Лила Мун
Волчья луна

Эдвард сделал вид, что лично его этот выкрик не касается. Он легко поднялся, нарочно медленно отряхивая одежду. Глянул прямо и долго на соперника – тот даже попятился, такая силища шла от британца даже без слов.

– Удачи! – только и сказал О’Конелл, и пошел в сторону реки. Дикие травы, расступаясь перед ним легонько стукали его по ногам. Эдвард остановился, стянул обувь и носки – и дальше шел босиком.

А между тем незамужние девушки пошли опускать венок в воду. У Ульяны венок разительно отличался от других, очень простых, сплетённых из полевых цветов. У нее одной были пионы, от кремовых и розовых до бордовых с листьями папоротника. Зайдя по колено в воду, девушки отпустили свои венки. И остались ждать на берегу, наблюдая, как парни вытаскивают их венки, отправляясь за ними вплавь.

Приблизившись к реке, Эдвард снова подумал об Ульяне, о том, как соблазнительно бы она смотрелась в речной воде, мокрая, с расплетёнными косами, с венком из ярких цветов и трав. Мужчина остановился, наблюдая, как девушки входят в реку, снимают веночки и пускают их по течению со смехом и припевками. И вдруг в лунном луче он увидел видение: девушка в длинной полупрозрачной рубахе с орнаментом из линий и восьмилепестковых звезд, шла в воду, неся в руках венок из папоротника и разноцветных пионов. Сердце у мужчины совершило скачок и забилось в груди часто-часто. То была девушка-славянка из его сна. О’Конелл сморгнул, но девушка не исчезла, наоборот стала только более явной. Ее тонкая фигурка горела алым светом луны, глаза сияли изумрудами. Мужчина понял, что хочет эту девушку. Ему нужно было ее нагнать, скрутить, подчинить себе. Девичья грудь просвечивала сквозь тонкую ткань. Захотелось прикоснуться, сжать эти груди в ладонях, пальцами оттянуть соски – и припасть к ним губами. О’Конелл сцепил зубы и втянул воздух. Запах был привычный и знакомый. Лес и свежесть. Пока он шел к реке, девушка магическим образом ускользнула, унося аромат.

Ульяна, уже отпустив свой венок по воде, отошла подальше ото всех. Она села на землю под деревом и поджала ноги под себя. Мысли метались от одного образа к другому. То она вспоминала Эдварда на пороге ее дома, когда тот искал кров. Потом пришло видение его под душем и того, как он в тот момент снял с себя напряжение. И вот она уже вспоминала их поцелуй. Девушка закрыла глаза, запрокинула голову и попыталась возродить в памяти все прикосновения и движения Эдварда, его губы, терпкие и твердые. «Кого попало, так не целуют», подумала Уля. Мысли о нем, о его теле, о том, как ее могут обнимать его руки, что именно с ней мог бы вытворять его язык, закручивали тугую спираль глубоко внутри. И только черти с хохотом подбрасывали картинки того, как О’Конелл признается в любви другой. От всех этих мыслей хотелось выть диким воем. Неосознанно, девушка произнесла с жаром и желанием: "Хочу-хочу-хочу, чтобы только Эдвард был рядом, целовал меня и любил". Осознав, что только что вырвалось с её губ, Уля громко ойкнула.

Она хотела забрать желание назад, но было поздно.

– Блять, – процедил О’Конелл сквозь зубы, стоя у воды и оглядываясь вокруг. Ему было необходимо найти одну конкретную девушку.

Он пошел берегом в надежде отыскать ведьму, но все тщетно. Эдвард остановился у самой кромки воды, там, где илистый берег подходил к ней вровень. Долго смотрел на луну и отражение звезд, пытаясь победить приступ животной похоти, но вкус охоты пересиливал, снося все стены. И все-таки мужчина предпринял еще одну слабую попытку прийти в себя. Он уже почти успокоился, как тут об его ногу что-то стукнулось мягко, едва ощутимо. Ноздри наполнил тягучий, возбуждающий, сладкий аромат цветов и влажный запах леса. О’Конелл глянул вниз – к нему подплыл тот самый венок из папоротника и пионов.

Не думая, он поднял его из воды – и, распрямляясь, увидел ту, которой он принадлежал. В стороне, под деревом, в длинной полупрозрачной рубахе с орнаментом из линий и восьмилепестковых звезд, сидела Ульяна.

Не отпускай меня…

Эдвард тяжело сглотнул. Ульяна смотрела куда-то, будто внутрь себя или в какие-то неведомые пространства. Это прошлось неприятным ощущением по коже мужчины, буквально проникая под кожу в горячую как никогда кровь.

"Ну же, девочка», пело сердце Эда, «не смотри вдаль, там меня не найдешь. Я здесь, живой, горячий, только взгляни на меня!" Сердце стучало в такт невысказанной мольбе, барабаном звуча в ушах. Британец уже сделал, было, шаг вперед, но какой-то мужчина неожиданно положил ему тяжелую руку на плечо.

– Ой! Мужик очнись! Ты хоть знаешь, чей венок поймал!? Выкинь его и беги от нее как от огня. Ведьма она. Влюбишься, так навсегда, не отпустит она сердце твое. Говорю, брось и беги как от огня! Ведьма не пара смертному. Беги мужик от нее, беги! – говорил мужчина, и Эдвард обернувшись узнал в нем того водилу, что подбросил его до деревни несколько дней назад. А тот, увидав, чей венок он вытянул, сразу решил предупредить.

– О, интурист, это я, водила твой, Михой кличут, – воодушевился сердобольный водитель, – Так это ты ведьмин венок вытащил? Ох и хитры они, стервы! Плетут цвета так, что глаз не оторвать. И вечно, понимаешь ты, норовят такой веночек сплести, чтоб в отличку от всех остальных был.

Эдвард только глянул волком и пробурчал:

– Иди куда шел!

– Э, паря, да ты, видать, того, – Миха многозначительно вытаращил глаза, – жалко мне тебя. Выбрось веночек-то!

– Иди. Куда. Шел! – цедя сквозь зубы, с расстановкой проговорил британец, – Пожалуйста.

– Ну, все, все, – примирительно поднимая руки, произнес Миха, и глянул на луну. – Волчья луна взошла, ишь ты, раньше срока. Ну, ты береги себя.

Он побежал к костру. А Эдвард сделал еще один неровный шаг вперед.

Уля подняла голову и оторвалась от своих мыслей, почувствовав всем своим нутром присутствие Эдварда. Он стоял перед ней, такой красивый. Его глаза горели, грудь мужчины вздымалась от горячего дыхания. «Он выше и больше всех кого я знаю. Он словно король, который не привык к поражениям и все что по судьбе и по праву принадлежит ему, берет без оглядки», думала Лиходеева, скользя взглядом по телу мужчины сверху вниз. Увидела свой венок в его руках, и по спине пробежал холодок. "Кто угодно, только не он. Не он!", вспыхнуло в мыслях. Девушка подскочила с места сразу, подлетела к британцу.

– Ты зачем его подобрал?! – девушка начала молотить по груди Эдварда изо всех сил, когда тот притянул ее к себе, – Неужели тебя мужики не остановили? Не рассказали? Ой, дурак! Зачем он тебе?! Зачем мой венок подобрал!? О’Конелл! Ты в своем уме!? Это же не просто сказка, это быль! Венки это… Обряд венчания молчаливой водой, он показывает, кто тебе судьбой предназначен! Ох, Эдвард! Что ты наделал?

Девушка сорвалась на крик. Она точно знала, что он уедет скоро и уедет навсегда. И он, именно он поймал её венок! Поверье говорило только об одном – если взять такой венок из воды и расстаться потом, то быть несчастными. «Любовь на всю жизнь – и боль на всю жизнь», звучали в голове слова бабушки.

Не выпуская венка из рук, Эдвард перехватил тонкие запястья девушки, будто замыкая волшебный круг. Он не сказал ни слова, но желание, острое как бритва, шло чрез него сплошными волнами жара. Мир вокруг Тома заволокло цветочным дурманом.

– Ты не имел права его поднимать! Никто никогда его не брал! И тебе не стоило! Не стоило! Нужно было просто утопить и все! – уже рыдая и еле стоя на ногах, девушка выудила запястья из хватки мужчины и попятилась назад, к дереву. Она все еще произносила сквозь слезы "Зачем, выкинь его", когда Эдвард преодолел это пространство в два длинных шага. Он встал напротив девушки, произнес грозно и глухо, отбрасывая венок в сторону:

– Стой так, не дергайся – и властно притянул девушку к себе.

Ночь и мир сначала пошли сплошным огненным колесом, рассекая тьму, а затем раскололись. И на острие этого магического раскола, на вскрывшейся внезапно под ними двумя магической лей-линии, губы Эдварда нашли припухшие от слез губы Ульяны, сомкнулись на них властно, требовательно и жадно.

И девушка уже не хотела сопротивляться природе и чувствам.

– Хочу тебя, – куда-то в ключицу прошептал мужчина еле слышно. Он переставал понимать себя. Не спросить у девушки хочет ли она секса? Это было нонсенсом в его прошлой жизни. Но в момент, когда Ульяна становилась податливой, извиваясь в его руках, все вдруг стало понятно само собой. Никакие наносные правила больше не имели силы. Все было понятно без слов. Эдвард аккуратно уложил её в густую траву под деревом. Ветви старой ивы опустились низко, а дикие травы будто сомкнулись, укрывая их этой магической ночью.

– Хочу тебя, – повторил Эдвард, накрывая Ульяну своим телом, подминая ее под себя. В глазах девушки, будто в затянутом зеленой тиной пруду, отражались звезды.

– Милый, я тоже хочу тебя. Я люблю тебя, – сорвалось с губ девушки, – Прошу… Не сдерживай себя…

Уля нежно обвила торс Эдвард ножками и легонько сжала тело мужчины. Все ее существо наполнялось какой-то удивительной силой, будто впитывая ее из земли и полной луны. Вся она была как натянутая струна.

– Любимый, прошу тебя, не останавливайся, сделай меня своей, – горячо выдохнула Ульяна. Волна возбуждения шла от нее. Каждое касание Эдварда вырывало сладкий стон из горла ведьмы. Больше ничего не имело значения. Будто в медовом тумане, она стянула с мужчины рубашку. Кончики ее пальцев пульсировали. Она хотела как можно быстрее коснуться обнаженной кожи Эдварда, но у неопытной ведьмы ничего не получалось. Она волновалась и торопилась.

– Какая нетерпеливая, – низко прошептал Эдвард, легонько усмехнувшись. Он накрыл трясущиеся пальчики своей ведьмочки твердо и уверенно. – Позволишь мне?

Мужчина легко справился с ремнем и замком.

– Вот так, – на выдохе, слегка вибрирующим голосом произнес он, теряясь в ощущениях ее бедер и изящных ножек вокруг себя. Ее зов, который невозможно было выразить словами, ее тепло и влага, зов ее лона, тягучий и сладкий как мед, сводили с ума. Эдвард дотронулся до ткани, задирая подол выше – и плотоядно усмехнулся. Ульяна была без белья. Аккуратно коснулся нежной кожи, провел ладонью по влажным складочкам, втягивая воздух через сомкнутые губы, аккуратно погрузил два пальца в девушку, раскрывая ее, как если бы она была цветком. Сдвинул пальцы на миллиметр, не проталкивая глубже, но скользя, легко. Стон сорвался с его губ.

– Как приятно осознавать, что тебе здесь рады, – еще один хищный смешок. Эд цеплялся за реальность, но ощущал холкой, что тонет безвозвратно.

Зажатый между ног Ульяны, он попал в капкан – и желания убегать не было. Вдруг пришло осознание, что его свобода, его суть, вся его жизнь сейчас заключена между бедер этой ведьмы.

И вдруг Эдварду резко надоело сдерживать себя. Он рывком стащил с себя белье и, не нежничая, не примеряясь, на одних животных инстинктах, вошел в девушку. Громкий вздох едва не оглушил его. Но мужчина не хотел останавливаться. Даже ощущение пластичной, но тугой преграды, не остановило его. Он резко порвал этот барьер, погружаясь целиком во влажное, исходящее соками, лоно ведьмы.

Ульяна испытала внезапную, чуть жгучую боль. По ощущениям это было похоже на резкое рассечение кожи, когда одновременно и режешь – и заливаешь рану йодом. Тело девушки выгнулось, она инстинктивно вцепилась ноготками в спину мужчины. Чтобы подавить крик, девушка укусила Эда за плечо, оставляя след от зубов. Эдвард зарычал, выгибая спину. «Ты этого хотела», подумала ведьма, удерживая его ножками. Она улыбалась, будто пьяная, и рассматривала мужчину, который возвышался над ней. Он будто растворялся в этой ночи. И двигался так сильно, так сладко…

Чувствительный, звериный нюх О’Конелла уловил тонкий запах крови. "Девственница", загорелось где-то на краю сознания. Но остановиться сил не было.

– Блять, – только и произнес британец, выходя не до конца и снова резко двигая бедрами, вколачиваясь в тело девушки. – Сука. Бога твою душу мать!

Он продолжал резкие, нетерпеливые, сбивчивые возвратно-поступательные движения, падая в своих мыслях и желаниях все ниже, и в то же время все более открываясь и ощущая свободу.

– Ведьма, – шипел он, врезаясь в тело Ульяны, обхватывая ее ноги, впиваясь в кожу пальцами, наращивая темп.

Девушка отчетливо чувствовала, как он горячо растягивает ее под себя, каждый раз проникая в ее лоно полностью. Она видела Эдварда в лунном свете, его тело, грудь, плечи. Руки ласкали его, ноготки нежно царапали его спину, а тело девушки плыло куда-то, словно в прогретом солнцем челне. Серые глаза Эдварда, с полным расфокусом, испарина на его лбу и его губы сводили ведьму с ума. Он не улыбался, он скалился как волк, который выбрал себе путницу на всю жизнь.

– О Эдвард, ах, – сорвалось с губ Ульяны, – Любимый, мне так хорошо. Прошу, только не останавливайся… прошу.

С каждым движением мужчина, ведьма чувствовала, как в ней нарастает напряжение, сладкое и тяжелое. Ее тело, будто само стало двигаться навстречу, в ритме мужчины. Ощущая отклик девушки, Эдвард ускорил темп, чувствуя, что пропадает. Он, было, попытался проявить сопротивление, зацепиться краем уплывающего сознания за понятия, к которые были так давно и так прочно ему навязаны. Он отвлекся на то, что начал покрывать кожу девушки рваными, доводящими их обоих до безумия, поцелуями. Но Ульяна так сладко выстанывала его имя, глядя в его глаза, когда он покрывал ее тело поцелуями, легко прикусывал ее кожу, что сил противостоять не было. Ведьма растворялась в нем, отдаваясь ему без остатка. Она прикрыла глаза, сдаваясь этому потоку. Но вот она снова посмотрела в глаза Эдварда и вдруг поняла, что подобное уже было, в ее сне.

Мужчина же обхватил девушку, прижимаясь еще горячее. Через его кровь, по венам разгонялся огонь. Пришло ощущение, что он горит в огне, а там, где его тело соединяется с телом его ведьмы, пылает костер до самых небес.

– Эдвард, мой нежный, мой ласковый зверь. Я люблю тебя. Я хочу быть с тобой, Любимый мой, не сдерживай себя, будь собой, со мной будь собой. – Шептала сбивчиво Ульяна. Сила, с которой мужчина врезался в ее тело, возросла. Жар охватил ведьму, напряжение выкручивало ее бедра. Ночь стала темной и влажной. – Эд, я больше не могу, я сейчас кончу. Не отпуская меня…

Уля стала двигаться активнее, выгибаясь, не желая покидать кольцо крепких рук своего любимого. Она ловила долгие, сладкие волны оргазма. Ее разрядка была настолько яркой, что рыжая зажмурилась. Всё перед глазами поплыло, а звезды все взрывались и взрывались перед ее глазами.

Эдвард чувствовал, что разрядка критически близко. Лоно Ульяны мягко и горячо обхватывало его. Он ловил удовольствие своей ведьмы – и терял себя.

– Идеально, – задыхаясь, хрипло прошептал мужчина, – ты идеальна, любимая…

Он больше не видел ничего, кроме лица и глаз своей ведьмы, он весь превратился в сплошное желание – догнать это долгое удовольствие Ульяны, дойти до пика вместе со своей единственной ведьмой.

Сила нарастала внутри Эдварда, она вибрировала от холки вниз по позвоночнику, растворяясь где-то в районе стоп. Бедра, пах, сжало нечеловечески. Мужчина напрягся, зажмурился что было силы. Он понимал, где-то на краешке сознания, что ему нельзя кончать внутрь Ульяны и что он должен, просто должен, сейчас же остановиться. Но первобытные, звериные инстинкты говорили, что он должен наполнить свою женщину, свою и только свою ведьму, своим семенем до краев, продолжить род. Эта мысль билась венкой на его виске и не давала дышать. Его движения стали еще более рваными и беспорядочными. О’Конелл чувствовал, как падет, падает, падает…

Ульяна не успела отдышаться, Эд продолжал двигаться активнее, прерывистее. Опьянённая и полностью расслабленная, девушка прочувствовала, что на нее накатывает вторая волна. Это было похоже на погружение в темные глубокие воды.

Тело девушки изогнулось дугой, она пыталась ухватиться за траву, но тщетно. Чувствуя, как ее любимый изливается в нее горячим потоком семени, заполняя всю ее, девушка схватила того за больную руку, срывая с нее повязку. «О, черт», испугалась Ульяна и попыталась осмотреть ее. Но следов от ран не было. Все было как раньше. Идеальная, слегка бледная кожа без единого следа укуса. Ульяна отчетливо это увидела. Она перевела взгляд на Эда. И увидела перед собой глаза волка, в желтоватом цвете которых отразилась полная луна. Девушка уже не понимала, то ли ей привиделось это, то ли нет. Но тут серебристые лучи мазнули по лицу любимого, сверкнуло ослепительно белым. Пораженная, еще не отошедшая от разрушительной волны оргазма, девушка увидела, что лоб мужчины покрылся белой шерстью.

О’Конелла трясло. Семяизвержение забрало больше сил чем, он когда-либо мог представить. Мужчину кидало то в жар, то в холод. Он выпустил тело Ульяны из рук и провел дрожащей ладонью по взмокшему лбу. Пальцы нащупали густую, жесткую шерсть.

– Что со мной? – хрипло, на тяжелом выдохе, произнес Эдвард. Он резко вышел. Его продолжало трясти. Боль прошла по телу горячечной волной, суставы и мышцы скрутило так, как еще никогда не скручивало. Чтобы отвлечься, мужчина глянул вверх, на луну. Зря он это сделал. Спазм пронзил его тело, заставляя против воли встать на четвереньки. Голова закинулась резко вверх, к лунному свету, который становился сейчас единственно важным. Спина выгнулась горбом. Почти теряя человеческое сознание, британец бросил взгляд на ведьму.

– Эдвард? – дрожащим голосом произнесла девушка. Со страху, ее глаза округлились, в них зеленым нефритом, отразилась полная луна.

Мужчина боролся, как мог. Еще не до конца расфокусированным взглядом он видел животный, хтонический страх на лице своей любимой. Его сердце разрывалось от боли. Он хотел обнять ведьму – но руки его больше не слушались. Зов тела Ульяны был сильным, но Эдвард точно знал – а откуда, понять не мог – что нельзя ему теперь к ней, даже приблизиться. Опасно! Что, если он не совладает с собой? Что если ранит – или того хуже, покалечит? Мысли неслись сплошным каскадом. Откуда-то всплыла та девушка-славянка, с лицом и телом его ведьмы – и унеслась прочь на серебряном лунном луче. Тело не слушалось мужчину теперь совсем. Он выгнулся еще сильнее, почти ломая позвоночник.

Мурашки пробежали по телу Ульяны, от макушки до самых пяток. Ведьма села и обхватила свои колени, пряча голову в дрожащих руках. Не этого она ждала. Было невозможно наблюдать за происходящим. О таком Ульяна читала только в книгах, слышала рассказы от бабушек, ну и конечно видела в кино. "Зверь!", вспомнилось девушке. Ее начало трясти, будто в судороге. Страх перед неизведанным, дикий, животный, наполнял ее сердце.

– Эдвард… – произнесла девушка, поднимая, наконец, голову. Но его больше не было рядом. Лиходеева услышала недалеко в лесу протяжный и громкий вой волка.

ИНТЕРМЕДИЯ

– Мерлин? Котик, не почудилось ли мне? Ты говоришь? А чего молчал-то? – старушка оперлась на здоровую руку, встала с пола и подошла к коту. Она осторожно протянула к нему руку и погладила по спине.

– Раньше повода не было. – Промурчал кот, выгибаясь.– Ты хозяйка не переживай, молодая ведьма все переживет. И кроме прочего всего, о чем пока промолчу, она принесет облегчение для Веды. Пошли лучше спать, потом все узнаем.

Купальская ночь разлилась над деревней Аскулы. Песни, смех, треск от кострищ сплетались в один волшебный купальский венок.

Мерлин, вытянувшись во всю длину, лежал в ногах Марьи Ильиничны Лиходеевой. Старушка заснула довольно быстро, убаюканная мурчанием кота. Тот ещё немного помассировал её ноги лапами, глянул своими лунными желтыми глазищами – и прислушался. Он прял ушами, поворачивая их словно локаторы. Кот ждал знака. И вот внезапно ночь стихла. Чуткий слух Мерлина уловил сначала вздох, похожий на всхлип, затем шелест высокой травы – а затем раздавшийся громом в этой купальской ночи стон.

– Пора, – мурлыкнул себе под нос кот и стремглав бросился из спальни.

Он в четыре прыжка преодолел лестницу, коридор – как всегда сделав крутой вираж на вязаном половике – и кинулся во двор. В небе поднималась огромная полная луна. Темной статуей Мерлин застыл среди зеленых трав. Из будки вышел Будда, а в окне чердака зажглись и вспыхнули зелёные огоньки. Мерлин кивнул вначале им, затем псу – и встал на задние лапы. Лунный свет коснулся чёрной шерсти – и кот вскинулся, потянулся за серебряным лучом, замахал лапами, наматывая на них луч. Затем его подняло над землёй, выгнуло – и окутало серебром. Чёрная шерсть поднялась пылью, закрывая кота сплошным коконом. Этот темный клубок все рос и рос, будто чёрная дыра посреди деревенского двора. И только достигнув высоты человеческого роста, он перестал расти. Раздался щелчок. Клубок опал. Из него, чихая и чертыхаясь, вышел высокий тонкий человек в чёрном облачении. Под глубоким капюшоном виднелись рыжие волосы. Лунные желтые глазища на пол лица, тонкие черты, орлиный нос – весь он был будто тонкий острый палаш, готовый к битве. Мужчина вскинул левую бровь и замер на одном месте прислушиваясь.

– А вот так быть не должно, – произнёс он солнечным альтовым голосом, – Ох уж эти двуногие! Никогда нельзя на них положиться…

Отряхнувшись, и без перерыва чертыхаясь, тонкий длинный мужчина, буквально вылетел со двора и направился к реке.