Елена Райдос
Безымянный. Созидающий башню: книга III
Впрочем, сей негатив никак не отразился на его решимости приютить бездомную ведьму. Конечно, он бы предпочёл, чтобы Нарьяна сама как-нибудь решила свои жилищные проблемы, в конце концов, никто не заставлял её сжигать свой собственный дом. Кстати, найти себе новое жильё ей было бы совсем нетрудно. Без всякого сомнения любой житель соседнего посёлка посчитал бы за величайшую удачу предоставить свой дом в распоряжение могущественной ведьмы. Но предложить ей такой вариант у Варда язык не повернулся.
Раздосадованный перспективой какое-то время делить кров с незнакомой тёткой он вернул Нарьяне мешок с наследством и, пробурчав себе под нос что-то нелицеприятное в адрес беспардонных баб, занялся раненым. Кровь из раны больше не шла, однако самопальный доктор на всякий случай зафиксировал её тугой повязкой из своей сорочки, поскольку при транспортировке раненого кровотечение могло возобновиться. Собственно, в походных условиях ничего другого сделать было нельзя, оставалось только надеяться на живучесть бессмертного. В любом случае, его нужно было побыстрее доставить в посёлок, где, возможно, имелся лекарь. Вард аккуратно взвалил бесчувственное тело на плечо и повернулся к ведьме, которая всё это время демонстративно игнорировала его спасательскую деятельность, стоя в сторонке и изображая из себя эдакую апологию презрения к бессмысленной трате времени.
– Ты готова, Нарьяна? – как Вард ни старался, чтобы его голос звучал дружелюбно, но всё же не смог скрыть своего раздражения. Ведьма никак не прореагировала на его слова, словно не услышала. – Если ты передумала идти со мной, то так и скажи, нечего изображать из себя обиженную,– Вард уже начал закипать и перестал сдерживаться. – Дважды предлагать не стану,– заявил он и не спеша двинулся в сторону посёлка.
За его спиной раздался громкий театральный вздох, а потом зазвучал торжественный и печальный голос Нарьяны.
– Ты вернул свой долг, Вард, теперь мы квиты,– слова были едва различимы, словно доносились откуда-то из-под земли. – Ты не обязан предоставлять мне кров. Я не обижусь и не стану тебе мстить.
Только через несколько секунд до адресата сей пафосной сентенции дошло, что это был какой-то ритуал. Ведьма как бы запечатывала магический договор, предоставляя должнику полную свободу действий. Это было даже забавно, выходит, всё это время он был у неё на крючке. И что же заставило Нарьяну отказаться от применения колдовских чар? Вард повернулся и сразу заметил, что с Нарьяной что-то происходит. Её лицо сделалось бледным, как у утопленницы, а из глаз напрочь исчезло выражение самодовольного превосходства, теперь в её взгляде легко читалась неуверенность и даже страх.
Наверное, если бы Вард не обладал эмпатическими способностями, он бы решил, что этот спектакль ведьма устроила с какой-то коварной целью, но эмпат ощущал её страх так остро, что его даже слегка замутило, поэтому он никак не мог сомневаться в её искренности. Чего же она боялась? Уж точно не остаться без крова. Нет, для Нарьяны отчего-то было прямо-таки жизненно важно, чтобы этот кров ей предоставил именно Вард, причём добровольно, без принуждения и ведьмовских фокусов. Похоже, что-то эта провидица увидела в своих видениях, о чём не хотела или не могла рассказать.
Вполне возможно, если бы Нарьяна по-прежнему строила из себя могущественную и беспринципную повелительницу, несвоевременно освобождённый от своих обязательств должник послал бы её лесом со всеми её закидонами. Но ведьма сейчас так сильно напоминала жалкую побитую собаку, которую выгнали из дома, что ему стало жалко несчастную одинокую дурёху, которая из-за каких-то навязчивых видений сожгла своё жилище.
– Ладно, идём отсюда,– Вард устало улыбнулся и протянул руку Нарьяне,– в моём доме найдётся место для одной неприкаянной ведьмы.
В посёлке, где ввиду наступления ночи путникам пришлось заночевать, они пристроили на постой раненого, заплатив хозяину из ведьминого наследства кругленькую сумму. На прощанье Вард зашёл проведать своего несостоявшегося убийцу. Всё-таки это был его первый опыт врачевания, если не сказать, реанимации, и он ощущал некоторую ответственность за результат. Бессмертный был бледен, но дышал уже довольно свободно, несмотря на дырку в груди.
– Зачем ты меня спас? – он подозрительно зыркнул на своего спасителя из-под насупленных бровей. – Я тебя об этом не просил и ничего тебе не должен.
– Расслабься, парень, мне от тебя ничего не нужно,– в голосе Варда можно было без труда уловить нотки облегчения. Если меньше, чем через сутки после ранения, бессмертный начал демонстрировать свой гонор, то точно выживет. – Выздоравливай, хозяин дома за тобой поухаживает, ему за это уплачено сполна.
– А куда ты сам собрался? – как бы между прочим поинтересовался раненый.
– Домой,– Вард мечтательно улыбнулся, представляя, как вернётся к родному очагу. – У меня есть домик в Каламуте. Если будешь в тех краях, заглядывай, буду рад гостю. Спросишь дом Варда, меня там все знают.
– А не боишься, что я приду закончить то, что мне вчера не удалось? – в голосе бессмертного было гораздо больше удивления, нежели угрозы.
– Нет, ты меня не тронешь,– уверенно заявил Вард,– зато, может быть, расскажешь, что же такого натворил Магистр.
– Ты освободил бессмертных,– прошипел раненый сквозь зубы,– из-за этого нас теперь истребляют. Раз уж ты вернулся, Магистр, то должен всё исправить.
– Я ожидал чего похуже,– Вард задумчиво покачал головой. – Кто бы мог подумать, что свобода может стать проклятьем. Прости, но я не знаю, что тут можно поделать. Если я когда-то и был Магистром, то сейчас ничегошеньки об этом не помню. Ну ладно, бывай,– он повернулся и зашагал к двери, однако на полпути его остановил голос бессмертного.
– Меня зовут Ласа́р,– в его голосе не было дружелюбия, но и агрессивные нотки из него исчезли. – Мы ещё встретимся, Магистр, и вместе придумаем, как остановить эту бойню.
Реплика искателя
В нашем прошлом было немало исторических личностей, которые свято верили в то, что благородная цель оправдывает неприглядные средства, так что манипуляция нашего божественного вандала не должна восприниматься нами как нечто, выходящее за рамки вменяемости. Я даже вполне допускаю, что сам он считал внедрение концепта тела вовсе не гениальным маркетинговым ходом, а вынужденной мерой. Ну не вышло у него просто соблазнить эфирных существ тактильными ништяками и сибаритскими привычками, вот и пришлось ему пойти на откровенный подлог. Бывает. На самом деле для нас сей экскурс в историю уже не имеет значения, поскольку рефлексировать на тему соотнесения целей и средств человечеству осталось недолго.
Наверное, многим из вас покажется, что я излишне драматизирую, когда пророчу гибель человечеству и материальному миру. В конце концов, наш мир совсем неплох, тут вполне можно жить. Неприятно, конечно, осознавать, что нас сюда заманили подлыми манипуляциями, но этот аспект давно уже сделался чисто умозрительным. Что сделано, то сделано, фарш невозможно провернуть назад. Не лучше ли принять реальное положение вещей и постараться извлечь из него максимум выгод для себя? К чему заморачиваться всяческими экзистенциальными вопросами, когда можно просто наслаждаться этим миром на полную катушку?
Что ж, в таком подходе несомненно имеется определённый резон. Даже в тюрьме можно неплохо устроиться, если научиться использовать её правила и законы. Беда состоит в том, что мы находимся не просто в тюрьме, а в камере смертника, и время казни приближается с неотвратимостью вылетевшей из ствола пули. В силу искусственно навязанного человечеству невежества относительно нашей природы мы случайно или намеренно ушли с пути воплощения замысла Создателя и стройными рядами направились в тупик истории. Что ж, не мы первые и не мы последние. Судя по дошедшим до нас ведическим текстам, до нас целых четыре цивилизации тоже утратили связь с источником жизненной силы и исчезли.
Что это за штука такая – жизненная сила? Отчего она так важна? Может быть, мы сможем прожить и без источника, так сказать, на подножном корме? В конце концов, в нашем мире имеются и другие проявленные объекты, помимо людей. Что нам стоит перераспределить богатства этого мира в свою пользу? Что ж, это вполне возможно, более того, мы и так этим перераспределением занимаемся постоянно, употребляя в пищу животных и растения, но дело тут вовсе не в обеспечении жизнедеятельности своей тушки, а в сохранении человеческой сущности.
Понятие жизненной силы несёт в себе сакраментальное значение, поскольку определяет статус того или иного проявленного объекта в мироздании, а именно его свободу и степень независимости от тела. И тут я говорю не о силе мышц, не о той энергии, что заставляет бежать кровь по нашим жилам, я говорю о жизненной силе сознания, о той субстанции, которую мы раньше именовали душой. Собственно, душой мы называли не жизненную силу вообще, а то её минимальное количество, которое делает из животного человека.
У так называемых неживых объектов жизненной силы настолько мало, что сами они не в состоянии управлять процессами своего развития, осуществлять воплощение заложенного Создателем смысла. Чтобы в соответствии с логосом из камня возник дом, какая-то внешняя сила должна этот дом построить. Растения уже обладают большей свободой, они вполне способны реализовывать свой логос самостоятельно, прорастать из семени, цвести, плодоносить и размножаться. Но, в отличие от животных, растения лишены мобильности, они привязаны к определённому месту обитания. Жизненной силы животных уже хватает на то, чтобы ползать, бегать, плавать и даже летать, тем не менее смыслы их существования достаточно просты: обеспечить пропитание и безопасность себе и потомству.
А что же человек? Что даёт ему прибавка жизненной силы по сравнению с братьями нашими меньшими? Очевидно, что мы должны обладать ещё большей свободой от наших тел, чем животные. Собственно, именно способность осознать себя не телом, а сознанием и делает нас людьми. К сожалению, эта прибавка жизненной силы постоянно уменьшается, причём с катастрофической скоростью. Мы пока сохраняем свою человеческую сущность, поскольку изначально обладали внушительными запасами жизненной силы, которые сейчас и расходуем, но уже давно перестали даже просто чувствовать свою душу, и это понятие из вполне бытового и прагматичного явления ушло куда-то в область мистики и религии. Увы, пополнить наши запасы жизненной силы нечем, поскольку источник больше не питает человеческие сознания.
Глава 9
От запаха антисептика, повисшего над кухонным столом, словно комариный рой, у Алика защипало в носу, и он смачно чихнул.
– Не вертись,– прикрикнул на своего непослушного пациента Рис,– похоже, в ребре трещина, придётся перетянуть.
– Больно ведь,– огрызнулся Алик,– я ж не железный.
– А драться не больно было? – в голосе домашнего доктора не было ни капли сочувствия, напротив, в нём явственно слышались злорадные нотки.
Надо сказать, что для недовольства у Риса имелись веские основания, поскольку это была далеко не первая травма его возмужавшего сыночка, которую папочке приходилось врачевать. Весь последний год Алик дрался с завидной регулярностью, причём доставалось ему крепко. До переломов, правда, дело раньше не доходило, но синяки и порезы были делом обычным. Как Рис ни старался, но причину сей батальной эпопеи алатского розлива ему выяснить так и не удалось. Подраненный драчун только скрипел зубами от боли, но молчал как партизан. Кристинка тоже хранила молчание на этот счёт, хотя наверняка была в курсе похождений своего сводного братишки.
Эта парочка заговорщиков вообще частенько доводила Риса до белого каления. Друг с другом они делились буквально всем, а вот за их тесный круг информация совершенно не просачивалась. Ну кто бы мог подумать, что главным авторитетом для задиристого мальчишки станет не отец, когда-то командовавший отрядом охотников, а старшая сестра? Возможно, объяснение сего феномена крылось в том, что Кристинка в каком-то смысле заменила Алику маму, когда его родная мать погибла. Малышу тогда едва исполнилось три годика, а его сестричка была старше на каких-то жалких шесть лет, но это не помешало ей занять место хозяйки дома. Как она справилась с такой непростой задачей, до сих пор оставалось для Риса загадкой, не иначе приколдовывала втихаря.
Слов нет, Кристинка заслужила любовь и благодарность младшего братишки, и пока Алик был маленьким, его восторженное отношение к малолетней мамочке было в какой-то мере оправдано. Но где это видано, чтобы подросток делился со своей пусть даже условной матерью всеми секретами, и при этом сам был посвящён в самые интимные подробности её жизни? Это же просто какая-то аномалия. Однако факт оставался фактом, эти двое прониклись друг к другу бесконечным доверием с самого начала их семейной жизни, и это доверие до сих пор ни разу не было обмануто ни братом, ни сестрой.
– И долго эти потасовки будут продолжаться? – Рис закончил перевязку и бросил Алику рубашку. – Тебе больше нечем заняться? Ну так я тебя быстренько пристрою на строительство дороги в Гвенду. Слава богу, у члена городского совета такие полномочия имеются.
Алик обиженно засопел, но спорить не стал, в конце концов, обещанное наказание было заслуженным. На самом деле у обвиняемого имелись смягчающие вину обстоятельства, только рассказывать о них он не стал бы даже под страхом смерти, потому что этот секрет ему не принадлежал. Дело в том, что дрался он вовсе не из юношеской бравады, парень защищал честь сестры. Вообще-то, у Кристины в Алате имелось много поклонников, собственно, практически всё мужское население города от шестнадцати до сорока заглядывалось на Аликову сестричку, однако девушка относилась к ухаживаниям и попыткам флирта со стороны условно сильного пола с полным безразличием, игнорируя как комплименты, так и оскорбления обломавшихся ухажёров.
Мужики, понятное дело, бесились, но у большинства из них хватало ума, чтобы держаться в рамках приличий. И только троица двадцатилетних оболтусов под предводительством Лукаса, мнившего себя неотразимчиком, постоянно и демонстративно поливала грязью отвергнувшую их поползновения недотрогу. Предъявлять свои претензии непосредственно Кристине грубияны побаивались, поскольку всем в Алате было хорошо известно, что она владеет магией, а вот её младшего братишку они сочли безобидным и принялись вымещать на нём свою злость, отпуская в адрес его сестры гнусные оскорбления. Нужно отдать должное парню, поначалу он старался разрешить возникший конфликт мирным путём, но в конце концов не выдержал и стал отвечать, причём вовсе не словами.
Кристина, конечно, пыталась угомонить братишку, уверяла его, что жалкие мстительные потуги каких-то дебилов её не трогают, но уговоры не помогли. Противостояние, которое поначалу носило вполне невинный характер, быстро переросло в настоящую войнушку. Никакие скидки на разницу в возрасте и количество участников драки в расчёт уже не принимались, обиженные ухажёры накидывались на Алика втроём, и доставалось защитнику чести и достоинства прекрасной дамы по самое не балуйся. Для своих неполных шестнадцати парень он был крепкий и рослый, но силы были уж слишком неравные. Спасало Алика только то, что Рис обучил его кое-каким приёмам борьбы, а к тому же заставлял ежедневно тренироваться.
– Чем это тебя так приложили? – поинтересовался доктор, складывая лекарства и оставшиеся бинты в ящик,– Похоже, не кулаком, а какой-то дубинкой. Нужно будет сделать снимок, чтобы убедиться, что лёгкое не задето.
– Им тоже неплохо прилетело,– Алик самодовольно осклабился, но тут же скривился от боли и закашлялся.
– Им? – Рис вопросительно поднял правую бровь. – И сколько их было?
– Трое,– в голосе забияки проскользнули хвастливы нотки,– но один отделался лёгким испугом, зато остальные надолго запомнят этот день. Кое-кому теперь придётся ходить щербатым, а другому – носить тёмные очки, чтобы скрыть фингал.
– Ты выбил кому-то зуб? – вместо осуждения, в голосе Риса непроизвольно прорезалась гордость за сына, которого он лично обучал боевым приёмам охотников.
– Скажи, круто,– не стал отнекиваться Алик.
– Это заходит уже слишком далеко,– Рис недовольно покачал головой,– потеря зуба любого озлобит. Как бы тебе самому ни пришлось зубы вставлять.
– Ни фига, у меня блок железный,– фыркнул Алик,– ты же знаешь.
– Но удар в корпус ты всё-таки пропустил,– Рис не упустил возможность хоть немного поумерить самонадеянность парня. – Уверен, что владеешь ситуацией? – он всё-таки не удержался от попытки успокоить свою совесть таким нехитрым способом, мол, инцидент исчерпан, будем жить дальше.
– Я разберусь,– пробурчал Алик, ничуть не успокоив своего родителя.
Да, Рису было о чём волноваться, поскольку накал непрекращающихся стычек драчуна проявлял явную тенденцию к нарастанию, неровен час, дело дойдёт до поножовщины. А вот это уже было по-настоящему опасно, причём вне зависимости от того, кто выйдет из схватки победителем. Законы Алата не предусматривали снисхождения для убийц, даже столь юных, как Алик. По местным представлениям подростки считались совершеннолетними с четырнадцати лет, так что если случится что-то фатальное, виновника будут судить как взрослого по всей строгости законов военного времени. За убийство, даже случайное, могут и казнить.
Разумеется, теперь Алат уже ничем не напоминал военный лагерь, но сознание жителей, которым пришлось пережить ужас беспощадной войны на полное уничтожение, перестраивалось на мирные рельсы очень медленно. Город до сих пор управлялся жёсткой рукой городского совета, который не допускал никаких попыток саботажа местных законов. Нежелающих подчиняться строгой дисциплине изгоняли из Алата без всякой жалости, а нарушителей судили всем миром и наказывали довольно сурово.
Пять лет назад Орден распался на отдельные кланы, которые теперь гораздо охотней грызлись между собой, нежели третировали жителей свободных городов. Этим горе-воякам вполне хватало тех поселений, которые раньше находились под властью Ордена, и нападать на хорошо укреплённые и охраняемые города мятежников не было нужды. На самом деле атаки боевиков на Алат прекратились ещё до распада Ордена, когда город накрыли защитным энергетическим куполом. Теперь купола́ имелись уже в двадцати четырёх городах, и небольшие подземные поселения под их надёжной защитой постепенно росли и отстраивались на поверхности. В Алате под землёй вообще остались только технические сооружения, да кое-какие мастерские, все остальные постройки теперь красовались под ясным солнышком.
Если честно, после распада Ордена постоянное поддержание работы купола можно было бы счесть излишеством. Ни одному клану было не под силу подчинить себе алатцев, закалённых многолетней войной с орденскими боевиками. Но жители города так устали обороняться, что возможность предоставить это непростое дело высоким технологиям восприняли с радостью и энтузиазмом. Городской гарнизон сократили до двух десятков охранников, а остальные бойцы с облегчением выдохнули и переключились на более мирные занятия. Наличие купола никого не напрягало и не в последнюю очередь потому, что мало кому из алатцев вообще приходило в голову покидать долину. Даже теперь это было небезопасно, так как кланы регулярно устраивали облавы и кордоны на дорогах.
Разумеется, бандюки уже не представляли собой ту единую и непобедимую силу, что держала в страхе и подчинении весь мир, кроме горстки мятежных поселений. Что-то сломало хребет этому монстру, но он ещё бился в конвульсиях, разрушая всё, до чего мог дотянуться. Поговаривали, что распаду Ордена предшествовало исчезновение его Магистра, но достоверных сведений не было практически ни у кого. Рис был одним из немногих, кто кое о чём догадывался, например, о том, что к этому исчезновению был причастен Семён, который, собственно, и был последним носителем Медины. Порой Рису даже приходило в голову, что в распаде Ордена имеется и его заслуга, ведь именно благодаря его вмешательству Магистр лишился своего носителя.
Впрочем, гордиться тут было особо нечем, роль Риса в тех далёких событиях была весьма неприглядной, и он всеми силами старался вытеснить их из своей памяти. Правда, получалось хреново, бедняга до сих пор просыпался в холодном поту, когда ему снился тот вечер, с которого началась его новая жизнь в качестве отца-одиночки. Теперь Рису было стыдно вспоминать своё малодушное поведение, мысли о самоубийстве и попытки убежать от реальности. Вместо того, чтобы барахтаться в своих фрустрациях, ему следовало бы утешать осиротевших по его милости малышей, но всё вышло с точностью до наоборот, это детки вернули своего непутёвого родителя к жизни.
Нужно отметить, что главную роль в этом непростом деле сыграл Алик, и Рис до сих пор испытывал благодарность к сыну за то, как быстро и эффективно тот вправил мозги своему неразумному папашке, закатив показательную истерику с громкостью пожарной сирены. Кстати, сим безотказным средством умиротворения Алик пользовался и позже, вплоть до того времени, когда разучился плакать. Теперь вышибить из упёртого пацана хоть одну слезинку было делом совершенно безнадёжным, даже очень сильная боль заставляла его лишь посильнее стиснуть зубы.
С возрастом своенравный и упрямый характер Алика стал проявляться всё ярче, по сути, он медленно, но верно превращался в копию своего биологического отца, который был бессмертным. Лет в семь сломить сопротивление сына силой стало вообще невозможно. Рис опробовал жёсткий подход к его воспитанию множество раз, и каждый раз именно воспитателю приходилось идти на компромисс. Что тут скажешь, генетику не обманешь.
Глядя на сына, Рис всё больше недоумевал и одновременно восхищался способностью Ордена приручать этих бесстрашных и своенравных бойцов, каковыми были бессмертные. У него самого частенько опускались руки от бессилия. Нет, он ни разу не пожалел, что приютил малыша, когда погибла его мать, Рис любил Алика как родной отец и не сомневался, что эти чувства взаимны. Однако процесс воспитания упрямца частенько напоминал дрессировку тигра или объездку дикого мустанга. Периодически воспитатель ловил себя на мысли, что не понимает, кто кого тут воспитывает, и его накрывало ощущение полной беспомощности перед силой характера сына.
Зато Кристинка с лёгкостью могла вить из брата верёвки, перед ней Алик буквально благоговел и делался шёлковым. Может быть, на него так действовали чудеса, которые начинающий Творец не стесняясь демонстрировала домочадцам, или дело было в чём-то другом, но так или иначе без помощи Кристины Рису пришлось бы совсем туго. Стоит ли удивляться тому, что в иерархии их странной семьи девочка заняла место вовсе не ребёнка, но хозяйки дома. Это было тем более удивительно, если принять во внимание тот факт, что до этого Тиночка никогда не занималась хозяйством. Кира старательно ограждала дочь от домашних дел, полагая, что будущий Творец должен посвящать всё своё время учёбе. Следовало честно признать, что мамочкина воспитательная метода оказалась верной, ведь только благодаря умениям Кристины дети смогли спастись.
Когда Рис силой обстоятельств сделался отцом-одиночкой, то ушёл из охотников и стал членом городского совета. Это решение далось ему нелегко, ведь охотничье братство много лет было его второй семьёй, но судьба не оставила ему выбора. От него теперь зависела жизнь двоих малышей, и Рис больше не мог рисковать жизнью, участвуя в перестрелках с орденскими боевиками. Пока он сутками пропадал в лагере охотников, работа в городском совете казалась Рису эдакой синекурой, которая предоставит одинокому папочке массу свободного времени для ухода за детьми. Как же он ошибся. Оказалось, что городские старшины пахали как проклятые целыми сутками и частенько приходили домой лишь для того, чтобы немного поспать.
Наверное, если бы ни Кристинка, взвалившая на свои хрупкие детские плечики как ведение хозяйства, так и заботу об Алике, Рису пришлось бы признать свою полную несостоятельность в качестве родителя. Удивительно, как в свои девять лет малышка умудрилась организовать быт их маленькой семьи, и это при том, что она продолжала посещать свою магическую Школу в Убежище. Раньше Рис был уверен, что на подобные организаторские подвиги была способна только Кира, но оказалось, что дочка её даже превзошла. Из-за безумной занятости малолетней хозяйки большую часть дня Алик был предоставлен самому себе и не стеснялся использовать свободу по собственному усмотрению, познавая жизнь довольно своеобразными методами, в основном, путём набивания шишек. Не удивительно, что он вырос избыточно самостоятельным и независимым.
Впрочем, закидоны сына были ещё цветочками по сравнению с теми проблемами, которые начала доставлять Рису юная волшебница, когда из малолетней пигалицы превратилась в миловидную барышню. Не сказать, чтобы она стала такой уж записной красавицей, но на парней девушка действовала словно магнит на кусок железа. Рис, хоть убей, никак не мог разобраться в этом удивительном феномене. Стоило Кристинке появиться в алатском обществе, как всё мужское население начинало виться вокруг неё, что твои пчёлы вокруг мёда. И это было бы ещё полбеды, настоящая беда состояла в том, что сама девушка совершенно не обращала внимания на производимый ею фурор. Она вела себя с ухажёрами вежливо, но равнодушно, без малейшего намёка на флирт, и её странное поведение уже начало вызывать пересуды, постепенно обраставшие сплетнями и домыслами как снежный ком.
Конечно, Рис допускал, что у ученицы магической Школы имелись основания для презрительного отношения к мужикам, ведь она в лёгкую могла бы скрутить любого бугая, а то и нескольких. Устроить дочери проверку на вшивость ему, разумеется, даже в голову не пришло, поскольку кое-какие фокусы, которые она походя демонстрировала дома, и без проверок давали представление о её возможностях. Магическая версия, объяснявшая равнодушие Кристины к противоположному полу, показалась Рису вполне достоверной, и он не стал докапываться до правды, тем более, что эта версия его полностью устраивала. Эх, если бы он только имел доступ к секретам своих деток, то не был бы столь беспечен. Ведь настоящая причина холодности Кристины заключалась вовсе не в презрении к мужчинам, а как раз наоборот, в том, что она уже очень давно отдала своё сердце одному из них.
О том, что в этом маленьком сердечке поселилась запретная любовь к их приёмному отцу, Алик узнал ещё в сопливом детстве и все эти годы свято хранил сестричкин секрет. Нужно отдать должное нашему хранителю чужих тайн, он не пытался осуждать то, что понять был не в силах, просто принимал любовный бзик Кристины как данность и старался по мере сил поддержать страдающую от отсутствия взаимности влюблённую девушку. А со взаимностью дело действительно обстояло из рук вон плохо, Рису ведь даже в голову не могло прийти, что эта малолетняя пигалица видит в нём не любимого папочку, а мужчину, с которым хочет близости.
Как ни старалась Кристина создать правильную атмосферу, чтобы изменить свой имидж в глазах отчима, но сломать стереотипы отношений, сложившиеся за три года их прошлой семейной жизни, так и не смогла. Даже когда девушка преодолела двадцатилетний рубеж, Рис продолжал относиться к ней как к своей малышке. А ведь Кристина по факту заменила отчиму погибшую жену практически во всём, кроме секса: вела хозяйство, воспитывала братика, создавала уютную атмосферу в доме и всячески поддерживала вечно занятого главу семьи. Она никогда не называла своего кумира папой, только по имени, как бы подчёркивая отсутствие кровных родственных уз.
Увы, всего этого оказалось недостаточно, и тогда в ход пошла уже тяжёлая артиллерия. Девушка начала откровенно показывать Рису, что он ей нравится как мужчина. Теперь ошарашенный папочка всё чаще слышал, как дочь прибавляет к его имени эпитеты, типа «милый», а то и «любимый». При разнице в возрасте между ними более сорока лет это звучало довольно экстравагантно и вызывающе, но поначалу Рис легкомысленно игнорировал попытки заигрывания любимой дочурки, списав их на эксцессы взросления. Он был уверен, что девица перебесится и успокоится.
Однако время шло, а юная кокетка настырно продолжала свою наступательную операцию. Чтобы остудить зарвавшуюся нахалку, возомнившую, что ей позволено играться чувствами своего папочки, Рис принялся ухаживать за одной моложавой вдовушкой. На самом деле никаких иных намерений, кроме вразумления своего великовозрастного дитяти, у ухажёра не имелось, но вдовушка оказалась довольно решительной особой и быстренько взяла его в оборот. Неизвестно, чем бы закончился сей воспитательный манёвр, если бы однажды прямо посреди белого дня, прогуливаясь по улице Алата, вдовушка ни лишилась своего платья, оставшись в довольно нескромном белье.
На вопли возмущённой общественности Кристинка только удивлённо пожала плечами, мол, она тут совершенно ни при чём. За неимением доказательств злого умысла и вследствие отсутствия прямого ущерба пострадавшей дело удалось спустить на тормозах, но сей откровенный сигнал всё же достиг своей аудитории. С тех пор не только вдовушка, но и остальные жительницы Алата стали избегать опасного кавалера, да и сам кавалер больше не рисковал возбуждать ревность юной волшебницы. Однако эта хамская выходка всё же имела весьма далеко идущие последствия, и заключались они в том, что Рис начал ловить себя на проявлении ответных чувств к дочери.
Впрочем, дело тут было вовсе не в том, что Кристине якобы удалось разжечь огонь страсти в давно остывшем сердце любимого мужчины, всё было гораздо банальней. Когда девушке исполнилось двадцать лет, она стала настолько сильно напоминать свою мать, что это сходство сделалось почти мистическим, причём касалось оно не только внешности или манеры держаться, а было куда глубже. Рис был очень сильным эмпатом, а потому Кирина деловитость и даже внешняя холодность не могли скрыть от него бушевавший в душе любимой женщины чувственный пожар. Возможно, именно это безумное сочетание льда и пламени как раз и свело с ума отчаянного охотника. Теперь тот же пожар бушевал в душе Кириной дочери, и от него не было спасения.
