К.Миль
Три главные темы человечества
– Давайте приберемся в этой дыре, Детектив! – и убрала от моей шеи свой вонючий пугач.
– Только двигайся, пожалуйста, активнее – чуть не забыл! Тебе же еще нужно помыть аквариум и полгорода обегать в поиске сраных рыб.
Кристина Т.
Когда Кристина, наконец, ушла, и я остался в офисе один – в чистом, прибранном, нашем старом офисе, с кофе и булочкам, немедленно взялся за расследование Дела Линкольна-Кеннеди. Кристина не успела подготовить мне сухую выжимку из Дела, а читать рукопись Фантомного Писателя я не мог, исходя из культурных предпочтений. Поэтому я двигался от того, что у меня было.
Итак, они оба были президентами, оба были убиты выстрелом в голову сзади на публичном мероприятии в присутствии жен, в положении сидя, но находясь при этом в движении. Руководствуясь всякими детективными методами, я принял решение идти от обратного, и начать с того, что оба были убиты в движении. Какое-то время спустя я понял, что это мне ничего не дает, и, подумав еще немного, эдак подбоченившись, обругал тогда еще Лидию за нерадивость, отметил Кристину за находчивость, и принял гениальное по своей сути решение пойти в библиотеку – место, откуда все началось.
В библиотеке я разыскал подшивку, которую брал чертов Фантомный Писатель, и принялся изучать. Совпадений, действительно, было так много, что совпадений быть не могло. В двух убийствах была настоящая детективная подоплека, и понятно было, что лишь я один могу ее разгадать. Я не знаю, почему я так решил, но я чувствовал, а мое чутье редко меня обманывало.
Оказалось, что совпадения есть не только между самими президентами и обстоятельствами их гибели, но и между их женами, ух убийцами, и даже между убийцами их убийц и вице-президентами мертвых президентов. Сами по себе все эти совпадения ничего не значили, и будь их хоть двести, хоть триста, хоть триста тысяч штук, они ничего не дали ни одному исследователю.
Я теперь четко понимал, что не нужно искать новые совпадения, и не нужно анализировать уже найденные. Нужно установить первопричину этих совпадений. Я представил себе два листа тонкой жести один позади другого, и сколько бы их ни расстреливали из красивого автоматического оружия, не такого уродского, как проклятая «Беретта» 92, все отверстия располагались бы одно за другим, их координаты совпадали бы, и не было бы никакой разницы, двести, триста или триста тысяч пуль выпустил стрелок. Всякие эти исследователи редко имеют дело с оружием, поэтому у них не было никаких шансов.
Чертовы убийства президентов повторяют одно другое как два листа тонкой жести, расстрелянных автоматической винтовкой. А там, где между ними есть отличия, пуля входила под углом, потому что у стрелка по двум листам тонкой жести тряслись руки, а может быть, стрелок был не один, и второй стрелял из «Беретты». Это неважно, в целом картина была ясной.
Если один лист тонкой жести находится позади другого, стало быть, он находится в прошлом, а другой – где? Тоже в прошлом, но менее далеком? В настоящем? Будущем? Нужно было определить временную позицию стрелявшего. Мерзкий ублюдок шлепнул обоих, потому что такие люди могли изменить ход истории, парниша явно не хотел этого, и потому целился из будущего. Он хотел, чтобы я так думал, он хотел, чтобы его делом занимались всякие эти дилетантские исследователи. Черта-с-два!
Каждое совпадение – это отверстие, это пробоина, это прокол. Прокол стрелка, потому что так не должно было быть. Он наделал этих совпадений просто от собственной глупости. Так, а что если это проекция? Два чертовых листа тонкой жести были совмещены так идеально, что с позиции стрелка он видел только один? Это могло бы многое объяснить! Стрелок, тот кто организовал это все, он делал только одно убийство, он не знал, что позади него второй, точно такой же лист. Простое совпадение, но организатор, кем бы он ни был, сам того не зная, из простого совпадения учинил целую историческую легенду! Я чувствовал, что вот-вот нападу на его след.
Убийство Линкольна случилось раньше, именно оно было своего рода шаблоном, трафаретом, образцом. Оно было перед стрелком, и убийство Кеннеди лишь по случайности оказалось позади убийства Линкольна, и повторило все его обстоятельства, потому что организатор не видел, что палит по двум листам тонкой жести за раз.
Где мог находиться организатор, если видел перед собой прошлое, но не видел будущего? Ответ напрашивался сам собой – он был здесь, он был одним из нас, он был в настоящем. Я мог бы разыскать его, вывести на чистую воду, чтобы все узнали Правду, но чертов слишком обычный ублюдок мне этого не заказал.
Итак, настало время оставить метод визуализации сторонних отношений в стороне, и перейти к практической реализации. Организатор прямо сейчас, в настоящем, планирует убийство Линкольна. Он нашел исполнителя, выбрал орудие убийства, он подыскал подходящее место, и день. Он не стрелял по единственному, который видел, листу тонкой жести. Он развесил на нем, как на карте, маленькие пороховые заряды, и поджег фитиль. Возможно, несчастный Линкольн умирает прямо сейчас, в эту минуту, и в ту же самую минуту умирает бедный Кеннеди. Оба на глазах своих жен.
С этим понятно. Фантомный Писатель слишком мелко мыслит, его заботит только собственный карман, как и этого жирного подлеца, Доктора Лава. Среди моих клиентов нет других таких настолько озабоченных жаждой крайней выгоды, что они готовы обобрать бедного лифтера до последней ниточки. Ненасытные ублюдки.
Передо мной стоял другой, гораздо более интересный вопрос – кто подложил второй лист тонкой жести, кто и зачем подстроил все так, чтобы вместе с Линкольном угрохать ни в чем ни повинного Кеннеди. Ответ напрашивался сам собой, но мне уже пора было возвращаться в офис. Кристина почти наверняка уже обегала полгорода и накупила вкуснейших сраных рыб. Жаль, что я больше таким не занимаюсь.
Когда я вернулся, Кристина уже была в офисе, и обновляла информацию в папках с делами.
– Детектив, вам удалось что-нибудь выяснить по Делу Линкольна-Кеннеди? Я хочу подшить.
– Я почти раскрыл это Дело, но я не хотел бы делать преждевременные выводы. Заведи, пожалуйста, новое Дело.
– У нас очередной клиент? – просияла она.
– Можно и так сказать.
– Как мы назовем его? Давайте я накидаю варианты. У нас еще ни разу не было Дела Паршивого Ублюдка, Дела о проклятом бриллианте и Дела о сбитых настройках высотного корректора. Предлагаю выбрать одно из них.
– У меня другое предложение, Кристина. Давай назовем его Делом Кристины Т.
– Как интересно, это в честь меня? А почему «Т»?
– Это сокращенно, мне надоел пафос длинных слов. «Т» означает «той самой».
– А что за та самая Кристина?
– Ты сейчас все поймешь. Заведи папочку.
Через пару минут Дело Кристины Т. Было официально открыто.
– Какая у нас первоначальная информация по нему? Я готова подшивать.
– Так, значит записывай: молодая девушка отправляется в круиз, по пути на борт встречает неизвестного молодого человека, а после заселения в каюту, она засыпает, и когда просыпается, обнаруживает, что все вокруг окутано мраком. Да, очень здорово звучит. Она идет в вагон-ресторан…
– Подождите, – говорит, – Это железнодорожный круиз? Я думала, случай похож на мой, а тут – туннели, загадочные убийства, совершенные группой лиц по предварительному сговору, и снежный занос, да?
– Кристина, ты когда-нибудь бывала на круизных лайнерах?
– Кто знает, Детектив, – задумалась она, – Как будто бы нет, но я ведь ничего не помню о своей прошлой жизни. Может быть…
– Подожди-подожди, прибереги это пока, добавим чуть позже.
– Добавим куда?
– Неважно, продолжай шить: девушка идет просто В РЕСТОРАН, и обнаруживает, что там никого нет, накрыты столы, и все окутано мраком. Черт, по второму разу звучит так же эффектно, как в первый. Надо будет использовать это еще раз. Мне кажется, будет нехуже. Так вот, она встречает двух белых щенков, которые увязываются за ней. Еще она обзаводится холодным оружием в виде ножа для масла и вилки.
– Подождите, это же точь-в-точь, как в мое сне!
– Не отвлекайся, я пишу картину. Подшивай: она выходит из просто РЕСТОРАНА, и на нее нападает или пытается напасть мрак, но щенки отпугивают зло. Потом она переодевается, и выходит из своего светлого номера обратно в коридор, охваченный мраком.
– Окутанный.
– Я-то думаю, как-то не очень звучит в этот раз.
– Как запишем?
– Пиши «окутанный», это шикарно. Дальше, она выходит, и идет вперед, сопровождаемая щенками и вооруженная перочинным ножом. Обязательно пометь, что сон разбит на части, и каждую ночь девушке снится очередная часть, а когда весь сюжет заканчивается, сон начинается заново, с пути на борт.
– Детектив, может, будет лучше, я буду вести дело от первого лица? Снится не девушке, а мне.
– А ты что же, не девушка?
– Неизвестно, я же ничего не помню.
– Да я не в этом смысле, Господи! Ты напарница детектива, ты помогаешь расследовать дело, поэтому нельзя вести дело от первого лица. Вот когда придешь сюда как свидетель, или как пострадавшая, тогда и запишем от первого лица.
– Если я напарница детектива, значит ли это, что я сама детектив?
– Пока рано говорить о таком. Значит, это мы подшили, а теперь, пожалуйста, продолжи свой. Диктуй сама себе вслух и записывай.
– Значит, я теперь свидетель? И могу писать от первого лица?
– Ты можешь написать это так: пишешь формулировку «свидетельница говорит».
– В кавычках?
– Без. Потом ставишь двоеточие, открываешь кавычки, пишешь, например: «я шла вдоль коридора, окутанного мраком, в сопровождении моих маленьких доблестных защитников». Ставишь точку, и закрываешь кавычки.
– Потрясающе! – восхитилась Кристина.
– Это называется прямая речь, детка.
– Откуда вы столько всего знаете, Детектив?
– Я просто делаю свою работу, детка. Основные принципы работы с прямой речью изложены на второй странице «Руководства для начинающих детективов», но я не читал.
– Вы написали его?
– Я не пишу книг, дорогая. Опыт превалирует над практическими навыками. Практические навыки превалируют над теоретическими знаниями. Трудолюбие и упорство превалируют над всем.
– Вы только что назвали меня дорогой.
– Это правда, ты очень дорога мне.
– Как кто, детектив?
– Как ты сама, Кристина, – говорю, – Ну а теперь давай, продолжай свой сон. Что было дальше?
– Только, пожалуйста, не перебивайте, а то я не смогу сосредоточиться, Детектив.
– Считай, что я сдох.
– Мир вашему праху, Детектив.
– Прошу вас, продолжайте.
Прежде она представилась Кристиной, и уже успела порядочно рассказать мне о своей проблеме, но рассказ ее то и дело перебивался долгими паузами. Видно было, что она переживает, и ее рассказ – это не просто свидетельские показания, но и очередная попытка осмыслить и переварить произошедшее. Я уже сталкивалась с тем, что иногда человеку просто необходимо выговориться.
Очень часто люди считают, что у них неразрешимая проблема, и еще чаще оказывается, что проблема только в том, что им не с кем ее обсудить. Они приходят, дают показания, сами же находят все ответы в своих собственных словах, и уходят, не расплатившись, но едва не рыдая от счастья. Для меня это тоже своего рода награда, хотя я больше предпочитаю наличные.
Я предложила ей бумажное полотенце и стакан воды, но если по-хорошему, ей сейчас нужен был бокал ароматного коньячку и хороший жесткий секс. Жаль, что она сама этого не понимала. Жаль, что я не могла прямо сказать об этом человеку, которого вижу впервые. Жаль, что я не держала в офисе бутылочку Мартелл.
– Понимаете, эти сны… – всхлипнула она, словно растрогалась от моего сочувственного взгляда и доброго к ней отношения. Во мне боролись крайняя степень эмпатии к этой девчонке и раздражение бесконечными паузами ее путанного рассказа, – …они словно специально, словно какое-то наказание. Это так тяжело.
Я подумала, что она немедленно расплачется. Только этого мне хватало. Я просижу до вечера, слушая только ее, и по всему было видно, что я не смогу содрать с нее за это как следует.
– Давайте пока не будем размышлять и делать выводы, ведь я по-прежнему не вижу всей картины. Расскажите мне, Кристина, что было дальше? Я обещаю, что потом мы выпьем кофе и вместе подумаем над решением. Ведь именно за этим вы здесь, да? – улыбнувшись, спросила я. Девушка ответила мне улыбкой, и кивнула головой. Неплохо.
– Я прошла с моими щенками до самого конца коридора, где была лестница на верхнюю палубу. Мне хотелось выйти на улицу, понять, где мы находимся, плывем мы или стоим, ну и конечно, найти других людей. Лестницы не оказалось, вместо нее была только запертая железная дверь. Я осмотрелась, и стала наугад пытаться открыть любые двери, которые были вокруг. Одна из них подалась, внутри было темно, но не так страшно, там была обычная темнота, а не та, сияющая и злая. Щенки тоже были спокойны, и мы вошли внутрь. Я двигалась наощупь, а передо мной шли щенки, и несмотря на то, что было очень темно, я видела эти два маленьких белых пятнышка на полу. Они как будто прокладывали лыжню, по которой я шла вперед.
– Продолжайте, – поддержала я Кристину, не отрывая глаз от печатной машинки, и стараясь стучать как можно тише, чтобы не сбивать рассказ. Буквы едва проступали на желтой бумаге.
– Мы дошли до двери, но я поняла это, только поводив руками перед собой, щенки сидели у моих ног, и терпеливо ждали, когда я открою. Я пыталась открыть эту дверь, но у меня не получилось ухватиться за ручку. Я подумала, что возможно смогу поддеть дверь ножом, но вдруг поняла, что не чувствую его в своих руках. Я похлопала себя по карманам, но они были пусты. Мне стало страшно, потому что я находилась в полной темноте и что-то здесь, внутри, рядом, что-то лишило меня моего ножа, просто похитило его из моих рук, а я даже ничего не почувствовала.
Кажется, вода благотворно действовала на нее, ее рассказ перестал заклинивать каждые пару метров ее путешествия по кораблю, окутанному мраком. Жаль, что я не догадалась раньше. Нужно было просто подключить к ней садовый шланг, тогда бы мы все уже давно были дома.
– Я так испугалась, стало ужасно страшно, и я начала судорожно хвататься за дверь, ощупывать ее, лишь бы найти способ открыть. Только сейчас, вспоминая этот сон, я понимаю, что мои щенки были спокойны, и даже немного озадачены моей паникой. Они все чувствовали, они все знали, и если бы зло было рядом, они предупредили бы, но они были абсолютно спокойны. Во сне от страха я совершенно позабыла о них, меня волновала только дверь, сердце бешено колотилось в груди, пот выступил по всему телу. Наконец, вместо попыток ухватиться за ручку, я от отчаяния и злости навалилась на дверь, и она распахнулась, буквально вывалив меня в соседний коридор. Щенки высыпали вслед за мной, коридор был освещен еще чуть хуже, чем первый. Я встала и попыталась отряхнуться, но что-то странное было в ощущениях прикосновения к себе. Я наклонилась, чтобы погладить щенков, и только тогда поняла, что в этой темной комнате лишилась не только ножа.
– С виду проста, как две монетки, а интригу нагоняет будь здоров. Мне стало вдруг интересно, какая она, эта Кристина, когда не страдает от бессонницы, депрессия и сопутствующих им неврозов? Должно быть, интересная девушка. Будь у меня такая подруга, я бы даже выпила по такому случаю вина, как все порядочные девочки, и провела с ней вечер, беззаботно обсуждая три главные темы человечества, и задорно хохоча на виду у всех посетителей небольшого уютного ресторанчика пятничным вечером. У меня не было подружек, я не пила вина, и больше не ходила по ресторанам. К сожалению ли?
– Продолжайте, Кристина. Что еще осталось в той комнате? – деликатно подтолкнула я гостью к развязке. Она проглотила ком в горле, поджала губы, закрыла глаза, скукожилась вся, а потом вдруг раскрылась, как устрица:
– Руки, – просто ответила она, – Я не могла нащупать ручку двери, и не чувствовала нож, потому что у меня исчезли кисти рук.
Она взглянула на меня так, словно хотела невзначай увидеть мою реакцию. Я лишь сочувственно кивнула, попросила ее продолжать, а сама вернулась к печатной машинке.
– На этом всегда заканчивается четвертая часть сна.
– Что вы чувствуете после пробуждения, Кристина?
– После четвертой части?
– Да, именно.
– Я чувствую боль и страх. Понимаете, без кистей рук чувствуешь себя такой безоружной, такой беспомощной, и незащищенной. Как можно оказаться в таком ужасном месте, не имея пальцев и ладоней? Ты не можешь сжать руку в кулак, не можешь ударить, не можешь ничего взять. Это ужасно, – слезы все-таки потекли, она вытянула бумажное полотенце и стала мягко промакивать уголки глаз, всхлипывая и глотая.
– Вы больше не чувствовали себя во всеоружии, сильной и готовой ко всему, как после третьей части?
– Нет. После третьей я понимала, что хочу выбраться, и у меня есть все к тому необходимое – удобная одежда, собаки, нож, но теперь от всего этого не осталось и следа. Я была одна, я была запугана и потеряна. Как в такой ситуации идти дальше? Как можно двигаться вперед, когда ты совершенно беззащитен?
– Но оставаться на месте вы тоже не могли, так ведь?
– Конечно. Эти щенки, они не только защищали меня, но и подстегивали двигаться дальше, торопили меня. Я понимала, что мне от этого некомфортно, и в то же время понимала, что если бы не они, я просто закрылась бы в своем номере и плакала, пока не умру.
– Давайте продолжим. Сколько частей у вашего сна?
– Шесть, – она всхлипнула. Я взяла ее стакан, встала и налила еще воды. На всякий случай.
– Стало быть, – я решила подбодрить ее, улыбнулась, и поставила стакан перед ней, – Мы уже совсем близко?
– Да.
– Расскажите мне следующую часть, Кристина.
– Она начинается в том же коридоре, с того же ощущения беспомощности и страха. Я смотрю на свои запястья, которыми оканчиваются мои руки, и просто не понимаю, как это могло произойти и что мне делать дальше. Я хочу вернуться в ту комнату, и найти свои руки, внутри все так же темно, ни одна частичка света из коридора не проникает за порог. Я смотрю туда, и щенки начинают лаять. Я пугаюсь, что злое приближается, но когда смотрю на собак, понимаю, что они лают на меня. Они просят, они требуют, они запрещают мне туда идти. Они словно говорят: «Зачем тебе это? Нам туда не надо! Пойдем вперед!» Я решаю довериться им, и с сомнением, оглядываясь, медленно иду за ними, а семенят впереди, уверенно, и уже не жмутся к моим ногам.
– Вы хотите сказать, дистанция между вами и щенками теперь увеличилась?
– Да, раньше мы двигались след-в-след, но теперь они бежали на своих маленьких лапках чуть впереди. Я испугалась, что могу отстать, перестала оглядываться, и пошла чуть быстрее. Мне кажется, что именно этого они и хотели. Я решила, что покинуть это место как можно скорее – это, скорее всего, не самая плохая идея. Мы шли по коридору, и вокруг были закрытые двери, на некоторые из которых щенки рычали и лаяли, словно то злое было там, оно подсматривало за нами в глазок, и прислушивалось к моим шагам. Они отпугивали это, а потом мы дошли до двери, я пнула ее ногой, но она не открылась. Нужно было потянуть ее на себя, но мне было нечем.
– Как вели себя щенки в этот момент?
– Они сидели внизу и виляли хвостиками. У них был нетерпеливый, но понимающий вид, словно им хотелось поскорее убраться, но они понимали, что мне нужно время, чтобы научиться управляться без рук.
– И вы научились?
– Не сразу. Там была такая круглая штука, как на подводных лодках, которую надо повернуть, чтобы открыть. Сперва я вставила в нее вытянутые руки, но у меня не хватило сил, чтобы повернуть. Потом я обхватила это колесо предплечьем сзади, вставила запястье внутрь, и попробовала повернуть так, но у меня снова ничего не вышло. Тогда я просто обхватила его двумя предплечьями, как в объятия, и наклонилась вбок всей массой тела. Колесо провернулось немного, но мне пришлось сделать сделать два оборота в несколько заходов, и чем дальше поворачивалось колесо, тем беспокойнее становились щенки. Словно, у нас заканчивалось время, и нужно было поскорее убираться отсюда, теперь уже срочно, прямо сейчас.
– Тревожная ситуация.
– Когда я, наконец, открыла дверь, за ней оказался еще один коридор, который оканчивался поворотом направо. Когда мы прошли туда, щенки стали требовать, чтобы я закрыла за собой дверь.
– Для этого нужно было потянуть ее на себя, верно?
– Да, но ее поверхность была совершенно гладкой, а я не могла даже ухватиться за край двери, чтобы прихлопнуть.
– Что же вы сделали, Кристина?
– Щенки лаяли очень сильно, им было страшно, и они пугали меня. Они требовали немедленно закрыть эту дверь. Они требовали так, словно я не делаю этого по собственной прихоти, словно мне просто лень или я слишком беззаботно отношусь к тому, что за нами гонится непонятный злой мрак. Я пыталась прижать запястье к краю открытой двери, а потом, резко потянув на себя, убрать руку, чтобы дверь могла захлопнуться. Я пробовала раз за разом, то ударяясь локтем о дверную раму, то не успевая убрать руку, и дверь била по моему запястью, либо запястье просто соскакивало с края двери. Я пыталась снова и снова, рука болела, и у меня ничего не получалось, а зло было все ближе, и я уже не понимала, на кого лают собаки – на меня за нерасторопность, или на то, что стоит за этой дверью, с усмешкой наблюдая за моими тщетными попытками закрыться, за моим отчаянием и болью.
Я вдруг отметила про себя, что у Кристины очень красивая разговорная речь. Я подумала, что она могла бы так же красиво писать, как изъясняется. Возможно, я погорячилась насчет подружки, и ей лучше подошла бы роль моего секретаря. Взглянув на ее руки, я лишь убедилась в том, что эти простые, но довольно красивые ладони прекрасно смотрелись бы на клавишах печатной машинки. Странно, что она решила нанять частного детектива, чтобы разобраться в своих снах, у меня не было медицинского образования, но я поняла, что если все же смогу ее вылечить, то хотя бы предложу работу.
– Когда напряжение ситуации стало нестерпимым, я вновь ударилась локтем о раму, но по касательной, моя рука влетела внутрь, нерв прожгло током, а дверь захлопнулась. Я повернулась, чтобы пойти вперед, и только тут поняла, что в этом коридоре стало чуть темнее, чем до этого. Собаки были в нескольких метрах впереди и ждали меня. Я опустила глаза, чтобы осмотреть свои израненные, отбитые руки. У меня больше не было предплечий.
– Это очень травмирующий опыт, Кристина, – я почему-то хорошо понимала ее, – Скажите, это конец пятой части?
– Да, я смотрю на эти теперь совсем бесполезные палки, которые торчали из моих плеч, и страх во мне сменяется отчаянием. Я чувствую во сне, как теряю связь с реальностью, как земля уходит из-под ног, и тогда я просыпаюсь вся в поту, задыхаясь, и потом не могу сомкнуть глаз до самого утра.
– Вам снятся какие-нибудь другие сны, Кристина?
– Нет, больше никогда. Только эти шесть снов друг за другом подряд.
– То есть каждые шесть дней вам снится потеря рук до плеч, вы просыпаетесь и больше не можете уснуть?
– Именно так, детектив.
– Ваше ощущение потери связи с реальностью во сне, значит ли это, что вы теряете сознание?
– Шестая часть начинается тем, что я лежу на полу, открываю глаза и вижу, как мои щенки заинтересованы чем-то там, за поворотом этого коридора.
– Они боятся, злятся, они настороженны?
– Нет-нет, они смотрят туда с интересом, и виляют хвостиками. Их мордочки вытянуты вперед, и глаза горят любопытством.
– Вы встаете и идете за ними?
– Я пытаюсь встать, но не могу, потому что я не могу оттолкнуться от пола остатками рук, торчащими из плеч. Я вижу, что они вот-вот пойдут туда, за угол, мне становится нестерпимо страшно даже просто потерять их из виду. Я хочу окликнуть их, хочу позвать ко мне, но у них нет имен, они еще слишком маленькие. Я начинаю плакать, и возиться на полу как червяк, пытаясь встать. Я переворачиваюсь на спину, я пытаюсь сесть, я пытаюсь встать, но у меня не получается. Я переворачиваюсь на живот, чтобы встать на колени и подняться, но снова и снова падаю на четвереньки, опираясь остатками рук на пол. Я плачу, и от слез мне почти ничего не видно. Собаки уже готовы двинуться вперед, им не терпится пойти туда, и кажется, что они совсем забыли меня. Я в отчаянии, извиваюсь как червь, и боюсь того, что они потеряли веру в меня после того, как я не могла закрыть эту дверь. В коридоре стало чуть темнее, это совсем немного зла просочилось внутрь, сюда, ко мне и и моим малышам. Поэтому они теперь холодны и совсем позабыли меня, у них есть что-то интересное там, за углом, и скоро они пойдут туда. Я понимаю, что нужно двигаться, и начинаю ползти к ним. Я хочу окликнуть их, я хочу позвать, я больше всего на свете хочу, чтобы они были рядом. Им нельзя заходить за угол без меня, их заманивают туда, как детей сладостями. Я теряю их.
Я поняла, что перестала печатать. Я просто сидела и завороженно слушала ее рассказ. Теперь ничего больше не должно было быть в воздухе, кроме ее голоса. Никаких печатных машинок.
– Я ползу, и пытаюсь позвать, но из моего рта доносится только тихое булькание, и вот они срываются с места туда, я кричу, и рвусь вперед всем телом изо всех сил, и тогда, расправляясь в прыжке, как кошка, я оказываюсь на ногах, и бегу вслед за ними. Я не думаю о том, что там за поворотом, я думаю только о моих малышах, и о том времени, что мы были рядом. Как они любили и нуждались во мне, как жались к моим ногам, как сидели в маленьком пятнышке света за дверью кухни, как отважно они защищали меня от мрака и зла, и как по-детски непосредственно подгоняли меня двигаться дальше. Они скрылись за поворотом, я больше не вижу их, я кричу изо всех сил, добегаю до поворота и не задумываясь забегаю за угол. Я оказываюсь в полной темноте, я оборачиваюсь назад, но там нет ничего, тьма повсюду. Та самая, злая, и больше нет ничего, я продолжаю идти, но моих малышей больше нет. Я иду сквозь тьму, и натыкаюсь на очередную дверь с ручкой, и когда я хочу потянуть за нее хоть чем-нибудь, становится понятно, что у меня больше нет плеч. Я потеряла моих малышей, у меня полностью нет рук, вокруг только злая тьма, а единственная дверь заперта, и мне больше нечем ее открыть. Я слышу тревожный плеск воды со всех сторон. Тихий, пульсирующий, чужой. Мое отчаяние сменяется безысходностью.
Мы сидели несколько минут в полной тишине. Мне не хотелось беспокоить ее, я хотела, чтобы она остыла и сама пришла к необходимости нарушить тишину, сказать хоть что-нибудь, пусть даже поговорить о погоде. Мне не хотелось говорить ничего самой, я лишь смотрела на стопку отпечатанных листов, вспоминала всю историю с самого начала, и теперь окидывала ее взором, как художник, только что закончивший писать работу всей жизни. Чувство грандиозного опустошения, когда ты достиг своей цели, и теперь не знаешь, что делать с этим. Это было грандиозно и впечатляюще, но в то же время не было той радости, которой бы хотелось поделиться со всем миром. Хотелось выдернуть телефонный шнур, приглушить свет и лечь в ванну, закрыв глаза. Чувствовать физически эту темноту и пульсирующий плеск воды. Я вдруг поняла, что сижу, закрыв глаза. Я подумала, а что если я открою их, а ее нет? Нет и никогда не было, а есть только я и эти ужасные сны?
Я открываю глаза.
– Кристина, это… – говорю, и не знаю, что дальше. Смотрит на меня, а потом на стул, через который проходят все наши клиенты, а там никого нет, – …это самое прекрасное дело из всех, что у меня были.
– Вам правда понравилось? – тихо спрашивает она.
– Я обещаю тебе, что мы распутаем его. Уж поверь мне, я жизнь положу, чтобы это остановить.
Я должен был обнять ее, и тогда встал из-за стола, и она тоже. Я встал на ковре посреди кабинета, и она тоже. Я обнял, и она тоже. Прижал к себе, и она тоже. Посмотрел на то, что держу в руках, и она тоже. Я потянулся вперед, и она тоже. Я прижался лбом, и она тоже. Я долго стоял, не в силах отпустить, и она тоже. Я сказал: «Все будет хорошо,» – и она то же. Поцеловал в лоб, и она тоже. Зеркально.
– Теперь ваша очередь, – напомнила она, положив руки на клавиши, – Расскажите мне, что вы знаете.
– Эти сны насылают на тебя эмиссары Ада в качестве наказания за что-то. Они все говорят, что ты действительно заслуживаешь это, но я не верю им, Кристина. Ты веришь, что я не верю им?
– Я верю вам, Детектив.
– Они говорят, что толстый специально придумал этот сон для тебя, а обычный следит за тем, чтобы они приходили каждый день и мучали тебя.
– А вдруг я правда сделала что-то ужасное в той жизни, о которой ничего не помню?
– Кристина, ты хороший человек, и не могла сделать ничего такого, чтобы заслужить такое наказание. Может быть, забрала мелочь у старушки-попрошайки, а та потом умерла от голода вместо тебя. Да, это бессовестное и ужасное преступление, но ты не должна так мучиться, старую каргу уже и так на том свете с фонарями искали, да и что за жизнь? Кому она такая нужна? Ты просто избавила ее от мучений.
– Никто не вправе решать за другого, дорога ему его жизнь или нет.
– Ты не была так строга, когда я рассказал тебе, как стильно расправился с охранником-стукачом в «Эсхиле, Софокле и Еврипиде».
– Ну во-первых, это действительно было очень стильно, а во-вторых, вы поступили так, как того требовала ситуация. Вы же не потому убили его, что вам показалось вдруг, что он сам бы этого для себя хотел.
– Я думаю, что он даже никогда не мечтал настолько красиво сдохнуть.
– Это вы сейчас так говорите, а ведь в тот момент вы об этом не задумывались.
– Я просто делал свою работу, детка.
– Вы профессионал, Детектив. Скажите мне, что мы будем делать?
– Надо пойти разобраться Больным Ублюдком лифтером. Есть у меня одна идея.
– А что насчет Дела Кристины Т.?
– Я уже кладу свою жизнь на то, чтобы распутать этот узел, детка. Кладу прямо сейчас.
– Когда же вы уже наложите достаточно, детектив?
– Давай будем придерживаться плана, у нас на очереди разговор с Больным Ублюдком в очереди за пивом.
– Никакого пива, детектив.
– Я помню, помню, – с тоской я посмотрел на аквариум, полный новых сраных рыб.
– Съедите их еще раз, детектив, – говорит, – И я уйду от вас навсегда, и тогда вы не сможете меня вернуть меня ни за какие коврижки.
– Ты просишь выбрать между тобой и сраными рыбами?
– Вообще-то я надеялась, что вы этот выбор уже сделали, когда пришли на Кленовую. Скажите, а могу ли я вам предложить лучше съесть меня, если вам все же нестерпимо захочется сраных рыб?
– Я не стану тебя есть, Кристина.
– Даже если я вас очень-очень попрошу? – спросила она и подошла близко-близко.