Евгений Викторович Донтфа
Что мне сказать тебе, Мария-Анна
Рози отвернулась и пробормотала, указывая внутрь дубовой бадьи:
– Прошу вас, мой господин.
Он, опираясь о бортик, хрустя коленями, с трудом перелез и медленно уселся на дно. Рози принялась поливать мужчину горячей водой и увидев как засияло его худое, безобразно заросшее, покрытое мелкими морщинами и какими-то красными пятнами лицо, она тоже улыбнулась. Это было очень приятно подарить человеку счастье.
Наполнив бадью, девушка оставила своего подопечного блаженствовать и отмокать, а сама вернулась к очагу, поддерживать огонь и продолжать греть воду, которая явно понадобится еще. Но сама она никак не могла перестать думать о том моменте когда он улыбнулся ей, о его ярких зеленых глазах, в которых светилось что-то такое звенящее, пронзительное и в тоже время ласковое, теплое, родное… она старалась подобрать слово, но не находила. Любовь? Возможно. Но только конечно не та что связана с вожделением, страстью, похотью, а какая-то общечеловеческая, глубинная, всеохватная, для которой не важны пол, возраст, сословие, ей достаточно того что я человек и ты человек и мы не желаем друг другу никакого зла и мы счастливы в этом моменте, потому что мы не одиноки, потому что мы вместе, потому что мы есть друг у друга.
И когда пришло время непосредственно для мытья, Рози терла и скребла его тело с невероятной заботой и осторожностью, очень отчетливо понимая как любое её неловкое движение причиняет ему боль со всеми его синяками, нарывами, коростами и опухшими суставами. И она испытывала радость от осознания того что приносит облегчение и оздоровление этому человеку. Он сидел закрыв глаза и полностью отдавшись её воли. И она, уже совершенно позабыв о королевских наказах, спокойно разглядывала его лицо, заставляла поднять руку, вытянуть ногу, наклонить голову. Во всём этом процессе было что-то очень интимное, сближающее, но она не чувствовала никакого привычного щекочущего волнения от того что рядом с ней мужчина, да к тому же совершенно нагой. И несмотря на то что он был намного-намного старше её, ей казалось что она словно мать, которая возится со своим малым ребенком. Кстати вопрос о возрасте оставался открытым. Поначалу она решила что ему под шестьдесят, потом когда из под грязи, колтунов и свалявшихся косм стали проступать человеческие черты, она подумала что наверно около пятидесяти, затем же, когда она отстригла его отвратительную бороду и значительную часть шевелюры и начала брить, она спустилась до сорока с небольшим. С бритвой она обращалась предельно аккуратно, очень боясь порезать его. И боялась не того что её могут за это наказать, а того что она причинит ему очередные страдания, которых он и так как видно перенес немало. До этого Рози собственно никогда не брила мужчин и честно в том ему призналась, предлагая что может быть ему лучше самому. Но он, не открывая глаз, сказал с улыбкой, что полностью ей доверяет, а сам он своими больными руками так изрежет себя, что придётся звать лекаря.
Когда она закончила и умыла его лицо, она глядела на мужчину почти с удивлением. Он совершенно преобразился, высоколобый, с правильными чертами, с прямым носом, тонкими губами, большими глазами. И она честно призналась себе что он ей чрезвычайно симпатичен. Но дело было не только во внешности, она чувствовала что-то странное по отношению к нему, это особенно проявилось когда она брила его. Словно он ей родной, словно он её муж, словно он принадлежит ей. Она водила лезвием по его шеи и испытывала острое ощущение того что он полностью в её власти, да потом может быть что угодно, какие угодно последствия, но сейчас он совершенно беззащитен перед ней. И он полностью ей доверяет. Это как-то непривычно и приятно волновало девушку и заставляло биться её сердце сильно и быстро. В данную минуту она обладала им.
Но эта семейная идиллия была прервана неожиданным приходом Шона Десалье. Он бесцеремонно вошел в купальню, приблизился к бадье и холодно оглядел лежавшего в ней человека.
– Выйди, – бросил он Рози, даже не взглянув на неё.
Девушка уже отлично знала кто этот высокий широкоплечий молодой мужчина с огромным орденом на груди. Верховный командор, славный герой Азанкура, отважнейший из воинов и при этом еще и прекрасный как греческий полубог. Уж у него-то точно никогда не опухали суставы и не гноились нарывы на коже и ему была не нужна ничья на свете жалость и сострадание.
Моментально оробев и затрепетав, Рози присела в полуреверансе и спешно вышла.
Граф жадно вглядывался в гладко выбритое лицо Гуго Либера, силясь кого-то узнать в нём или что-то открыть для себя. Но никого не узнал и ничего не открыл. Слегка раздосадованный, он сказал:
– Извольте встать сударь, перед вами Верховный командор этой страны!
Гуго немного помедлил, но затем, с плеском и журчанием стекающей воды, кое-как поднялся и выпрямился. Совершенно голый, мокрый, жалкий, он стоял перед молодым человеком. И тот, хоть далеко и не столь впечатлительный как Рози Райт, всё же несколько поежился при виде тощего, костлявого, изможденного, истерзанного, покрытого уродливыми мелкими шрамами тела бывшего узника Сент-Горта. Взгляд графа на миг задержался на чудовищном рубце над правым коленом.
– Вы выглядите хуже мертвеца, – прокомментировал он.
– Ничего страшного, Ваше Сиятельство, – с усмешкой ответил Гуго. – Истинное всегда в цене.
Впрочем, чужие страдания не могли сильно взволновать Шона и он, посмотрев Гуго в глаза, спросил:
– Кто вы такой, сударь?
Гуго молчал, рассматривая стоявшего перед ним воина словно бы с любопытством.
– Я задал вопрос, сударь, и я не привык не получать ответа.
– Я не понимаю о чем вы спрашиваете, ваше сиятельство. Вы же прекрасно знаете кто я такой. Я узник из тюрьмы Сент-Горт, которого вы недавно освободили.
– Как ваше имя?
– Моё имя Гуго.
– Я спрашиваю как ваше настоящее имя?!
– Но это моё настоящее имя. Меня действительно зовут Гуго Либер и я не понимаю почему вы не верите мне, Ваше Сиятельство.
Молодой человек нервно сжал и разжал кулак.
– Вы… вы дворянин?
– О, ну что вы, Ваше Сиятельство, какой я дворянин. Я рыбак.
– Рыбак?! – Командор выглядел ошеломленным. – Откуда вы родом?
– Из Бретонии. Из местечка Лезенвиль. Знаете, говорят это у нас сочинили эту песню: "Господи, море Твоё так велико, а лодка моя так мала". Я очень люблю её.
Граф сделал шаг вперед, он будто бы стал спокойнее.
– Вы всё лжете, сударь.
– Нет, – покачал головой Гуго. – Не всё. Мне действительно нравится эта песня.
Шон Денсалье усмехнулся.
– Вы издеваетесь надо мной. Надеетесь, что королева защитит вас? Зачем она вас освободила?
– Это вам лучше узнать у неё, – холодно ответил Гуго.
Граф побледнел.
– Не смейте говорить со мной в подобном тоне! – Но затем он сделал усилие над собой и вроде бы снова успокоился. – Откуда вы знаете испанский?
Гуго улыбнулся.
– Так значит эта милая белокурая девушка доносит вам обо всём что происходит у королевы. Видимо она влюблена в вас.
Командор нахмурился. Он совсем не хотел подставлять под удар Луизу, а теперь этот Гуго может вполне наговорить королеве такого, что Первой фрейлине придётся не сладко. Хотя в глубине души командор не столько переживал за девушку, сколько тревожился что может лишиться ценного соглядатая при королеве.
– Она лишь вскользь упомянула об этом, – отмахнулся граф. – Так откуда?
Гуго пожал плечами.
– Я однажды был на войне и в битве при Бавии испанцы взяли меня в плен. И в плену мне предоставилась возможность заговорить на их языке.
– Рыбак из Бретонии участвовал в войне Священной лиги?
– А что в этом такого? Наш барон решил что ему в войске не помешают рыбаки и охотники и на всякий случай прихватил нас с собой. Нас и не спрашивали.
– Ну а почему вы закрываете лицо?
– Говорят я очень похож на одного знатнейшего испанского гранда. И дабы не возникло слухов что он сидит у нас в Сент-Горте, мне велели носить на голове мешок. По крайней мере так мне объяснили.
Граф покачал головой.
– Не верю ни одному вашему слову. – Он сделал еще один шаг вперед, приближаясь к бадье. – Сейчас я вам плюну в лицо. И если вы действительно простой бретонский рыбак, вы молча утретесь и забудете об этом. А если вы кто-то другой, кто-то кому знакомо понятие чести и в ком есть хоть капля благородной крови, то вы не сможете не ответить мне. Ведь правда? И потребуете удовлетворения.
– Как вам будет угодно, Ваше Сиятельство.
– Что здесь происходит?!! – Раздался звенящий женский голос за спиной графа.
Случилось так что Мария-Анна в сопровождении верного Ольмерика шла по дому и увидела стоявшую в коридоре Рози Райт. Спросив её закончила ли она мытьё доверенного ей человека, королева услышала в ответ что нет, пришел Его Сиятельство граф Денсалье и велел выйти вон.
Командор резко обернулся и увидел бледную от ярости Марию-Анну и за её спиной могучую фигуру лейтенанта протикторов. Где-то там еще мелькали рыжеватые волосы Рози.
– Я что не ясно дала понять, что к этому человеку нельзя приближаться?! Тем более когда он без повязки. И тем более заговаривать с ним! Клянусь Богом, граф, я начинаю терять терпение. Вы либо совершенно не уважаете моё слово, либо удручающе глупы. И я очень надеюсь что не первое, ибо в таком случае вы оскорбляете меня. Но если ваших умственных способностей хватает только на то чтобы лазать по стенам Азанкура и тыкать мечом в ландскнехтов, то выходит я совершила большую ошибку сделав вас Верховным командором. А меня ведь предупреждали что вы скорей всего полный болван. Но я не верила.
Шон Денсалье весь залился краской, его могучие ладони сжались в кулаки, а губы побелели.
– Ваше Величество…
– Пойдите вон! – Королева развернулась к Ольмерику. – Лейтенант, приказываю, пусть один из протикторов неотлучно охраняет этого человека. – Она махнула рукой в сторону голого мокрого Гуго Либера, который всё также стоял в бадье. – И чтобы никто, слышите никто не приближался к нему.
– Ваше Величество, – снова начал Шон.
– Я сказала пойдите вон, граф! – Почти крикнула королева. – Или вы не можете понять и этого приказа?!
Верховный командор, весь вне себя, вылетел из купальни, едва не сбив с ног Рози Райт.
Королева чуть успокоилась. Она снова посмотрела на Ольмерика.
– К этому человеку не может приближаться никто, – повторила она уже более спокойно, – кроме меня. – Её взгляд скользнул по служанке. – Или того кому я позволю к нему приблизиться. Например она. Вам ясно?
– Да, моя госпожа. Я прикажу Родвингу, он будет охранять этого человека даже ценой своей жизни.
Мария-Анна с благодарностью поглядела на лейтенанта.
– Приятно что я могу хоть на кого-то положиться.
Она посмотрела на Рози и сухо сказала:
– Продолжайте. И если тут появится еще кто-то кроме меня или Родвинга кричи на весь дом, поняла?
– Слушаюсь, Ваше Величество.
Гуго и Рози снова остались одни.
Закончив с завершающим омовением в розовых и лавандных водах, насухо вытеревшись и облачившись в новые чистые одежды, Гуго подошел к служанке и взял её правую руку. Девушка застыла, растерянно взирая на него. Он прижал её ладонь к своей груди, с доброй улыбкой вглядываясь в её чистые карие глаза под детскими вздернутыми домиком бровями.
– Вы желаете чего-то еще, мой господин? – Спросила Рози и опустила глаза.
– Нет-нет, я просто хотел сказать что очень благодарен тебе, Рози. Честное слово, ты первый человек, который был добр ко мне за последние много-много лет.
– Много-много лет, – удивленно повторила она и, осмелев, с любопытством спросила: – Скажите, мой господин, вы рыцарь, который был в плену у мавров?
Он усмехнулся.
– Ну не совсем рыцарь и не совсем у мавров, но да, я очень долго был в плену.
– А в плен вы попали из-за женщины? – С еще более острым любопытством спросила девушка, припоминая историю Мальтазиана.
– Да, – сказал он, перестав улыбаться.
– И королева выкупила вас из плена?
Он поглядел куда-то в сторону.
– Она освободила меня, но заплатил я за это кажется сам. – И чтобы сменить тему он спросил: – Скажи, Рози, сколько ты получаешь за свою работу в этом доме?
Девушка смутилась.
– Зачем вам это?
Он поднес её ладонь к своим губам и нежно поцеловал. Рози покраснела.
– Зачем вы делаете это?
– Сколько? – Настойчиво повторил он.
– Три ливра в месяц.
– Ты живешь на три ливра в месяц? – Удивился он.
Она пожала плечами.
– Два я отдаю родителям, так что мне остается один. Но господин Готье очень добр к нам, он дает нам кров, пропитание и эту одежду, мы ни в чем не нуждаемся. – Она отвела глаза в сторону. Говорить о том как ты беден ей, как и любому, было неприятно. – Да к тому же у меня есть старший брат, который очень искусен в ремесле плетения из лозы, коим он вполне хорошо зарабатывает. Он тоже нам помогает.
– У тебя есть муж, дети?
Она отрицательно покачала головой.
– Как же так вышло что у такой красивой женщины нет мужа?
Она посмотрела на него, на этот раз почти с вызовом.
– Потому что я тоже выбираю.
Он улыбнулся.
– А ты бы выбрала такого как я?
Она вырвала свою ладонь из его рук и отошла назад.
– Зачем вы это спрашиваете? Хотите посмеяться надо мной?
– Нет, Рози, нет. А если и посмеяться то только над собой. Просто мне стало любопытно может ли такая старая развалина как я вызывать еще хоть какой-то интерес у таких молодых красавиц как ты.
Она посмотрела на него с неодобрением и сухо проговорила:
– Вы не старый и не развалина. Вы просто много страдали. – Затем она опустила глаза и официально спросила: – Я могу быть свободна, мой господин?
– Как пожелаешь. И я тебе не господин. Спасибо тебе еще раз за твою доброту. И прощай. Надеюсь ты найдешь своё счастье.
Он развернулся и вышел.
А Рози приблизилась к очагу и еще долго смотрела на затухающий огонь, пытаясь разобраться в своих чувствах.
14.
Мария-Анна вошла в кабинет и увидела что чистый, свежий, помолодевший Гуго лежит на кушетке и читает книгу.
– Уже опять уткнулся в книги? – Спросила она с каким-то неясным недовольством.
Гуго отложил книгу и поднялся.
– Мари, я могу попросить тебя об одном одолжении?
Она бросила на него резкий взгляд. Ей вновь пришло на ум что надо бы запретить ему так к ней обращаться, но она вдруг поняла что ей нравится это, нравится что на свете еще остался человек, который может называть её столь просто и фамильярно, так по родному, по-домашнему. И она спокойно ответила:
– Ну наверно можешь, учитывая положение вещей.
– Ты не могла бы выдать Рози, той служанке, что помогала мне в купальне, тысячу ливров?
Серые глаза Марии-Анны округлились, а брови взлетели вверх.
– Что?!!
– Тысячу ливров, – повторил он, пристально глядя на неё.
– С какой стати? – Королева усмехнулась: – Она доставила тебе столь незабываемое наслаждение?
– Она была очень добра ко мне.
– Она служанка и должна быть обходительна по отношению к своему господину. За это не платят тысячу ливров.
– Я ей не господин. Я просто хочу отблагодарить хорошего человека.
Она приблизилась к нему, вглядываясь в его зеленые глаза, которые, очистившись от пелены и налета, теперь были такими же яркими и умными как и тогда, в молодости. Сердце Марии-Анны кольнула тоска по тому счастливому времени.
– Ты никогда не умел распоряжаться деньгами, – тихо сказала она. – Как же так вышло что ты прочитал столько книг и не стал ни капли мудрее?
– А мне иногда кажется что стал, – ответил он. – Ты говорила что отпустишь меня в Новый Свет с определенной суммой денег. Надеюсь она предполагала быть не меньше чем одна тысяча ливров?
Мария-Анна пожала плечами.
– Не знаю, может быть. Теперь ты хочешь всю её отдать какой-то девице?
– Мне не привыкать отдавать всё каким-то девицам, – усмехнулся он.
– Глупость мужчин может соперничать только с их самомнением, – нравоучительно произнесла королева.
– Но ни что не может соперничать с твоей красотой, – ответил он.
Мария-Анна с насмешливым удивлением воззрилась на него.
– Это что, лесть ради тысячи ливров?
Он отрицательно покачала головой.
– Не думаю. Мне кажется это всё тоже восхищение тобой что и пятнадцать с лишним лет назад, когда я впервые увидел тебя. Так странно что это не проходит. Особенно после Сент-Горта.
Мария-Анна отступила назад. Она переживала некое смятение чувств. Она не смела даже предполагать такое, даже допускать хоть малейшую возможность этого, но дерзкий голосок в глубине души упрямо нашептывал что это все-таки очень возможно, ведь она же столь необыкновенная женщина. Что если он всё ещё влюблен в неё? Рассуждать об этом всерьез ей казалось смехотворным, после всего что она сделала с ним, он может испытывать только ненависть, ненависть вперемешку с презрением, это очевидно. Но упрямый голосок не унимался, что если она прекрасна настолько, что может творить с мужчиной всё что ей угодно и он всё равно будет любить её?
– Хорошо, я подумаю, что можно сделать, – сказала она и направилась к выходу. – Не забудь надевать повязку на лицо.
15.
На следующее утро в комнату слуг снова явился протиктор и объявил что королева желает видеть служанку Рози Райт. Девушка всерьез перепугалась. На ватных ногах она плелась за протиктором, со страхом думая что могло случиться.
Королева, уже полностью готовая к отъезду, в дорожном плаще и в шляпе с плюмажем, стояла у окна.
– Подойди ко мне, – велела она.
Рози приблизилась и замерла, опустив глаза.
– Смотри на меня, – потребовала королева.
Она долго всматривалась в карие глаза служанки, пытаясь понять мог ли Гуго Либер, почувствовать к ней нечто большее чем благодарность. Мария-Анна говорила себе что на самом деле ей это абсолютно безразлично и всё же не могла совсем выкинуть это из головы.
– Ты замужем? – Спросила Мария-Анна.
– Нет, Ваше Величество.
– Сколько тебе лет?
– Двадцать шесть, Ваше Величество.
– И ты не замужем? С тобой что-то не так?
Рози не выдержала и опустила глаза.
– Я… я не знаю, Ваше Величество.
– Смотри на меня, – повторила Мария-Анна.
Рози подчинилась, но ей было тяжело глядеть в эти глаза. Королева ничего не говорила, а просто пристально рассматривала её. И от этого Рози становилось совсем уж не по себе.
– Я в чем-то виновата, Ваше Величество? – Тихо спросила она.
Королева протянула ей тугой кожаный кошелек.
– Возьми, – приказала она.
Рози неуверенно взяла.
– Что это, Ваше Величество?
– Это двести ливров. Один наш общий знакомый сказал что ты заслужила их.
Рози обомлела. Она с изумлением и страхом смотрела на королеву.
– Ваше Величество, я не могу… это очень много.
Мария-Анна развеселилась.
– Поверь, он хотел дать тебе намного на много больше, – с улыбкой сказала она, – мне пришлось образумить его. Вот только я не совсем понимаю в чем тут дело. Может он влюбился в тебя, а?
Рози, видя что королева явно в хорошем расположении духа, почувствовала себя чуть увереннее.
– Я не знаю, Ваше Величество. Не думаю. Он сказал что я первый человек за долгие годы кто отнесся к нему с добротой. И что он очень благодарен мне.
– Вот как. Ну а ты, ты часом не влюбилась в него?
– Нет, Ваше Величество, что вы. Я не смела и думать о чем-то таком. – Девушка замолчала, но потом словно набравшись смелости, спросила: – Но прошу вас, если можно, скажите он дворянин? Рыцарь?
– Так всё-таки интерес у тебя к нему есть, да? – Улыбнулась Мария-Анна. – А что если дворянин, это остановит тебя?
Рози покраснела.
– Я ничего такого не предполагаю, Ваше Величество. Просто… просто любопытно.
Королева пытливо вглядываясь в девушку, отрицательно покачала головой.
– Нет, он не дворянин. Но разве это в конце концов важно, когда дело касается настоящей любви?
– Я не знаю, Ваше Величество. – Рози склонила голову и протянула ей кошелек обратно. – Разрешите мне уйти?
– Иди. А это оставь себе. Если заслужила, то заслужила. Ступай.
И Рози вышла из спальни хозяина дома в двести раз более богатой чем была когда входила.
Когда королевский кортеж покидал поместье и все толпились во дворе перед домом, Рози тоже затесалась в толпу, надеясь еще раз увидеть "своего" рыцаря. Он, снова с повязкой на лице, ни на кого не глядя, шел чуть позади королевы, рядом с протикторами. Но перед тем как подняться в карету, он вдруг поглядел по сторонам и увидев Рози, остановил на ней свой взгляд. Сердце девушки забилось чаще. Она даже не пыталась понять что она чувствует, но где-то в глубине носа чуть-чуть защипало. Ей захотелось помахать ему рукой и даже что-нибудь крикнуть, но она конечно не посмела. Но его глаза… она была уверенна что там под повязкой он улыбается ей.
Домой Рози явилась в каком-то полувосторженном состоянии. Она рассказала матери о том что они теперь богаты и смогут есть мяса столько сколько захотят. Но сама она конечно думала не о свинине и говядине. Всю ночь ворочаясь на своей узкой грубой деревянной кровати она думала об этом странном человеке с большими зелеными глазами.
Через пару дней её вызвал к себе Шарль Готье.
– Почему же ты мне ничего не сказала, Рози? – Строго спросил он.
– О чем, Ваша Милость?
Торговец шерстью прошелся по кабинету, поглаживая свои руки.
– Это нехорошо, Рози, это просто нечестно. В этом доме к тебе всегда относились с любовью и заботой. А ты платишь такой черной неблагодарностью.
– Я не понимаю о чем вы говорите, Ваша Милость, – испуганно сказала девушка.
– Ты должна была сама мне всё рассказать. А я узнаю это через третьи руки. Нехорошо. – Шевалье хмуро поглядел на служанку. – Королева передала тебе крупную сумму денег. Сколько там было? Только не лги мне, Рози. Ведь я все равно узнаю правду.
– Двести ливров, – тихо проговорила девушка и опустила глаза. Она уже всё поняла.
– Двести ливров. Очень большая сумма. И думаю ты понимаешь, что эти деньги не принадлежат тебе. Ведь именно я выбрал тебя и представил Её Величеству. И только благодаря мне ты смогла прислуживать спутнику королевы. Ты ведь понимаешь это?
– Понимаю, Ваша Милость.
– Себе ты можешь оставить, – он помедлил, пытаясь найти какой-то баланс между своей жадностью и откровенной несправедливостью, – десять ливров. Остальное завтра утром принесёшь сюда, в мой кабинет. И тогда мы просто забудем об этом неприятном недоразумении и будем жить как раньше. Мы всегда должны стараться поступать правильно, Рози. По-христиански. Запомни это. Теперь ступай и поразмышляй о том как ты была не права.
Рози вышла из кабинета и направилась в кухню, на своё сегодняшнее рабочее место. В глазах у неё стояли слезы. Ей не особенно было жаль потерянных денег, но её сердце сильно угнетало тоскливое чувство что всё будет "как раньше". И странных незнакомцев, которые нежно целуют твою ладонь и с ласковой улыбкой заглядывают тебе прямо в душу своими яркими зелеными глазами в её жизни уже скорей всего больше никогда не будет.
16.
В окрестности Фонтен-Ри королевский экипаж прибыл под вечер. Но не доезжая примерно тридцати лиг до дворца, карета свернула с главной дороги под сень древнего леса. Примерно через час экипаж остановился у королевского охотничьего домика, который прозывался Зовущий лог. Королева несколько туманно объяснила Гуго, что он пока будет проживать здесь, а когда "всё будет подготовлено" его отвезут в Фонтен-Ри на встречу с принцем. Остальным она вообще ничего не стала объяснять.
За домиком присматривал пожилой мужчина по имени Жан Левандор. Это был невысокий, но весьма широкоплечий, крепко сбитый человек с черной повязкой на левом глазу. Он имел темные лишь слегка тронутые сединой курчавые волосы, косматые брови, густую бороду, которая росла чуть ли не от самых глаз и мощный греческий нос. Своею грозною наружностью он походил на старого морского разбойника, человека мрачного и безжалостного. Облачение в допотопный черный бархатный кафтан только усугубляло это впечатление. Перед королевой он не расшаркивался, чуть поклонился и не выказывая ни малейшей радости или приветливости, церемонно произнес:
– Ваше Величество.
Мария-Анна кивнула ему и направилась к дому. Гуго следовал за ней. Перед крыльцом Мария-Анна сделала знак Ольмерику и тот и двое его подчиненных застыли внизу у ступеней, перегородив вход. В дом вошли только Гуго и королева.
Внутри было много громоздкой мебели, тяжелых скамей и кресел, пышных ковров, пыльных звериных шкур, гобеленов, чучел животных, серебряной и медной посуды, тяжелых канделябров и старинного оружия. В большом камине вовсю трещало веселое пламя, слегка гудело где-то в трубе и пахло сосновой смолой и некоторой затхлостью бытия.
– Тебе будет здесь хорошо, – сказала Мария-Анна, – старый Жан присмотрит за тобой. И Родвинг тоже.
Она пристально поглядела на него.
– Я оставляю его для твоей защиты от всяких случайностей, а не чтобы стеречь тебя, понимаешь? Ведь ты же не намерен сбегать?
– Зачем? Ведь ты же и так меня отпускаешь.
– Но ты же не веришь мне.
– Я очень хочу увидеть сына. Твоего сына, – поправился он. – И как бы я не относился к тебе, мальчик здесь абсолютно ни при чем. И если я чем-то могу помочь ему, то я хочу помочь.
Она несколько секунд испытующе глядела на него, потом отвернулась и отошла к камину.
– Я…, – она замолчала. – Я намерена… то есть я должна конечно же попросить у тебя прощения. – Она обернулась и посмотрела на него. Она была очень взволнована. – Чтобы ты мог…, – она оборвала себя и прошлась по комнате. – Или даже покаяться перед тобой за всё что я сделала, – она почти физическим усилием выталкивала из себя слова. – Но, наверное, это будет бессмысленно. Ты мне не поверишь. – Она вопросительно поглядела на него.
Он подошел к ней, очень близко, глядя сверху вниз в её сверкающие глаза.
"Конечно я не поверю тебе. Сейчас я уже знаю что ты одна из самых лживых, злобных, алчных тварей на свете. Ты бессердечней и безжалостней любой самой ядовитой змеи. Ты убиваешь людей легко и просто словно они комары. Ты расправилась с человеком, который любил тебя, расправилась самым чудовищным образом, ты опустила его в могилу даже не имея жалости сначала убить его до конца. И просто забыла о нём, ни на миг не задумываясь над тем насколько ему тяжело и больно в этом могиле. Я знаю что должен взять тебя за шею и придушить прямо здесь и сейчас. Но скажи мне, Мария-Анна, почему вместо этого, когда я смотрю в твои глаза, мне хочется опуститься перед тобой на колени, мне хочется взять твои святые пальцы и прижать их к своим губам и умолять тебя простить меня за мои гнусные мысли, за то что я был несправедлив к тебе, за то что я не служил тебе как должно, за то что я смел думать что могу судить о поступках такого небесного создания как ты. Я знаю, книги говорят, что Люцифер всегда был самым прекрасным из ангелов Господних и многие предались ему не по причине зла в своей душе, а не сумев противостоять его красоте, восторженные и очарованные ею. Может быть и ты сродни ему, подсказывают мне книги, черная душа в прекрасном обличье. Но что мне эти книги, они глупы и бездарны по сравнению с тобой, они теряют всякое значенье, когда я смотрю в твои глаза, и сердце моё знает что нет в тебе ничего дьявольского и быть не может, потому что твоя красота безупречна и я хочу умолять тебя о прощении, но знаю что не достоин его".
– Не надо ничего просить у меня, Мари, – проговорил он, – я и так отдам тебе всё что смогу.
– Почему? – Спросила она, сделав шаг вперед и встав практически вплотную к нему.
Он долго смотрел на неё и потом сказал:
– Помнишь как поётся в одной старинной английской балладе: "Если бы я сказал, что люблю тебя, ты наверное подумала бы что здесь что-то не так".
– а ты хочешь это сказать? – Спросила она.
– Я хочу сказать что память о любви это иногда почти тоже самое что и сама любовь.
Он отошел от неё и сел в одно из кресел.
– Я буду ждать здесь встречи с Робертом. Не волнуйся, я никуда не денусь. Делай что нужно.
Она еще постояла, разглядывая его и вроде бы собираясь что-то сказать. Но потом развернулся и быстро вышла.
17.
До Фонтен-Ри королевский кортеж добрался уже поздно ночью. Все были ужасно вымотаны. Королева сразу направилась к сыну. Её встретил один из придворных лекарей – мэтр Густав Дорэ. Он выглядел чрезвычайно обеспокоенным и удрученным.
– Делаем всё возможное, Ваше Величество, – торопливо бормотал он в своей привычной невнятной манере.
Его речь вроде бы не имела явных дефектов, но он говорил очень быстро и одновременно при этом словно бы ленясь полностью и членораздельно произносить слова, в результате звуки сливались и терялись. Марии-Анне приходилось либо по пять раз переспрашивать одно и тоже, либо удовлетворяться тем что она поняла сказанное им лишь в общих чертах. Порой это очень раздражало её и она бы давно указал ему на дверь, если бы по всей Европе его не расхваливали как одного из светил медицинской науки и одного из величайших эскулапов нашего времени, обучавшегося в знаменитой врачебной школе в Салерно и который якобы по одному взгляду на баночку с мочой пациента может не только перечислить все его хвори, но также рассказать всё о его пристрастия и привычках, а уж если он еще и выслушает пульс больного, то поведает и о всех его чувствах и переживаниях, вплоть до самого интимного свойства. Некоторые ставили его в один ряд с Имхотепом, Гиппократом, Сушрутой, Хуа То, Галеном и Авиценной. Впрочем кто эти "некоторые" точно никто не знал, ибо об этом было известно в основном со слов самого господина Дорэ. Насколько, конечно, удавалось его понять.
– После того как вы уехали, Его Высочеству стало хуже. Трижды пускали кровь. По цвету и консистенции крови можно сказать что организм Его Высочества находится в состоянии меланхоличной угнетенности. Гумор влажный и холодный, я прописал согревающее питьё. Принца снова мучали головные и костные боли, я давал ему черную белену, болиголов и белый мак. Его душевная деятельность в апатии. В туалет ходит редко, часто отказывается есть.
Густав Дорэ с детства прихрамывал на правую ногу и потому ему было непросто угнаться за спешащей королевой.
Мария-Анна слушала его вполуха, торопливо шагая по огромной, сейчас казавшейся бесконечной, Италийской галереи. В покоях принца королеву встретили еще два младших лекаря-ассистента Анруа Милл и Пьер Гашон, несколько молодых служанок, придворный звездочет Корнелий и Марта Сонстер – кормилица принца, заботившийся о нем с самого его рождения. Мария-Анна, велев всем убираться прочь, села на кровать к сыну.
Роберт был невероятно бледен, его гладкое личико словно было сделано из мрамора.
– Как ты, мой мальчик?
Ребенок улыбнулся ей и Мария-Анна нежно обняла его. Любовь к сыну захлестнула её с головой. Ей казалось что раньше она и не знала что такое любовь. То что происходило между ней и каким-нибудь мужчиной ни шло ни в какое сравнение с тем бескрайним светлым могучим чувством что охватывало её при виде сына. От счастья и умиления её словно поднимало волной к небу. Ей казалось что в этом мальчике живет её собственная душа, вернее её самая лучшая часть, всё что только было в ней доброго, бескорыстного, чистого всё воплотилось в нём, перешло в него. И он стал для неё сосредоточием всего мира, она чувствовала его так как будто он был продолжением её тела. Любовь к нему пылала в ней как Солнце над Северным морем, одна только мысль о том что он есть наполняла всю её и весь окружающий мир удивительным чудесным смыслом и ей хотелось и петь, и что-то делать, и менять этот мир к лучшему.
