонив голову, посмотрела ей прямо в глаза. Наёмнице было тошно взирать на Шванн снизу-вверх и, пошатываясь, она кое-как встала. – Уже многие годы я обдумываю решение одной проблемы. До этого дня справиться с ней представлялось мне невозможным, но теперь у меня есть способ.
– Какой еще способ? – предчувствуя подвох, спросила Наёмница.
– Ты.
– Я?
Шванн положила ладонь на ее щеку. Наёмнице хотелось стряхнуть ненавистную конечность, словно омерзительное насекомое… но она не пошевелилась. Кожа Шванн была шелковистой и прохладной. Так ощущался бы лунный свет, обрети он достаточную плотность. Ресницы Наёмницы опускались сами собой. Это была власть Шванн, и Наёмница могла ненавидеть ее, но не могла ей не подчиниться.
– Я встречала людей с именами красивыми и невзрачными, длинными и короткими, причудливыми и самыми заурядными. Но человека без имени я вижу впервые. Хотела бы я знать, что ты с ним сделала, однако сейчас нет времени на подобную ерунду. Что действительно важно, так это преимущество, которое твоя безымянность дает тебе там, куда тебе предстоит отправиться.
– Не трогай меня, – открыв глаза, через силу произнесла Наёмница, но испытала сожаление, когда перестала чувствовать пальцы Шванн на своем лице. Наёмница отступила на шаг. Шванн усмехнулась – усмешка лишь слегка изогнула ее губы и сразу увяла. – И куда же ты намерена меня зашвырнуть?
– В замок Колдуна, – небрежно бросила Шванн.
– Что-о-о? – при наличии хорошего меча Наёмнице не составляло большого труда справиться с отрядом из пяти-семи человек. Она могла неделю обходиться без пищи и пить воду из трухлявого пня без особо вреда для себя. Но колдовство? Еще пару дней назад она бы заявила, что не настолько глупа, чтобы верить в подобные бредни. Однако с тех пор многое поменялось, и предложение Шванн повергло ее в ужас. – Да я и носа туда не суну даже за все золото мира!
Выражение глаз Шванн намекало, что у нее заготовлен сюрприз. Гадкий гнусный сюрприз.
– Есть нечто дороже золота, – сладким шепотом произнесла она и крикнула: – Приведите его!
Если Наёмница считала, что на новое потрясение она сегодня уже не способна, она неправильно считала. Слуги Шванн вволокли в зал Вогта, старательно украшенного кровоподтеками и синяками. Один его глаз был закрыт и обведен синим кругом.
– Вогт! – воскликнула Наёмница, рванувшись к нему. Слуги Шванн отпустили Вогта (он упал на колени) и мертвой хваткой вцепились в нее, не позволяя сдвинуться с места.
– Надо же, сразу узнала, – довольно констатировала Шванн. – Хоть это и нелегко сейчас, когда он так изменился. Я покажу тебе мою справедливость. Я предоставлю тебе право выбора.
– Отпусти его, – с ненавистью глядя на нее, потребовала Наёмница.
Нежный голос Шванн посуровел.
– Не перебивай меня, оборванка. Итак, выбирай: либо ты приносишь мне то, что я хочу, и я отпускаю вас обоих, либо же я отпускаю только тебя в нагрузку с твоей нечистой совестью, а твоему дружку солнышка никогда не видать, потому что глазки его закроются навсегда.
От страха глаза Наёмницы стали большие, безумные и блестящие. «Разумеется, ты уходишь, – услышала она свой собственный голос. – Он тебя предал, ты ему ничего не должна! Уходи. Уходишь? Молодец!»
– Я пойду, – ответила она. – Пойду и найду то, что так тебе нужно. Только, пожалуйста, не бейте его.
***
Вогта утащили прочь. Руки Наёмницы дрожали, и она скрестила их на груди.
– Что я должна найти и принести? – устало спросила она.
– Мое обещание.
– Что? Ты издеваешься?
– Не в данный момент, – уверила ее Шванн.
– Как ты это себе представляешь?
– Оно выглядит как некий предмет. Маленький, необычный. Без надписей.
Наёмница старалась не думать о том, что опять пошли нелепые разговоры, вся странность которых просто не способна разместиться у нее в голове.
– Что за обещание? – подозрительно осведомилась она.
Шванн глубоко, печально вздохнула.
– Что ж, придется рассказать тебе. Незнание ситуации может помешать тебе добиться цели.
– Вперед, – буркнула Наёмница. – Только постарайся говорить так, чтобы я не уснула.
Шванн не обратила внимания на ее грубость.
– Я родилась младшей в семье богатого и очень знатного человека. С самых ранних лет я отличалась невероятной красотой. У меня было шестеро старших сестер, но ни одна из них не могла сравниться со мной. Более того – вполне миловидные, на контрасте со мной они блекли и начинали казаться чуть ли не дурнушками. Вскоре они оказались отодвинутыми в тень и позабытыми всеми, даже нашими родителями. Я не видела своей вины в их участи – ведь причиной всему стала моя красота, а ее дала мне природа без моих просьб и согласия. Мои сестры ненавидели меня в отдалении; я росла и хорошела с каждым днем, будучи королевой каждого пира. Мужчины роились вокруг меня, как пчелы…
– …как мухи, – буркнула Наёмница.
Шванн проигнорировала ее.
– Стоило мне улыбнуться, любой из них был моим. Они бросали ради меня возлюбленных, которым когда-то расточали клятвы верности, забывали о женах и детях. Лучшие друзья превращались в кровных врагов. Вассал предавал господина. И тогда я поняла: если моя красота разрушает то, что считается самым ценным – и родственные связи, и узы любви, и цепи клятв – то она и есть высшая ценность.
– Логика, прямо скажем, не ахти, – вставила Наёмница.
– С тех пор тоска, которая так часто змеей сворачивалась в моем сердце, покинула меня, и жизнь потекла легко и приятно. Мне исполнилось двадцать пять, и двадцать шесть, и однажды я стала замечать, что моя кожа уже не так свежа, а в уголках глаз наметились первые морщинки. Я впала в черное отчаянье. Наш замок опустел и помрачнел. Никто не мог вернуть мне былую беззаботность после того, как я осознала ужас неизбежного старения. И тогда мой отец, превозмогая страх, обратился к двум братьям-колдунам, известным силой своего колдовства, а также своим человеконенавистничеством. Неизвестно, через что ему пришлось пройти, чтобы уговорить их, но однажды они вдруг возникли в парадной зале нашего замка, соткавшись из воздуха. Пусть колдуны, но они были еще и мужчины, а значит, я могла управлять ими. Они не догадывались, в какую ловушку попали. В то время они были очень молоды, угрюмы и неопытны почти во всем, что не касалось колдовства. Они дали мне зелье, прозрачное, как роса, одна капля которого вернула мне свежесть семнадцати лет. Так и началась их связь со мной, не принесшая им добра.
– Вот уж не сомневаюсь, – фыркнула Наёмница, презрительно глядя на Шванн.
– Я дразнила их, намекая на страсть то одному, то другому. Ссорила их и мирила тысячу раз на дню. Мысль о том, что я распоряжаюсь теми, кто владел сверхчеловеческими практиками, кружила мне голову. Каждый раз они ссорились все яростнее, а мирились все неискренней, но я не замечала этого.
– Сучка тупая, – пробормотала Наёмница. В голове у нее были одни многоточия.
– Однажды младший брат принес мне цветок, самый прекрасный из когда-либо выраставших на земле. Но незадолго до этого старший подарил мне сверкающий драгоценный камень, так что я бросила цветок и упрекнула: «Это твой подарок? Взгляни, что дал мне твой брат». Младший молча ушел от меня, вернулся в свой замок и убил брата. Тот сопротивлялся изо всех сил. Хитрость помогла младшему победить, но победа далась ему слишком дорого, потому что в противостоянии он истощил почти все свои колдовские силы. Едва живой, он упал без чувств. Очнувшись и осознав, какое страшное преступление совершил и чего лишился, он в горе и ярости выколол себе глаза, ведь через них моя красота отравила его разум. Это трагичная и красивая история.
– Отвратительная история, – возразила Наёмница. – В ней все повели себя как уроды, но некоторые дамочки особенно омерзительны.
– Он возненавидел меня и больше не появлялся в моем замке, а между тем необходимое мне зелье, каплю которого я должна выпивать каждый день, заканчивалось. Отца моего уже не было в живых, и мне ничего не оставалось, кроме как самой обратиться к Колдуну с мольбами. Вероятно, мое лицо не изгладилось в его памяти, и он сдался. Зелье было выдано, я вернулась с победой, но несколько лет спустя, когда бутыль опустела, мне пришлось вновь проследовать тем же путем. Он ждал и тосковал, печаль сделала его сердце твердым, как камень.
– Как до этого любовь обратила в камень его мозги, – пробормотала Наёмница.
Шванн чуть дернула бровью и, не останавливаясь, продолжила:
– В этот раз он не собирался легко уступать моим просьбам. Он поставил условие: либо я убираюсь, не получив и капли, либо он позволит мне на протяжении ста лет вести ту веселую жизнь, которая так мне нравится, снабжая зельем по первому требованию – но по истечении этого срока я вновь прибуду в его замок, чтобы остаться там навсегда, разделив с Колдуном его одиночество, причиной которого я же и являюсь. И я выбрала второе.
– Как будто при твоем тщеславии у тебя был выбор.
– Колдун заставил меня дать ему обещание, а обещание, выданное колдуну, невозможно нарушить. Что ж, сказала я себе, за сто лет мне успеет надоесть весь мир. Однако годы шли, а я так и не сумела смириться с тем, что однажды мне придется замуровать себя во мраке с унылым слепцом. Размышляя, как бы мне сбросить с себя цепи, я пришла к единственному выводу: мне ничего не остается, как только выкрасть обещание.
– Сколько у тебя осталось времени? – спросила Наёмница, взгляд которой был тяжел, как каменный валун.
– Неделя.
Наёмница жестко усмехнулась.
– Ты, однако, не слишком торопилась разобраться с этим делом.
– Дура, – нахмурилась Шванн. – Все куда сложнее, чем ты себе представляешь. В его замок несложно проникнуть, но выйти из него – почти невозможно, если Колдун сам тебя не выпустит.
– И как я должна это сделать? – настроение Наёмницы становилось все сумрачнее и сумрачнее. Во что она ввязалась? И из-за кого? Наглого пухлого монашка, оказавшегося к тому же весьма скользким типом.
– У всех, кто приходит служить к нему, Колдун отбирает имя. Они забывают свое прошлое и свои намерения и ничего не могут сделать против него.
– Можно назваться по-другому. Пусть отбирает фальшивку.
– Ты глупа, оборванка. У человека одно-единственное имя. Называй себя так или иначе, твое истинное имя всегда при тебе. Невозможно помешать Колдуну отобрать его. Но тебя, – Шванн по-лисьи улыбнулась ей, – это не должно беспокоить. Все, что у тебя есть – это унизительные прозвища, которыми ты сама себя наградила, либо же их вручили тебе другие. Наёмница. Шлюха. Грязь.
– Ты бы мне не грубила, старушка, – перебила Наёмница. – Не забывай – спасение твоей шкуры зависит от меня. Лучше расскажи, что я должна делать в замке Колдуна.
– Ты придешь к нему и попросишься в услужение. Разговаривая с ним, не вздумай лгать ему – ложь он почует и сквозь стену. Просто умолчи о том, чего ему знать не следует.
– А что отвечать на вопрос «Как тебя зовут?»
– Любое имя сгодится. Хотя бы… не знаю… будешь, например, Аирид. Неважно. Днем прилежно выполняй свои обязанности и старайся ничем не выделятся. По ночам отправляйся на поиски. Отыщи мое обещание и выкради его. И еще кое-что…
– Еще кое-что? – нахмурилась Наёмница. – Эй, об этом мы не договаривались!
– Я с тобой не договариваюсь. Я тебя заставляю, – напомнила Шванн.
Взгляды двух пар глаз – зеленых и карих – столкнулись, как мечи. Находись здесь Вогт, он бы ощутил в этот момент, сколько в действительности сходства между этими двумя женщинами. Но Вогта не было, а Наёмница и Шванн не допускали и мысли, что могут быть хоть в чем-то схожи.
– Также ты должна разыскать зеленый камень. У меня осталось ровно семь капель зелья, но после того, как ты принесешь мне зеленый камень, я могу не беспокоиться об этом. Теперь слушай меня внимательно, если не хочешь сгинуть в замке: не прикасайся к предметам с именами, даже если они выглядят совершенно безобидно. Ни один из них не оказался там без причины.
– Предметы с именами? – растерялась Наёмница. – Как я пойму, что у них есть имя?
– На них написано, бестолочь. Читать ты, разумеется, не умеешь, но уж буквы как-нибудь сумеешь отличить от декоративных закорючек, дурочка?
– Я умею читать! – возмутилась Наёмница.
Шванн не была настроена восторгаться ее грамотностью и продолжила:
– Если через семь дней ты не вернешься, мне придется отправиться к Колдуну, но прежде я убью твоего друга.
– Он мне не друг.
– Как тебе угодно его называть, – глумливо хихикнула Шванн.
– А как мне добраться до замка? Пешком?
– Дура, – рассмеялась Шванн. – Пешком ты и за год не доберешься, – она хлопнула в ладоши и громко приказала: – Принесите напиток.
Слуга внес дымящийся кубок. На подносе возле кубка лежал полотняный мешочек с длинной тесьмой. Шванн взяла кубок и протянула его Наёмнице. В нос ударил резкий, едва терпимый запах, заставив Наёмницу отпрянуть.
– Что это? – зажав нос, спросила она.
– Напиток, настоянный на четырнадцати колдовских травах и муравьях особого вида, распространенного только в землях Колдуна. Щетинки с крысиных хвостов, немножко перетертых дождевых червей… мне продолжать?
– Нет!
– Пей. В течение ночи ты окажешься в замке Колдуна.
Наёмница неохотно взяла кубок и, преодолевая спазмы в горле, взглянула на мутную жидкость.
– Может, я лучше пешком?
На белом лбу Шванн возникли тонкие аккуратные морщинки.
– Нет времени. Пей.
– А это что? – Наёмница указала на мешочек.
– Четырнадцать сушеных волшебных трав, крылья здешней мошкары, щетинки с крысиных хвостов и, разумеется, дождевые черви. Кинешь в воду и выпьешь чтобы вернуться обратно.
«Если вернусь», – сумрачно подумала Наёмница. У нее вовсе не было такой уверенности.
Шванн собственноручно повесила мешочек ей на шею.
– Повторяй за мной, – почти заботливо сказала она. – Не задерживаться дольше семи дней, не лгать, не выделяться среди остальных, не трогать предметы с именами. Если не понимаешь, что это, но оно вызывает сильнейшее любопытство, можешь прихватить с собой. А если оно внушает страх – лучше вообще не прикасаться.
– Поняла, не тупая.
– Не огрызайся. Я знаю, что ты способна зазубрить правила наизусть, а после все забыть и поступить по-своему, то есть совершенно неправильно. Такова уж чернь – не способна противостоять своим низменным порывам.
– Ага. Ты-то проявила чудеса выдержки. Оттого сейчас и в заднице, – буркнула Наёмница.
Шванн обуглила ее взглядом.
– Мне все равно, как ты отыщешь мое обещание и зеленый камень, но без них не возвращайся.
– Да, – кивнула Наёмница. – Только не причиняй боль Вогту.
– Я подумаю… что с ним можно сделать.
Вдруг Наёмнице пришла в голову жуткая мысль.
– А что, если Колдун догадается, что мое имя – подделка?
– Тогда нам обеим будет очень жаль. И даже хуже.
Наёмница вздохнула и закрыла глаза, готовясь сделать глоток. «Вогт, паршивец, – подумала она. – Что мне приходится ради тебя делать, и, самое главное, зачем?» Дождевые черви наверняка добавили просто для противности… если колдовское зелье не противное, оно не в счет. Она решительно отпила из кубка, и словно жидкое пламя хлынуло в ее горло, потекло вниз. Наёмница скрючилась от боли. Ее закрутило, затрясло, а затем швырнуло куда-то. «Не ори, терпи», – приказала она себе и закричала, но ее крик поглотила черная вязкая тьма.
