Евгений Николаевич Матерёв
Эффект Мнемозины
Но нельзя было не понять чувств Сергея, взглянув в глубину его серых глаз. Это были глаза влюблённого человека.
Сергей замечал перед собой только глаза Инги и губы, которые он очень хотел поцеловать – Сергей затрепетал от такой возможности. Время перестало для него существовать.
«Какие, к чёрту, суслики!».
Он влюблённо смотрел на Ингу, касаясь овала её лица, волос, шеи, бормоча признания в любви. Из её рук сыпались на землю остатки пшена.
Было ли так на самом деле или это были лишь мысли, мираж или помрачение рассудка – Сергей и сам не знал. Он только почувствовал прилив счастья, который, к сожалению, быстро сошёл на нет.
Мысли неожиданно приняли другой оборот. Это было похоже на внезапный испуг: будто идёшь по канату над пропастью и нечаянно глянул вниз.
То ли рассудок проснулся не вовремя, и Сергей, посмотрев на ситуацию со стороны, убедил себя, что ситуация эта ненормальна. То ли он прочёл нечто во взгляде Инги…
Пристыженный слабостью своего духа, Сергей присел на камень. Подняв глаза, стал наблюдать за размытым силуэтом Инги – он осознанно не хотел фокусировать на ней свой взгляд – ему была приятна вдруг навалившаяся отрешённость.
Мелодия, которая до сих пор не оставила его воображения, стала двоиться, как под сводами пещеры. Потом Инга раздвоилась или, как она говорит, – «расщепилась» – на два неотчётливых силуэта.
Сергей надолго прикрыл глаза, погружаясь в это трансовое состояние, будто отдавшись течению реки. Через минуту-другую это наваждение прошло; сонливости как не бывало. Понятное дело, что Инги рядом уже не оказалось…
Глава седьмая
Сабинянка
Сергей лежал на кровати и прислушивался к ощущениям, какие произвёл на него сон. Первый сон, в котором он увидел Ингу и в котором настоящее очень близко подошло к прошлому.
Во сне они вместе прогуливались по аллеям парка – это был Летний сад в Санкт-Петербурге; Сергей, конечно, не помнит всех обстоятельств, при каких гулял по нему однажды. Но вот по маркерам – эпизодам, с психологической точки зрения важным для его личности, – этот сон превосходил предыдущие. Даже в каких-то моментах его вот-вот посетило бы чувство дежавю.
Живая изгородь зелёными стенами ограничивала пространство вокруг, создавая камерную атмосферу укрытия, являясь материальным символом того состояния, в каком Сергей полмесяца находился по воле Мнемозины. А там, снаружи, раздавался гул большого города – ощущаешь пульс и ритм жизни, из которого ты вдруг выпал, оказавшись в Саду.
По обеим сторонам длинных аллей, словно шахматные фигуры знаменитого краснодеревщика, стояли бюсты и статуи. Белый цвет камня оживлял восприятие Сада, придавая ему нарядный, законченный вид. Над головой – голубое море небосвода. Душу не покидало ощущение близости большой воды: вот-вот заблестит она, засмеётся меж стволов дубов и лип. Сергею казалось, что за решёткой Летнего сада находится ялтинская набережная – во снах и не такие обманы бывают.
На душе у влюблённого Сергея было радостно и спокойно. Словно все жизненные проблемы разрешились благополучно, и теперь можно насладиться жизнью во всю ширь.
Всё же одна мысль надоедливо пульсировала в голове Сергея, но и эту проблему можно решить – таково сейчас его настроение. В какой-то момент ему захотелось озвучить эту мысль.
– Если я всё вспомню – ты исчезнешь. Ты ведь моя выдумка, – предупредил он свою пассию. – Не рассказывай про меня ничего – я не хочу тебя потерять.
– То есть, по-твоему, я не существую? – с хитрой улыбкой спросила девушка.
«Ну-ну!» – покачала она головой.
– Сейчас я дотронусь до тебя, и моя рука пройдёт насквозь.
– Насквозь? – переспросила Инга и засмеялась.
Сергей потянулся к ней, чтобы доказать справедливость своих слов, а она стала от него со смехом отходить, дразня, уворачиваясь от его прикосновений. С того места, где Психея склонилась над спящим Амуром, и начались их салочки в Летнем саду.
Сначала прохожих было мало; Сергей не торопясь шёл за девушкой, давая развиться их игре, этой прелюдии. Ему казалось, стоит только захотеть, и он обязательно поймает свою сабинянку, как это сделал дикий римлянин на стоящей неподалёку скульптуре.
Вот и фонтан, и целая когорта древних философов вокруг него. Думаю, Демокрит, возле бюста которого сейчас стояла Инга, с удовольствием принял бы участие в их с Сергеем философских разговорах. Да и другие были бы не против.
Видимо, девушка засмотрелась на радугу в струях Коронного фонтана, иначе бы не позволила бы так близко подойти к себе. Сергей не мешкает, но Инга каким-то чудом снова избегает ситуации быть пойманной; её смех послышался в стороне от Сергея; и подслеповатый философ в берете как бы вторит ей.
Инга была неуловима. Теперь нужно быть внимательным вдвойне, дабы не упустить её из виду. Не зря Сергея посещала мысль о ялтинской набережной – по аллеям прогуливалось так много туристов, точно в самый пик сезона.
Инга пробиралась сквозь людские потоки, время от времени оборачивалась, одаривала Сергея улыбкой – «Попробуй догони!» – и снова скрывалась в толпе.
Далее последовал целый калейдоскоп судеб, характеров и образов, увековеченных в камне, на которые Сергей едва ли обращал свой взор.
Всё же настал момент, когда после нескольких метаморфоз с пространством Сергей потерял Ингу. Стоя на перекрёстке сада призраков, он стал озираться – не мелькнёт ли в толпе голубое платье? Застывшие римские боги ничем не могли помочь ему.
Сергей долго ходил под клёнами и липами в безрезультатных поисках; во сне это время пролетело мгновенно. С такой же скоростью проходит, например, осмысление нами увиденного пейзажа; когда вдруг ощутишь светлую грусть, глядя на такой родной оранжевый свет солнца, прорывающийся сквозь листву, освещающий гравийную дорожку – он напоминает тебе о другом месте, важном лично для тебя.
После пробуждения – всё забылось, кроме последних минут, какие сейчас и осмысливал Сергей, лёжа в кровати.
Он всё-таки нашёл Ингу. Она приближалась к нему, не догадываясь ещё, что обнаружена. Заметив Сергея слишком поздно, она от неожиданности отпрянула от него, невольно задев постамент. Статуя на нём на удивление легко зашаталась. Дальше всё произошло очень быстро и неотвратимо: скульптура богини стала, постепенно набирая скорость, падать с постамента – Инга и Сергей едва успели отбежать в сторону.
Статуя Цереры разбилась на несколько частей. Больше всего Сергея поразило её неестественно искажённое трещинами лицо – оно было ему знакомо…
Глава восьмая
День семнадцатый
Коктейль «Коктебель»
Сегодня выдался очень тёплый день: намёк на скорое наступление лета. Многие окна в доме были открыты: от сквозняков ощущалось, будто что-то хорошее, радостное проникает в комнаты; душа поёт и ожидает.
Сергею было интересно – как пройдёт их с Ингой встреча после его признания в любви: не поменяется ли чего. Хотя если бы кто спросил, чего он сам, собственно, ожидает – каких изменений, то он вряд ли бы нашёлся что ответить.
Одевшись по-летнему, благо погода позволяет, Сергей поторопился к морю. Сегодня он решил направиться на мыс Прибойный или, как он раньше назывался, Кара-Мрун.
Ещё издали Сергей заметил одну странность, поначалу не понравившуюся ему – ведь он уже так привык к безлюдным берегам Тарханкута. А тут вдруг появилась машина, небольшой белый фургон, напоминая о скором нашествии туристов.
Странность состояла в том, что это был передвижной ларёк, в каком обычно продают отдыхающим всякую сладкую всячину: напитки, мороженое. Но кому сейчас тут было продавать-то?! Кругом ни души! Вскоре Сергей догадался: автомобиль – это баловство Инги.
Подойдя поближе, Сергей убедился в том.
– Привет! – поздоровался Сергей. – Что ты здесь опять придумала?
Фургон был оборудован как бар: зеркальные стенки замысловато преломляли отражённое пространство за Сергеем. На стеклянных полках рядами стояли одинаковые бутылки – одна к одной; только цвет содержимого был разным – «каждый охотник желает знать, где сидит фазан».
Инга, одетая в белые брюки и тельняшку, гармонично смотрелась во всём этом стеклянно-зеркальном блеске и разноцветье. Отражение моря за её спиной было насыщенней, ярче, живее.
Как заправский бармен, она подбрасывала в руках шейкер.
– Привет! Пытаюсь придумать отворотное зелье! – улыбнулась барменша.
«Значит – было», – промелькнула мысль в голове Сергея.
– Зачем? Мы можем любить друг друга; наслаждаться каждым днём!
Инга рассмеялась на такое заявление:
– Хорошо! Я подумаю над твоим предложением. Какой коктейль тебе приготовить?
Её улыбка обезоружила лучше всякого зелья – она не придала его словам серьёзного значения.
«Ладно. Дождусь более подходящего времени».
– А какой есть? – без энтузиазма спросил Сергей.
– Хочу предложить тебе – «Юмор»!
Сергей хмыкнул – «Ты хочешь поржать надо мной?». Но спросил другое:
– Почему именно его?
Сергей удивился размеру рюмки, какую поставила перед ним Инга – она была с напёрсток:
– Ха! Теперь понял, почему он так называется…
– У-ум, – Инга отрицательно покачала головой – «не угадал». – Юмор – это коктейль из наших страстей. Ого! Я сегодня как Шекспир! Шейкспир!
Инга налила в шейкер разных цветных жидкостей и сноровисто начала взбалтывать, изредка подбрасывая металлический сосуд в воздух:
– Если тебе не нравится, можем его переименовать… м-м-м, Коктебель. Коктейль «Коктебель»! Как тебе?
– Одобряю. – Сергей удивился её сноровке: – Где ты этому научилась?!
– Я – самоучка. Я люблю всё новое… помнишь?
Сергей ухмыльнулся, когда барменша из такого большого сосуда наполнила ему этот жалкий «напёрсток»:
– Издеваешься? Ум-м-м… мандаринами пахнет; понюхай…
– А смысл? У каждого свой запах – у всех свои ассоциации.
Попробовав напиток, Сергей почувствовал себя лучше; стал добродушнее, раскованнее, засмеялся своим мыслям мягко, как от щекотки. По Инге было видно, как она ему сочувствует – тоже рассмеялась тихо, мол, «да, понимаю тебя».
– Из чего этот коктейль?
– Всего понемножку.
– Да я вижу.
Сергей повертел в руке маленький сосуд.
– Я хочу показать тебе, какой шаг в развитии сделали наши чувства – инстинкты – после того как человек организовал вокруг себя ещё одно измерение – общество.
– Опять двадцать пять! – рассмеялся Сергей. – Кто о чём, а вшивый о бане.
– Ну, Серёж, – Инга посмотрела на него осуждающе за грубое слово, но по искоркам в глазах было видно, что она разделяла его веселье.
– Итак. Из каких таких алгоритмов у нас сформировалось чувство юмора? Не на пустом же месте оно у нас появилось.
– Без понятия… Неужели производные юмора есть у животных? Это как-то… необычно звучит.
– Давай попробуем их поискать.
– Валяй. Самому любопытно.
Инга вышла из фургона, и они с Сергеем направились прогулочным шагом вдоль берега.
– Итак! Животные живут тем, чтобы обеспечить себя пропитанием и оставить потомство. И то и другое осуществляется в конкурентной борьбе. Вот от этой точки мы и попробуем найти истоки юмора, да и любого чувства, какое может испытывать человек.
Для начала ответим на вопрос: «А что такое юмор? Над чем мы смеёмся?»
Сергей замешкался – надо же, такой простой, детский вопрос, а так сразу и не сообразишь. Но Инга продолжила дальше:
– Первое – это необычность ситуации. Всё, что нас окружает, – это информация. Но мы в первую очередь обращаем внимание на то, что каким-то образом выделяется из общего окружения: цветом, внешним видом, необычными повадками, темпом. Тут прослеживается принцип рычага: чем большую нагрузку на рецепторы даёт некий объект, тем большее внимание он привлекает.
Согласись, что смеёмся мы над чем-то необычным.
И второе слагаемое – это разоблачение. Оно есть столп всех наших чувств. Именно от него зависит, какую эмоцию мы испытаем в следующий момент: положительную или отрицательную.
Сначала мы замечаем что-то необычное, но ещё не знаем, чем оно нам грозит. И как только приходит понимание, что это наша потенциальная добыча, то испытываем облегчение. Это облегчение есть положительный знак юмора.
Всё зависит от конкретной ситуации – она управляет нашим поведением.
– Получается, что разоблачение – это очень древний алгоритм, верно?
– Да, ты прав, – кивнула в ответ Инга и дала ход ещё одной необычной версии влияния разоблачения: – Так или иначе, внешний облик животных зависит от внешнего влияния – он тесно связан с тем, на какую добычу оно ориентировано. Вот почему у муравьеда такой нос, а у фенека такие большие уши.
Фенек, конечно же, никого ушами не ловит, но он выработал такую вот защиту, которая оберегает его. Ведь вокруг животные разных размеров – ему важнее вовремя услышать приближение хищника и спрятаться, нежели иметь здоровенные когти или зубы, которые при встрече с большим противником ему не помогут.
Это уже ощущается влияние принципа рычага.
– Ничего себе, как ты глубоко копнула! Как муравьед!
Инга лишь рассмеялась – превращаться в кого-либо, как порой она это делает, не стала.
– Хм… Очень интересно. Ты рассказала про два слагаемых из области охоты. Каким образом слагаемые юмора затрагивают сферу размножения? – спросил Сергей.
– Если принять во внимание, что этот процесс протекает до тех пор, пока потомство не станет самостоятельным, то всё отлично согласуется.
Для начала поговорим о внешности.
К Инге из-за груды камней подбежали сразу три дымчатых котёнка – будто специально ждали, когда о них вспомнят.
«Почему нельзя было и муравьеда сюда вытащить – посмотреть?» – подумал Сергей.
Девушка сразу подхватила одного из них:
– Смотри, какие они маленькие, милые, забавные… Помнишь, Серёж? Юмор – это что-то необычное… – Она подняла котёнка повыше. – В них чего-то не хватает?
Сергей в ответ пожал плечами – обычные котята.
– Они такие маленькие, беззащитные, неуклюжие… Покажи свой недостающий элемент, котя!
Инга немного «подраконила» котёнка, и тот в ответ стал грызть ей палец.
– Вот! – удовлетворённо кивнула девушка. – Зубки, коготочки… Но ты ещё не готов, друг мой.
Из травы, степенно шагая, появилась кошка. Чтобы лишний раз не тревожить её, Инга опустила дымчатого на землю, и тот вместе со своими собратьями ринулся на зов матери. Когда семейство кошачьих оказалось в сборе, то оно, недолго мешкая, скрылось в траве.
– Вот скажи: готовы ли они к жизни?
– Нет…
– Как ты определил? Им чего-то не хватает в облике и умениях, верно?!
Инга с Сергеем пошли дальше.
– Да! Мы – мастера разоблачений! – с пафосом сказал он.
– Ещё какие! – Инга сделала чересчур серьёзное лицо.
Улыбнувшись, она продолжила:
– Вот производные юмора и нужны для того, чтобы выявлять недостающие звенья, акцентировать на них внимание и закреплять в потомстве нужные навыки.
Так как экосистема изменчива, то те навыки, которые связаны с деятельностью в ней, с каждым новым поколением нужно обновлять – это прерогатива хаоса. Пить, есть, дышать, размножаться – это всё доминантные, основные инстинкты – они должны сохраняться в покое.
Мы знаем, как играют животные со своими малышами или как малыши играют друг с другом – понарошку. То есть они искусственно воссоздают опасную ситуацию, тем не менее ничем не угрожающую их жизни, чтобы быстрее адаптировать своё чадо к жизни. Это воспитание как бы вживляет их в окружающую среду и до конца разворачивает генетическую память…
Инга с Сергеем давно уже шли своим привычным маршрутом. Берег стал выше над гулким морем. Оставленный ими магазин-фургон далеко позади; да и наверняка исчез; Сергей как-то не обратил внимания.
Вдруг Сергей от испуга отскочил в сторону – у него под ногами что-то взвилось.
– Уф-ф-ф… – он показал на кусок резинового шланга. – Я подумал, это змея…
– Вот! Видишь! Увидев что-то необычное, ты, не разобравшись, кинулся в сторону. Как только шланг стал разоблачён, ты испытал облегчение, – рассмеялась девушка.
– Да! Теперь этот случай отпечатается у меня в генах, – в тон ответил Сергей.
Во время этого эпизода Инга и Сергей сблизились друг с другом. Он подхватил девушку под локоть, а дальше… Дальше – дежавю. Всё повторилось точь-в-точь. Только сегодня Сергей сумел-таки поцеловать Ингу. Его тут же окутал густой цитрусовый запах – будто рядом разбилась бутылка с неразбавленным счастьем.
Но если она и была, то драгоценная жидкость быстро просочилась сквозь песок, оставив в душе Сергея чувство беспомощности, пресечённого порыва и неосуществлённого желания.
Глава девятая
Первая Ночь
Ночь. Комнату освещает далёкая луна – всё в помещении казалось призрачным. Будто горит дежурный свет, и время от времени кто-то будет приходить к Сергею и смотреть – всё ли с ним в порядке?
«Нет, нет! Не надо никого! Оставьте меня!» – так можно сейчас охарактеризовать мысли Сергея. Настолько он чувствовал себя оголённым – не стерпел бы любого морального прикосновения. Ведь его тяжёлые мысли с лёгкостью могли причинить ему боль от любого слова, взгляда, намёка.
Если бы сейчас за окном было синее небо с белыми облаками и солнечный свет проникал в комнату сквозь сочную листву, то Сергей бы не понял – как может мир быть таким радостным и тёплым, когда у него такое…
Но сейчас ночь, во тьме которой, как под одеялом, можно спрятаться.
Стиснув зубы, Сергей накрылся с головой одеялом настоящим – «Ночь, укрой, укрой…»
Глава десятая
День восемнадцатый
Сперматозоид
– Давай поиграем в игру?
– В судоку?
– Нет. Назови любое чувство, а я попробую его «расщепить».
– Как вчера было с юмором?
Инга кивнула.
– Опять надо что-то пить?
– Нет, – улыбнулась Инга. – Не надо ничего пить. Просто назови какое-нибудь чувство, а мы вместе попробуем проанализировать – откуда оно появилось.
– Я без выпивки не могу анализировать.
– Дурачок… Хватит придуриваться – давай, называй, – поторопила Сергея Инга.
Сергей хотел было подвинулся к ней поближе. Инга, поняв его манёвр, смеясь, упорхнула на соседний камень. Пришлось играть.
– Скажем… Зависть, – улыбнулся Сергей, придумав наивный вопрос. – Неужели животные завидуют друг другу? Баран завидует другому барану, глядя на его рога?
– Зависть – это неприятный сигнал инстинкта самосохранения. Если что-то угрожает твоему существованию, твоей целостности, то тебе идёт посыл – «уйди» или «не тронь».
Алгоритм такой же, как и у юмора, только «что-то не то» выявляется не снаружи, а в тебе самом.
– Это больше похоже на трусость.
– Согласна. Но если смотреть через призму общества, то этот луч расщепляется на несколько лучей – одним из них и является зависть.
– Не уловил чего-то…
– Потому что нечего на меня пялиться своим влюблённым взглядом.
Восприняв услышанное не как укор, а как кокетство, Сергей хотел было ещё раз повторить манёвр, но так и застыл в своём порыве, словно от пощёчины: девушка по-прежнему улыбалась ему, но во взгляде её было «что-то не то», мгновенно охладившее пыл Сергея.
Инга, не заостряя внимания на этом эпизоде, продолжила:
– Чем явнее угроза, тем выше чувство опасности. Животные, бьющиеся за самку, например; почему один самец отступает? Потому что его противник более агрессивен, более удачлив, здоров и так далее. Факторов может быть великое множество. Чем явнее эта разница, тем больше шансов, что инстинкт самосохранения сработает.
Но человек сбросил ведь ярмо инстинктов. Начали происходить конфликты не только из-за территории, добычи и самок. Сформировалось общество, появилась культура, в том числе и материальная, отчего это чувство перешло и на другие плоскости – по сферам деятельности – и усугубилось разной степенью умения людей.
Эти конфликты и породили то, что называется завистью.
– Почему один завидует, а другой нет? Ведь каждый в чём-то лучше другого.
– Не завидует потому, что другие чувства не позволяют ему это сделать. К примеру, взять статус человека в обществе – он и так удовлетворён своим положением и не чувствует угрозы. Или же уровень развития собственной психики не даёт чувствовать угрозу – человек понимает и принимает обстоятельства такими, какие они есть; пытается достичь желаемого своим путём. Разные приоритеты у людей.
Инга закончила, и Сергей погрузился в свои мысли настолько, что вряд ли бы сказал, сколько времени они уже шли молча. Спохватившись, как бы Инга не разоблачила его пристыженное настроение, которое путало мысли, он задал новый вопрос:
– А сможешь назвать слагаемые такого чувства, как застенчивость?
Возможно, он давно хотел его задать, а возможно, этот вопрос родился сейчас, когда в который уже раз по необъяснимой причине остановил свой порыв души. Видимо, от этой необъяснимости Сергей пришёл к выводу, что виновата его природная мнительность.
– Застенчивость, стеснительность – это страх того, что можешь стать разоблачённым, уязвлённым за своё «что-то не то».
– Это положительное чувство?
– Это схоже с юмором, только наоборот: кто его испытывает, для него, наверно, это отрицательное чувство. Всё зависит от личности, характера – как человек относится к ситуации.
Ведь наше сознание, вышедшее из-под опеки инстинктов, может иметь большую инерцию, создавать целую палитру чувств и мыслей, от которой человек теряется, что не есть хорошо.
– Почему оно должно быть положительным для тех, кто общается со стеснительным человеком?
– Потому что рядом с таким человеком сам становишься раскованным, расслабленным, проявляешь свои лидерские качества, чувствуя превосходство…
– А как насчёт любви? Неужели это чувство тоже можно расщепить?
– Это основной, первейший закон. Любовь – это, прежде всего, стремление материи к покою, тому самому, что был до изменения структуры решётки. Покой и хаос…
Так как от вариаций после катаклизма никуда не деться, то во всём – две сущности, которые любовь старается примирить: плюс и минус, чёрное и белое, мужчина и женщина.
Женское начало – это пирамида, часть первичной решётки; мужчина – это тот самый атом, помещённый внутрь этой пирамиды…
Чего-чего, а такого Сергей уж никак не ожидал: между ними по воздуху проплыл… сперматозоид. Сергей повернул голову, чтобы проследить за его движением, и слева от себя увидел шар – яйцеклетку, в которой вскоре и растворился хвостатый.
– Как видишь, алгоритмы не стареют; природа использует их в новых сочетаниях, независимо от уровня развития материи, – заключила Инга. – Два информационных поля соприкасаются, и между ними образуется энергетический симбиоз.
Сергей всё ещё смотрел на яйцеклетку – ждал дальнейшего развития событий. Но ничего больше не произошло – повисела в воздухе и стала потихоньку исчезать. Нужно ли говорить, что исчезла и его собеседница?
Глава одиннадцатая
День девятнадцатый
Крик
Что ни говори, но сегодня Инга переплюнула саму себя по части фокусов! Это надо же такое придумать!
«А не остаться ли дома?» – в связи с увиденным смалодушничал Сергей.
Он вспомнил все её иллюзионистские выходки и то, что с каждым днём они становились всё масштабнее. В довесок к этому Сергей постепенно теряет голову из-за девушки, признаваясь в своих чувствах фантому, что тоже расценил как усугубление своего психического состояния…
Всё же он пошёл на встречу – любопытство взяло верх. Да и чего, собственно говоря, опасаться? Но нужно признать – картина, открывшаяся его взору, была, мягко говоря, необычной.
Представьте себе: ровная, как доска, степь, посреди которой, светясь на солнце своей белизной, лежит гигантская, с двухэтажный дом величиной, ракушка брефулопсиса!
Обыкновенно эти моллюски целыми виноградными гроздьями висят на стеблях трав; а тут одна ракушка – метров семь высотой! В длину – ещё больше! На открытом пространстве она смотрелась впечатляюще и сюрреалистично, будто сам Сальвадор Дали отметился здесь.
«А вдруг она живая?» – с опаской посматривал Сергей на ракушку.
Воображение живо нарисовало глазастые усики, выглянувшие из спирального домика: Инга уже приучила ожидать чего угодно.
– Подходи, не бойся! – услышал он голос Инги.
Сергей обернулся в её сторону:
– Что это такое, Инга?!
– Ракушка! – улыбнулась она в ответ.
– Вижу, что не пончик. Зачем?!
– Ну… я просто хотела, чтобы ты побыстрее пришёл! – Инга кокетливо сверкнула глазами. – Да я шучу. Мне просто так захотелось. Ты не находишь картину здоровской?
– Ну, картина впечатляющая, – согласно закивал головой Сергей. – Но должен быть смысл. Он есть? Или это лишь для того, чтобы вызвать эмоции?
– А разве вызвать эмоции – не есть смысл?
– Ладно… – сдался Сергей, махнув рукой. – Она не живая, надеюсь?
– Нет, это просто ракушка, – ответила она. – Мне захотелось по-другому объяснить тебе свою идею с судоку.
Видишь эту спираль? Она постепенно становится всё шире и шире… до бесконечности. Это и есть та самая гармония между покоем и хаосом: каждый последующий виток увеличивается на приемлемое деление; любовь, если хочешь…
Сергей наконец подошёл к ракушке поближе. Вся поверхность была покрыта конхиолиновыми шестиугольными пирамидками; как годовые кольца у дерева – каждый слой, расположенный ниже, был большего «диаметра»; напоминало побережье Тарханкута.
Сергей провёл рукой – ощутил шероховатую, похожую на камень поверхность периостракума. Несколько пирамидальных вершин, словно старая штукатурка, осыпались на землю от его прикосновений.
– О! – удивлённо воскликнул Сергей.
Из-под ракушки выбежал их маленький дружок – тот самый дымчатый котёнок, которого они недавно уже видели. На этот раз он увлечённо играл с пером: хватал его зубами, бил по нему лапой, изворачиваясь при этом всем телом. В пылу своего забавного сражения он упустил свою добычу. Отдышавшись немного, Дымок вновь ринулся за игрушкой, подхваченной ветром; и снова в ход шли зубки.
Инга тоже заметила его:
– Наш малыш вернулся.
Услышав речь людей, котёнок воспитанно уселся перед ними, но продолжал отвлекаться: он хватательными движениями предпринимал попытки подхватить перо снизу.
– Видишь, как он лапку свою сгибает? – обернулась Инга к Сергею. – Тоже спираль образуется: один алгоритм работает на сжатие, другой – на разжатие.
Что тут скажешь? Это – Инга: везде найдёт наглядный пример.
– Ну? Пойдём прогуляемся? – спросила Инга, наигравшись с Дымком.
– Пойдём, – отозвался на её призыв Сергей.
Они помахали Дымку руками и двинулись в путь. По пути Сергей ещё поглядывал на устье раковины – не высунется оттуда брюхоногий?
– А как вообще появляются идеи?
Инга взмахнула рукой: проще простого. За идеями, как и за словом, она в карман не лезла. Именно эта её способность и вызвала у Сергея подобный вопрос.
В руках у неё возникли два шара. На этот раз они были окружены ещё полупрозрачными сферами – информационными полями. Инга сблизила шары друг с другом, и сферы пересеклись, образовав фигуру, напоминающую мяч для регби, более густого цвета, чем сами сферы.
– Во имя Отца, Сына и Святого Духа, – проговорила девушка и показала на «мяч». – Видишь этот овал – «дыню»? Это и есть совместный алгоритм этих двух шаров. Он нематериален – как идея.
И только когда совпадёт несколько обстоятельств, идея материализуется, в данном случае в какое-нибудь соединение, какое возможно на основе этого конкретного алгоритма.
Или, помнишь, идея материализовалась в более совершенную кору мозга. Теперь, получается, наоборот – кора генерирует идеи.
Увидев «дыню» – вместилище цифровой информации, Сергей вспомнил свой недавний сон. Он расшифровал её, и все ощущения, что были тогда, Сергей испытал и сейчас.
Инга хлопнула в ладоши, и шары, сопровождающие их в пути, исчезли.
– Всё как в жизни! Новое всегда возникает на периферии – там, где одна система соприкасается с другой.
Подобным образом развивается и всё человечество в целом: синергия человека и явления порождает сначала идею. Она духовна, не имеет никакого материального основания, кроме своих источников. Чтобы идея прочно вошла нашу жизнь, ей нужно не только материализоваться, но и стать полезной. Если это случится, то она получит распространение – она как бы запишется в ДНК человечества.
Но так как общества живут в разных условиях, у них разные нужды и, следовательно, идеи – отсюда возникает множество культур.
Идеи – это конгломерат чувств и событий. Поэтому нет ничего удивительного в том, что люди стремятся выразить их в камне, дереве, песке, на чём угодно. Таким образом, расширился объём памяти за счёт этих внешних носителей.
Развитию культур очень способствовала письменность – протяжённость жизни идей увеличилась, что дало большую вероятность синтеза на их основе других возможностей.
– Развитие культур – это значит развитие наук? – спросил Сергей.
– Несомненно. Ведь люди принимают сигналы извне, каждый по-своему, смотря какой дан талант, тем самым обогащая общий опыт человечества.
Так что, Серёж, идеи витают в воздухе не в переносном смысле, а в прямом – в информационном поле.
Чтобы использовать медь, нужно, чтобы она появилась в твоём информационном поле. Чтобы догадаться использовать медь, нужно иметь опыт создания каменный орудий. Чтобы иметь этот опыт, нужно додуматься камень заострить. Чтобы до этого додуматься, нужно порезаться самому.
– Я охотно верю – по тебе же видно!
– Что ты видишь по мне, Серёж? – не поняла Инга.
– Как ты буквально из воздуха черпаешь своё вдохновение, – пояснил он.
– Не знаю, как так получается, – улыбнулась Инга в ответ.
– Как ты себе представляешь появление культуры?
– Разница людей в силе физической и умственной породила иерархию. Иерархия и религия породили культуру; вернее, вознесли её на новый уровень.
Культура как таковая существует с момента появления нашей Вселенной. Ведь это нечто устоявшееся, существующее в уникальном окружении, в силу объективных причин принявшее тот или иной облик. Она олицетворяет стремление первозданной материи восстановиться путём создания однообразных массивов.
И тут приходит время рычага влияния – он заколебался. Как известно, влияние одной системы убывает пропорционально силе другой системы: кто кого? Так ли уж сильны изменения снаружи, чтобы держать человека в оковах инстинкта? Или же наоборот – произошедшие внутри изменения позволяют изменять окружающую действительность?
Инстинкты, казалось бы, намертво вбитые в нас Покоем, стали размываться. Войдя в резонанс с окружающим миром, мы почувствовали над собой силу хаоса и постепенно приобщились к его творчеству.
Появились первые зачатки религии: нам нужно было говорить с этим миром, и всё, что окружает человека, стало наделяться человеческими качествами, по принципу зеркальности. Человек пытался как-то систематизировать окружающую действительность.
Свою лепту в развитие религии внесли наши сны: возникло понятие потустороннего мира.
Чтобы противостоять суровости этого мира, появился такой институт, как семья – ведь это не только следование одному из алгоритмов – окружить себя подобным, но и способ повысить выживаемость. Семья – это уже не просто стая, где всё подчинено добыче пропитания. Теперь это твой личный микрокосм, где ты чувствуешь себя спокойно.
