Геннадий Иванович Атаманов
Время в моей власти
…Коньяк, в медалях сплошь,
И вина плодово-ягодные -
Из старых штиблет и галош…
Ну, из штиблет и галош – это портвейн, о котором Марина Влади написала: отвратительное пойло. И который продавался в основном в столицах, а в провинции шел за деликатес.
А вы когда-нибудь вино "Волжское" пробовали? Настоящее "плодово-ягодное"? Вкус незабываемый – написала когда-то "Литературная газета". Тут вам уже не штиблеты : кирзовые сапоги, портянки. От "аромата" которых старик Ромуальдыч, как известно, аж заколдобился…
Этикетка с бутылки вина «Волжское».
Неслыханное в те времена дело: газета провела, как сейчас бы сказали, акцию – и добилась снятия "Волжского" с производства.
Незабываемый вкус, незабываемый…
Однако, доводилось ли вам пробовать вино "Яблочное", тьмутараканского райпищекомбината?! Что там было? Портянки, сапоги, галоши?
Мне довелось быть свидетелем такого факта. Прерывает краевое телевидение свои передачи, и диктор объявляет: все, кто купил вино такое-то – не употреблять, срочно сдать.
Кто-то хлебнул – и перекинулся, значит. Да не один. Галоши только сбрякали…
Однако, возможно, до хлебания дело и не дошло. Я не знаю, в каких эпитетах оценивать вкус "Яблочного", но аромат… А – ро – мат! Ровесники не дадут соврать: если бутылка открывалась даже в соседней комнате, через несколько секунд вы ощущали, чувствовали та-а-кую страшную, липкую вонищщу!
Вот говорят: скунс в Америке, скунс-вонючка – люди в обморок падают.
Ерунда, скунс. "Яблочное" – мировой рекордсмен!
А "Солнцедар"?! Всё перечисленное – в одном флаконе. Плюс отходы химического производства – народ всерьез так считал! Мужики какое-то время его попили – потом не стали. Безо всякой газеты…
А у коньяка, что в медалях сплошь, кроме украшения праздничного стола имелась дополнительная функция. Одна моя родственница работала в "столице БАМа", Тынде, диспетчером автобазы. Рассказывала: перед получкой, загодя, начальство давало команду, и в магазинах с полок убиралось всякое спиртное – оставался только дорогой коньяк. Чтобы работяги быстрее пропили свои деньги. Автобаза не работала. Коньяк в общаги тащили сумками, сетками – и несколько дней шла смертная пьянка. Мужа родственницы где-то там и убили…
А нынешняя пьянка – в стране в целом – это детские игры в песочнице, по сравнению с 1970-то годами…
Не верили ни в бога, ни в черта, ни в коммунизм. И в смерть не верили, ничего и никого не боялись. Отсюда – свирепые, бессмысленные, беспричинные пьяные драки на улицах, где запинать толпой одного – плевое дело.
Не верили, не боялись, не просили… И просить ничего не надо: зарабатывали. И на любимые свои мотоциклы – тоже. Сколько парней разбилось, гоняя по ухабам на "ижах", "юпитерах", "явах", "уралах" – армия…
…Писатель Василий Росляков, один из рассказов в сборнике 1977 года. На сельском кладбище.
"И что меня поразило – молодежь, всё молодые больше на портретах. Такие парни крепкие, с зачесами, с челками, при галстуках, значки на пиджаках, глядят на меня с разных могил, как будто разбросали их с Доски почета, такие все ударники, такие бравые, по-разному интересные. Поверить невозможно, что все они лежат в этих могилках, под землей. Что же это за мор такой пал на молодых парней и мужчин? Ничего не пойму.
Я спрашиваю, что же это такое.
Убился на мотоцикле, другой на машине, третий с мотоциклом прямо в речку с кручи влетел, а то еще на столб наскочил, на грузовик, на акацию, на черт знает еще на что. Вот она, водочка, самогоночка, вот она… Кто ее только выдумал. Никогда не думал, чтобы столько хороших людей уносила она раньше времени".
Но в целом рассказ оптимистичный, добрый, и последняя строка заканчивается такими словами: "…как бы лучше устроить жизнь в этом большом доме". В Советском Союзе, в нашей стране, значит.
Думали, всё переживем.
И вот такой провал…
Из газет:
– В России европейская рождаемость сочетается с африканской смертностью.
Это – 1990-е годы…
Листаю газетку – то и дело попадаются объявления о приеме на работу, типа: «независимый бизнес! достойная зарплата! карьерный рост!» Ну, а главное: « работа в офисе!».
За километр нужно обходить эти «офисы» и «независимый бизнес»! В лучшем случае там сидят придурки, которые и сами быстро оказываются на мели, и людям ничего заплатить не могут.
Но это – редко. Почти всегда – такая фантастическая, фантасмагорическая мразь… Ловят наивных людей, всяких бедолаг – и обдирают дочиста. На пушечный выстрел нельзя приближаться! И очень скверно – через биржу труда, то есть службу занятости, многие влипают в этот «независимый бизнес». И еще, что мне особо знакомо: это могут быть и… те же газетки-газетенки, где и всегда-то было всякого сброду полно, а уж сейчас… Сейчас там – еще и хозяйчики, совсем не безобидный сброд, а хищники, зверье. Вроде бы – редакция, а по сути – тот же «офис», «независимый бизнес»!
Многие десятилетия на Лермонтовском проспекте находился пустырь. Стояла когда-то здесь пивнушка-стекляшка, а рядом – бурьян да кусты. Очень удобно справлять малую нужду.
Пришли другие времена, исчезла пивнушка, пустырь обнесли бетонным забором, и даже какой-то фундамент заложили. Шел год за годом, год за годом – и снова бурьян да кусты, а в кустах бомжи. Нужда большая, нужда малая, всякая.
Но вот несколько лет назад пустырь преобразился: понагнали сюда строительной техники, и работа закипела. Выдрали старый фундамент, заложили новый, гораздо больше прежнего. И начали как в сказке расти этажи – первый, второй, третий… Всего построили шесть этажей, покрасили, табличку повесили. Билдинг! Я, проходя мимо, табличку прочитал: налоговая инспекция, номер такой-то. Немалый номер! Значит, где-то есть и номер первый, второй, третий… седьмой, восьмой, и так далее? Столько же этажей? Времена, однако!
Прошло время, я думать об этом забыл. А тут как-то мне надо было отнести в одну контору бумажку – тоже по Лермонтовскому проспекту, до канала Грибоедова, и чуть направо. Подходя к нужному адресу, я приятно удивился: огромное старинное здание, много лет стоявшее в запустении, облезлое и обшарпанное, вдруг преобразилось, и даже окна электричеством сияют – притом все до одного! Что за труженики тут поселились? Подхожу, читаю табличку: ба! Еще налоговая инспекция! Подхожу к дверям – очумело смотрю: еще две таблички, еще две налоговые инспекции! Итого в этом здании три: две под номерами, местные, значит, а еще одна – межрегиональная.
Захожу – обстановка серьезная: офицерская вахта, суровый контроль. Иду по этажам, и видно, какие большие миллионы в это здание вбухали: всё новое, крепкое, капитальное, мрамор и гранит, всё сияет и блестит. Однако, уже закрадывается вопрос: а на кой всё это черт? Если другая, подобная контора – в нескольких минутах ходьбы?
Иду по коридору. Сколько же всякого канцелярского люду! Поистине – сто тысяч одних курьеров! Начальники попадаются: благостно-важные физиономии…
Дальше, дальше… И заблудился. Вхожу в какую-то приемную – думаю, спрошу. И нарвался. Старая канцелярская крыса, еще старой закалки, райкомовско-исполкомовской, облила таким холодом, таким откровенным презрением… Это уж потом я сообразил: начальница канцелярии – не секретарша! С полу-взгляда поняла: я – не начальник, и не важный налогоплательщик, и вообще никто. С ее точки зрения…
Обратно возвращался по Измайловскому проспекту, это параллельно Лермонтовскому, рядом. Едва на него вступил, увидел государственный флаг. Из любопытства, по привычке, взглянул на табличку: что тут? Остался стоять в остолбенении: налоговая контора, большая, важная…
Пришел в себя, сообразил – торчать у дверей не стоит: видеонаблюдение, и всякое прочее наблюдение, и на вахте не отставные офицеры – более серьезная служба. Заметут…
Ну что ж, отойдем, будем тоже серьезными. «Как честный налогоплательщик я имею право знать»… О! То что надо.
Так на кой черт, позвольте узнать, такое количество налоговых контор?! Вопрос закономерный, поскольку чуть ли не все предприятия вокруг этих контор закрылись – а конторы открылись! Закрылись даже те мелкие шарашки, которые появились в «демократические» времена: всякие мастерские, разные живопырки, где чего-то жарили-пекли… Осталась одна торговля, исключительно торговля – да и то сильно поредевшая.
Яркий пример. На Лермонтовском, где налоговый билдинг, через дорогу, чуть наискосок, на 10-й Красноармейской, находилось основное производство и фабричное управление известной на всю страну швейной фабрики «Первомайская заря».
Нету «зари» – закатилась. Теперь здесь некий «Келлерман-центр». Так, стоит «Келлерман», сам по себе. Вокруг – тишь да гладь. А ларек неподалеку, где всегда шла бойкая торговля – закрылся!
Итак, имею право поинтересоваться: что вся эта чертовщина значит? Закрытие производства (и даже торговли) – и открытие налоговых билдингов?
Понимаю : налоговые инспекции нужны. Но не в таких же
количествах и не таких масштабах! Я ведь читал и таблички на дверях кабинетов, и даже по ним можно судить: ну совершенно явно понавыдумывали себе работы! Одних только компьютеров во всех пяти конторах – сотни! А для чего, в принципе, компьютеры? Облегчать, сокращать работу. Вот и давайте сокращать – раз в пять.
Несомненно: всё уместится в одном здании. В том, новом, специально для налоговой инспекции построенном. Остальное – быстренько перестроить под жилье, под жилье, под жилье!
Такое вот имеется предложение.
Кто против?
Все – за. Принято единогласно!..
Дописываю заметку.
Криминальная хроника. Январь 2010-го. В одной из перечисленных налоговых контор, на канале Грибоедова 133, взяли с поличным начальницу отдела. Двадцать тысяч долларов. Взятка. Арестовали, отправили в «Кресты».
Благостно-важные физиономии вытянулись.
Мне отчасти жалко бабу, ведь она – часть организованного процесса, но попалась она одна. Будет, конечно, помалкивать… Бабе – 53 года, оказалась в тюрьме. А какое горе, какой позор семье…
И тут ведь вот в чем дело. Весь этот процесс: содержание налоговых контор, круговорот взяток в них – обеспечиваем мы, мы с вами! Для реального дела хватило бы одной конторы. А для круговорота взяток, разложения людей – и взятками, и бессмысленным функционированием – нужна эта куча контор!
Надо найти и посадить в тюрьму организатора всего этого процесса. Потому что процесс этот организованный, явный, умышленный.
Медицина.
– Ну-с, – как говорил классик, – снимайте бурнус.
Будем оперировать. Без операции не обойтись. Дело серьезное – сами увидите.
Среди обычного дня вдруг кольнуло, заболело, скрутило. Я за анальгин, принял таблетку, другую – не помогает.
Приехала "скорая", посмотрела, увезла в больницу. А поскольку человек я простой, то и в больницу попал самую простую, обычную. Где места были, туда и привезли. Прожил денек на обезболивающих уколах, а к вечеру меня позвал к себе доктор.
– Нужна операция, все будет без крови без боли, но это в другой больнице. Завтра. Стоит столько-то. Если не согласны, ждать придется несколько месяцев.
И зачем-то добавил:
– Вы не подумайте, это не вымогательство…
Какой там ждать, когда то и дело, едва не воя от боли, днем и ночью, бежишь к медсестре – поставить укол! Срочно звонить домой – деньги надо!
На следующий день своим ходом добираюсь до другой больницы – тоже обычной, но где имеется нужное отделение. Еду в метро, и вдруг – опять боль! Лихорадочно соображаю: есть ли в метро медпункты? А то ведь еще и на трамвае несколько остановок ехать…
Но кое-как доехал. В коридоре отделения – несколько человек. Обычный, бесплатный бардак: я-то приехал точно ко времени, а кто-то сидит уже час, а кому-то сказали – без очереди, и еще народ подходит, начинается шум… Поговорили, пошумели – и стихли, даже усмехнулись: мы-то, каждый про себя, думали, что мы – какие-то особые, крутые-блатные, коли за деньги можем лечиться. Оказалось – бедолаги, с которых не церемонясь содрали деньги. Да еще и чихали на нас.
Настоящие крутые-блатные лечатся бесплатно, господа-товарищи! Самые крутые, самые блатные – особые…
Сидим, ждем, глаза в сторону отводим. Персонал туда-сюда ходит, нас не замечает. Наконец, вызывают, по одному, к заведующему в кабинет. Заведующий, внешне очень похожий на доброго доктора Айболита, после короткой беседы, взял мои тысячи, открыл ящик тумбочки – и бросил туда деньги.
Вспомнился анекдот:
– Откуда деньги?
– Из тумбочки…
Всё. Опять в коридор, ждать, когда позовут на операцию – без боли и крови. Позвали. Залез я на кушетку, поставили мне наркоз… Потом разбудили. Отлежался часок – и поехал обратно.
То есть: обычная больничка, в обычный рабочий день элементарно занималась шабашкой. Халтурой, как в Питере говорят.
Ну, а чего же я, как журналист, не проявил сознательность-активность, не попытался как-то воздействовать, с целью наведения порядка-справедливости?
Так… Порядок-справедливость – то ли навели бы еще, то ли нет (время показало: не навели), а энное количество моих собратьев по несчастью за время наведения порядка перемерло бы, оказалось порезанным с болью-кровью – однозначно. Вот чего я допустить не могу.
И приехал я обратно, к собратьям, в палату. Пятеро, значит, нас, собратьев… Днем-то еще ничего, даже вздремнуть иногда можно, а ночью… Ночью – ад. Собратья-то – настолько все люди разные, космически разные: по возрасту, привычкам, и чему бы то ни было в жизни. Ночью всё и сказывается. Я до больничной палаты и представить себе не мог, что человек может так храпеть – как трактор. Ведь он же из мяса и костей, а не из железа! Но может. Прерываясь для того, чтобы кашлять – как из пушки. Потом подниматься, идти курить, на ходу включая свет, потом заваливаться – чтобы храпеть и кашлять.
Случайно выяснилось, что собрат живет прямо через дорогу, и вся палата, кто умоляя, кто матерясь, стала выпроваживать его ночевать домой.
Еще выяснилось, что и собрат-то – не совсем собрат. Пришла его проведать бывшая жена, сидят рядом, разговор слышно.
– Ты сколько дней до этого пил-то?..
– Бу – бу – бу – бу – бу…
– Я же тебе говорила, что этим дело кончится.
То есть от пьянки у мужика начало отказывать всё, его бы в наркологию, что ли, или туда, где от кашля лечат, но притащили к нам. Вот и доктор, придя в палату, обратил внимание:
– Да вы, кажется, того…
Однако, оставили тут, обследовали, таблетки давали.
Как я понял, мужик пьяница страшный – но не алкоголик! Работающий, шустрый, энергичный, с крепкими нервами – и отличным сном! Несмотря на храп и кашель.
Ох, помню ноченьку… Храпуна отправили домой. Остались: я, да молодой парень, сильно ударившийся в религию, хоть и традиционную, и дед, совсем, совсем больной. Парень, с вечера всё читавший толстенную книгу, наконец, улегся, но с наушниками, под зудящую традиционную музыку из плеера. Дед же не спит вообще, ворочается, путается в своих трубочках, которые ему напихали туда и сюда, ругается, ходит курить, оставляя дверь нараспашку… В окна, сквозь куцые занавески светит огромная рыжая луна. Звенит из плеера музыка. Нет, думаю, надо растолкать соседа, пусть выключит музыку. Только подумал – соседа вдруг затрясло, стал он бормотать, подвывать… Господи, только сумасшедших еще не хватало!
Хотя… Не в обиду медикам будет сказано, да они тут и не при чем: всякая больница – это прежде всего сумасшедший дом, а потом уже всё остальное, по профилю…
Еще одну историю из палатной жизни, а?
Старый дед, 80-ти эдак с гаком лет, как многие старые люди, давным-давно перепутал день и ночь: днем спал, ночью бродил. Грел в тазу ноги, мазался какой-то вонючей мазью, бубнил… Таз дырявый, вещи дед ронял, воду проливал, мазь терял – словом, дедом всю ночь вынужден заниматься я.
Однажды зашла медсестра. Свет горел, дед лежал, в зимней шапке притом.
– Эт-то что за безобразие?! Вы почему в шапке на постели? Дайте сюда шапку!
Дед приподнял с головы шапку, подумал – и сказал:
– Ну да… Со Сталинграда еще шапка… Сталинград не сдали – а шапку я тебе отдам?
И надвинул шапку на глаза.
Григорий Орлов, между прочим, звали деда.
Санкт-Петербург, ХХI век. Шутки шутками, но сдохнуть от такой палатной жизни можно запросто. Я брел из больницы, когда пошел домой – мотаясь по тротуару, едва не падая.
Ну, а чуткость, гуманность, внимание к человеку – есть? Есть, есть – скажу я вам! Пример. Каждый из обитателей больницы постоянно ходил в аптеку – здесь же, на территории больницы (но есть и вход с улицы – понятно, коммерция, бизнес). Лекарства, воду купить, мелочи разные. Стою как-то в очереди – и опять боль! Напрягся, но прикидываю: достою очередь – или по-быстрому иду ставить укол? А потом опять сюда? Нет, надо стоять.
И тут чувствую на себе чей-то взгляд. Оборачиваюсь, и вижу такую картину: на подоконнике сидит бомж, старик, и две сотрудницы аптеки стоят возле него. Быстро, резко ему выговаривают, но прикоснуться боятся – грязный же. А он выглядывает из-за них, и молча, серьезно, сочувственно смотрит на меня.
Уходя, я взглянул ему в глаза…
Спасибо, дружок, за сочувствие, понимание. Случись что с тобой – ты и в статистику-то, пожалуй, не попадешь – как будто тебя и не было… Хотя ведь явно всё когда-то было: папа с мамой, школа, цветы, первая любовь, молодость, надежды… Целая жизнь.
Прощай.
Под Новый год, по 1-му телевизионному каналу показали репортаж из Америки: как живется в новой семье, рядом с Нью-Йорком, приемным детям из России. Брат и сестра, двойняшки, лет восьми-девяти, из Архангельска…
Вроде бы всё хорошо, и американцы, кажется, хорошие люди. Теперь уже ничего не изменишь, и дай Бог счастья детям в новой семье.
И все-таки – чуть не слезы на глазах: до чего же умные, красивые, очаровательные эти брат с сестрой из Архангельска! Дай Бог им счастья.
Но не по себе становится: два-три года, и они – американцы. Чужие для нас люди…
Какой же, однако, позор, какой оглушительный, убийственный для всех нас позор – отдавать таких детей в чужую страну, за границу, да еще в США!
Поставил восклицательный знак, и долго, долго сидел над этой страницей… Закончу так: в том числе и такой была одна из целей перестройки, именно этого добивались ее "прорабы". "Демократические романтики"…
Фотография в газете за 4 августа 2009 года, и подпись: "Нигерия. Улицы города Майдугури, расположенного на севере страны, усыпаны мертвыми телами. В кровопролитных столкновениях погибли более 700 человек".
Да-а… Мочилово страшное. А у меня мысль: как там русские бабы, со своими цветными детками – не пострадали? Мысль не случайная: по телевизору в этот момент рассказывают о злоключениях одной русской дамочки в соседней Финляндии, воюющей со своим финским мужем из-за ребенка, и уже оказавшейся в тюрьме – разумеется… А до этого целый год, а может два, рассказывали об истории другой русской бабы, бившейся за своего ребенка с мужем-французом, и тоже в тюрьме посидевшей.
А вообще, время от времени – постоянно, из разных "горячих точек" планеты мелькают репортажи, где упоминаются и судьбы "русских жен". Например, в крохотной Палестине, когда ее снова и снова размазывал по песку Израиль, оказалось около сотни (!) русских жен, с кучей детей… В Палестине! Всячески притесняемой, блокированной, с повседневными ужасами…
Да что Палестина! Когда случается заварушка в какой-нибудь неведомой миру стране, где один песок, глиняные хижины, да угольно-черные негры, попутно выясняется, что и там существует "клуб русских жен"! Что за африканские страсти такие?!
Понятно, что бывают и настоящие страсти, и даже любовь, но все-таки дело в другом.
… – в любой стране валюта, – гласит народная мудрость.
Попробуй, опровергни, когда такое общемировое подтверждение! Да и поговорка ведь неспроста появилась.
А валютный расклад таков. Когда говорится о полной нищете в какой-нибудь стране, ну, абсолютной нищете, обязательно упоминается: люди там существуют на 1-2 доллара в день. А в одной из наших заметок мы уточнили: в России, сплошь и рядом, 0,2 доллара в день – в пять-десять раз меньше!
Так и сложилась поговорка. Впрочем, что касается России, тут дело не совсем в валюте. Такой клубок всего и вся… Поживешь – матушку-репку запоешь, и "тырционал" – "Интернационал" – тоже.
А на Западе, столь вожделенном Западе, никаких поговорок не знают, сами их не сочиняют, но уж про валюту – всё-ё-ё-ё-о-о-о понимают! И несмотря на "права человека", чуть что – в тюрьму!
Хоть и "валюта" при себе.
Вот и вся любовь.
Точка зрения.
Философ Александр Зиновьев. "Россия все ближе к гибели и полному исчезновению" – интервью с ним под таким заголовком помещено в петербургской газете "Соборная весть" (№ 34, январь 2007 года). Перепечатано из "Православной газеты", Екатеринбург.
Знаю, знаю критическое, даже резко отрицательное отношение к А. Зиновьеву некоторых образованных патриотов. И я, зная точку зрения Зиновьева на такой-то, скажем, вопрос – тоже иногда в недоумении…
Так-то оно так… Но в данном случае уж очень интересная точка зрения. Итак, цитата.
– Как вы оцениваете действия по реставрации "Великой России", предпринимаемые командой Путина?
– Совершенно бесполезные усилия. Если страна пошла в ложном направлении, то, чем успешнее она идет, тем оказывается ближе к гибели и полному исчезновению.
– Каковы, на ваш взгляд, перспективы развития России в ближайшее столетие?
– Это очень общий вопрос. Никаких обнадеживающих перспектив в истории России я не вижу. Считаю, что России нанесли смертельный удар в конце прошлого – начале нынешнего столетия. Сейчас ее направили на путь деградации и, в конечном счете, полного исчезновения – избытия из человеческой истории.
– Вы хотите сказать, что Россия в ближайшей перспективе исчезнет с политической карты мира?
– Думаю, что исчезнет.
– Иначе говоря, на просторах Евразии столкнутся новые силы. Вы могли бы их назвать?
– Это будут самые разнообразные силы. Россия – понятие двусмысленное. Когда вы произносите слово "Россия", что вы имеете в виду – территорию или русский народ?
– Людей, которые ощущают себя русскими.
– Если вы говорите о русском народе, то, в соответствии с планами, которые реализуются, этот народ обречен на деградацию. Что касается территории России, то она представляет собой весьма соблазнительный кусок для самых различных сил, участвующих в современном мировом процессе. Я думаю, что и в настоящий момент за Россию идет борьба между Востоком и Западом. Под "Востоком" я имею в виду, прежде всего, Китай.
– Значит, по-вашему, существуют силы, которые инициировали развал России. Вы могли бы их назвать?
– План по развалу России возник в момент создания Советского Союза. Вся советская история была историей борьбы Запада против СССР. Для меня СССР – синоним слова "Россия". Советская система – естественный продукт развития русского народа. Поэтому план развала СССР имел и имеет целью уничтожение русского народа…
– Человек жив, пока не поверил в безысходность своей судьбы. Вам не кажется, что ваша концепция не оставляет никакой оптимистической перспективы для нового поколения людей, живущих на территории бывшего СССР?
– Первое. Вы употребили термин "человек". Не объясните ли мне, что это такое? Для меня "человек" – это абстракция. Нет такого явления – "человек". Есть – русские, украинцы, грузины, узбеки, таджики…
Второе. Для того, чтобы выжить, прежде всего, необходимо отдавать себе стопроцентный отчет в том, что уже произошло, что сейчас происходит, что будет происходить. Нужна ясность сознания, а не пустая болтовня о том, что "выстоим", "выживем", "удвоим ВВП".
Мне 81 год. Вся советская история – это моя биография. Я вспоминаю начало войны, окружение. Немцев тогда было в десятки раз больше, чем нас. В отличие от нас, они были сыты, обуты, лучше вооружены. Многим из моих сослуживцев казалось, что мы обречены на смерть. И это была безусловная правда. Но вот вопрос: как реагировать на эту правду? Одни из нас решили: "Мы все умрем". И пошли сдаваться в плен. И погибли. Другие подумали: "Мы обречены, поэтому дорого продадим свою жизнь". И действительно, две трети из числа последних были убиты. Но оставшиеся стали победителями.
Много лет спустя, в Германии, я встречал бывших генералов вермахта, которые прошли через окружение. Один из них потом писал мне, что только в окружении понял, что Германия обязательно проиграет войну. Потому что главное – не хлеб и масло, не "шмайсер" и "тигр". Главное – способность сопротивляться и воевать, воевать, умирая.
Моя позиция рассчитана на людей умных, мужественных, морально стойких, людей, способных к смертельной борьбе.
Найдутся такие люди в России – Россия выживет и окрепнет. Не найдутся – Россия исчезнет, совсем исчезнет – нас вытрут из анналов истории. Да так, что от России не останется и следа…
Все-таки, как видите, философ чуть-чуть оставил надежду. Говоря о смертельной борьбе он, конечно, имел в виду не поле боя в буквальном смысле: не автоматы-пулеметы, не пушки-ракеты. И не топоры. Бой уже идет вовсю – безо всяких внешних признаков боя. Будем умными, мужественными, морально стойкими – победим. Как сказано – в смертельной борьбе.
Несколько слов об Александре Зиновьеве. Философ прожил долгую жизнь и умер в 2006 году. (Интервью "Православной газете", видимо, одно из последних его интервью). В свое время выслан на Запад, где тоже оказался, скажем так, не совсем ко двору. Вернулся в Россию, был профессором МГУ. Выдвигался в органы власти, но… не был даже зарегистрирован. Формальная причина – одна, фактически – другая: власти не могли допустить, чтобы его услышали… Хотя ведь уже точно известно: согласно действующим политическим технологиям, "неправильный", "ненужный" кандидат не сможет набрать даже 1 (один) процент голосов.
В заключение: имея в виду "перестройку", Александр Зиновьев говорил : если бы знал, что всё так обернется – ни строчки бы не написал против советской власти!..
…Россия исчезнет… деградация…
Станем маленькими, хиленькими, деградируем, да исчезнем? Возможно, дело пойдет не так: станем длинными, крепкими да здоровыми, вполне культурными и образованными – а Россия с карты мира исчезнет…
Есть в городе Санкт-Петербурге один очень интересный вуз, университет (сейчас ведь сплошь университеты да академии). Часто упоминаемый, в газетах целыми страницами описываемый. А уж ректор его – суперстар! В академической среде к нему отношение разное, о чем тоже упоминается, но для широкой публики он подается как образец всяческой культуры, светоч прогресса и демократии.
Вполне возможно, так оно и есть!
В университете учебный процесс исключительно налажен, туда собраны лучшие кадры, преподаватели, а его выпускники чрезвычайно востребованы. Подчеркивается: они не только обладают знаниями, культурой, но и ответственны, исполнительны.
Ректор – он и доктор наук, и профессор, и книги пишет, и статьи – в газетах выступает, общественные язвы бичует. Резко пикируется и с журналистами – и я считаю, прав он.
Всё так…
Только университет, судя по всему – всем платным платный. На чем и держится, видимо, его благополучие – и суперстарство тоже. Причем, несмотря на платность – требования очень жесткие, и по части культуры тоже: за сквернословие, мат – сразу вон из университета!
Такой принцип.
Однако, попался же мне на глаза как-то один репортаж, по телевизору – о ночной жизни Петербурга. Точнее – о проституции, на Невском проспекте, в той его части, где порхают "ночные бабочки". Так вот, четко сказано: среди "бабочек" большая часть – студентки того самого университета…
Правда, репортаж прошел уже несколько лет назад, и как там сейчас, на Невском, где "ночные бабочки" – мне неизвестно. СМИ на сегодня эту тему напрочь забросили – видимо, надоела "клубничка", лакомятся чем-то другим.
Насчет Невского – факт, согласитесь, симптоматичный. Студенткам не хватало папиных-маминых денег, ну и… Сокурсники тех студенток, конечно, знали, откуда растут ноги… ноги финансового благополучия сокурсниц, и с чего вдруг пухнут… их кошельки, а потом худеют – у кассы, где надо платить за учебу. (Однако, возможно, кто-то подрабатывал на Невском "просто так". Деньги всегда нужны…).
Знал ли ректор? А неважно, знал или не знал. Он создал такой университет, со всеми его принципами – и "побочными эффектами". (Кстати, смех и грех: название университета как бы предполагает полную бесплатность – и даже благотворительность. Поменять бы название, да уже и нельзя – бренд!).
Пройдя всестороннюю жесткую обкатку – какими они выйдут в дальнейшую жизнь, студенты университета? Думаю, благополучными. Формально благополучными… Если наступит такое время, когда начнут спускать российский триколор, и водружать на его место какой-нибудь международный, или там "общечеловеческий" символ (да под великий шум о демократии, разумеется), вряд ли у них шелохнется что-нибудь в груди. Ругаться не станут. Они на других принципах воспитаны.
Да и всяческих благ им под это дело наверняка прибавят.
И принцип соблюден…
Неразличение людьми черного и белого. Результат – Николай Сванидзе.
Много лет назад, в пик популярности этого журналиста, не успел я вовремя выключить телевизор, где мелькнул Сванидзе, и все мои гости, пришедшие ко мне домой на праздник, развернули к телевизору стулья, и сидели, смотрели-слушали, словно в кино или театре.
Ни вина, ни закусок – ничего не надо. Сванидзе надо!
Ну, не скандалить же. Отсидел и я. Хотя ведь достаточно с минуту без звука посмотреть – и можно выключать. Но ведь не убедишь никого!
Потом Сванидзе надолго исчез, однако я следил за ним.
Смотрю – информация в газете : "Вчера численность членов Общественной палаты увеличилась еще на 42 человека – ими стали представители от общероссийских общественных организаций. В результате голосования консультативный орган пополнился такими известными личностями, как журналист Николай Сванидзе…".
Да, спору нет, личность известная. Есть там и другие столь же фантасмагорические персоны, но Сванидзе, конечно, запредельнее всех. Просто пахнуло, тяжко, смрадно – 1991-м, 93-м годом, Союзом правых сил, ельцинизмом.
Сванидзе, .........................у Ельцина! – прочитал я однажды, в конце 90-х, в вагоне электрички, едущей из Петербурга в Зеленогорск. Прямо в вагоне, выше кресел, крупно, масляной краской. Тысячи людей видели, усмехались…
Вот оно, реальное голосование!
Потом – шок: Сванидзе – и Общественная палата… Я написал: если Общественная палата при появлении Сванидзе встанет – и выйдет, тогда – это Общественная палата.
А тут переключаю как-то телевизионные каналы – опять Сванидзе. Я задержался на минуту. Разоблачает злодеяния "пламенного большевика" Петерса… Вы понимаете какими нервами порой даются эти заметки, поэтому я держу себя в руках. Но тут мне стало тошно всерьез: Сванидзе – и такая тема! Ведь для укрепления "демократии" (новый "Великий Октябрь", который уносил по миллиону – полмиллиона человек в год) он сделал даже больше, чем те, кто находился "у руля" власти!
