Евгений Николаевич Матерёв
Эффект Мнемозины
Столько всего интересного!
Две горлицы снова в полёте. Мы перелетали с места на место, и постепенно нас окутывала атмосфера базара.
Торговля не ограничивалась одной лишь агорой. К ней ведь примыкали целые ремесленные кварталы: где дерево превращалось в посуду или изящные статуэтки, где гравёры придавали окончательный вид металлической посуде и оружию, а шерсть становилась прекрасным гобеленом или знаменитой на всю ойкумену милетской хланидой.
Чтобы немного прийти в себя от этого калейдоскопа впечатлений, мы уселись на карниз колоннады, проходившей по периметру агоры. Площадь окружают не только алтари и присутственные места, но и мастерские: напротив нас, в тенёчке, под навесом, работал резчик. В его руках рождалась фигурка овцы – одно удовольствие наблюдать, с какой сноровкой работает мастер. Движения простые, кажется, что и у тебя так получится. Ага, щас!
Да! Чем тут только не торговали; каких только ремесленников не собрала рыночная площадь Милета. Каких только запахов не дарил нам здешний воздух. Дары всех стихий можно было найти здесь. Сейчас таких животных и рыб не встретишь – смотришь на них, вроде и знакомые, но какие-то не такие – как на полотнах живописца Франса Снейдерса.
Торговали здесь и людьми. Не толпами, конечно – за этим делом надо плыть в Эфес, а «в розницу», что называется. С нашим современным мышлением я как-то не сразу понял – в чём там, собственно, дело. Лично меня покоробило это зрелище, но в то же время это было в порядке вещей – рабы были у каждой семьи.
Народу сегодня много, причём разных национальностей – интересно послушать говор исчезнувших наречий.
То тут, то там образовались небольшие скопления людей. Кто-то расхваливал свой товар, да так затейливо, что собрал вокруг толпу зевак. Кто-то отчаянно торговался, желая сбить цену. И в том и в другом случае из толпы слышался смех и громкие возгласы. А кто-то спокойно стоял в стороне и обсуждал последние новости.
Любопытно было смотреть выступление музыкантов и поэтов; звуки лир, флейт и голоса, поющие рапсоды, думаю, навсегда записались в нашей памяти, и теперь время от времени будут психоделическим сопровождением в наших повседневных делах. Особенно занятно было наблюдать за флейтистом-чечёточником, одетым в крупезы – деревянные ботинки. С их помощью он, пританцовывая, задавал ритм.
Кстати. Как говаривали греки – был такой флейтист Марсий, который решил однажды вызвать на поединок самого Аполлона – так он был уверен в своём музыкальном искусстве. Вызвал и проиграл. А за то, что осмелился соревноваться с богом, получил он наказание – с него живьём содрали кожу.
Быстро разнеслась эта скорбная весть среди лесных животных и птиц. Перестала литься звонкая мелодия в чащах и на опушках, по которым ранее прогуливался Марсий. Стали лесные жители оплакивать его гибель. И от их слёз появилась река Меандр. Та самая, из-за наносов которой со временем Гераклейская бухта исчезнет, а на месте Латмийского залива возникнет озеро.
Хм… «Вызов»… Это напомнило мне о деле: что-то мы увлеклись полётами, дорогой мой Читатель! Нам нужно поторопиться в другое место – ради чего всё это путешествие и затеяно! Там тоже будет брошен вызов богам; ещё похлеще Марсиевого. Итак! В путь!
Снова под нами городские кварталы с кривыми и узкими улочками между черепичных крыш – можно прыгать с дома на дом. Небольшие зарисовки повседневной жизни запечатлеваются в нашей памяти.
Вот ватага ребят играет в какую-то диковинную игру. А вот девушка, одетая в гиматий, несёт кувшин. На следующей, более широкой улице замечаем повозку, запряжённую мулом, которого понукает старик. В одном из дворов другой старец обучал детей читать по слогам…
Средь камня кварталов словно вросший в скалу можжевельник, то тут, то там располагаются небольшие участки с кустарниками и деревьями. Подлетев к одному такому островку-саду, мы заметили сквозь листву, что в тени деревьев расположилось небольшое собрание.
Солнце уже ощутимо припекало. Из-за жаркой погоды многие были одеты в белые одежды, отчего походили на жрецов. Но собрались они не с тем, чтобы поклоняться Олимпу; скорее наоборот – обойтись без пантеона и ответить, не побоюсь этих громких слов, на научные вопросы.
Жаль! Похоже, мы слишком долго осматривали Милет – судя по всему, дискуссия в самом разгаре. Нужно поторопиться! Летим скорее!
Сев на ветвь дерева, мы стали прислушиваться к разговору внизу. Не сразу, постепенно мы нащупали нить беседы.
Сейчас слово держал мужчина, который, как мне сразу бросилось в глаза, был главным в этой компании. Во-первых, это можно было понять по повадкам самого Анаксимандра и тому центральному месту, которое он занимал. Во-вторых – почтение и внимание, с коим на него взирали окружающие. Ну и в-третьих – хлопковый гиматий с вышивкой мог себе позволить не каждый.
Лично у меня не было сомнений: как только я увидел его – понял, что это Анаксимандр, один из величайших мудрецов Эллады.
Несколько человек сидели с ним рядом на скамьях. Остальные стояли по кругу или располагались прямо на земле, на постеленных циновках.
– Любому известно, что существует четыре стихии: земля, вода, воздух и огонь. Фалес, с которым я имел честь многократно общаться, говаривал, что на первом месте стоит вода и от неё произошли все другие стихии.
Вода – первовещество; из воды всё появляется и в неё же всё превращается обратно. Без воды и еды никто не проживёт; еда тоже имеет свои жидкие соки. Без неё и появление всего живого невозможно – сперма – та же жидкость. Семена растений тоже содержат в себе жидкость. Растения же не вырастут без полива.
Анаксимандр обводил всех взглядом – смотрел, насколько внимательно его слушают. Из-за активной жестикуляции частенько приходилось ему поправлять гиматий на плече. Его плащ был украшен орнаментом «меандр», самым таким узнаваемым символом, с которым сейчас ассоциируется у нас Древняя Эллада.
– Что же тебя заставило отойти от этого учения, Анаксимандр? – спросил мужчина, сидевший справа. – Ведь столь мудрый муж не будет говорить пустого! К тому же он, насколько я знаю, бывал во многих странах, где преумножал свои знания.
– Согласен, Анаксимен. Но и мудрецы могут ошибаться – так меня учил Фалес.
– К чему мы придём тогда, если даже мудрецы ошибаются?
– Случится так, что мудрецы будут сначала доказывать, прежде чем утверждать, а не доказывать то, что поначалу им показалось истиной.
Анаксимандр оглядел товарищей, наблюдая за их реакцией, и снова сделал сосредоточенный вид:
– В общем, я долго размышлял над ролью воды в построении Мира. Фалес говорил, что даже Солнце и Космос питаются водными испарениями океана.
На дне у нас располагается самая густая «вода», в виде земли. Дальше идёт, собственно, сама вода и более разреженная её ипостась – воздух. Небесные светила расположились на самом верху, поскольку огонь легче всех остальных стихий.
Анаксимандр увидел, как один из сидевших рядом мужчин, соглашаясь, кивал головой – так и есть.
– Полиагор, сейчас ты увидишь, как очевидная картина с логичным объяснением вдруг становится запутанной и не такой уже очевидной. Доказательства обязательны не только на суде, но и в умственных измышлениях!
Полиагор смутился от всеобщего внимания, а Анаксимандр продолжил свою мысль:
– Согласимся, что первовеществом является вода. Кругом одна вода!
С этими словами Анаксимандр взял стоявшую рядом с ним кружку и плеснул из неё в уснувшего Неодора. Под всеобщий хохот юноша мгновенно проснулся и непонимающе стал оглядываться.
– Откуда взяться огню? Воздуху? Земле? – с деланой строгостью спросил у него Анаксимандр.
Неодор совсем растерялся. Видя это, друзья похлопали его по плечу – успокоили. Другие же скорее хотели возвратить беседу в серьёзное русло:
– Она же сгущается или становится разреженной. Так и появляются огонь, воздух и земля. Не ты ли пересказывал нам слова Фалеса некоторое время назад, Анаксимандр?
– Отчего же она будет сгущаться, если нет ни огня, ни земли, ни воздуха? Разве вы не знаете, что огонь происходит от трения либо от молний, когда на небе встречаются вода и воздух? Разве вы не знаете, что в недрах земли тоже есть огонь, временами выходящий наружу? Разве вы не видите, что вода разрежается только от тепла солнца или костра? То есть от огня.
– К чему ты ведёшь, Анаксимандр? – спросил Анаксимен. – Уж не огонь ли, по-твоему, является первоисточником?
– Я веду к началу. Веду к тому, что ни одна из стихий не является первоначалом. Они лишь множественные противоположности чего-то одного…
– Не понимаю, как так может быть? – спросил Полиагор.
– Это нечто… беспредельное… – задумчиво подбирал слово Анаксимандр.
– Беспредельное? Почему беспредельное?
– Потому что оно имеет свойства всех стихий одновременно: известных нам и ещё неведомых. Эта субстанция может быть и холодной, и горячей, жидкой и твёрдой, гладкой и шершавой. Она рождает в разных пропорциях стихии, а уж потом от их борьбы меж собой появляется всё многообразие миров, как и многообразие наших с вами характеров! Ведь мы, по сути, тоже обладаем множеством качеств, и все эти качества уживаются в одном человеке! Таким образом решилась проблема многообразия всего сущего. В этом многообразии и заложено движение жизни.
На некоторое время все замолчали и задумались над услышанным. Даже две кольчатые горлицы, и те перестали поправлять перья – как-то современно это для них звучит. Уж не «глючит» ли наша машина времени?
– Я ведь правильно понял, что… беспредельное рождает сразу и огонь, и воду, и прочее? – спросил Демотел, до этого лишь внимательно слушая, ни с кем не вступая в разговоры. – Почему же тогда огонь не потухнет? Или вода не превратится в воздух?
– Так как это беспредельное повсеместно, то у стихий есть возможность занимать свою нишу. Ведь ветер не загасит костёр, а вот если из костра достать головешку, то она скоро потухнет. Затушить костёр можно лишь пролив кратеру воды, но не мелким дождём. Сильный северный ветер может даже замедлить течение Нила, но не слабое дуновение! Поэтому всё многообразие возникло в самой борьбе стихий меж собой.
– То есть «пневма» Фалеса – это самостоятельная субстанция, не заключённая в какую-либо стихию? – спросил Анаксимен.
– Именно! – подтвердил Анаксимандр. – Одна стихия зависит от другой; и только беспредельное может наделять различными качествами всё, что нас окружает.
– Но стихии мы хоть видим, ощущаем, а беспредельное… Как оно выглядит, я представить не могу, – сказал Диокл.
– Если из-за дерева видно только хвост осла, ты ведь не думаешь, что осла не существует!
– Иначе ты сам – осёл! – послышался чей-то голос из толпы, и все рассмеялись.
Отсмеявшись, мужи продолжили разговор:
– Интересно было бы услышать, как сформировался Космос, в связи с введением новой субстанции. Ты думал об этом, Анаксимандр? И почему в отличие от других стихий так мало огня?
– Когда мир ещё только-только образовывался, на земле действительно было много воды. Постепенно вода испарялась, и её сфера уменьшалась. Сфера же воздуха увеличивалась, отталкивая сферу огня дальше от Земли. Отступая, огонь оставил на своём пути три пояса: звёзды, Луну и Солнце. От соприкосновения воздуха и огня на самом высоком отрезке образовывается плотная корка лишь с одним отверстием – Солнцем. В самом ближнем к земле поясе сформировались звёзды. Они не покрылись корой, потому – светят нам. Далее располагается Луна. Она полностью покрыта корой, но внутри – всё тот же огонь.
– Из-за чего же такая разница? И почему Солнце светит ярче всех? – спросил Диокл.
– Возможно, это связано с разницей нагрева, ибо если мы смотрим на высокие горы, то вершины покрыты снегом, в то время как у их подножия растут цветы.
В третьей же, последней сфере – ты, как всегда, недослушав, перебил меня, Диокл – есть только одно отверстие – отдушина, через которую мы видим огонь, окружающий наш с вами космос.
Анаксимандр посмотрел на небо. Тёмные облака уже клубились над городом. Воздух посвежел, но наполнился пылью дорог, подхваченной налетевшим ветром – будто Эол проехал на колеснице. Послышались близкие раскаты грома.
Участники дискуссии тоже подняли очи к небу. Совсем незаметно для них подкралась непогода.
Анаксимандр вздохнул и стал подниматься со скамьи. Все остальные последовали его примеру – на сегодня хватит.
– Вскоре я поделюсь своими расчётами относительно расстояний до этих сфер, а пока нам надо расходиться… Дождь начинается, – сказал напоследок Анаксимандр.
Как-то так – раз! – и всё. Похватали свои кувшины, посудины, циновки и стали расходиться по домам, будто прочувствовали, что их подслушивают чужаки.
Разделившись на компании и бурно обсуждая услышанное, уходили мужи со своего ристалища.
Когда мы наблюдали за последними уходящими, что-то заставило меня взглянуть направо. Как оказалось – вовремя. Я ещё не успел оценить ситуацию и понять, чем она чревата, а какая-то сила в последнюю секунду толкнула меня вперёд: я всполошился и, шумно взмахнув крыльями, начал набирать высоту. В беспорядке перед глазами замелькали ветки – каким-то чудом, ведомый инстинктом самосохранения, я не врезался ни в одну из них.
Во время этой суматохи успел разглядеть, как кот прыгнул на то место, где долю секунды назад сидел я. Теперь, удерживаясь передними лапами, царапая когтями кору и раскачиваясь, он пытался подтянуться, чтобы найти точку опоры для свисающих задних лап.
Я поднялся над деревом и с облегчением увидел, что и Вы, мой Читатель, в полном порядке следуете за мной…
В общем, пора нам домой; хватит на сегодня впечатлений.
И всё же одно впечатление мы ещё для себя урвали, полетав над древним Милетом, ловя первые капли дождя! Горлицы любят дожди.
Потом сверкнула молния, да так ярко, что мы на несколько мгновений ослепли и потеряли ориентиры. Когда зрение нормализовалось, под нами уже были до боли знакомые пейзажи – у каждого свой, родной.
Я сразу увидел свой дом. Немного покружив над ним, я влетел в форточку своей комнаты и, хлопая крыльями, приземлился на паркет. От моих взмахов со стола спланировали на пол бумаги. Превратившись обратно в человека, я собрал листки и осмотрелся – всё так, как оставил. Даже ноутбук не успел уйти в энергосберегающий режим: на белой странице призывно мигал курсор. Ну что ж; нужно записать свои впечатления.
Сев за стол, потянувшись за мышкой, я заметил на правой руке небольшую царапину.
«Это же подарок от древнегреческого котяры! – дошло до меня. – Успел-таки достать, стервец».
Глава девятнадцатая
День девятый
Диафрагма и выдержка
Сегодня Сергей первый раз пошёл прогуляться один, навстречу неизвестности. Со смешанными чувствами он выходил из дома: и любопытно, и волнительно, и болезненно, и необычно одновременно. Интересно, о чём они станут говорить с Ингой?
Опасался Сергей лишь того, что Инга не появится: одно дело встретить её неожиданно, другое – специально её поджидать. И правда, получилось как во время бессонницы – от усилий воли, какими ты заставляешь себя уснуть, мало толку. Со временем Сергей и думать перестал об Инге – так в конце концов его увлекли фундаменты древнего городища.
Походив меж каменных рядов, он направился обратно к морю.
Мыс Тарханкут – очень философское место. Природный минимализм: море и степь. Бесконечная степь. Можешь идти, и никто резко тебя не отвлечёт от твоих дум, никто не подойдёт к тебе нежданно – путников видно задолго.
Природный минимализм, который волнует; от мнимой скуки начинается мыслительная эквилибристика – рвутся привычные представления, и в эти разрывы пытаются вжиться, вклиниться другие раздумья. Может, и прав был Вадим Аркадьевич, купив тут дом? Здесь и мысли приводятся в порядок, и лучше синтезируются идеи.
Словно наполненные счастьем степные глаза, блестят лучи солнца в морских волнах, там, далеко, в дымке. Наверно, это древние боги спускаются с небес, чтобы принять ванну; и тени туч – это их тени…
– Привет!
Сергей вздрогнул от неожиданности, обернулся.
– Напугались? Извините, – с сожалением спросила Инга, отводя волосы назад. – Решили прогуляться?
Вот тебе и минимализм! Вот тебе и путник, которого видать за версту…
– Здравствуйте. Да, хорошая погода! – ответил Сергей, доставая наушники.
Оглянулся – нет ли поблизости кого. Нет, не было.
– Вы обязаны составить мне компанию! Вы ведь джентльмен?!
От улыбки лицо Инги озарилось светом. Как тут отказать?
– А вы мадемуазель или мадам? – с удовольствием спросил Сергей.
Прав отец – неуютно было бы разговаривать, стой он тут над душой.
– Я – леди!
– Что же леди делает тут одна?
– Думу думает и предаётся мечтаниям!
– Вот оно что!
– Да! Мы, леди, такие – с придурью, – скорчила рожицу Инга.
Сергей ещё раз оглянулся. Инга проследила за его взглядом.
– Вы что, «шпиён»? За вами слежка? – понизила до шёпота голос Инга и тоже начала озираться по сторонам… Ещё и подёргала за наушник, свисающий из рук Сергея.
– Да нет… – нервно рассмеялся Сергей, почувствовав нелепость ситуации и пряча наушники обратно в карман.
Это подёргивание Сергей почувствовал, словно просыпаясь от прикосновения.
«Как это так? – подумал он. – Она же фантом и при этом воздействует на меня, как реальный человек?!»
Инга прикрыла ладонью рот и заговорщически прошептала:
– Не волнуйтесь – я умею хранить секреты! Поведайте мне – что вы натворили?
Её лукавые глаза смотрели так, словно она видела Сергея насквозь.
– Попозже, можно попозже?
– Можно. Но обязательно!
– Хорошо… Я – шпион, а вы кем работаете?
– А я – кочующий фотограф.
– Кочующий?
– Да! Можно я буду говорить нормальным голосом? Это не секретная информация. Спасибо! – Ещё раз её лицо посветлело от улыбки. – Приезжаю в какое-нибудь прекрасное место, вроде этого, снимаю жильё на некоторое время и фотографирую что душе угодно. Особенно люблю фотографировать не вовремя, когда не сезон, когда нормальный человек не выйдет из дому, например, в грозу, в шторм, в буран. Такие снимки получаются! Ух!
– Интересно… Значит, вы – профессиональный фотограф?
– Я не называю это работой, это для души. У меня есть удалённая работа – она даёт мне хлеб. Но и фотографией можно неплохо заработать. Правда, чтобы ей зарабатывать, нужно много попотеть.
«Как мама, – подумал Сергей. – У неё живопись тоже для души».
– Какие успехи? Я видел – вы вчера утром выходили куда-то. Это совсем не похоже на день ничего-не-делания.
– Правда – шпион! – Инга покачала головой. – Давай не будем выкать? Мы с тобой ещё так молоды, Серёж! А когда ты выкаешь, я чувствую – что старею.
Инга потупилась, и на мгновение, на какую-то долю секунды, Сергею показалось, что она и впрямь постарела.
Эта потеря контроля над собственным вниманием неприятно резанула Сергея – он даже вздрогнул – «Что это было?»
Инга подняла голову, ослепительно улыбаясь, и поняла по его мимике, что Сергей не против. Продолжила:
– Я ездила фотографировать Джангуль.
– Джангуль? Почему так рано?
– Это такое урочище; необычайно красивое место. Рано, потому что туда добраться нужно. Во-вторых – утром свет мягче, тени длинней – снимки получаются более объёмными, выразительными. Ну и в-третьих – никого нет, кроме меня. Хотя и днём там мало кто сейчас ходит.
– Тебе там понравилось?
– Конечно! Там так красиво! Джангуль не может не понравиться! Ощущение такое, что это создание не природы, а древних цивилизаций; словно каменный город обнажился перед тобой, а скалы – останцы – это обветрившиеся скульптуры.
И снова эта улыбка – словно перед Ингой открывается сундук с золотом. Сергей с Ингой прошли немного молча. Инга задумчиво прервала тишину, рассуждая вслух:
– Надо будет сегодня-завтра поехать на Атлеш; посмотрю – какая погода будет. Хочу сделать прекрасные снимки моря… Жаль, ночью проблематично там поработать; лунная дорожка, скалистый берег… Ух!
– Это тоже урочище?
– Да. Только на противоположной от Джангуля стороне. Если Джангуль поражает своими обвалами, каменным хаосом, то Атлеш привлекает к себе высотой и стройностью своих берегов! Там мало где подойдёшь к воде, вот в чём закавыка. Поэтому ночью там и делать нечего без специального снаряжения.
– Не знаю, – пожал плечами Сергей. – А на лодке нельзя приплыть, если договориться с кем?
– Во-первых, где найти такого отчаянного моряка, чтобы он согласился ночью, в такую погоду поплыть? Во-вторых, с лодки не много поснимаешь – ведь ночью нужно снимать на длинной выдержке. А это значит, нужно устанавливать фотоаппарат, искать точку съёмки, часто подходить к скалам – не у каждого моряка хватит выдержки. Гиблое дело.
– Я думаю, что если влюбится – сдюжит.
– А я думаю, что в этом случае я не смогу сделать ни одного кадра, – кокетливо ответила Инга.
– Хм… – улыбнулся Сергей.
– Нас просто размажет по скале, – неромантично закончила девушка.
Инга встала лицом к морю, закрыла глаза и стала слушать морскую песнь. Сергей в это время любовался ею. А чтобы она вдруг, открыв глаза, не поймала на себе его взгляд, старался почаще посматривать в сторону деревеньки. Мало что получалось – он буквально впился взглядом в её прекрасное одухотворённое лицо.
Наконец Инга открыла глаза и продолжила отрешённо смотреть на горизонт, где тяжеловесные тучи были изрисованы косыми линиями. Солнце ещё не зашло за тучи, поэтому белый маяк на фоне хмурого неба смотрелся торжественно – самое время фотографировать. А что? Для открытки – в самый раз!
Инга отвела прядь за ухо.
– Расскажи о себе, Серёж. Чем ты живёшь?
Инга и не подозревала, что этим вопросом вызвала в Сергее целую гамму чувств. Хотя вопрос-то обыкновенный, ожидаемый.
– Надеждой, – ответил он, неожиданно даже для самого себя.
Можно было отшутиться, что живёт ремонтом. Или сказать, что резидент не разрешает про себя распространяться – глядишь, и не надо было объясняться. Но слово не воробей – объясняй теперь свой странный ответ.
– Хм… Надеждой на что?
– Я потерял память… Я не помню, кто я.
Инга встряхнулась, не зная, как реагировать – вот так поворот!
– Что с тобой случилось?
– Я ничего не помню, абсолютно! Так бывает. Просыпаешься, видишь перед собой гостиную, мебель, люстру… Надо вставать – сколько можно валяться? Но… Постепенно до тебя доходит, что не только ты находишься в какой-то незнакомой комнате, но и внутри тебя есть человек, которому не знакомо твоё тело.
Сергей стал заново проживать ту минуту; его охватило беспокойство – словно упустил нечто важное.
– А потом? – голос Инги вывел его из задумчивости.
– А потом мысли так метаться стали – аж в пот бросило. Мне хотелось побыстрее покинуть комнату, отыскать кого-нибудь из людей – что-то выяснить… Это жутко, на самом деле. Не знаешь своего имени… ничего не знаешь… Чувствуешь себя какой-то вещью; шкафом, перед которым всю жизнь была только эта комната и ничего более…
– М-м-м, как жалко! Хорошо, что ты оказался дома в этот момент!
По спине Сергея ещё раз прошли мурашки – действительно, это ужасно, окажись он в подобной ситуации не дома, а в большом городе. Каким бы он был беззащитным.
– Да… К счастью, если можно так выразиться, это случилось дома. Я тоже много раз думал об этом.
– Это страшно! – Инга сочувственно смотрела на него. – Ты никого не узнал дома?
– Да! Совсем! В глубине души я надеялся, что, увидев лица любимых мне людей, я что-то смогу вспомнить… Но… Родители так опечалены… Я смотрю на них и не могу вспомнить их имён… Ужасно…
От волнения Сергей стал несколько сумбурно рассказывать Инге свою историю – дождавшись наконец момента, когда можно выговориться, поведать о своих внутренних переживаниях.
– Тут парадокс произошёл. Ведь отец у меня – профессор – занимается изучением головного мозга. У него таких, как я, много было…
– Ничего себе! А в чём парадокс заключается?
– Дело в том, что я тоже работаю с ним. Работал… – запутался в словах Сергей.
– А-а-а, сапожник без сапог… Почему – «работал»? Всё будет хорошо, вот увидишь! Уж отец-то тебя поднимет!
– Я знаю, что всё будет хорошо. Изучаю проблему изнутри, так сказать… – пошутил Сергей. – Мы с отцом по вечерам разговариваем на эту тему; я ему рассказываю про своё состояние, он записывает, анализирует… Правда, пока анализировать нечего. Но он просит, чтобы я рассказывал даже самую малость, что со мной происходит. Это важно, говорит. Отец даже назначает мне время – мол, это не домашние посиделки, а приём врача.
– Я тебе сочувствую, Серёж… Сейчас тебя ничего не тревожит? Успокоился?
– Да как сказать. Временами неспокойно – сколько времени уже прошло, а ничего вспомнить не могу…
– Сколько времени прошло?
– Вторая неделя уже идёт…
– Что произошло? Почему так случилось?
– Нервное перенапряжение. Слишком уж интенсивно я работал над кандидатской – готовился. Лёг один человек, проснулся другой. Может, и падение с лестницы внесло свою лепту.
– Ты упал с лестницы?
– Да. Видимо, действительно, я был сам не свой. Теперь вот меня всячески ограждают от умственной работы; только молоток дают в руки, – усмехнулся Сергей.
Маяк уже не так выделялся своей белизной, потому как солнце поглотили тучи, и всё кругом погрузилось в синюю атмосферу надвигающихся сумерек. Не сразу заметишь окружающие маяк антенны, слившиеся с небом. Лишь свежая зелень, жавшаяся к земле от ветра, придавала динамичности пейзажу.
С минуту понаблюдав за сверкающими молниями на западе, Сергей и Инга повернули назад, в сторону дома.
– Вот такие пироги, Инга. Поэтому рассказать-то мне про себя абсолютно нечего.
Инга с сожалением посмотрела на него:
– Всё образуется, Серёж.
– Я знаю. Отец говорит то же самое.
– Вот видишь, – улыбнулась Инга.
– Вижу, – улыбнулся в ответ Сергей. – Так что придётся тебе одной что-нибудь рассказывать.
– Придётся, – обречённо покачала головой девушка.
Через мгновение улыбка осветила её лицо:
– Спрашивай – о чём тебе рассказать?
– Расскажи вот, о чём думают фан… о чём думаешь чаще всего, когда ходишь одна с фотоаппаратом?
«Ничего себе! – спохватился Сергей и мысленно отругал себя. – Объясняй потом, почему назвал её фантомом…»
– Чаще всего я думаю о выдержке и диафрагме.
– Видимо, эти понятия связаны с твоей работой, – догадался Сергей.
– Да. Но это ещё и аллегория того, о чём я действительно думаю, когда брожу в поисках восхитительного кадра.
Сергей развёл руками:
– Я, быть может, оценил. Если бы знал, в чём, собственно, аллегория.
– Аллегория, собственно, в том, Серёж, что под диафрагмой я понимаю борьбу добра и зла. Диафрагма – это такая штуковина в объективе фотоаппарата, с помощью которой можно регулировать количество света, поступающего на светочувствительную пластину. От этого фотография становится либо светлой, либо затемнённой. Глубина резкости повышается… ну это такое, – неопределённо махнула рукой Инга.
Сергей решил не вдаваться в подробности – «да, это такое» – всё равно ничего не поймёт. Просто для приличия покивал головой.
– Вот тебе надо что-то рассмотреть, а тебе солнце мешает. И ты закрываешься от него ладонью. Так и тут.
Сергей покивал головой:
– Так о чём ты думаешь? Без аллегорий можешь сказать?
– Почему добро должно побеждать зло?
Сергей приготовился слушать объяснение, продолжение фразы, но Инга всё шла и шла молча. Она вдруг заскучала: будто тысячу раз говорила об этом, а её переспрашивают вновь.
– И почему? Каков результат твоих дум?
– Потому что зло бесплодно само по себе. Зло порождает ответное зло. А добром можно сделать даже самого злого человека мягче и добрее, рано или поздно.
Теперь настало время Сергею пройти в задумчивости, а Инге – прервать её:
– Я часто задаю себе подобные вопросы про движущую силу природы – двойственность. Видимо, моё занятие фотографией способствует этому. Без двойственности качеств вещества невозможна жизнь в принципе. Всё кругом проникнуто двойственностью – начиная с устройства атома и кончая Вселенной.
Видимо, Инга заразилась его, Сергея, сумбуром. Чувствовалась какая-то логическая ошибка, не хватало какого-то элемента, чтобы получилось стройно и красиво. Сергей никак не мог сформулировать проблему, оттого и начинал злиться. А Инга подливала масла в огонь – вместо того чтобы разъяснить, ещё больше запутывала.
«Опять замолчала! Вытягивай из неё…»
– Двойственность? Ты имеешь в виду добро и зло?
– Я имею в виду те силы, что порождают то, что мы называем добром и злом; белое и чёрное, плюс и минус, женское и мужское. Это и есть то, что я про себя называю композицией.
«Час от часу не легче, – начал вскипать Сергей. – Композиция какая-то ещё…»
– Композиция тут при чём? Это же противоположные понятия.
– Противоположные, – согласилась Инга. – Но они дополняют друг друга, и получается композиция – нечто такое, что даёт всему духовное начало. Ведь ты, когда смотришь на фотографию, понимаешь – нравится она тебе или нет. То есть ты пропускаешь фотографию через свою душу, свой жизненный опыт. Если нравится, то композиция удачная.
– То есть добро и зло не борются между собой, а дополняют друг друга? Минуту назад ты сказала, что добро должно победить!
– Борьба идёт, но её результаты мы воспринимаем как добро или как зло.
– Мудришь ты много, – с сомнением посмотрел Сергей на Ингу.
Она словно дразнила его нитью повествования – он никак не мог за неё ухватиться.
– Это – синергия.
– Что за бред ты несёшь? – с негодованием спросил Сергей, услышав ещё один незнакомый термин. Ему надоело каждый раз переспрашивать – «Скажет – и молчит!»
Не хватило Сергею выдержки; его аж подбросило – «издевается, что ли?». Хотелось сказать ещё пару «ласковых» слов, но его внезапное раздражение ушло в пустоту – Инги уже не было рядом.
Сергей остановился на полуслове, огляделся – действительно исчезла.
«Ушла? Ну и ладно, – без особого сожаления подумал Сергей. – Ерунду какую-то несёт… Синергия, двойственность, объектив…Тьфу ты».
Сергей ещё раз на всякий случай оглянулся и двинулся к дому, удивляясь своей раздражительности.
Таков был его первый опыт общения с Ингой во время самостоятельной прогулки. Не очень, надо прямо сказать.
Уже вечером, сидя в кабинете у отца «на приёме», они поняли не только природу его раздражительности, но и алогичность слов Инги.
– Отец. Я не понял ничего, что она хотела мне сказать.
– Это нормально. Процессы в твоём мозгу только-только начинают движение к восстановлению твоей памяти. Поэтому такой сумбур. Не волнуйся. Это просто идёт наладка контакта между вами.
– Контакт, едрён-батон. Если она так будет рассказывать – я не скоро ещё что-либо вспомню.
Вадим Аркадьевич снисходительно улыбнулся:
– Ну, так бывает. Когда из-под крана выливается больше воды, чем может пропустить слив – раковину начинает затапливать. Так и здесь – ты привыкаешь к самому себе, как бы…
