7 интервью о научной журналистике
– Так все-таки есть ли спрос на эту профессию?
– Ну я не знаю. У меня был прекрасный отдел в «Комсомольской правде», один из лучших в научной журналистике. Там работали такие блестящие журналисты, как Голованов, Биленкин, Боднарук, Репин. У меня был один из самых мощных отделов в газете «Правда». Чтобы было понятно про отношения журналистики и науки: однажды на редколлегии зашел разговор о том, что не совсем понятный состав сотрудников в отделе науки. И я выступил: «Так, дорогие друзья. У нас во главе редакции стоит академик, у нас работает 52 доктора и кандидата наук. Остепенённых нет только в отделе науки, и пока я редактор, их там не будет». И их действительно там не было, но у меня работали писатели. Здесь должен быть очень четкий выбор, но я горжусь, что я ни в ком ни разу не ошибся. Правда, был единственный человек, которого я взял по блату.
В газете «Правда» было вакантное место и мне принесли список людей, которых можно было взять. Вдруг я вижу фамилию Гоголь. Я говорю: «Что, Николай Васильевич?» Да! И у меня работал Николай Васильевич Гоголь.
Надо понимать одну вещь, что научная журналистика – это журналистика будущего, я в этом глубоко убежден.
– А каковы карьерные возможности у научного журналиста?
– А что Вы понимаете под карьерой? Творческий или служебный аспект? Перед вами научный журналист, который начинал с сотрудника «Комсомольской правды» и закончил заместителем главного редактора. В газете «Правда» начинал с обозревателя, а закончил заместителем главного редактора. То есть, с точки зрения карьеры здесь нет проблем. С творческой точки зрения: государственные премии. Все существующие журналистские премии в Советском союзе и в России я получил, некоторые дважды. Очень была смешная история: 30 апреля обсуждается премия Союза журналистов СССР, а 29 апреля я впервые печатаю в «Комсомольской правде» полосу о мирных ядерных взрывах и на следующий день узнаю, что стал лауреатом этой премии. Но меня никогда это не интересовало, хоть и облегчало жизнь, особенно в «Правде» и «Комсомолке». Меня считали не серьезным из-за этого и иногда этим пользовались, когда возникали конфликтные ситуации. Вот был материал о Байкале. А в 1966 году было постановление, что о Байкале писать нельзя. Мне говорят: «Запомни, партийные документы не стареют. Завтра на секретариат ЦК». Ну я приезжаю, думаю, что получу очередной выговор. Идет большое совещание по судьбе Байкала, а я сижу так тихо. Создается правительственная комиссия по Байкалу и в конце Лигачев говорит, чтобы меня включили в эту комиссию. Это было блаженство, потому что мы летали на Байкал, мы буквально облазили все прибрежные зоны Байкала.
Еще в журналистике есть одна вещь: нельзя давать вытирать о себя ноги. Если один раз уступишь – все. Я очень любил иногда «поизмываться» над молодыми сотрудниками в меру своего воспитания. Понимаешь, например, что материал написан ради одного абзаца. Я беру, значит, и снимаю этот абзац. Проходит некоторое время, автор соглашается. Я его вызываю и говорю: «Что ж ты делаешь? Надо такие вещи отстаивать категорически». Что значит карьера? Это понятие смешное. Вот была газета «Правда», в которой были очень талантливые люди, лучшие люди в журналистике. Когда пошли события 1991 года, все замкнулись на прошлом. Журналист должен смотреть в будущее, все изменится и изменится совершенно не так, как мы думаем. Выдающийся физик, академик Марков опросил сто ученых: «Что будет через 20 лет с ядерной физикой?» Через двадцать лет он посмотрел эти записи. Оказалось, только один был прав. Это физик из Китая, который сказал: «Я точно знаю, что будет не так, как мы все думаем». Надо понимать одну вещь, что научная журналистика – это журналистика будущего, я в этом глубоко убежден.
– Главный источник информации для журналиста – ученый. Но общаться с учеными бывает сложно. В чем особенности общения с учеными, как завоевать у них доверие и получить нужную тебе информацию?
– Ну я уже сказал, что общаться с учеными очень легко. Если они тебе доверяют. У меня никогда не было проблем общения с учеными. Не было ни одного случая, чтобы мне кто-то отказал в интервью или беседе. Секрет прост: искренность – раз, подготовка – два. Нельзя с нахрапу бежать к ученому. Ученые – нормальные люди. Если ученый заинтересован, чтобы писали о нем, то это плохой ученый. Он, как правило, заинтересован в популяризации науки и каких-то своих идей. И ты должен с этим к нему приходить.
Не в поисках скандалов. Очень часто ученые пытаются использовать журналистов. Но и это плохие ученые. Есть какие-то стереотипы, которые легко преодолеваются. Я, например, был первым журналистом, который публиковал в нашей печати беседы с иностранными учеными. В частности, это был француз Шампанья, то же самое было с американцами. Вы не найдете ни одной строки, где я осуждал или критически относился к американцам, потому что я считал, что достижения американцев – такие же, как и наши. Вот недавно я подарил музею космонавтики два уникальных экземпляра: один из них – книга Гагарина «Дорога в космос». Книжка уникальная, единственная в мире. Американцы в свое время пытались ее у меня вытащить. Второе – у меня было два автографа Нейла Армстронга, который не давал автографы, но мне он подписал две свои фотографии, которые я отдал в музей космонавтики (куда я приглашаю сходить, потому что каждый уважающий себя, интеллигентный человек должен там побывать). Даже если власть захватят динозавры, все равно все будут помнить, что был Гагарин, что был первый спутник, что мы это начинали. Без музея космонавтики сложно представить страну, в которой мы живем.
– А какие две главные вещи, которые нужно в жизни знать?
– Первое – мир бесконечен. Второе – страшно интересно жить.
– Напоследок, могли бы Вы дать какие-то советы начинающим научным журналистам?
– Надо учиться и помнить одну вещь, что этот мир стоит на трех китах. Первый кит – любовь. Второй – душа. Третий – знание.
Виола Егикова
Виола Егикова – руководитель отдела науки газеты «Московская правда», научный обозреватель. Президент Российской ассоциации научных журналистов, вице-президент Европейского союза ассоциаций научных журналистов (EUSJA), специальный представитель EUSJA – организатор стажировок научных журналистов, координатор Программного комитета Всероссийского Фестиваля науки, представитель России в Европейской ассоциации популяризаторов науки (EUSEA).
Награждена Медалью Правительства Москвы, лауреат журналистской премии Правительства Москвы, лауреат Конкурса МГУ имени М. В. Ломоносова за лучшие научно-популярные статьи к 250-летию Московского университета.
– Расскажите, пожалуйста, как Вы пришли в научную журналистику.
– Это получилось, наверное, естественно: во-первых, я хотела работать в журналистике, а во-вторых, меня всегда интересовала наука. Кроме того, я пришла в профессию в середине 1970-х, в те годы писать о науке было в какой-то степени убежищем для человека, которому не хотелось уходить в идеологию, которая, так или иначе, довлела над СМИ.
Сегодня далеко не все могут представить, какое это было трудное время для журналистики. В наши дни у журналиста есть немало возможностей говорить с разных позиций и о политике, и об экономике, и о повседневной жизни. Сегодня при всех сложностях нашей жизни такая возможность у журналиста есть. А вот в середине 1970-х этого не было однозначно. Тогда не существовало еще электронных средств массовой информации, не было Интернета, количество издаваемых газет теле- и радиопередач оставалось ограниченным. В тех условиях журналисту, который хотел бы сохранять свои жизненные позиции и установки, было непросто. Для меня это были весьма серьезные мотивы для выбора научной журналистики.
Ну а чтобы остаться в ней, дополнительной мотивации не потребовалось. Стоит повстречаться с учеными, поговорить с ними, побывать в лабораториях, и ты понимаешь: это твоя область, это твой мир.
– А Вам довелось заниматься какой-нибудь другой журналистикой, не научной?
– Да. Начнем с того, что когда говорят о научной журналистике или любой другой сфере журналистики, в основе всегда лежит журналистика. Об этом сегодня часто забывают: в первую очередь надо быть журналистом, а уже потом ты выбираешь ту или иную специализацию. Иногда эти границы раздвигаются. В начале 1990-х, когда одна страна исчезла, появилась другая, происходило много сложных процессов, связанных с этими кардинальными переменами. Мне было тогда очень интересно заниматься политической журналистикой, я много писала в те годы о политике, была в пуле президента Бориса Ельцина, работала одно время еще и парламентским корреспондентом. Но всю эту работу постоянно совмещала со статьями о науке, потому что для меня оставить науку было уже невозможно.
Человеку всегда интересно узнавать что-то новое, узнавать, как существует и развивается этот мир. Научный журналист помогает это познать, он помогает ученому об этом рассказать, а самое главное, что есть в научной журналистике и что отличает ее от других областей журналистики, научная журналистика очень тесно связана с поиском смыслов.
– А какие основные различия между научной журналистикой и другими ее тематическими видами?
– Считается, что научная журналистика сложна. Это так. Но я бы не стала умалять трудности своих коллег, работающих в области спортивной журналистики, например: далеко не каждый журналист, пусть даже он и любит спорт, может стать хорошим спортивным журналистом. Да взять любую специализацию в журналистике: если заниматься делом всерьез и по-настоящему, это сложно.
Научную журналистику иногда путают с научной коммуникацией. Но это совершенно разные области деятельности! Коммуникатор представляет обычно какую-то научную корпорацию или бизнес-компанию. Журналист же работает на общество. Сложность научной журналистики заключается в том, что мало знать свой предмет. Научному журналисту приходится в какой-то степени работать «переводчиком»: надо уметь перевести с языка научного на язык обычного человека. О сложных вещах надо уметь говорить просто, но не упрощать, а сделать так, чтобы тема была понятна и интересна читателю, слушателю, терезрителю. Твоя задача – вникнуть и понять самому, а потом рассказать об этом так, чтобы было доступно для восприятия. Но ничего не получится, если ученому с тобой будет неинтересно разговаривать. Если ты к нему приходишь и ничего не знаешь ни о нем, ни о том, чем он занимается, никакого разговора не получается. Нужно подготовиться! Конечно, журналист обязан готовиться перед встречей во всех случаях, но, может быть, в научной журналистике это требует гораздо больше усилий.
И есть очень важная составляющая этой профессии. Как бы тебе ни казалось, что ты понял, о чем идет речь, как бы тебе ни представлялось, что интересно рассказываешь, надо обязательно показать текст ученому. Потому что можно неправильно что-то понять, допустить ошибку, и тогда весь труд, проведенная беседа из-за какого-то неточно сказанного слова или неверно сформулированного понятия пойдет насмарку. И вряд ли ученый захочет еще раз встретиться с тобой. Другое дело, что ученый может и «засушить» твой текст, сделать его неудобоваримым для читателя. Что ж, значит, надо привести аргументы, чтобы убедить ученого, и это – тоже трудности нашей профессии. Но убеждалась не раз: если ты находишь правильные слова, рассказывая о науке, ученый всегда одобрит твой текст.
Главное в науке – это неустанно задавать вопросы, искать на них ответы и снова задавать вопросы. Потому что, чем ты больше находишь ответов, тем больше возникает вопросов. Научная журналистика помогает этому – приучает читателя, слушателя, телезрителя к поиску ответов на вечные вопросы, которыми задается человек.
– А как Вы считаете, нужна ли сегодня научная журналистика и вообще, кому она нужна?