Евгений Викторович Донтфа
Что мне сказать тебе, Мария-Анна
Вернувшись к себе и захлопнув дверь, Луиза с сильно бьющимся сердец присела на кушетку.
Девушка не могла до конца понять зачем сообщила Шону о Гуго Либере. Но почему-то ей представлялось это правильным, честным, это явно был некий секрет и она поделилась этим секретом со своим возлюбленным. Влюбленные ведь всегда должны делиться секретами. С запоздалым раскаяньем и некоторым испугом Луиза подумала о королеве, той наверно могло не понравиться подобное поведение своей Первой фрейлины. Но Луиза поспешила себя успокоить тем, что, во-первых, об этом никто не узнает, Шон ведь не станет никому об этом рассказывать, а, во-вторых, никто же не требовал от неё хранить это в тайне. Если бы королева так уж хотела сохранить это в секрете, она отправила бы Луизу от себя гораздо раньше, а не играла бы с ней в шахматы до самого прихода Ольмерика. Промелькнувшей мысли о том что королева просто доверяет своей Первой фрейлине и полагается на её молчание даже когда и не требует этого явно, Луиза решила не предавать значение, это было несерьезно, королева никому не доверяет.
58.
Мария-Анна стояла у окна, Гуго Либер стоял недалеко от двери.
Мужчина и женщина молча смотрели друг на друга через всё пространство кабинета и будто бы не решались сблизиться.
– Проходи, – наконец сказала Мария-Анна.
Он сделал несколько шагов вперед и остановился возле стола, прикоснувшись пальцами к его столешнице.
– Что с Робертом? – Спросила Мария-Анна и её голос заметно дрожал.
– С ним всё хорошо.
– Он… он в Реймсе?
– Он близко.
Гуго обошел стол и приблизился к женщине, чье прекрасное бледное лицо в чуть колеблющемся свете свечей казалось восковым.
– Почему ты так смотришь на меня? – Спросил он.
– Как?
– Испуганно. Ты меня боишься?
Она помолчала. Затем схватила себя за плечи, скрестив руки на груди.
– Почему ты пришел?
– Ты же сама на этом настояла, сказала что тебе нужна гарантия, чтобы…
– Почему ты пришел? – Перебила она. – Почему не взял Роберта и не уплыл за океан?
Он некоторое время смотрел на неё, словно не понимая о чем она говорит.
– Потому что подумал, что лишить тебя сына это гораздо более жестокое наказание, чем лишить короны. Или я ошибаюсь?
– А ты не хочешь поступать слишком жестоко даже с такой как я, да?
Он отрицательно покачал головой.
– Нет, не хочу. Знаешь, когда я впервые с тобой познакомился, я мечтал о том что сделаю тебя счастливой. Я хотел чтобы ты была счастлива и мне казалось я готов на всё ради этого. А теперь я здесь чтобы забрать у тебя сына или корону. Похоже у меня не получилось сделать тебя счастливой, да?
Она подошла к нему, пристально посмотрела в глаза и сказала:
– Нет, не получилось.
Затем она отвернулась и направилась к столу. Выдвинула ящик и достала два больших плотных листа бумаги.
– Вот, прочти.
– Что это?
– Повеление о назначении Филиппа дю Тьерона регентом-опекуном Роберта Вальринга и грамота о моем отречении.
Он внимательно ознакомился с обоими документами.
Она пристально наблюдала за ним.
– Удовлетворен?
– Вполне.
– Тогда надеюсь ты не откажешься спуститься в комнатку в подвале и побыть там до утра под присмотром протикторов? Мне очень тяжело находиться с тобой в одном помещении. Я хочу побыть одна.
Он приблизился к ней, глядя ей в глаза. Мария-Анна, напряженная как струна, с тревогой следила за ним.
Он грустно улыбнулся и проговорил:
– Ты прости меня, Мари.
– За что? – Замороженным голосом спросила она, подозревая что он издевается.
– Ну за то что не сделал тебя счастливой. Ведь я обещал.
– Ничего страшного, – вздохнула она. – Ты был влюблен. А влюбленные всегда обещают слишком многое.
Она прошла к двери и позвала Ольмерика.
– Сопроводи моего гостя в его комнату, – приказала она.
Оставшись в кабинете одна, она убрала документы в ларец и заперла его на ключ.
Затем вышла в коридор и в сопровождении Олафа направилась в комнаты, отведенные ей для сна.
Всех своих служанок и лакеев она удалила из этой части дворца, решив что эту ночь она проведет здесь одна со своими протикторами.
Оставив Олафа в коридоре, она прошла в будуар, а затем через внутреннюю дверь в саму опочивальню. Здесь предусмотрительные служанки, прежде чем удалиться прочь, зажгли свечи и растопили камин. Было очень тепло и уютно.
Королева тяжело опустилась в кресло. Всё было готово и нужно только отдать приказ. У неё в кармане листок, где написаны те вопросы, ответы на которые хитроумный Хорхе Алонсо Родригес должен узнать у Гуго Либера. Ей остается только вызвать Ольмерика, вручить ему листок и велеть идти к испанцу и сказать что можно начинать. Сам Ольмерик при этом должен помочь привязать Гуго к креслу. "Нужно только встать и позвать Ольмерика", повторила себе Мария-Анна.
Но она не могла заставить себя сделать это.
Она ненавидела Гуго, он явился из небытия чтобы лишить её короны, он похитил её сына, он шантажирует её, он вполне заслуживает не просто пытки, но и смерти.
Но теперь, когда он снова был в её власти и она в принципе могла сделать с ним что угодно, эта ненависть немного поостыла и померкла. У неё никак не укладывалось в голове, что он пришел сам. Неужели он доверяет ей? Она не верила в это. Зато точно знала, что не желает быть в этой жизни никем, кроме королевы. Но и лишатся сына она не намерена. А значит путь только один – приказать Родригесу начинать своё "дознание".
Она поднялась и прошлась по комнате. "Всё будет так как должно быть", кажется это сказал кто-то из древних мудрых греков, а значит от неё ничего не зависит, ей не о чем переживать. Ей нужно только отдать приказ, а дальше всё пойдет своим чередом.
Мария-Анна вышла из спальни в будуар и направилась к двери. В этот момент она услышала из-за неё чьи-то приглушенные голоса. Она замерла.
Через полминуты дверь отворилась, вошел Ольмерик и хмуро сообщил что к ней пришел граф Денсалье по какому-то чрезвычайно срочному делу. Мария-Анна встревожилась, что-то могло случиться в городе, или в армии, или может что-то затеяли бароны. Она велела впустить его.
Граф, закутанный от подбородка до носков сапог в плащ, вошел и снял шляпу.
Мария-Анна с удивлением глядела на него. Он был невероятно бледен, а глаза горели словно в лихорадке. Он явно был взволнован, даже взвинчен. Королева почувствовала страх.
– Что-то случилось? – Быстро спросила она.
Верховный командор указал на дверь в спальню, предлагая пройти туда.
Мария-Анна не возражала. Они вошли в спальню, командор закрыл за собой дверь и раскрыл плащ. Оказалось под плащом он скрывал свой толедский меч в ножнах, прижимая его к животу. Очевидно для того чтобы он не приподнимал плащ на своем обычном месте на поясе и тем самым протикторы не обнаружили бы его. С оружием входить к королеве было запрещено всем кроме самих протикторов. Он поставил меч на пол, прислонив к двери.
Мария-Анна, ничего не понимая, растеряно наблюдала за молодым человеком.
– Граф, объяснитесь, – потребовала она.
Он расстегнул пряжку плаща, снял его и довольно по-свойски кинул на кушетку.
– Я всё знаю, – сказал Шон, пронзительно глядя на королеву.
– Что вы знаете?
– Всё.
– Вы что ли пьяны? И вы позволили себе в таком виде явиться ко мне? Вы случайно не перепутали меня с вашей юной пассией?
– Я знаю, что Гуго Либер здесь. И я знаю кто он такой на самом деле.
Мария-Анна явно растерялась. Но быстро взяла себя в руки.
– И кто же он такой на самом деле?
– Наш истинный король и ваш законный супруг – Его Величество Джон Вальринг.
– Что?!! – Мария-Анна в совершеннейшем изумлении уставилась на молодого человека. – Вы бредите?!
Шон отрицательно покачал головой и облизал пересохшие губы. Он сильно нервничал.
– Нет. Я отлично понимаю всё что я говорю. Этот человек король Джон, который не умер одиннадцать лет назад от загадочной болезни, а был заперт вами в одиночном заключении в подземелье тюрьмы Сент-Горт. С вечным запретом кому-либо навещать его или разговаривать с ним.
– Вы не в себе, граф, – холодно произнесла королева. – Вам определенно нужна помощь. И судя по всему хороший лекарь. Я позову слуг.
Она направилась к выходу, но на её пути встал Верховный командор и отходить в сторону он не собирался. Мария-Анна остановилась перед ним и подняв на него ледяной взгляд, тихо проговорила:
– Позвольте мне пройти, граф.
Он отрицательно покачал головой.
– Вы отдаёте себе отчет…
– Да, отдаю, сударыня, – перебил он. – Вам придётся вернуться на своё место и выслушать меня до конца.
Она долго смотрела на него, словно пытаясь что-то понять.
– Сударыня? Вы забыли, как следует ко мне обращаться?
– В одной из комнат этого дворца заперт король Джон. Наш истинный повелитель. И если он никогда не умирал, то значит вы узурпировали трон и ваша власть незаконна. – И он со значением добавил: – Сударыня!
Мария-Анна опустила голову, развернулась и отошла к большой кровати под роскошным аксамитовым балдахином. Стоя спиной к графу, королева глухо спросила:
– А если я начну кричать?
– Лучше не стоит. Вы поставите себя в глупое или даже опасное положение.
Мария-Анна резко повернулась к нему.
– Вы угрожаете мне?
– Нет, сударыня. Ни в коем случае.
– Тогда к чему здесь это? – Она указала на стоявший у двери клинок.
– Исключительно для моей защиты. Если вы всё же каким-то образом добьётесь того что ваши протикторы нападут на меня, я хочу встретить их с оружием в руках. Но я очень прошу вас не совершать опрометчивых поступков. Подумайте вот о чем. Вы взяли с собой в Реймс только шесть протикторов и только двое из них сейчас бодрствуют и находятся поблизости. Я знаю что вы также вызвали в Реймс судебных гвардейцев, но они сейчас достаточно далеко отсюда. Тогда как часть моих солдат, которые абсолютно преданы мне еще со времен Азанкура, напротив, очень близко. Они окружили дворец, заняли позицию в парке и дежурят у двух главных входов. Мне не составит никакого труда призвать их к себе, если понадобится.
Мария-Анна привалилась спиной к деревянному столбу, поддерживающему балдахин. Ей на мгновение сделалось дурно, от страха у неё ослабели ноги.
– Вы намерены совершить переворот? – С трудом выталкивая слова, спросила она.
Затем ощутив стыд за свою слабость, она оттолкнулась от столба, встала прямо и попыталась успокоиться.
– Господи, конечно же нет! – Воскликнул Шон. – У меня и в мыслях этого не было. Если я и привел с собой своих солдат, то только для своей безопасности. – Он помолчал и добавил: – И безопасности нашего короля. Если понадобится.
– Ради бога, Шон, да с чего вы взяли что он король Джон? Это же полная нелепица.
Молодой человек сделал пару шагов по направлению к Марии-Анне.
– Он появился в Сент-Горте ровно в тоже время как наш король Джон якобы умер в Фонтен-Ри и был упокоен в семейном склепе Вальрингов в Сен-Керке. При этом нельзя не заметить, что он был довольно особенным заключенным. Его держали все эти годы в исключительном уединении, никому не позволялось ни говорить с ним, ни даже видеть. А когда его выводили на прогулку ему надевали на голову мешок. При всё при этом о его здоровье и о его жизни проявлялась весьма большая забота, которая и не снилась прочим узникам. Это уже заставляет задуматься, не так ли, сударыня? Но кроме этого: этот человек прекрасно говорит по-испански, как и король Джон; его любимое занятие удить рыбу, как и у короля Джона; его любимая песня – "Молитва бретонского рыбака", как и у короля Джона; его частая присказка "Истинное всегда в цене", как и у короля Джона; он участвовал в войне Священной лиги, как и король Джон; он был в битве при Бавии, где был взят в плен испанцами, как и король Джон; он получил сильную рану в правое бедро копьем, как и король Джон, которому там же при Бавии, как всем известно, ландскнехт распорол копьем правую ногу. А еще этого странного узника из Сент-Горта оказывается наша королева знает лично, более того она едет к нему через всю страну чтобы в чем-то убедить, а затем выясняется что этот человек, единственный на моей памяти, кому позволено вести себя с королевой самым фамильярным образом, они смеются как старые друзья и беседуют как равные по положению персоны. Это не может не удивлять.
Мария-Анна слушала Шона Денсалье почти с интересом. Когда он замолчал, она усмехнулась и спросила:
– И это всё? Это все ваши доказательства что этот Гуго Либер является королем Джоном?
– Я прекрасно знаю, сударыня, что вы очень постарались избавиться от всего что связано с королем. Филипп дю Тьерон детально мне поведал обо всём. Вы удалили от двора всех, кто знал короля лично, избавились от старых слуг, заменили протикторов. Вы уничтожили его портреты и заставили художников написать новые, изображая внешность короля по вашим рассказам. Вы стерли любую память о нём. Кроме того, герцог рассказал мне и об отравлении короля, всё что он знает и всё о чем догадывается. О симптомах, о яде, который по его мнению вы использовали, о двух ваших главных подручных Жаке Ундине и Готье Ниморе, которые, какой сюрприз, трагически погибли вскоре после смерти короля. Вот только герцог не знает, что его любимый король не умер, а был тайно перевезен в Сент-Горт и там заперт на вечное заключение.
– Филипп дю Тьерон просто озлобленный старый дурак, – спокойно сказала Мария-Анна. – Он ненавидел меня с самого первого дня нашего знакомства, с того момента как король Джон объявил всем что намерен взять меня в жены. Герцог Майеннский, Великий ловчий и всемогущий канцлер, он всегда пытался управлять королем и всем королевством, диктуя королю все его поступки и желания. А тут появилась я, молодая женщина, к которой король был склонен прислушиваться гораздо больше, чем к своему старому канцлеру. И герцог принялся рассказывать обо мне всякие гадости, он делал это при жизни короля и делал это после. Конечно же он обвинил меня в его смерти. Это было ожидаемо. Но все кто знали что происходило тогда при дворе не стали даже слушать его, ибо всем была очевидна его ненависть ко мне и желание уничтожить.
– Перестаньте, сударыня, – сказал Шон будто бы с некоторой усталостью. – Я видел в доме герцога портреты короля Джона. Настоящие портреты.
– И что?! – Почти со злостью воскликнула Мария-Анна. – Ты хочешь сказать что на них изображен Гуго Либер? Посмотри мне прямо в глаза и скажи, что это так есть.
– Конечно трудно сказать однозначно. На портретах король изображен молодым цветущим человеком, а Гуго Либер после одиннадцати лет Сент-Горта превратился в седую развалину. И тем не менее сходство очевидно. Думаю если поставить Гуго Либера рядом с одним из этих портретов и начать проводить их детальное сравнение, по фигуре, по длине ног и ладоней, по форме шеи, по форме головы, носа и подбородка, по линиям лица, по каким-нибудь родинкам и морщинкам, всем станет очевидно что это один и тот же человек.
Мария-Анна сделала пару шагов вперед и остановилась на расстоянии вытянутой руки от Шона.
Глядя ему в глаза, она очень спокойно спросила:
– Ну и что вы намерены со всем этим делать, граф? Чего вы желаете?
Он немного помолчал и затем твердо произнес:
– Вас.
Мария-Анна торжествующе улыбнулась про себя.
– Меня? – Удивилась она. – Что это значит?
Он подошел к ней еще ближе, не отрывая взгляда от её глаз.
– Это значит, что я люблю вас.
Она испытующе смотрела на него, ничего не отвечая.
– И я хочу, чтоб вы стали моей. Здесь и сейчас. – Он приблизился к ней вплотную и положил руки ей на талию.
– А что же с королем Джоном? – Тихо спросила она.
– Я люблю не короля, – ответил он. – Я люблю королеву.
Он наклонился и нежно поцеловал её в шею, туда где тихонько билась яремная вена, потом выше, еще выше, потом в левую щеку, потом в уголок губ и наконец прикоснулся к её нижней губе, захватив её обеими своими. Мария-Анна осторожно ответила ему, целуя его шершавые губы. Он сильнее прижал её низ живота к себе и Мария-Анна, остро почувствовала как в глубине её тела жадно и бескомпромиссно зазвучало желание близости с мужчиной. Не смотря на все угрозы, ложь и фальш происходящего.
Шон Денсалье принялся снимать с неё платье и она с усмешкой поняла, что у него большой опыт по этой части, ни одного лишнего движения. Как только она осталась в одном нижнем белье и сразу стало ясно насколько она хрупкого телосложения, он легко подхватил её на руки, прошел несколько шагов и положил её на кровать. После чего принялся стремительно раздеваться сам. Мария-Анна, лежа на спине, не спуская блестящих глаз с Шона, передвинулась ближе к изголовью. Она испытывала странное двойственное ощущение: смесь влечения и страха. Осознание того что этот мужчина сейчас овладеет ею всё сильнее раздувало в ней пламя желания, но одновременно её охватывала легкая паника при виде его необузданной силы и напора, словно ей предстояло заняться любовью с каким-то необычным существом, почти животным, и молниеносно мелькали мысли что возможно ей даже будет больно. Но от самих этих мыслей что он овладеет ею столь неистово что она почувствует боль она возбуждалась еще больше. Шон разделся абсолютно до гола, взобрался на кровать и встал на колени между ног женщины, разглядывая её каким-то тяжелым алчным взглядом. Мария-Анна с восхищением и почти робостью глядела на его могучее совершенное тело. Она почувствовала как её чресла изнемогая от сладкого томления, заполняются горячей влагой и дрожащими руками стала стягивать с себя атласные панталоны. Шон помог ей и отбросил их в сторону. Затем наклонился и принялся неистово покрывать Марию-Анну поцелуями, а иногда покусывать её. И вдруг резко перевернул её на живот, раздвинул коленями ноги и опустился на неё. Почувствовав как чужая плоть вдавливается в неё, Мария-Анна тихо застонала.
Он двигался столь быстро и яростно, что Мария-Анна едва была способна дышать от охватившего её напряжения страсти. Он делал это с такой силой, что она инстинктивно подавалась вперед, но он хватал её за плечи или волосы и удерживал на месте. Мария-Анна, вцепившись в покрывало и теряя всякую способность ясно мыслить от охватившего её экстаза, с упоением отдалась происходящему.
59.
Шон Денсалье лежал на правом боку, оперевшись на локоть и положив голову на ладонь. Он с легкой улыбкой смотрел на лежавшую на спине подле него Марию-Анну, изможденную, вспотевшую, уставшую, с всклокоченными, слипшимися прядями волос, с какими-то совсем уж огромными и темными глазами. Шон протянул руку и погладил женский живот, он гладил вокруг пупка, а затем передвинул ладонь ниже, еще ниже. Но Мария-Анна схватила его руку, остановив её движение.
– Не надо, Шон, – попросила Мария-Анна, – я очень устала. Ты просто измотал меня. – Она нежно погладила его по щеке. – Ни с одним мужчиной я не испытывала ничего подобного.
Шон довольно усмехнулся.
– Это и есть настоящая сила любви, – с гордостью сказал он. Наклонился и поцеловал женщину в губы.
– Скажи, Мари, – фамильярно произнес он, – так что же завтра будет за церемония?
Мария-Анна преданно глядела на него, даже влюбленно, и силилась придумать ответ.
– Это просто предлог, – медленно проговорила она. – Предлог для того чтобы… чтобы собрать вместе всех баронов Севера.
– Зачем?
– Шпионы Согье установили, что бароны готовят мятеж, собирают армию для похода на Бретель и Монфор, и если хватит сил, то и дальше на столицу.
Верховный командор резко принял сидячее положение.
– Негодяи! – Сказал он.
Она погладила его по плечу.
– Они мечтают посадить меня на кол, – добавила она.
Он как-то странно посмотрел на неё.
– Что ты намерена делать?
– Намерена слегка их проучить. И мне понадобиться твоя помощь, Шон.
– Мари, я твой до последнего вздоха, – сказал он и Мария-Анна слегка поморщилась про себя. – Но какой же формальный повод для церемонии в Соборе?
– Я представлю собравшимся своего сына, чтобы вся знать королевства убедилась, что наследник жив и здоров.
– Значит Роберт у тебя?! – Возбужденно воскликнул Шон. – Но как же ты всё-таки изловила этого Гуго?
– Он сам написал мне письмо и предложил встретиться, только он и я. Правда он позволил мне взять в сопровождение одного из протикторов. Мы встретились, он показал мне издалека Роберта, живого и здорового, и потребовал гигантский выкуп за него. Иначе, как он сказал, он пришлет мне сына по частям. Однако во время этой встречи меня незаметно сопровождали лучшие из следопытов Согье. Когда я рассталась с Гуго, им, хвала Небесам, удалось выследить этого негодяя. Они ворвались в его логово и пленили его. По счастью Роберт был рядом с ним.
Шон смотрел на королеву во все глаза, ловя каждое её слово. Он ни на миг не усомнился в её словах, припомнив о её таинственной поездки неизвестно куда в компании одного лишь Ольмерика и предположение Луизы что это скорей всего была встреча с Гуго Либером.
Мария-Анна глядела на молодого человека с тревогой. Она ждала что он вот-вот опять поднимет тему "Гуго Либер – король Джон". Но казалось Шон полностью забыл об этом.
– Как хорошо, что всё хорошо кончается, – улыбнулся он. – А баронов, Мари, мы усмирим, не сомневайся.
Он снова наклонился над Марией-Анной и начал целовать её шею. Его рука скользнула к женской промежности.
– Шон, Шон, я прошу тебя, не надо, не сейчас. – Мария-Анна попыталась отодвинуться от него. – Я правда очень устала и мне надо отдохнуть перед завтрашним днем. Прошу тебя, Шон. Тебе сейчас лучше уйти.
Граф Денсалье, вняв её словам, остановил свои наступательные действия.
Мария-Анна передвинулась к краю кровати и ступила на пол. Она прошла к комоду, вытащила несколько благоуханных платочков и принялась вытирать шею, грудь, живот, бедра, пах. Шон самодовольно наблюдал за ней и она остро чувствовала это. "Я больше никогда не буду для него королевой", подумала Мария-Анна, "теперь для него я обычная женщина или того хуже просто девка, которую можно класть на живот и удовлетворяться как хочешь. Точно также как и любой другой".
Кое-как приведя себя в порядок и надев белье, она сказала:
– Будь добр, помоги надеть платье, которые ты так ловко с меня снял.
И он радостно бросился помогать.
Когда же он наконец ушел, прихватив свой грозный толедский клинок, Мария-Анна тяжело опустилась в кресло и закрыла глаза. "Этот мальчишка мог разрушить всё, но слава богу удовлетворился одной маленькой подачкой." Она невесело усмехнулась: "Правда вот в качестве подачки оказалась я сама".
Она еще недолго посидела и затем поднялась. После всего случившегося её решимость остаться королевой окрепла, а значит Гуго Либеру придется познакомиться с Хорхе Алонсо Родригесом, славным идальго из солнечной Эстремадуры.
Мария-Анна вызвала Ольмерика. Тот вошел в будуар.
Перед этим Мария-Анна потушила несколько масляных светильников в комнате, дабы затемнить помещение. Ей не хотелось, чтобы зоркий норманн увидел её слегка помятый внешний вид и возможно сделал из этого некоторые смелые выводы. Не то чтобы её сильно волновало, что там Ольмерик себе думает о её нравственности и целомудрии, но всё же конкретно это "приключение" с Верховным командором ей сейчас совсем не хотелось афишировать.
Она протянула ему сложенный лист бумаги с вопросами для Родригеса.
– Вот, передай это садовнику, – приказала Мария-Анна. – Скажи ему он может начинать. И, если нужно, помоги ему привязать нашего гостя к креслу.
60.
Мария-Анна стояла у окна и барабанила пальцами по стеклу. Ей было жутко не по себе. Что-то было не так. Неправильно. Она изо всех сил старалась не думать о Гуго Либере, Хорхе Родригесе и том что происходит где-то там в маленькой комнатке. Только не об этом. Её это не касается. Главное это Роберт. И главное к завтрашнему вечеру всё еще быть королевой. Она старалась думать о Шоне Денсалье. Как теперь с ним поступить? Насколько он может быть опасен? Но не могла. Мысли снова переключались на то что происходило сейчас. Она подумала о трех индейцах муиска. О том как они наверно покорно, подчиняясь ему как господину, пошли за Родригесом в лес. "Как именно он их мучил?", спросила она себя с содроганием. Наверно как-нибудь чудовищно жестоко, ведь они дикари, полулюди-полуживотные и, если в нем есть или когда-нибудь была хоть толика человеколюбиям, несомненно на дикарей это не распространялось, и он скорей всего никак себя не обуздывал. Марии-Анне стало страшно. Но непонятно чего конкретно она боялась. Она то и дело напоминала себе, как ясно дала понять испанцу что Гуго непременно должен остаться в живых и конечно же Родригес не посмеет не выполнить этого. А значит он будет пытать его не сильно, как-нибудь… она не находила подходящего слова, нежно? Она почувствовала отвращение, омерзение. "Но он украл Роберта", попыталась убедить она себя. И теперь использует невинного ребенка, чтобы отнять у неё корону, он заслуживает этих страданий.
Она отвернулась от окна и облизала пересохшие губы. Сколько прошло времени после того как ушел Ольмерик? 10 минут? 15? Полчаса? Сколько уже длится пытка? Она направилась к двери, не понимая зачем. Но остановилась на полпути и медленно опустилась на кушетку. А если он всё вытерпит? Согье заверил её что это невозможно, что Родригес мастер своего дела. Но что если ненависть даст ему нечеловеческие силы, что если он её ненавидит так, что пересилит любую боль? И решит что скорее лучше умрет, чем скажет ей где принц. Господи, как же она посмотрит ему в глаза? Как же трудно было сделать это в Сент-Горте. И теперь снова. У неё защипало в носу и увлажнились глаза. "Почему я всё время мучаю его?", спросила она себя, чувствуя как у неё застывает ком в горле. Чудовище, неблагодарная тварь. "Будь же ты проклят Гуго Либер", с отчаяньем подумала она, "почему ты все время заставляешь меня мучить тебя". И она заплакала. Она не понимала о ком и почему она плачет, ей было жаль, пронзительно жаль, то ли себя, то ли Гуго, то ли утраченной молодости, то ли страдающего от боли мальчика с такими родными серыми глазами, то ли своего отца, превратившегося под конец жизни в жалкого спятившего старика, ставшего посмешищем всех соседей, уверовавшего что единственные сокровища – звезды небесные и раздававшего свои деньги, наследство своей дочери, налево и направо разным мошенникам и ворам. А может она жалела о каких-то сентиментальных закатах над бескрайними полями лавандами, которые больше никогда не повторятся, ибо даже если она вернется на родину и снова увидит это сиреневое море и пылающее Солнце над ним, это будет всё совсем другим, пустым, холодным, не таким как в юности. Она не знала о чем она плачет, но слезы текли и текли, рыдание рвались изнутри и с каждым из них становилось легче. Какая-то колючая тяжесть покидала её сердце и словно ангел, тот самый добрый ангел что был с ней с самого детства, стоял рядом, улыбался и гладил её по голове. Она вытирала ладонями лицо, шмыгала заложенным носом, втягивала сопли, дышала ртом и неотрывно глядела куда-то в пол. Затем наконец глубоко вздохнула, поднялась с кушетки, подошла к зеркалу и посмотрела на себя. Долго смотрела в свои опухшие глаза. Какая вам выпала ночька, Ваше Величество, да? Её только что изнасиловал самодовольный молодчик, чьё семя она потом так унизительно оттирала со своих бедер, её сын томится где-то в заточении под присмотром скорей всего того жуткого монаха-мясника, где-то внизу хитроумный идальго вырывает ногти у человека, которому она клялась в любви, а где-то в городе бравые бароны Севера сговариваются о том как посадить её на кол. Хватит с меня этой королевской жизни, подумалось ей. Хватит. "А ночью под ясными звездами", пробормотала она, "Когда остановится речь, Позволь нам забыть всё то, Господи, Что мы не сумели сберечь." Это был какой-то глупый стих из тех что цитировал её отец, она ненавидела их также как его увлечение звездами, стоившее семье целое состояние. "Что мы не сумели сберечь", повторила она, глядя на себя в зеркало. Затем повернулась и пошла к двери.
61.
Гуго Либер, крепко примотанный бечевкой к дубовому креслу с высокой спинкой, находился в небольшой прямоугольной комнате с голыми каменными стенами и дощатым полом. Окна отсутствовали, из мебели, не считая упомянутого сиденья из мореного дуба, только длинная скамья, ветхий двустворчатый шкаф с покосившейся дверцей и грубый деревянный стол из плохо обструганных досок. На столе в медных чашах горели три свечи. Гуго неотрывно смотрел на пламя одной из них и старался ни о чем не думать.
Когда он вошел в эту комнату в сопровождении Ольмерика и тот попросил отдать ему меч, кинжал, шляпу и плащ, он спокойно это сделал. Протиктор взял одежду и оружие, предложил садиться и ушел. Через какое-то время он вернулся и, указав на мощное тяжелое дубовое кресло не совсем понятно откуда здесь взявшееся, ибо оно явно выпадало из контекста обветшалого интерьера данного помещения, сказал что Гуго нужно пересесть туда. Гуго послушно пересел. Затем Ольмерик достал из мешка моток бечевки и подступил к Гуго, невозмутимо сообщив ему, что должен его привязать к креслу.
– Зачем? – Спросил Гуго, чувствуя как сильно застучало сердце. Кажется он всё-таки ошибся в ней.
Протиктор равнодушно пожал могучими плечами.
– Не знаю. Так велели. Наверно просто на всякий случай, чтобы ты вдруг не удрал.
Он спокойно и даже как будто сонно глядел на Гуго, ожидая что тот сделает.
А Гуго понимал, что сделать может немногое, что против Ольмерика он все равно что воробей против кошки, тем более без оружия. Да и может Мария-Анна и правда решила просто перестраховаться, чтобы он не сбежал до утра, мало ли что взбредет ему в голову.
Он молча смотрел в глаза северянину. Тот, не дождавшись никакой реакции, подошел к креслу, положил правую руку Гуго на подлокотник и принялся обматывать веревкой. Затем проделал тоже самое с левой рукой, а затем и с лодыжками. После этого ушел.
Шли минуты, стояла абсолютная тишина и постепенно Гуго начал осмеливаться верить, что ничего плохо с ним не случится, видимо королева, памятуя о том как он исчез из дворца в Фонтен-Ри, решила на этот раз не рисковать, оставляя ему свободу движения. Он решил, что ему не стоит сердиться на неё из-за этого, это можно понять. Но вдруг дверь открылась и в комнату вошел незнакомый высокий мужчина в добротном темном камзоле, узких коричневых бриджах и высоких армейских сапогах. На поясе незнакомца расположились турецкий кинжал и наваха, в руках он держал большую плоскую кожаную сумку. Он поглядел на Гуго, приветливо улыбнулся и сказал:
– Добрый вечер, сеньор.
Гуго ничего не ответил, холодно взирая на вошедшего, ему стало очевидно, что его связали не только для того чтобы удержать от мнимого побега.
Не дождавшись ответа, Хорхе Родригес, всё тем же дружелюбным тоном сообщил:
