Литтмегалина
Игра Бродяг
Приблизившись к… ручью? реке? (сложно сказать, что это, учитывая, что здесь цветы размером с дома, так почему бы ручью не быть размером с реку?), Наёмница сбросила плащ и решительно вошла в воду – сначала по колени, затем, немного помедлив, продвинулась по пояс, по грудь и, наконец, нырнула. Поначалу вода обжигала холодом, но стоило чуть к ней попривыкнуть, и она начала ощущаться именно такой, как надо. Наёмница проплыла немного под водой, рассматривая серебряный песок на дне ручья, вынырнула, глубоко вдохнула удивительно свежий воздух, а затем неожиданно рассмеялась. Намокшая одежда облепила тело, мешая двигаться. Наёмница вышла на берег, сбросила с себя все и вернулась в реку уже голышом.
Она ныряла как рыба. Вода смывала и уносила грязь с ее тела. Она хлопала по воде ладонями, чтобы летели брызги, и плавала кругами, хотя для этого течение было слишком быстрым, а речушка – слишком узкой. В какой-то момент она осознала, что просто играет, и это так удивило ее, что она остановилась. Течение толкнуло ее в грудь, ее ноги оторвались ото дна; Наёмница легла на спину и позволила воде нести ее. Темное земляное небо над нею неприятно напомнило, что этот невероятный мир, словно явившийся в прекрасном сне, погребен под землей. Наёмница закрыла глаза. Если торикинские власти узнают об этом месте, все здесь будет разрушено в один день. Наёмнице не хотелось представлять, как эти люди бродят среди угасших растений, срубленных под корень и лежащих на земле. «Они не узнают», – пообещала она вслух и, раскрыв глаза, встала на ноги.
Выйдя на берег, она пошла вдоль ручья в обратную сторону. Далеко же ее успело унести… Разыскав свою одежду, Наёмница постирала ее, как сумела, и развесила на листьях гигантского цветка, чтобы вода могла стечь. К тому времени она едва держалась на ногах. В голове шумело, хотелось спать. Сказывалось все: и бессонная ночь, и пережитый страх, и последующее расслабление. «Только пять минут», – сказала себе Наёмница, опустившись на мягкую траву. Листья огромного растения сомкнулись вокруг нее, окружив ее подобием домика. Она заснула.
Она проснулась с ощущением легкости в теле и ясности в голове. Сложно сказать, сколько она проспала, но одежда успела подсохнуть, разве что плащ был по-прежнему тяжеловат от воды. Одеваясь, Наёмница проклинала себя за то, что так неблагоразумно вырубилась, и все же не могла отделаться от чувства блаженства. Эх – несмотря на всю прелесть этого места и ее крайнее нежелание покидать его, ей следовало разыскать выход. Задача, не кажущаяся такой уж затруднительной на контрасте со следующей – найти Вогта в многолюдном, дышащем злобой Торикине.
Не успела она об этом подумать, как чьи-то руки накрыли ее глаза. Наёмница сразу узнала эти мягкие ладони.
– Вогт! – радостно воскликнула она и обернулась.
Наёмница и сама не поняла, как так получилось, что она обвила его руками и прижалась лицом к его плечу. Вогтоус мягко рассмеялся, и оттого, что она снова слышит этот нежный смех, ее захлестнула волна счастья. Они стояли, прижавшись друг к другу, и какие бы привычно-враждебные мысли не взметнулись в голове Наёмницы, она вовсе не стремилась к тому, чтобы отпрянуть и отойти на три шага, как наверняка поступила бы прежде.
Возможно, Игра не ошиблась, проявив к ней немного снисходительности.
***
«Не прыгай, – приказала себе Наёмница, – иди нормально».
Ей было весело. Ее распирала энергия. Украдкой она снова посмотрела на Вогта. Время, проведенное в Торикине, не прошло для него бесследно, и его лицо начало терять приятную детскую округлость: подборок заострился, обозначились скулы. Наёмница не могла сказать, что рада этим изменениям, но все равно ее взгляд так и льнул к Вогту. Еще разок, осторожно, искоса… Его щека была белая, как молоко. Хм, а где же его синяки и ссадины? Исчезли!
– Ты, кажется, в порядке, – сказал Вогт. – Как твоя рана?
– Лучше, – сквозь рубашку Наёмница прикоснулась к покрывающей рану повязке. Странно, но даже при нажатии она не ощутила никакой боли.
– Я хочу посмотреть, – попросил Вогт.
Под повязкой обнаружился тонкий слой розовой кожи, уже успевшей затянуть всю поверхность раны.
– Что? – поразилась Наёмница. – Как? Но еще несколько часов назад…
– Это место, – объяснил Вогт, обведя рукой. – Оно особенное.
– Похоже на то… – все еще потрясенная, Наёмница сдернула теперь ненужную повязку и, свернув, затолкала ее за пояс. – Я плавала в реке. Вода была удивительной. А потом меня просто вырубило, – она распрямила спину и прислушалась к ощущениям своего тела. – И мои прочие травмы… Вогт, у меня совсем ничего не болит! Как это странно! Вот только живот от голода крутит…
– Их можно есть, он сказал, – уведомил Вогтоус. – Я про листья.
Наёмница покосилась на него. Вогт радостно улыбался, но глаза у него были задумчивые, как будто он позабыл обо всем в первые минуты их встречи, а теперь вернулся к прежним размышлениям. Непонятно. Она перевела взгляд на сияющий лист.
– Правда? Они съедобные?
– Да. Он так сказал.
Наёмница оторвала кусочек ближайшего листа и сунула его в рот. Стоило ей прикусить лист, как в рот хлынул обильный сок.
– Вкусно! – удивилась она. Лист был кисловато-сладкий – как будто ешь фрукт, хотя Наёмница не смогла бы сказать, на какой конкретный фрукт это было похоже. – Хочешь? – она протянула кусочек Вогту.
– Да.
Они быстро уполовинили лист, атаковав его как две прожорливые гусеницы.
– Зверь смотрит на нас, – все еще жуя, невнятно произнес Вогт. Его взгляд был устремлен на что-то позади Наёмницы.
– Зверь? – Наёмница оглянулась, но заметила лишь как качнулся серебристый лист. – Здесь есть животные? Я ни одного не видела.
– Обычно они держатся рядом с ним. Этот, вероятно, был отправлен проследить, нашли ли мы друг друга. Теперь он побежал обратно к нему.
– К нему? О ком ты говоришь, Вогт?
– Об Урлаке. Урлак сказал мне не тревожиться о тебе и объяснил, где тебя найти.
– Кто такой Урлак?
– Бог, – коротко пояснил Вогт. Его серебристые глаза сияли так же ярко, как растения вокруг.
– Бог? – тупо повторила Наёмница. Для человека, проведшего ночь в разговорах с покойником, она оказалась слишком уж выбита из душевного равновесия подобным заявлением.
– Да, – Вогтоус взял Наёмницу за руку. – Нам нужно идти. Наверное, Рваное Лицо уже дожидается меня в храме.
– Равное Лицо? А это кто? В каком храме? Здесь убежище Урлака, да? Но почему под землей? – Наёмница выплевывала вопросы, не удосужившись дождаться ответов. – Он прячется от кого-то? От людей?
– Да. Когда-то Урлак был для них возлюбленным богом. Он учил людей бережно относиться к миру вокруг и друг к другу. Но потом люди начали меняться. Они возомнили богами себя, поставили себя выше растений и животных. Идеи захватничества и обогащения завладели их разумом. Теперь все воспринималось как средство к достижению цели либо же как препятствие, требующее устранения. Бог осуждал их скверные поступки – и люди возненавидели его.
Вогт умолк, но Наёмница и без его дальнейших слов знала, что отказ от бога оказался для людей очень плохим решением. Ведь она видела, в каком состоянии мир находится сейчас.
– Как во все времена, все живое продолжало тянуться и льнуть к Урлаку – кроме людей, – продолжил Вогт. – После того, как они назвали Урлака врагом, он начал вызывать у них сильнейший страх – ведь, будучи очень могущественным, он мог в любой момент обрушить на них потоп или ураган. Люди нервно ожидали мести и оттого, что никаких мстительных действий со стороны Урлака не последовало, их напряжение только росло. Тогда, устав жить в вечной тревоге, которую сами же и навлекли на себя, они решили убить Урлака. Для этого было достаточно стереть его из памяти человечества – вот почему они начали уничтожать его статуи. Как им казалось, они справились. Вот только растения, заполонившие пространство вокруг храма бога, свидетельствовали об обратном.
– Не все предали Урлака, – тихо сказала Наёмница, вспомнив колодец, который кто-то вырыл в земляном полу своего подвала. Этот кто-то знал об убежище Урлака, однако же не раскрыл его никому в Торикине. Что с ним сталось? Неизвестно, однако дом поборника разрушили, установив поверх тюрьму.
– Там, на поверхности, растения прорастают сквозь мостовую. Они очень сильные, хотя и самые обычные. Но эти огромные растения, что окружают нас здесь, способны прорасти сквозь толщу земли, взломав ее и обрушив весь Торикин в разверзшуюся яму. Урлаку достаточно просто попросить их. Но он никогда этого не сделает.
– Почему?
Вогтоус посмотрел на нее со столь непонятным выражением в глазах, что Наёмница занервничала и начала беспокойно переступать с ноги на ногу. Когда Вогт находился так близко, ей хотелось отпрыгнуть. Или погладить ладонью его гладкую щеку. Но Наёмница пересилила себя и не сделала ни того, ни другого.
– Потому что он бог, – ответил наконец Вогт. Он чуть сильнее сжал ее ладонь, и они зашагали дальше.
Когда они достигли подножия темно-зеленой лестницы, по которой Вогт спустился в убежище, Наёмница открыла было рот, чтобы попросить Вогта остановиться, но он уже остановился сам. Развернувшись, они молча смотрели на огромные растения, источающие серебристый свет. Для них убежище было полно спокойствия и грусти, хотя истинный торикинец ощутил бы здесь другое. Страх.
– Это самое невероятное, что я только видела в жизни, – пробормотала Наёмница, а затем вспомнила Вогтоуса в тот первый вечер, под раскаленным огнем заката, и добавила: – Кроме тебя, Вогт.
Они сорвали серебристый лист, чувствуя, что Урлак не хочет, чтобы они уходили отсюда с пустыми руками, и Наёмница, свернув, убрала лист в свой плащ. Было жаль мять такой красивый лист, но как иначе его нести? Поднявшись на несколько ступеней лестницы, они одновременно оглянулись, бросили последний взгляд на убежище и затем (больше не оборачиваясь, слегка ссутулив плечи, слово тяжесть мира людей уже легла на их спины) поднялись в храм.
– Рваное Лицо… он обещал вернуться. Надеюсь, он ждет меня где-то поблизости, – обеспокоенно пробормотал Вогт. – Мы не уйдем прежде, чем заберем его. Он мой друг.
Свет проникал сквозь прозрачный свод. Кажется, было уже далеко за полдень. Наёмница обошла статую Урлака и застыла, глядя в лицо бога. «Там, в убежище… испугалась бы я, повстречав его среди сияющих растений? – спросила она себя. И сама же себе ответила с легкой досадой: – Да, испугалась бы». Но лишь до момента, когда посмотрела бы в его глаза…
Чувствуя, как слезы хлынули по ее щекам, Наёмница встала перед статуей на колени и склонила голову… Вогт опустился на колени рядом с ней. А затем они одновременно поднялись на ноги. Вогт направился к арке.
– Рваное Лицо! – позвал он. Он остановился в арке, чего ему делать не следовало. – Я потратил в убежище больше времени, чем рассчитывал… Надеюсь, Рваное Лицо все еще дожидается меня. Впрочем…
Первый стражник, ворвавшийся в арку, заставил Вогта вскрикнуть и отскочить. За первым устремились еще несколько. Они запнулись, тревожно озираясь – в храме ненавистного бога жди неприятностей. Но на них уже напирали последующие. Вогт медленно попятился прочь.
– Они никогда не отстанут от нас, – хмуро сказала Наёмница, шагнув ближе к Вогтоусу и прижавшись к нему плечом. Лицо у нее заныло в предчувствии ударов.
Заприметив фигуру бога сквозь раскачивающиеся цветочные побеги, стражники бросились кто куда, издавая дикие вопли. Наёмница бросила на Вогта панический взгляд, но Вогт на нее не смотрел. Взгляд его был прикован к решительно прошагавшему сквозь арку Советнику. Пухлые щечки Советника раскраснелись от приятного волнения, волосы выбились из хвостика, вздымаясь тонкими прядками.
– Это статуя, идиоты, – раздраженно объяснил Советник трусливым стражникам. Своей глупостью они испортили все впечатление от его внезапного появления.
Прихрамывая, вслед за Советником в зал вошел Правитель Полуночи (или как он сейчас себя называет?) и, завидев Наёмницу, испуганно вытаращил глаза, отчего вид у него стал почти комичный – если только не знать, какая это мразь. В отличие от пышущего энергией Советника, градоправитель был бледен почти до синевы. Со времен морально-сомнительного инцидента в тюремном подвале его душевное состояние не только не улучшилось, но даже усугубилось, и окружающая обстановка успокоению вовсе не способствовала. Не то чтобы Правитель Полуночи ощущал реальную угрозу – в конце концов, чем эти разбушевавшиеся заросли могли навредить ему? Просто нечто в этом месте давало ему понять, что решительно не приемлет таких людей, как он, и это драматически усиливало свойственное Правителю Полуночи чувство собственной ущербности. Обычно это скребущее неуютное чувство пряталось внутри него, плотно сдавленное в шарик, однако после прочтения письма оно развернулось вширь, как одеяло, и он пока не нашел способ свернуть его обратно.
– Пошли вон! – гаркнул Вогт с такой яростью, что у Наёмницы удивленно приоткрылся рот. Его голос усилился эхом. – Уносите ваши никчемные головы отсюда!
– Как приятно видеть вас снова, друзья, – с насмешливой любезностью обратился к ним Советник. – Вижу, вы-таки сумели воссоединиться. И как вам это удалось? Что ж, теперь вы умрете вместе. Это будет чудесно, – Советник притворился, что оттирает с левого глаза слезу умиления.
– Я тебе этот глаз совсем вырву, – пообещал Вогт отчужденным тоном.
Наёмница вздрогнула и впилась в него взглядом. Прежний Вогт никогда не сказал бы подобного… но этот, чьи скуловые кости проступали сквозь кожу, вполне мог.
Советник и ухом не повел.
– Тебя, наверное, интересует, как мы смогли отыскать вас? Нам очень помог твой приятель Рваное Лицо.
– Вранье, – буркнул Вогт. Его глаза пылали. – Что вы с ним сделали, уроды? Какими пытками заставили его говорить?
Стражники окружили бродяг кольцом, постепенно стягиваясь к центру. Вогтоус, как будто бы совсем не замечавший их присутствия, притиснул Наёмницу ближе к себе.
– Вы его убили, – догадался он.
Холодная тоска захлестнула душу Наёмницы; позже она поняла, почему – эту тоску почувствовал Вогт.
– Знаешь, он ведь сам пришел к нам повиниться, – вкрадчиво уведомил Советник. – Так хотел угодить. Нам даже уговоры не потребовались, чтобы он рассказал, где тебя прячет.
– Я никогда в это не поверю. Он был моим другом.
– О, разумеется, – прыснул Советник. – Вина совершенно сокрушила его. Он твердил, что заслуживает смерти. Так что мы просто уважили его желание. Ты должен поблагодарить нас за чуткость.
– Я благодарен, – тихо произнес Вогт. – И от меня вы получите воздаяние.
Наёмница расслышала обещание боли в его голосе и вся напряглась, пристально глядя на Советника. Тот не распознал угрозу. Он обвел зал взглядом, который затем остановился на статуе.
– А мы благодарны тебе, ведь ты нашел для нас последнюю статую Урлака, – Советник патетически воздел руки к своду, как будто призывая само небо в свидетели. – Он все еще жив. Мы знали – чувствовали его тлетворное влияние.
Лучше бы Советник все это время смотрел на Вогта – ни на секунду не отводя взгляд, не решаясь даже моргнуть. Лучше для него, конечно. Вогт неспешно стянул с шеи шнурок, на котором болтался простой, невыразительный с виду камень. Прищурился, тщательно прицелившись, и бросил. Камень попал точно в цель – иначе и быть не могло. Советник пронзительно завопил и зажал глазницу ладонью, но поздно – из-под ладони ему на щеку устремилась ярко-алая кровь.
– Воздаяние, – буднично прокомментировал Вогтоус, уже не красный, а совершенно белый. – Каждому по делам его, верно?
Наёмнице стало жутко. «Вогт, не надо!» – прошептала она, ухватив его холодную руку.
Даже если Вогт и слышал ее уговоры, он уже не мог ничего поделать. Они убили его друга; пришли в храм, чтобы убить Наёмницу и его самого; они намерены, в чем нет сомнений, разрушить последнюю статую Урлака. Вогтоус рассердился по-настоящему, и теперь никто, даже он сам, не знал, на что он способен.
***
Рваное Лицо шел быстрым шагом, а потом перешел на бег. Его не оставляло чувство, что эти лохматые зеленые твари пытаются остановить его, нарочно цепляя за одежду. Нет, он должен уйти. Он не может находиться здесь. Он не такой, каким его считает человек со странным именем «Вогтоус Кроллик».
Вот только теперь Рваное Лицо не ощущал враждебности – ни вокруг, ни в себе. «Пойдем с нами, – попросил его Вогтоус Кроллик за минуту до расставания. – Я хочу помочь тебе». Рваное Лицо уставился себе под ноги, пряча свои глаза от сочувственных серых («У богов серые глаза, не так ли?» – мелькнуло у него в голове). Он отказывался видеть прочно засевшую во взгляде Вогтоуса уверенность: все можно исправить, пусть даже это потребует усилий и времени.
Не все. Рваное Лицо помнил: то, что он сделал, как и его шрамы, навсегда останется с ним. Не сотрется, не излечится. Извивающиеся тени преследуют его, ненавидят и обвиняют, и должен ли он, хоть раз решившись на честность, признать: «Виновен»?
«Если ты не пойдешь с нами, ты умрешь. Совсем скоро. Ты как истершаяся веревка, которая вот-вот разорвется». Рваное Лицо и сам это чувствовал, но точно так же, как он не мог поднять руку на Вогтоуса, он не мог пойти с ним.
– Разве я заслуживаю спасения? – спросил Рваное Лицо вслух. Ветер унялся полностью, и в горячем застывшем воздухе неподвижно стояли растения, вяло уронив листья. Небо было синее до изнурения – как ребенок, что истерично смеется, но уже полчаса спустя будет настолько утомлен, что разразится слезами. Решай сам, и, если не помнишь свое настоящее лицо, просто придумай, каким ему быть – злым или добрым.
Рваное Лицо знал эту боль, которая возникает внезапно, без внешних причин – просто вдруг стискивает горло, отчего каждый вдох становится мучительным. И ты живешь с этой болью: вдох за вдохом, день за днем. Боль пришла к нему сейчас, и она была сильнее, чем прежде. Он упал в траву, потому что ноги его не держали. Оттолкнувшись ладонями, он попытался встать и убежать, но растения оплели его, удерживая, и притянули к земле. Усмиренный враг, он покорно лег и заплакал.
Он не знал, что Урлак великодушен к своим врагам. Шепот бога поднимался из глубины земли. «Мой бедный заблудившийся зверь, – сказал он. – Я обещаю, что буду беречь тебя и заботиться о тебе, когда ты вернешься ко мне».
Когда Рваное Лицо поднялся, он ощущал покой. Он знал, что ему следует делать. Ему предстояла долгая ночь.
На рассвете, в амфитеатре, куда они отволокли его, он все так же спокойно взглянул в лицо Рога – не умное и не глупое, не красивое и не уродливое, лишенное всякого чувства.
Рваное Лицо всю ночь водил их по торикинским улочкам, избегая лишь той, где он действительно ранее совершил убийство. Он преследовал белокурого мерзавца тут, а потом убил его там – вот туда и отправимся. Всего два часа ходу. Ах нет, опять ошибся. Темнота сбивает с толку. Не позволяет узнать даже те улочки, где ты был днем. Смотри-ка, какая лужа крови. Теперь он припоминает. Совершенно точно, здесь это и произошло, здесь он засадил белокурому по самую рукоятку. Тот был мертв, как рыба в пустыне, сомневаться не приходится. Но кто и зачем уволок его тело? Рваное Лицо лгал столь вдохновленно, глядя им в прямо в глаза, и ложь давалась ему легко. Возможно, он сумеет заморочить им головы. Одна проблема: он не мог вспомнить, где его нож. Специфический, запоминающийся нож с зеленой малахитовой ручкой.
Но теперь его обман был раскрыт.
– Где твой нож, Рваное Лицо? – спросил Советник, глядя на него сверху вниз. Ростом Советник не вышел, но эта позиция – он стоит, Рваное Лицо валяется у него под ногами – придала ему значительности.
Рваное Лицо помотал головой – откуда ж мне знать. Это движение далось ему не без усилий, учитывая количество обвивающих его веревок.
– Ты не забыл его в чьей-то спине? – осклабился Советник, уколов его глазками. – Рог, приступай.
Правитель Полуночи жадно выдохнул, заняв кресло, заранее размещенное для него на арене. Он нуждался в успокоении, и ничто так не способствовало избавлению от беспокойства, как чья-то мучительная смерть. К тому же он не мог упустить волшебный шанс пронаблюдать весь процесс максимально близко.
Они ничего не добились бы от Рваного Лица, даже если б разорвали его кожу в клочья, потому что он сделал выбор, на чьей он стороне. Разумеется, маленький зеленый листочек, приставший к нижней части его штанины, заметил не Рог. Рог способен колошматить, выкручивать руки, раскалывать ребра, выдавливать глаза – причем без устали, хоть весь день напролет. Но вот наблюдательность – не его конек. Это Советник осторожно отделил листок от ткани. Листок был почти треугольный по форме, темной зеленый, с красновато-розовой зубчатой каемкой. Советник повращал его в пальцах.
– Все ясно, – сказал он. – Так вот где ты прячешь преступника. Предатель… Неужели ты надеялся избежать наказания?
Однако в этот раз Рваное Лицо никого не предал. Все его тело кровоточило. Три пальца теперь лежали на песке отдельно от его правой руки, а во рту уцелело лишь немного зубов – хотя какая разница, ведь ни пальцы, ни зубы ему больше не понадобятся. Сквозь кровь он видел ухмыляющуюся рожу Рога над собой. Рваное Лицо медленно повернул голову: простиралась песчаная арена, и ему подумалось, что неслучайно он умирает именно здесь – значит ли это, что его жертва принята и он будет прощен? Он хотел бы, чтобы это было так. Приоткрытая дверь за ареной вела в темный коридор с уходящей вниз лестницей. Ступень за ступенью, темнее и темнее, и наконец непрозрачная, абсолютная тьма.
«То, что я сделал потом, оправдывает все, что случилось со мной прежде, – подумал Рваное Лицо. – Обвиняя тех, кто причинил мне вред, я должен затем обвинить себя. Я привнес в этот мир столько зла. Я не могу отменить это. Но я так раскаиваюсь…»
Стражники подняли его на ватные ноги, и Рог, встав позади, почти ласково обхватил его голову огромными ладонями. В щелки меж толстых пальцев Рваное Лицо видел растения, поднимающиеся из песка, произрастающие сквозь Рога и сквозь него самого. Листья растений шевелились, поднимались и опадали, их стебли покачивались, будто пританцовывая под беззвучную музыку. «Я прощен? Я прощен».
– Каждому воздастся по делам его, – прохрипел Рваное Лицо. – А для меня смерть – лучшее воздаяние.
– Как скажешь, – хохотнул Советник.
Перевернутый месяц на лице Правителя Полуночи превратился в луну, его глаза поблескивали, словно ужи, извивающиеся в воде. Рог стиснул голову Рваного Лица и резко повернул ее. Шейные позвонки хрустнули, и Рваное Лицо, мгновенно обмякнув, с тяжелым стуком упал на арену, на заляпанный кровью жесткий песок. Впрочем, так это увидели присутствующие. В действительности же его мягко подхватили растения. Зеленые побеги нежно обняли его и затем совсем укутали собой.
***
В храме стоял такой переполох, что едва ли кто-то понимал, что следует делать.
– Ловите их! – надрывался Советник, зажимая обильно кровоточащий глаз. Глазное яблоко успело полностью вытечь. – Не дайте им уйти! Не позволяйте им убежать в дыру!
Правитель Полуночи попятился к арке. Сложно сказать, добили ли градоправителя вопли Советника, либо же давящая обстановка, да только его нервы внезапно сдали окончательно, и, плюнув на всех, он бросился бежать. Он гулко протопал по залу, споткнулся (последствие того позорного падения в толпу, когда он повредил бедро), скатился по ступенькам, с горестным всхлипом поднялся и побежал сквозь траву, падая и поднимаясь, теряя последний разум в припадке ужаса.
Его отдаляющиеся крики еще с полминуты были бы слышны в храме, если бы их не заглушили прочие звуки. Растения не колыхались, замерев в безветрии. На небе собирались тучи, черные, как клочья сажи. Внутри храма стражники и бродяги слились в груду бьющихся тел, из которой доносились хриплые выкрики стражников, чудовищная брань Наёмницы и тяжелое дыхание Вогта. Потом кто-то застонал от боли (сложно понять, кто, в такой мешанине), и груда развалилась.
Наёмницу притиснули к полу и, лежа вниз лицом, она скрежетала зубами от ярости. Ее отросшие спутанные волосы рассыпались по полу, и кто-то из стражников, держащих ее, прижал их ладонью, чтобы она не пыталась поднять голову. Наёмница зашипела на него. Вогтоус, отпихнув атакующего его стражника, быстро взглянул на нее расширенными мокрыми глазами и рванулся к Советнику. Стражники вцепились в него все скопом. Еще с минуту Вогт отчаянно сопротивлялся, а затем издал горестный вскрик и тяжело рухнул на пол, придавленный телами неприятелей.
Советник еще не решался отнять руку от лица. Его единственный глаз, налитый кровью, сочащийся слезами, медленно развернулся к Вогтоусу, выражая одновременно злость и торжество.
– Так-так-так, – протянул он, растянув губы в дрожащей от боли ухмылке. – Что же это получается – ты сегодня не сильный? С чего бы это? Что ли, твой бог перестал опекать тебя? Вот этот уродливый бог, – багровый глаз устремился на крылатую фигуру Урлака.
Вогтоус словно забыл о Советнике и обо всем происходящем. Приподняв голову, он зачаровано смотрел на камень, лежащий на полу, у самых ног Советника. И лишь когда Советник, хрустнув подошвой по камню, шагнул ближе к статуе Урлака, Вогт вернулся к реальности.
– Не смей…
Проходя мимо, Советник ударил его ногой по лицу, и у Вогта сразу потекла кровь.
– Не под… – захрипел он.
Советник перебил его:
– Твой никчемный бог, не замечающий происходящего у него под самым носом. Ты еще поклоняешься ему, жалкий бродяга? – Советник не долго смог изображать вменяемость. – РАЗБЕЙТЕ ЭТУ ПРОКЛЯТУЮ СТАТУЮ! – заорал он с такой силой, что по всему Торикину вороны снялись с места.
«Нет, нет, НЕТ!» – подумала Наёмница, еще не осознав в полной мере, что они намерены сделать. Ей стало очень страшно. Она зажмурилась и услышала сначала лязг собственных челюстей, а затем глухие удары со стороны Вогта. Она даже не задалась вопросом, на чье тело пришлись эти удары, продолжая панически прислушиваться: вот стражники протопали к статуе Урлака, вот они взбираются на постамент, помогая друг другу, а затем, пыхтя и громко ухая от напряжения, толкают статую к краю постамента (возня, удары, крики боли со стороны Вогта; «Держите его!» – в панике выкрикнул Советник). Громкий шорох трущихся друг о друга каменных поверхностей, а затем одновременно – грохот падения статуи, дикий вопль Вогтоуса, которому вторит еще один переполненный болью крик. «Это статуя кричит?» – дрожа, подумала Наёмница и только после этого догадалась, что крик доносится снизу, из круглой норы в полу позади постамента статуи. Из убежища…
И стало тихо.
Наёмница вдруг почувствовала, что руки, прижимающие ее к полу, ослабли. Она оттолкнула их и, опираясь на ладони, сумела привстать на четвереньки. Сквозь болтающиеся перед лицом черные космы она увидела, как темно-зеленый пол бледнеет, желтеет, потом становится коричневым, а затем бурым. Словно листья осенью…
Вогт поднялся на ноги. Он двигался еле-еле, как больной. Наёмница подняла голову, и темно-карие глаза выразили изумление и боль. Храм стремительно умирал. Стены, колонны, своды – все меняло свой цвет на цвет палой листвы…
Советник наклонился, чтобы поднять камень. Вогт оттолкнул его с такой силой, что Советник упал, и схватил камень первым. Приблизив камень к лицу, он повращал его в пальцах, неподвижными глазами рассматривая острые грани. А затем поднял руку с камнем вверх.
– Я НЕНАВИЖУ ВАС! НЕНАВИЖУ ВАШ ГОРОД!
– Нет! – закричала Наёмница. – Пожалуйста, Вогт, не… Этот камень…
– ПУСТЬ…
– Не говори этого!
– ПУСТЬ ОН РУХНЕТ! – Вогт умолк, тяжело дыша. – Как статуя!
– Вогт, – часто моргая, Наёмница положила свои горячие ладони на его ледяные бледные щеки.
Его ярость ушла, но прежде она прошла сквозь камень. Вогт смотрел в глаза Наёмницы беспомощно, как ребенок, не понимающий того, что натворил.
– Теперь так и будет, Вогт, – прошептала Наёмница.
После первого раската из глаз Вогта потекли слезы.
***
На нос Ржавого упала капля дождя, но он был слишком пьян, чтобы ее почувствовать. По пути домой, желая отметить чудесное спасение, он заглянул в этот мелкий городишко и, пожалуй, слишком увлекся празднованием. Он даже не мог вспомнить, сколько дней уже пьет. Что ж, пора прекращать. В данный момент он намеревался найти ночлежку и хорошенько проспаться. Где-то – далеко-далеко – прогремел гром. Или это был не гром? В любом случае начался дождь, и холодные капли, потекшие за воротник, несколько привели Ржавого в чувство.
Падая с силой, капли вспенивали мгновенно образовавшиеся лужи. Из-за туч, облепивших все небо, так потемнело, как будто мир накрыли корытом. Ноги Ржавого разъезжались и путались. Чтобы идти, ему приходилось опираться на стену. Вспышка молнии осветила на мгновение грязную улочку, но после нее стало еще темнее. Ржавый поскользнулся и упал. Земля вращалась и колыхалась. Удивившись, как это он, лежа, умудряется не упасть еще раз, Ржавый уткнулся лицом в вонючую грязь. Ему вдруг вспомнился тот дикий, до костей пробирающий страх, который он ощутил, прочитав проклятое письмо…
Ржавый всегда читал письма, которые ему поручали доставить – он умел аккуратно отрывать сургучную печать, а потом, нагрев, прикреплять ее обратно. То злополучное письмо исправник1 вручил ему самолично. Рожа у исправника была даже чуть более зеленая, чем наутро после пьянки – а исправник почти всегда был с бодунища. К тому же он отвалил Ржавому пару золотых монет авансом («так как дело особой важности») и пообещал выдать еще по факту выполненной работы, а такая его щедрость вызывала в первую очередь подозрение, и только потом радость. К тому моменту, как Ржавый клятвенно пообещал доставить письмо «прямо в руки, точно в срок» и отбыл, его уже распирало желание выяснить, что ж с этим письмом не так…
Он взломал печать при первой же возможности, раскрыл конверт, и… из конверта потоком выплеснулись нечистоты… Пока Ржавый читал письмо, здоровый розовый цвет его лица сменился на белый, потом на серый, а потом и вовсе на зеленый – как будто он и сам накануне нажрался сверх всякой меры. Если раньше он ведать не ведал о Правителе Полуночи, то теперь узнал о нем куда больше, чем следует: его маленькие темные мыслишки, его страхи, его пороки, его постыдные тайны, его преступления. Все, включая его ужасающую смерть, которой только предстояло случиться.
Ржавый не был семи пядей во лбу, но это и не требовалось, чтобы сообразить – если он доставит письмо, ему крышка. Гонца, принесшего хорошие новости, отпускают с миром, а порой и с наградой. Гонца, принесшего плохие, – казнят. А что сделают с тем, кто притащит такое? Как бы то ни было, а он уже подписался на это дело и даже успел мысленно потратить обещанные золотые монеты, а потому оставалось лишь надеяться, что он сумеет что-то придумать в дороге…
