Ирина Киреева
Покорители пространств
ФЕДОТ-ОХОТНИК
Семён Ульянович как-то поздно вечером застал кота на своей перине.
– Ах ты лодырь! – набросился он на Федота. – А ну-ка – в подпол, потрудись маленько, мышей полови.
И Федот, не успев опомниться, очутился в холодном, тёмном погребе. Он никогда в жизни не то что не ловил – не видел мышей. А тут ещё – после перинки-то – холод пробирал до косточек.
Мыши вначале притихли, увидев такую громадину со сверкающими глазами. Но через часок потихоньку зашебаршились – Федот насторожился. Ещё через полчасика запищали, а потом и вовсе одна смелая мышка вылезла из укрытия. Федот напугался, вскочил на шестилитровую кастрюлю с борщом, вздыбил шерсть. И как уж это у него вышло, может быть, крышка была неподходящая, от другой кастрюли, только она вдруг сдвинулась, Федот соскользнул и оказался в шести литрах холодного, наваристого борща. Вот уж он заорал!
Анюта Ивановна подпрыгнула на своей постели. Семён Ульянович с веранды с ружьём ворвался в комнату. Катя проснулась и от испуга перепрыгнула на кровать к бабушке. А Федот орал не своим голосом. От такого переполоху не сразу стало ясно, откуда несётся этот страшный вопль, пока Семён Ульянович не вспомнил про кота.
Дедушка открыл погреб и не успел разогнуться, как на него прямо из кастрюли – в борще, в капусте и укропе, в томатной пасте – взлетел Федот. Он вцепился передними лапами Семёну Ульяновичу в голову, задними обвил шею и, дрожа всем телом от холода и страха, прижался прямо к дедушкиному лицу. С хвоста его лился борщ. Отодрать перепуганного до смерти кота от лица Семёна Ульяновича не представлялось никакой возможности. Он продолжал истошно голосить. Бабушка прижала руки к груди: она не знала, как подступиться к коту. Дедушка не мог слова вымолвить: кошачьи волосы вместе с борщом лезли ему в рот.
Наконец, бабушка взяла полотенце и, обернув им бедолагу-охотника, стала осторожно, лапа за лапой, снимать его с дедушкиной головы. Концом того же полотенца вытерла дедушкино лицо. Потом, держа завёрнутого Федота на руках, повела Семёна Ульяновича в летнюю кухню. Там стоял на печке чугун с тёплой водой. Пришлось среди ночи обоим устроить головомойку в самом прямом смысле слова.
Дедушка ругал кота и с этого времени стал звать его дармоедом. Бабушка ругала дедушку за то, что он отправил горожанина на трудную деревенскую работу. Ей очень жаль было испорченного борща.
– На всю неделю наварила, – сокрушалась Анюта Ивановна. – Больше варить не буду, – предупредила она. – Ешь теперь сам этот борщ. Там, наверно, и мыши искупались.
– Нет уж, это вы его вместе с вашим любимым котом ешьте, – отвечал дедушка.
– Да он теперь борщ-то за версту обходить станет, – засмеялась бабушка.
На другой день она сварила, конечно, другой борщ, а этот достался Малаше, Евдокее и Архипычу. И они были вполне довольны.
А деревенскую работу – ловлю мышей – как обычно, стала выполнять Нюся. Она устраивала такой трам-тарарам в подполе, что дом ходуном ходил. Мыши после таких ночей надолго покидали погреб. Нюся сама наедалась досыта и приносила Федоту большую вкусную мышку. Они крепко подружились.
Федот надеялся, что в деревне все забыли про то, как он оконфузился. Оказывается, ошибался. Всё настроение испортил этот самодовольный козёл.
– Что – приуныл? – не унимался Кузьмич. – Научился мышей ловить?
– Ты бы подумал своей козлиной головой, – вдруг нашёлся Федот, – когда мне учиться мышей ловить? В городе, знаешь, сколько дел! Днём намаюсь да ещё полночи с папой за компьютером сижу. Он без меня ни к Интернету подключиться не может, ни информацию найти. Я сюда, между прочим, на отдых приехал – силы восстанавливать, – кот горделиво обвил себя хвостом и посмотрел на всех честными глазами.
Он считал, что имел право так смотреть: ведь всё то, что он сказал, по его мнению, было истинной правдой. А так как говорил кот уверенно, выражался научно, то и приобрёл незыблемый авторитет.
Кузьма Кузьмич был сражён сразу и навсегда. Борода его затряслась. Он взглянул на Катю, ожидая опровержения словам кота, но девочка заговорщически молчала.
– А я-а-а… – заблеял Кузьмич и больше ничего "вымолвить" не смог.
Все с этих пор стали уважать кота за учёность. Кузьмич решил не связываться с ним, но всё-таки собрался с мыслями и последнее слово оставил за собой.
– Ты врёшь! – заявил он. – Никаких компьютеров не бывает.
Днём домашние животные бывали обычно заняты. Особенно много дел накапливалось у Кузьмы Кузьмича. Он ходил по соседским дворам, всем давал дельные советы и очень уважал сам себя за это. Каждому в пример приводил главного деревенского быка Савелия, у которого, по мнению Кузьмича, всё было в идеальном порядке. Едят, к примеру, чьи-нибудь свиньи комбикорм из корыта, чавкают от удовольствия – Кузьма Кузьмич тут как тут:
– А Савелий из корыта не ест. И не чавкает. У него уровень культуры высокий.
Или грызёт какой-нибудь пёс косточку, наслаждается – опять Кузьмичу неймётся:
– Савелий считает, что кости вредны для организма.
Бык вовсе так не считал: он косточек-то никогда и не пробовал и в конуре не сидел ни разу.
Такой непререкаемый авторитет Савелий приобрёл у Кузьмича недавно. Козёл ведь и ему не давал проходу:
– Ты, Савелий, фырчишь слишком громко, когда воду в речке пьёшь. Это некультурно.
Или:
– Ты зачем здесь пасёшься? Иди за реку – там трава сочнее.
Или:
– Ты, Савелий, слабак против быка Кондратия, который до тебя коровьим стадом заведовал, а сейчас ушёл на пенсию.
Разными замечаниями изводил козёл этого самого большого, очень спокойного деревенского жителя. Савелий от него только хвостом отмахивался. Но однажды налились у быка глаза кровью, нагнул он голову, ударил несколько раз ногой оземь – да как погонится за козлом. Поднял бы Кузьмича на рога, но, к счастью, калитка в одном дворе не затворена была. Кузьмич в неё проскочил, а для быка она узкой оказалась. Козёл улёгся в чужом дворе, сердце выскакивает, ноги подкосились, ослабели. Подняться не может. Полдня пролежал. С тех пор зауважал предводителя коровьего стада.
Немудрено, что Кузьмич домой самый утомлённый возвращался. Нелёгкое это дело – наводить порядок на селе.
ВСЕ МЕЧТАЮТ ЛЕТАТЬ
Вот уже три дня гостил Шуршеня в Синеочье. Вечером третьего дня, когда друзья, как обычно, собрались во дворе, он сказал:
– Завтра я полечу в город к деревянному Кедраше. Может быть, мама с папой мне ответ прислали. Я могу кого-нибудь взять с собой.
– Как? – удивились все.
Леший в ответ выпустил две веточки. Они вытянулись и стали двумя длинными гибкими прутиками.
– Подойди ко мне, Катя, – он притянул к себе девочку этими прутиками, оплел её туловище крест-накрест несколько раз и поднялся в воздух – невысоко, чтобы из-за забора не было видно, как они летают.
И пролетел, поддерживая Катю прутиками, целый круг.
– Ой-ой! – завизжала Катя. – Боюсь!
А потом ей стало так весело, что она рассмеялась, и Шуршеня ещё дважды облетел вместе с нею двор.
– Как птица! – восхищённо вздохнула Евдокея.
Леший бережно поставил девочку на землю; веточки, оплетавшие Катю, отпустили её, стали короткими и не приметными среди других Шуршениных веток.
– Кто хочет завтра со мной? – спросил он.
– Я с детства мечтаю побывать в городе, – первой сказала Нюся. – Что я видела в своей жизни? Подвал да мыши. На дерево заберусь или на крышу и слежу за птицами. Головой верчу в разные стороны. Все думают, что я хочу птичку поймать и съесть. А я мечтаю полетать в небесах. Возьмёшь меня, Шуршеня?
– Обязательно возьму, Нюсечка.
Нюся радостно посмотрела на Федота, но тот быстро и решительно ответил:
– А я не хочу возвращаться в город раньше времени. Я слишком утомлён. Мне нужен долгий отдых в деревне, на свежем воздухе, – и он важно посмотрел на всех.
На самом же деле он тоже мечтал полетать, но боялся, а сознаться в этом не мог.
– И тебе, Нюся, не советую, – продолжал он. – В городе воздух загрязнён, радиация, машины, шум. Эти высотные здания! Голова кружится. С непривычки ты можешь даже заболеть.
Федот опять кривил своей кошачьей душой. Он побаивался, что Нюся встретит в городе какого-нибудь вертихвоста и влюбится в него. Он, Федот, хоть и посматривал свысока на простую деревенскую кошечку и расфуфыривал перед ней усы – я, мол, городской, на компьютере работаю! – но она была его единственной верной подругой, и он не хотел её потерять.
– И я могу отправиться в полёт, Шуршеня? – неожиданно спросила Евдокея, и её прекрасные поросячьи глаза мечтательно устремились к небесам. – Я так хочу подняться в воздух, застыть в одной точке и парить, парить, как большая гордая птица.
– И ваша мечта исполнится, – вежливо ответил ей березовичок.
– Не ожидал от тебя такого легкомыслия, – укоризненно проворчал Гаврила.
Сам он летать не боялся, но считал эту затею слишком несерьёзной. К тому же его служба – двор сторожить, а выходные ему не полагались.
– Я ведь так молода, – виновато взглянула на своего старшего друга Евдокея, – мне хочется мир посмотреть, узнать, как живут свиньи в городе.
– В городе свиней нет, – хмыкнул Федот.
Козёл, молчавший до сих пор, вдруг высказался неожиданно и оригинально:
– Всё это враньё!
– Что, Кузьма Кузьмич? – изумилась Катя.
– Сказки про город! Никаких городов не бывает! Никаких высотных зданий! Я их не видел никогда – и нет их! – козёл обвёл всех самодовольным взглядом и для убедительности добавил: – Так и Савелий считает.
Хотя Савелий никогда ничего подобного ни разу не говорил и даже никогда не задумывался на эту тему.
– А где же мы с Катей живем? – выпучил глаза кот. – Откуда мы приехали?
– Вы живёте в лесу и приехали оттуда. Я проверял: шоссейная дорога, по которой вы приехали, ведёт в лес. У вас там берлога, – нагло заявил козёл.
Все разинули рты и замолчали.
– Ты нас огорошил своими открытиями, Кузьма Кузьмич, – наконец, произнесла Малаша.
– Своим дремучим невежеством, – уточнил пёс, стыдясь за своего земляка.
А Малаша шумно вздохнула, расширив ноздри, и застенчиво опустила глаза:
– Шуршеня, я, наверно, тяжеловата для полётов?
– Я поднимаю триста килограммов, – примерился взглядом к габаритам коровы леший. – Вы, Малаша, весите килограммов двести пятьдесят, так что и с вами я вполне могу долететь до города. Только придётся в середине пути сделать посадку – подзарядиться энергией.
Красивые Малашины глаза счастливо засияли:
– Я согласна лететь с посадкой, – с чувством сказала она. – Катя, ты одолжишь мне свой красный бант? Ведь в городе все нарядные, – и корова опять опустила ресницы.
– А куда ты его наденешь, Малаша? На рожки?
– Нет. На хвост, – корова, смущаясь, хлопнула им себя по боку. – Только нужен большой бант.
– Я возьму мамин шёлковый шарфик, красный, в белый горошек, – придумала Катя к восторгу коровы. – Получится очень красивый большой бант.
– У дедушки в кладовке лежат два маленьких пропеллера. Он хотел флюгера сделать для дома и для пасеки. Эти пропеллеры можно будет надеть Малаше на рога, – предложил кот, обследовавший уже все уголки.
Конечно, это были обыкновенные вертушки, но на ветру они вращались. А в полёте – чем не пропеллеры?
– Они сейчас в моде? – простодушно поинтересовалась корова.
– Чем сногсшибательней – тем моднее! – заверил Федот.
– Мы их покрасим под цвет банта, – сразу решила Катя. – Ты станешь хорошенькой, Малаша, необыкновенной.
– Потр-рясной! – восторженно воскликнул кот.
"Все сошли с ума", – сделал неутешительный вывод пёс, но промолчал.
ПЕРВЫЙ ПОЛЁТ
Было решено, что первыми полетят в город Катя и Нюся. Федот очень волновался:
– Катя, не отпускай Нюсю ни на шаг. В городе столько опасностей!
– Не переживай, Федотик. Вернёмся целыми и невредимыми. Шуршеня тоже волновался. "Может быть, под камнем дожидается меня письмо?" – думал он. Полночи он шелестел листочками, вертелся, укладывал веточки – не мог уснуть.
В полёт путешественники решили отправиться рано утром, чтобы никто не заметил их отсутствия. Но в утренние часы так сладко спится…
Только начало светать, Нюся запрыгнула через открытое окно в Катину комнату, и стала лапкой стягивать с девочки одеяло, и легонько царапать ей нос. Катя проснулась, сразу вспомнила, что им с кошкой предстоит. Ей стало страшно. Но она всё равно вскочила на ноги, быстро оделась; они с Нюсей выпрыгнули в окно и побежали к околице. Взлетать было решено оттуда, тоже в целях конспирации. Нюся в зубах несла какой-то маленький свёрток. У околицы их уже дожидались Шуршеня и провожатые: Кузьма Кузьмич, Евдокея и Федот. Кузьмич курил трубку и, прислонившись к дереву, всем своим видом демонстрировал: посмотрим-посмотрим, как вы взлетите. Евдокея вздыхала. Куда девалась её степенность? Она сама рвалась в полёт. Федот не спал всю ночь. Его измучила ревность. А Нюся вынула из свёртка джинсовую кепочку, надела её козырьком назад и стала так мила, что кот выпустил когти.
– Катя, Нюся совсем не знает города, береги её, – ещё раз предупредил он, а сам с ревностью вспомнил своего соседа Позитрона, живущего вместе со своим хозяином, молодым физиком Электроном Ивановичем.
Позитрон – старый, тщедушный, но очень учёный кот. Если бы ему достался в хозяева какой-нибудь другой физик, то, благодаря такому коту, он давно бы получил самую знаменитую – Нобелевскую – премию, потому что стал бы гениальным автором летающей тарелки или другого грандиозного изобретения. Но Электрон Иванович не слишком восприимчивый человек. А, может, и вовсе тупой. Кот внушает-внушает ему разные научные мысли, даже ночами не спит – на голову Электрону садится и спящему намурлыкивает великие идеи. Ни одного импульса в ответ!
Тогда от отчаяния и перенапряжения Позитрон выскакивает на балкон или высовывается в открытую форточку и начинает голосить на всю округу. И все самые очаровательные мурлышки собираются у окна, волнуются, двигают ушками, машут хвостиками.
Федоту обидно, ведь он не пользуется таким успехом.
"Вскружат ей голову городские прохвосты", – сокрушённо подумал он, глядя на свою подругу.
Нюся с Катей обнялись, Шуршеня обвил их веточками, и отважная троица стала плавно подниматься ввысь. Девочка и кошка казались себе такими лёгкими – от этого ощущения душа наполнялась восторгом. Шуршеня взял курс в сторону города. Быстро набрал высоту. Вскоре они пролетели над пастбищем, и Малаша проводила их взглядом, а они помахали ей: Катя – рукой, кошка – хвостом, а березовичок – веточками.
Пассажирки не чувствовали, что обвиты прутиками. Им казалось, что они летят сами. Стало совсем нестрашно. Воздух стоял тихо. Когда пролетали над лесом, его свежее дыхание чувствовалось даже на такой высоте. Пахло травами, хвоей. Лес был молчалив, в такую рань его зелень выглядела седоватой, а сам лес – торжественным и древним.
– Подлетаем, девчонки, – сказал Шуршеня.
Он ещё не видел, но почувствовал город. Через минуту-другую стали видны крыши самых высоких домов. Нюся поправила кепочку. Катя проверила, на месте ли в кармане шортиков ключи от квартиры.
Шуршеня приземлился в парке, возле скульптуры Кедраши. Освободил Катю и Нюсю от своих пут и засеменил к заветному камню. Пошарил под ним веточкой. По его погрустневшим глазам сразу стало ясно, что письма нет. Шуршеня едва сдерживал слёзы. Катя обняла его и очень твёрдо сказала:
– Ответ обязательно будет. Может, нескоро, но будет.
Леший благодарно посмотрел на неё. Её уверенность придала ему силы.
Девочка взяла Нюсю на руки, а лешего за веточку, и они пошли через парк к Катиному дому. Нюся мечтала посмотреть, где живет её друг Федот. Как только кошка переступила порог квартиры, ей сразу стало ясно: он живёт именно здесь. Всюду: у входа, на кухне, в креслах – витал его запах. Нюся обследовала, обнюхала каждый уголок. Катя включила ей компьютер, и кошка стала лапкой ловить компьютерную мышку. Но не смогла поймать, и ещё больше зауважала Федота. В холодильнике для неё нашёлся кусочек рыбки. Съев угощение, Нюся сказала:
– Пора возвращаться.
Она была самой старшей из всех троих (ей исполнилось два с половиной года) и очень ответственной.
Больше всех возвращения путешественников ждал, конечно, Федот. Всё время, пока они отсутствовали, он то на крышу забирался и смотрел вдаль, то на самое большое дерево, то, наоборот, прятался под поленницу дров и хмурил лоб: "Я её уже никогда не увижу". И он представлял рядом с Нюсей разных смелых и красивых городских котов, которых сам видел из окна своей квартиры.
Федот первым пришёл на посадочную площадку. И только тогда полегчало у него на душе, когда увидел, что Нюсины глазки смотрят на него так же влюблённо, как и прежде.
Какие разговоры происходили в этот вечер на скотном дворе! Будто это был и не двор вовсе, а центр управления полётами. Слова "летать", "гравитоплан", "высота" не сходили с уст собеседников. Даже Кузьмич ни над кем не подсмеивался, а молчал до поры до времени. Ведь он завидовал смельчакам.
Федот никому не завидовал. Он тихонько мурчал, потому что Нюся сидела рядом. А когда кошка рассказала всем, что дома у Федота действительно есть компьютер с мышами, которых не смогла поймать даже она, он вовсю размурлыкался – так его распирало от гордости.
– Вот видите, – сказал кот, – даже Нюся не могла поймать, куда уж Катиному папе Александру Дмитриевичу. Он вообще без меня не может работать.
– Никаких компьютеров не существует! – не выдержав, нахально заявил Кузьма Кузьмич, а аргумент у него был все тот же: – Я их не видел никогда!
– И телевизоров, наверно, не бывает? – съехидничал кот.
– Бывают. Я ежедневно смотрю по телевизору программу "Новости", – с достоинством ответил козёл.
Действительно каждый вечер в комнате появлялась свесившаяся через подоконник рогатая и бородатая голова. Это Кузьмич, вспрыгнув на специально подставленный для него около дома чурбан, просовывался в комнату и, важно взглянув на дедушку, сидящего в кресле, смотрел вместе с ним телевизор.
– Что-то вас с Александром Дмитриевичем ни разу не показывали, – с иронией взглянул он на Федота.
Евдокея только вздыхала, чуть слышно всхрюкивая: ведь в следующий полёт отправится она. Она придумывала, как нарядиться. И решила, что наденет бабушкины бирюзовые бусы.
Один Гаврила Архипыч грустил. Он немало повидал на своем веку: и в городе бывал, и на лодке плавал, и на машине наездился. А уж тайгу вдоль и поперёк исходил. И всегда его волновало предстоящее путешествие: он радостно лаял, прыгал, клал лапы на плечи хозяина.
"Видно, и впрямь я состарился, раз меня в полёты не тянет", – печально думал он, вытянувшись и положив голову на лапы.
ЕВДОКЕЯ – ГОРДЫЙ ОРЁЛ
Наконец, настало утро третьего дня. Евдокея, к удивлению бабушки, едва дотронулась до завтрака: она решила похудеть перед полётом.
Катю вновь разбудила Нюся. Девочка уже не боялась. Наоборот, она теперь мечтала подняться высоко над землей и поплавать, искупаться в синем утреннем воздухе.
Все взгляды провожающих обратились на Евдокею. Она была хороша с бирюзовыми бусами, осознавала силу своей красоты и от смущения опускала небольшие очаровательные глазки.
Шуршеня хорошо подпитался, подзарядился земными соками: всё-таки предстояло поднять в воздух довольно солидную даму. Так же, как и в прошлый, раз, легко поднялся, набрал-скорость и задорно сказал своим спутницам:
– Летим, девчонки!
Евдокея от восторга визжала и пела песни всю дорогу. В середине пути хавронья обратилась к пилоту:
– Шуршенечка, если можно, остановись на две минутки. Я так хочу, чтобы исполнилась мечта моего детства: застыть в воздухе и парить, как гордый орёл.
Шуршеня, улыбнувшись, остановился. Свинья распластала ножки, переполняясь радостью, замерла в вышине.
В речке в это время ловил рыбу медведь. Он поднял голову вверх и удивлённо поглядел на диковинную птицу. Евдокея от счастья замахала копытцами, будто крылышками, и покрутила хвостиком.
– Катя, я тебя сейчас отпущу, – сказал Шуршеня. – Ты не бойся: не упадёшь, зато сможешь сама полетать.
У Кати перехватило дыхание – вот сейчас она станет похожей на птицу! Мы ведь все, когда смотрим в небо, хоть раз в жизни мечтаем стать птицами. Когда Шуршеня втянул в себя прутики, девочка высвободилась и осторожно взлетела вверх.
– Не слишком высоко! – предупредил Шуршеня.
Было так здорово, будто купаешься в море! Только совсем легко. Катя стала кувыркаться в воздухе, подныривать под Шуршеню и Евдокею, подниматься над ними. И вдруг леший исчез.
– Шуршеня, ты где? – встревожилась девочка, но продолжала легко, как пушинка в потоках воздуха, плыть в вышине.
Чуть ниже по-прежнему парила Евдокея.
– Я здесь, – отозвался невидимый леший. – Не бойся. Летай.
Теперь Кате показалось, что она действительно летает сама. Она складывала руки вдоль тела, как ласточка крылья, чуть-чуть отталкивалась от воздуха и взмывала ввысь. Переворачивалась на спину, и, раскинув руки, лежала, покачиваясь, словно на морской волне. Любовалась небом. Потом устремлялась вниз. Какая-то сильная струя воздуха вовремя подхватывала её, подбрасывала, как мячик. Катя поднималась выше Евдокеи и начинала кружить над ней.
– Понравилось? – спросил Шуршеня, становясь видимым.
– Классно! – с восхищением вздохнула девочка. – Лучше, чем в море.
– Мы с тобой ещё полетаем, – пообещал леший, – а сейчас надо спешить.
Он подхватил Катю прутиком, и путешественники отправились дальше.
Опять не было письма для Шуршени. Но он уже твёрдо верил, что мама и папа живы, значит, пока просто не могут отправить ему письмо. Надо спокойно ждать.
Ни Шуршеня, ни Катя, ни Евдокея – никто не заметил, что за ними следят двое мужчин несимпатичной наружности. Один из них был тёмный, угрюмый, по прозвищу Мрак. Другой, по прозвищу Кукся, – худой, вихляющийся и постоянно заглядывающий в глаза мрачному. Это были воры. Они заметили необычный летательный аппарат ещё три дня назад, когда Шуршеня приземлялся в парке с Нюсей и Катей. Пассажирки их не очень интересовали. Воры, ещё сами не зная зачем, решили не спускать глаз со странного летуна. И теперь, услышав Евдокеино пение, а потом увидев, что аппарат пошёл на снижение, спрятались за деревьями.
Евдокея, слегка шмякнувшись о землю, завизжала и звонко засмеялась. Она жалела, что в городе ей предстоит провести всего час, а то бы она произвела тут настоящий фурор.
Мрак и Кукся проследили, что необычные путешественники отправились в тот же дом № 74, куда ходили три дня назад, вошли в подъезд № 3, сели в лифт и поехали, вероятно, на тот же девятый этаж. Преследователи побежали за ними вверх по лестнице.
Лифт, не доехав до девятого этажа, остановился на седьмом: видимо, человек, стоявший на площадке этого этажа, нажал кнопку вызова раньше, чем Катя в лифте успела нажать кнопку с цифрой 9. Этим человеком был Степан Андреевич Коромыслов. Он жил в такой же двухкомнатной, как у Кати, квартире, только двумя этажами ниже. Коромыслов был известен не только третьему подъезду, но и всему дому, и местному отделению милиции. Он прославился тем, что ненавидел домашних животных. Если Степан Андреевич замечал, что кто-то спускается по лестнице с маленькой собачкой или, не приведи Господи, с котом, то поднимал яростный скандал и тотчас звонил в милицию.
– Чем вы занимаетесь? – орал он в трубку. – На вашем участке разгуливают коты и собаки, ухудшают санитарную обстановку! Не дают честным гражданам мирно жить!
Если он видел прогуливающегося одинокого кота, врага человечества, то гнался за ним с плетью, даже пытался залезть за ним на дерево или запрыгнуть на забор. (Однако к крупным собакам и их владельцам относился с большим уважением).
Итак, лифт остановился на седьмом этаже. Дверца его открылась. Из кабинки нежным взглядом глядела на Коромыслова большая белая свинья с бирюзовыми бусами. Она приветливо произнесла:
– Хрю, – то есть любезно пригласила Коромыслова войти в лифт.
Коромыслов, где стоял, там и сел.
"Он сражён моей красотой", – подумала хавронья.
Катя побыстрее нажала кнопочку "9", дверца закрылась перед сидящим Коромысловым, и лифт двинулся вверх.
Степан Андреевич быстро пришёл в себя, ворвался в свою квартиру и стал орать на жену:
– Лиля! Что творится? В лифте ездят свиньи! С бусами! И нагло хрюкают!
– Ты сошёл с ума! – с тревогой посмотрела на него жена.
– Я сошёл с ума?! – возмутился Коромыслов и, набрав номер отделения милиции, стал кричать на дежурного, повторяя ему всё то, что выпалил жене.
На другом конце провода положили трубку. Коромыслов выскочил из дома:
– Я сейчас сюда всё отделение милиции приведу! Я заставлю их работать! – продолжал он орать.
Мрак и Кукся, услышав это, решили спуститься вниз и наблюдать за окнами Катиной квартиры со двора.
Не успели путешественники как следует отдохнуть и поделиться впечатлениями от полёта, как Шуршеня сказал:
– Тише! – он стал прислушиваться. – За стенкой плачет кто-то маленький… и шумит вода. Я должен узнать, в чём дело.
Квартира за стенкой находилась в соседнем подъезде. Но Шуршеня не стал спускаться вниз. Он вылетел из окна, перелетел на соседний балкон. Веточками проник сквозь тончайшие щели в рамах, отодвинул запоры и распахнул окно.
– Вот для чего он нам понадобится! – воскликнул наблюдавший за лешим Мрак. – С ним мы проникнем куда угодно и вынесем, что душа пожелает.
Кукся подобострастно закивал:
– Только как его поймать и приручить? – вопросительно взглянул он на приятеля.
В соседней квартире сидели взаперти трое детей: шестилетняя девочка и двое трёхлетних близнецов-мальчиков. Малыши плакали. В ванной, грозя заполнить её и затопить квартиру, из крана хлестала вода.
Шуршеня перенёс в эту квартиру Катю и Евдокею. Дети уставились на них заплаканными глазами.
– Вы одни? – удивилась Катя.
– Мама ушла и сказала, что через полчасика вернётся. Её уже два дня нет, – пролепетала девочка. – Мы кушать хотим.
– А кто кран открыл? – спросила Катя.
– Он не закрывается, – хором ответили все трое.
– Шуршеня, я знаю, что делать. Летим за слесарем в ЖЭУ, – распорядилась Катя. – Я знаю, где оно. Мы с папой ходили. А то сейчас тут потоп начнётся.
– Мы быстро вернёмся! – сказала Катя Евдокее и детям.
И они вылетели в окно, а малыши обступили свинью и стали с удивлением рассматривать её.
– Может, подняться в квартиру, пока эти улетели? – предложил Кукся.
– Подожди. Понаблюдаем. Вдруг в ней кто-то есть, – ответил Мрак.
