Елена Гарда
Книга I. Дар светоходца. Враг Первой Ступени
Грани Света
С самого утра погода портилась, небо тяжелело, наливаясь стальными цветами, облака клубились и рвались под порывами шквального ветра. Не верилось, что совсем недавно их терзало невыносимо жаркое лето. В машине было тепло и спокойно, но пришлось захватить куртки и зонты.
Езда убаюкивала, и в голове Кая неспешно крутились мысли о двух девушках, сидевших сейчас на заднем сидении рядом с Музой.
…
Тори казалась простой и открытой, она влилась в их жизнь так легко, что никто ни разу не задал ей вопрос о её родителях, доме и вообще о том, что привело её к посольству на Межевом переулке в ту роковую ночь. Об этом никто не говорил, но как-то сразу чувствовалось, что для Тори эти расспросы были бы неприятны.
С Тори можно было поболтать и посмеяться, а через минуту, схватив ветровки, уже выскочить на улицу и бродить по улочкам Древнеграда, сшибая ногами опавшие каштаны и рассказывая школьные байки. Кай быстро привык к ней, и когда порой он не находил её в квартире у Музы, то недоумённый вопрос «а где История?» срывался с языка практически без его участия.
История отлучалась не часто, но с её отсутствием в доме становилось как-то пусто. Возвращалась она обычно опустошённой и подавленной, Муза даже находила в её лице признаки болезни или, как минимум, нездоровую бледность. Спустя время её отпускало, она возвращалась к своему обычному дружелюбию и общительности, на лице её появлялась привычная кривая улыбка, сиреневые глаза зажигались искрами, и всем как-то сразу становилось веселее.
Карна была совсем другой. Она никогда не искала общения, она была сама по себе. Её холодные замечания обычно были колкими и меткими, но никого не обижали, просто в них впоследствии непременно обнаруживалось «второе дно», и со временем Кай научился запоминать эти брошенные вскользь фразы. Почему-то Кай чувствовал в ней надёжного союзника.
Иногда казалось, что она где-то не с ними, но, как и Мистика, она всегда оказывалась там, где требовалось. Карну тоже никто ни о чём не расспрашивал. И даже не столько потому, что их пугала или отталкивала её таинственная инкарнация, а от того, что не готовы были воспринять масштаб её тайны.
Она мало говорила о себе, и Кай, дед и Муза Павловна приняли её такой, какая она есть.
Между собой Тори и Карна по-прежнему не особо ладили. Карна смотрела на неё с отстранённой подозрительностью, объяснений этому Кай не находил. Тори в свою очередь не упускала случая открыто уязвить Карну, и, хотя их словесные перепалки обычно укладывались в рамки домашнего нейтралитета, но эта неприязнь всё же огорчала Музу и деда. И, конечно, Кая. Потому что Тори… он не хотел с ней расставаться даже ненадолго.
И вот сегодня они могли узнать о жизни Истории чуть больше.
Оказалось, что семейство Собески проживало недалеко от Древнеграда, в местечке Княжий Брег. Кай в тех краях не бывал ни разу, потому с радостью отложил экзаменационные билеты и засобирался в дорогу.
Голова и так разваливалась от лавины дат, имён и событий.
* * *
Дед скоро вырвался из потока машин и выскочил на трассу, объявив, что минут через сорок они будут на месте. Посоветовал пристегнуться и, покрутив рукоятку, настроил радио на любимую волну. Начался дождь, небо то и дело подсвечивали далёкие зарницы. Радио сыпало предупреждениями автомобилистам о том, что непогода пришла надолго, и в области объявлено штормовое предупреждение.
Кай не думал о том, какие вопросы он хочет задать академику Собески. Ему хотелось отпустить всё на самотёк, поскольку все предыдущие их планы ломались и шли наперекосяк. Он безразлично смотрел в окно, залитое струями дождя, едва различая сизые краски лесов и полей вокруг. Кай знал, что где-то в небе над ними летит Мистика.
Вдали блеснула молния. Небо вспыхнуло багрянцем. Через некоторое время громыхнуло.
Его охватило беспокойство. Он впервые задался вопросом, а как птицы пережидают грозу? Наверное, прячутся на ветках деревьев или под крышами домов. Когда-то на уроке физики им объясняли, что во время грозы в туче накапливается большой положительный электрический заряд, а в земле под тучей за счёт индукции накапливается отрицательный заряд. Чёрт с ней с индукцией, он помнил только, что молния притягивается от плюса к минусу, причём к наиболее острому выступу, связанному с землёй, какому-нибудь торчащему пруту, дереву или даже идущему человеку.
Он не вникал глубоко физику этого явления, тем более Горыныч тогда признался, что всё это из области теоретических исследований, потому что о природе молний человечество сейчас знает не больше, чем двести пятьдесят лет назад. Из этой теории, птица не имеет соединения с землёй, поэтому на ней не возникают электрические заряды, которые могли бы притянуть к себе молнию. Но ему было легче думать, что Мистика всё-таки нашла для себя укромное местечко, например, забилась в какое-нибудь сухое дупло, и ей ничего не угрожает.
Кай улыбнулся, в памяти всплыла сцена с орешками для Мистики. Он снова порадовался тому, что не видит её в небе.
Видимость на дороге стремительно падала. Машин почти не было, дворники плохо справлялись с напором дождя. Он смутно различал окрестные пейзажи. Не успел Кай подумать, что худо придётся тому, кого дождь застал в поле, как очередная ветвистая вспышка света прорезала сумеречный горизонт, и тут же прогремел гром. Гроза была прямо над ними.
Муза Павловна переносила поездку хуже всех. Она вцепилась побелевшими пальцами в подлокотник и ахала при каждом раскате грома. Грозовая туча следовала за ними по пятам.
В какой-то момент дед затормозил, проскочив нужный поворот, и начал медленно сдавать назад. В этот момент снова полыхнуло, потом ещё раз, и целый каскад вспышек прорезал небо, осветив за окном широкую возделанную ниву аж до окраин синего леса.
Кай не мог поверить глазам. Посреди поля в центре бескрайней площади росло огромное развесистое дерево. И под ним стоял человек. Их разделяло не менее трёх десятков метров, он переминался с ноги на ногу, очевидно пережидая ливень.
Все остальные тоже его увидели. Дед решительно надавил на сигнал на руле, раз, потом снова, и обернулся:
– Потеснимся? Кому-то придётся сесть Каю на руки. До ближайшего села…
Но он не успел договорить.
В следующую секунду дерево превратилось в продолжение гигантской серебристой сети, растущей из чёрного небесного свода. Свет сорвался вниз колоссально мощным зигзагообразным росчерком, проходя сквозь древесный ствол и разливаясь по почве плазменными потоками. Крона, ствол, каждая ветка дерева и его корни налились сиреневым электрическим свечением, их блеск пронизывал толщу земли, будто разлитая по невидимым жилам плазма.
Это зрелище длинною лишь в несколько долей секунды запечатлелось на сетчатке глаз и словно парализовало ужасным пониманием – человека под деревом больше нет…
Вокруг снова потемнело. Молния угасла почти одновременно с громовым раскатом, крона была рассечена ровно по центру, у самой земли ствол дерева пылал обожжённой алой раной.
«Трибога в душу тарантас…»
Дед быстро накинул на плечи плащ-палатку и выскочил из машины. Дождь начал стихать. Кай накрыл голову курткой и побежал вслед за дедом. Ноги грузли в распаханной земле, он бежал, поскальзываясь и оступаясь на грубых вывернутых комьях. Не хотелось верить в худшее, но по виду деда, который замер под деревом, он почувствовал, что помочь уже ничем нельзя.
Мужчина стоял возле горящего дерева. И он был мёртв. Смерть постигла его так быстро, что лицо даже не успело переменить выражение, на нём читалось удивление. Если в человеке есть душа, то она покинула это тело за секунду до гибели, отняв у смерти радость от вкушения его предсмертного ужаса.
Рука, согнутая в локте, наверное, сжимала сигарету. Глаза и рот были открыты, взгляд направлен в небо, и если бы не цвет кожи, то его можно было принять за живого. Он был совершенно закопчён, лицо было покрыто сажей. Одежда его была распущена на тонкие полоски и трепетала на ветру, её обрывки валялись на земле. Сквозь прорехи в одежде от тела отделялся не то дым, не то пар. Сам крепкий как дуб мужчина будто врос в землю.
Кай поравнялся с деревом. Развороченный ствол дерева с какой-то безысходностью вспыхивал багровыми угольными бликами, ветви теперь касались земли и обиженно хлестали их по одежде. Ветер сорвал с его головы капюшон, дед Егор боролся со складками армейского плаща. Земля под ногами парила и дымилась, будто тяжело вздыхала.
Кай в последний раз взглянул в обожжённое лицо мужчины, пора было уходить. Он сомневался… Он хотел спросить у деда, может в таких случаях ещё не поздно провести искусственное дыхание и запустить остановившееся сердце. Что если человек просто парализован? В ответ на его вопрос мужчина словно пошевелил рукой, и через пару мгновений она рассыпалась. Вслед за ней по лицу мертвеца поползла улыбка, обнажая зубы. Но это была вовсе не улыбка, а лишь игра ветра, который выдувал из ещё дымящейся плоти куски кожи, превратившиеся в невесомый пепел.
Дед развернулся и пошёл к машине, смахивая тыльной стороной ладони воду с лица и волос.
– Идём, надо вызвать милицию и скорую. Тут уже не поможешь.
Кай уже развернулся вслед за дедом и вдруг увидел нечто необычное. Ещё более необычное чем всё остальное…
…
Над головой Кая на кончике мокрой багряной ветви висел жёлудь. Необычный жёлудь, белый. Он был слишком инороден для этого места, звал и просился в руку. То ли от удара молнии в нём ожили внутренние соки, а может это ветер, дождь и пар, поднимающийся от развороченной плоти дерева, играли в свою игру, но этот жёлудь пульсировал опаловым белым. Будто дышал.
Кай потянулся и сорвал его. Понятно, жёлудя здесь быть не могло, потому что дерево, убитое молнией, было липой.
По форме плод напоминал мутный белый кристалл, он имел гладкую шапочку, по виду каменную, никак не древесную. И весь жёлудь с его кубическими гранями полыхал изнутри белым огоньком.
Дед окликнул его. Кай стиснул жёлудь в руке и побежал к машине.
…
На обочине они счистили грязь с обуви и как смогли обтёрли подошвы о мокрую траву.
Рядом, он только сейчас это заметил, и сердце его неприятно кувыркнулось, лежало тело мёртвой собаки, похожей на овчарку. Огромная пасть оскалена, морда сильно обожжена. Длинная чёрно-рыжая шерсть, облепив впавший живот и тонкие лапы, свалялась под струями дождя. Полуприкрытое веко оставляло тонкую полоску глазного яблока, казалось, что собака прищурилась и зорко вглядывается в даль. Как и человек под деревом, это существо встретилось со Смертью совсем недавно. В отличие от парящей в небе птицы, у них была крепчайшая связь с землёй и удары молнии они принимали в полную мощь.
Кай машинально взял тряпку, которой дед стряхивал воду с плаща и, обернув ею скользкую мохнатую голову животного, оттащил тело с обочины под куст калины. Так было нужно в этот страшный день.
…
Остаток пути они проделали в полной тишине. Гроза уходила, по радио сообщали о проделках стихии. О жертвах пока не упоминалось, лишь в Древнеграде на Бессарабских Холмах снова чрезвычайное происшествие. В грунте образовался провал – с десяток машин, стоявших в пробке под дождём, за считанные секунды ушло под землю. Судьба водителей пока неизвестна.
– Когда же он наиграется и подавится?!! – воскликнула Тори. – Убивать людей молнией забава даже повеселей, чем утягивать их под землю!
Всем и без имени стало ясно, о ком идёт речь. Ехали молча, Кай не мог избавиться от воспоминания о ползущем по лицу мужчины оскале. Он ещё никогда не видел мёртвых людей так близко. Наверное, мужчина не успел даже испугаться, просто смотрел в небо, тихо затягивался дымом и надеялся, что дождь вот-вот пройдёт.
– Это не Велес, – тихо сказала Карна. – Молнии – это не он.
– А кто тогда? – Кай повернулся к ней.
– Не знаю. Есть Закон. Свет отделён от Тьмы. У каждой Стороны своё оружие.
– Стороны воюют? – будто очнувшись, проговорила Муза Павловна.
– Нет. Просто так назначено с самого начала.
– Что ж там было… в этом начале?.. – автоматически спросил Кай.
– В начале было Слово, – автоматически ответила Муза.
Через пару секунд его озарило понимание.
– Стойте! Каргер же сказал мне начать с начала… «Начни с начала… сила в слове…» – Кай даже удивился, почему он сразу не обратил внимание на эти слова. – Ещё раз, что было в начале, откуда это?
– «В начале было Слово», это всем известно, – снова процитировала Муза. Молодые смотрели на неё подбадривающим взглядом. – О, Господи, ну нельзя же быть такими дремучими! Не желаете веровать, ну хоть поинтересуйтесь для общего развития. Это же культурное наследие человечества.
История, Карна и Кай пожали плечами.
– Библия это. Евангелие от Иоанна. И если уж говорить более точно, то в начале было не Слово, а Логос. Греки этому Логосу поклонялись ещё в пятом веке до нашей эры. Хоть это название слышали? – лицо Музы выражало крайнюю степень разочарования.
– А причём тут греки? – уставился на неё Кай.
– Молодой человек, вы же не могли забыть, что христианство мы приняли под опекой Византии, то бишь греков?
– Мог, – проворчал он, не поворачивая головы.
Из интересного на уроках истории Кай запомнил только рассказ об «их Софии» из «Повести временных лет», летописи времён Нестора Летописца. Несколько строк позволили Каю оценить степень романтизации убийств и грабежей, творимых пращурами на захваченных землях. Потомкам эти благородные воители достались уже «героями». Князья, воеводы, ханы, попы… Да жили ли эти люди вообще?
Голос Музы прорвался в его внутреннее бормотание.
– Кай, у тебя через неделю пересдача по Истории…
– Так История КПСС же…
Муза отмахнулась.
– Христианское учение пришло к нам в десятом веке с княгиней Ольгой и укоренилось при князе Владимире. Писарей и чтецов в те века было по пальцам перечесть, и верующие переводили греческую литературу из Константинопольской Патриархии. Каргер бы вам об этом лучше расска… – Муза Павловна осеклась и отвернулась.
– Каргер много чего бы лучше рассказал, – буркнул дед Егор и открыл боковое окно, – мы на месте. Я в милицию, а вы уж без меня тут. Позже встретимся.
Ливень стих. Дед высадил их под самыми воротами дома Тори, и ей пришлось смириться с тем, что отца ей всё-таки придётся навестить, перешагнув родной порог.
* * *
Тори вынула из кармана связку ключей и открыла нарядную калитку. Все четверо вошли во двор и двинулись по разноцветной брусчатке. С обеих сторон их окружали голубые пихты, на их игольчатых лапах дрожали капли воды.
Слух уловил журчание и щебет женских голосов в невыразимо прекрасном пении. Муза закрыла на миг глаза и еле слышно обронила:
– «Лакме»… Делиб… «Дуэт цветов»… как же чудесно.
Это было и вправду чудесно.
Кай приостановился, рассматривая большой дом.
Окна и крыша блестели от влаги, веранды и балконы были опоясаны белоснежными балюстрадами. Газоны подстрижены, растения в пруду подобраны по цветам.
«БУМК».
Звук, вернее тяжёлый удар по ноге, вывел Кая из раздумий о состоятельности семейства. Для остальных сцена осталась незамеченной, друзья оторвались метров на восемь вперёд.
Он опустил глаза. На кроссовке лежала оранжевая резиновая кость. Всё в существе, владеющем костью, было устрашающе большим и опасным. Кроме влажных глаз и носа и, пожалуй, легкомысленно-несерьёзного хвоста. Белая лапа, приподнятая для приветствия, была не тоньше его собственной руки. Кай подал кость псу, в ответ руку лизнул розовый язык.
Тотчас задребезжала откинутая оконная створка, и со стороны дома донеслось: «Ах ты скотина дурная! Так ты нас охраняешь!? Кого попало облизываешь?!! ПШЁЛ ОТСЮДА!!!»
Большой пёс, сгорбившись, зацепил зубами свою кость и потрусил куда-то вглубь красивого сада.
…
Кай догнал друзей на извилистой садовой дорожке.
– Почему же ты не хотела заходить сюда? – Муза восторженно осматривала разноцветную клумбу и прелестный мостик, перекинутый через каменистый ручей.
– Почему? Думаю, сейчас сами узнаете, – не поднимая глаз ответила История, вся как-то сжавшись в комок и утопив руки в карманы.
Они подошли к центральной веранде.
Дверь беззвучно отворилась.
Навстречу им вышла женщина в светлом струящемся платье. Высокая стройная золотоволосая красавица с огромными сиреневыми глазами на белоснежном лице. Длинные шелковистые завитки волновались под порывами ветра. Она словно излучала вокруг мягкое сияние. Взяв со стола корзинку с нежными мохнатыми колокольчиками, она перекинула её на запястье и наконец взглянула на гостей.
Кай замер, открыв рот, он не сомневался, даже лёгкий вздох мог спугнуть это полупрозрачное ангельское видение. Казалось, от красоты женщины в воздухе поплыл медовый и дурманящий аромат сон-травы.
Белой рукой она заправила несколько густых прядей за ухо и с прекрасных губ сорвалось:
– Нагулялась, дрянь?
История повернулась к друзьям, лицо её было подсвечено самой злой из её улыбок, в сиреневых глазах в этот момент плескалась бездонная кромешная тьма:
– Будем считать, что с моей матушкой вы уже познакомились.
Академический Кингчесс
Кай, Муза Павловна и Карна застыли в оцепенении.
Кажется, в один миг захлебнулись сладкоголосые певуньи, поникли цветы и в ручье сдохли рыбки.
Тори молча поднялась по ступенькам, не поворачивая головы к матери. В тот же миг на пороге дома появился коротенький круглый немолодой человечек. История чмокнула отца в щёку и что-то шепнула ему на ухо.
Он на мягких лапках обошёл свою великолепную жену и, склонившись, поочерёдно поднёс к губам обе её ручки, промурлыкав нечто похожее на «моя лапушка, не будь злюкой». После этого, радушно раскинув руки, бархатным голосом обратился к гостям:
– Прошу в дом, господа! Прошу в дом! Будем знакомы, меня зовут Аристарх Янович!
Кай, дурачась, будто в спину его толкнул шаловливый бес, ринулся к академику, взбежал на пару ступенек и, протянув ему руку для приветствия, представился:
– Очень приятно, Кай Острожский, друг Тори…
Не успел он договорить, как академик, чуть потягиваясь на носках туфель, затряс его руку и радостно прогудел:
– Какая замечательная старинная фамилия! Острожские, знаете ли, угасшая ветвь князя Владимира! Ведут свою линию от… – но он не договорил, в этот момент взгляд его упал на лицо Музы Павловны, которая ещё не успела отойти от шока, а затем на Карну, стоявшую на дорожке с отсутствующим видом.
Кай, принимая правила игры, артистично словно конферансье повёл в воздухе рукой и проговорил:
– Аристарх Янович, позвольте представить моих спутниц. Муза Павловна Ладожская…
Академик в три шага сбежал к ней по лестнице и, схватив её за руку, проурчал:
– Ладожские, ну, дорогая моя! Известно ли вам, что вашим фамильным гидронимом вы обязаны скандинавам? Я бы сказал, что род будет постарше рода Невских и Донских вместе взятых. Если подумать… век седьмой-восьмой, Старая Ладога!
– Надо же, никогда не задумывалась, – Муза сдержанно улыбнулась в ответ.
– А кто эта милая леди? – академик дружелюбно повернулся к Карне.
– Я Карна, – кивнула та.
Брови академика Собески поползли вверх.
– Интересно, интересно… судя по семантике, ваше имя происходит…
– Да, я знаю, откуда происходит моё имя, – резковато прервала его Карна. – Вообще-то, дождь тут…
Аристарх Янович тотчас спохватился и снова заприглашал всех в дом. Его прекрасную супругу они больше не встретили.
Академик сообщил, что пообщаться им удобнее всего в его кабинете, по такой непогоде он совсем недавно растопил камин. В кабинете он рассадил их в кресла и позвонил в маленький колокольчик.
В дверь заглянула пожилая женщина, он попросил у неё напитки для гостей и наконец уселся за большой письменный стол.
– Я весь внимание, дитя моё, – он ласково посмотрел на дочь и откинулся на спинку высокого кожаного кресла.
По пути сюда они успели договориться, что знакомить академика с полным текстом Пути, наверное, не стоит. О гробе и тоннеле сказать придётся, но о стрелках и снах лучше не упоминать. А там как пойдёт.
Кай начал первым:
– Аристарх Янович, мы получили описание одного места с необычным объектом. Мы думаем, он представляет историческую ценность… Он спрятан в искусственной пещере…
– Весьма интересно, продолжайте… – подбодрил его отец Тори, сложив руки лодочкой под подбородком.
– Этот объект… он очень старый… – Кай запнулся, соображая, как лучше объяснить.
– Пап, это огромный гроб с окном в крышке, – перебила его Тори.
Академик подался вперёд. Кай сердито посмотрел на Тори и продолжил:
– Как я сказал, он спрятан в пещере, к которой ведёт длинный тоннель. Саркофаг стоит на постаменте со ступенями. Выглядит как мраморный, с резными узорами. Крышка саркофага двускатная, – он остановился, а потом не понятно зачем добавил, – такая… домиком. И вот с одного боку в ней есть круглое отверстие.
– Любопытно… любопытно… – Аристарх Янович смотрел на него очень внимательно. – Какого цвета был мрамор? Можете ли описать какие-нибудь декоративные элементы на крышке или, например, резьбу на торцах?
Кай не слишком хорошо помнил, как выглядели узоры на поверхности саркофага. Он не подходил близко и не рассматривал. Что до цвета мрамора, то он мог и ошибиться, потому что сверху на постамент лился зелёный свет. Но внутренний голос подсказал ему, что мрамор был розовым.
Продолжая подбирать слова с тем, чтобы не выдать источник информации, он сообщил:
– Мрамор розоватый, кажется. На боковой стенке саркофага какой-то рисунок, что-то похожее на сплетение крестов с листьями. А на торце изображено восходящее солнце…
– …и лестница, – холодно закончил за него академик.
– Да, – просто кивнул Кай, – и лестница.
Аристарх Янович снова откинулся на спинку кресла, утонув в его мягких складках, и перевёл взгляд сузившихся глаз на дочь:
– Ты решила меня разыграть? Бросить кость старому дураку?
– Нет… о чём ты? – Тори слегка испугалась.
– Вы описали мне хрестоматийный объект, утраченный в начале столетия.
– Но…
– Не перебивай, – в голосе Аристарха Яновича зазвенел академический металл.
– Да, пап…
– Этот объект упоминается во всех учебных пособиях по медиевистики и возглавляет позорную опись утраченных человечеством реликвий. Его безуспешно разыскивают историки, археологи, государственники, церковники, авантюристы и даже наследники.
– Но…
– Я говорю!!! – рявкнул Аристарх Янович. – По достоверным источникам в последний раз его видели в начале века во время раскопок Десятинной церкви в Древнеграде.
– О чём ты говоришь, папа, мы не понимаем, – совсем тихо спросила Тори.
– О мощах святой Равноапостольной княгини Ольги, о чём же ещё? – прогремел академик Собески, поднимаясь на ноги и выходя из-за стола. – Голову мне морочишь? Права была мать… а я защищал!
Кай никак не рассчитывал на такой поворот событий.
– Послушайте, Аристарх Янович, это совсем не розыгрыш.
Отец Тори продолжал расхаживать по кабинету. Несмотря на свой маленький рост и объёмный живот, он выглядел грозно, глаза его недобро буравили гостей.
Кай постарался унять волнение и продолжил:
– Мы не читали про медиевистику… но есть описание этого места, очень чёткое. Мы смогли бы его узнать, если нам немного подсказать.
– Каким образом вы получили описание? – резко бросил Аристарх Янович, не поворачивая головы.
– Посредством видений, – спокойно произнесла Муза Павловна.
Академик остановился, сплёл руки на груди и перевёл взгляд на потолок. Несколько секунд он раскачивался с пятки на носок, а потом скосил глаза к Музе и спросил:
– Вы сами себя слышите?
– «Бойтесь испытывать умом то, чему надо верить», – к Музе Павловне вернулось её обычное самообладание. – Это не мои слова. Мне их сказал Епископ Серафим Звездинский в августе 1937 года, перед расстрелом в ишимском лагере.
– Вы тогда ещё не родились, голубушка! – хохотнул Аристарх Янович. – И вообще, простите… я не знаю, почему я Вас так назвал… это не моё слово. «Голубушка…» – он покатал слово на языке, будто пробуя его на вкус, и развёл руками.
Муза Павловна медленно расстегнула пуговку на манжете блузы и закатала рукав. На внутренней стороне руки виднелись четыре расплывшиеся буквы: «Ч.С.И.Р.».
– Вы хорошо знаете историю. Мне не нужно объяснять вам, что это такое.
По лицу Аристарха Яновича было ясно, что ему не нужно объяснять, что это такое:
– Член семьи изменника Родины… Но как?!!
– Просто поверьте.
Отец Тори переменился в лице.
– Я официальный представитель официальной науки. Я её глас и око. Я стою на страже её чистоты, борясь с квазитеориями и псевдодевиациями, которые паразитируют на теле науки и ведут к деформациям её ценностного ядра, – он потряс руками в воздухе.
– Аристарх Янович, но если благодаря нашим данным этот саркофаг найдётся именно в том месте? Что скажет официальная наука? – Муза застегнула рукав.
Академик снова уставился в потолок. Неожиданно в комнату с подносом вошла прекрасная хозяйка дома. Она подошла прямиком к Каю, и пока он брал единственную чашку с блюдцем и насыпал сахар, очень пристально его рассматривала. Он отпил глоток, но она ещё какое-то время не отходила, и Кай в смущении поднял на неё глаза.
«Спасибо», – с опозданием выдавил он, и мама Тори вышла из комнаты, никому больше ничего не предложив. Академик проводил её удивлённым взглядом, но промолчал.
Каю на миг стало не по себе. Это было очень неожиданное чувство… Сидя перед трескучим камином, Кай вдруг ощутил, как по хребту пробирается дрожь. Ему показалось, что холод, поселившийся в этом доме не изгнать даже дюжине каминов, пылающих день и ночь.
– Хорошо, допустим, – чуть остыв, хозяин кабинета прошёл к своему креслу, уселся и снова сложил руки лодочкой под подбородком. – Я хочу знать всё.
Все четверо отрицательно замотали головами.
Он примирительно поднял руки.
– Хорошо, я просто хочу знать больше, Продолжайте, Кай Острожский, не пренебрегайте деталями.
Им оставалось только принять правила игры, навязанные академиком. Кай начал свой рассказ с тоннеля. Описал пещеру, снова саркофаг и постамент. Рассказал о телах погибших там людей и поделился выводами деда Егора о форме сотрудников НКВД.
Взгляд академика исполнился интересом. Всё же любопытство возобладало над недоверием.
– Звучит весьма правдоподобно. В данном случае я могу сообщить вам информацию, которой располагает наша Академия Наук. Саркофаг княгини Ольги бесценен. Даже коммунистическое непроходимое пренебрежение к нашим корням не оправдывает версию о его случайном исчезновении.
Академик вновь соскочил с кресла и подошёл к книжному стеллажу. Он почти сразу нашёл нужный ему том и вернулся с ним к столу.
– Самые первые упоминания об упокоении княгини Ольги можно найти в небезызвестной «Повести временных лет», практически во всех её списках, за малыми расхождениями в изложении. Они на удивление скупы, но содержат упоминание о том, что княгиня Ольга была похоронена в 969 году по христианскому обряду, завещав не совершать по ней тризну.
– Что это значит, пап? – спросила Тори.
– Эм-м, да, конечно. Тризна – это, так сказать, развесёлые языческие поминки. Часть погребального обряда у восточных славян из песен, плясок, пиршества и военных состязаний в честь покойного. Всё это проходило непосредственно рядом с местом погребения после сожжения покойника. Ольга не дала себя сжечь, а велела похоронить в земле. До этого момента всё понятно?
Кай, Тори, Муза Павловна и Карна кивнули.
– Тогда продолжим. В «Повести» имеется короткое упоминание о том, что при святом князе Владимире в 1007 году мощи святой Ольги были перенесены в Десятинный храм Успения Пресвятой Богородицы и положены в специальный саркофаг, в какие принято было класть мощи святых на православном Востоке. Из этого следует, что именно в ту пору княгиня почиталась святой. Ну и, естественно, это первое упоминание о существовании саркофага. Вот, собственно, и всё, что написал летописец.
Однако в одиннадцатом веке через сто лет после её смерти появилось довольно любопытное свидетельство почтенного Иакова Мниха, в монашестве Черноризца, которое принято считать подлинным.
Позвольте, я зачитаю фрагмент из его труда под названием… тут длинно… «Память и похвала русскому князю Владимиру, како крестися Владимер и дети своя крести и всю землю Рускую от конца и до конца, и како крестися бабка Владимера Ольга, преже Владимера». В моём распоряжении копия его списка от 1494 года. Кстати, княгиня Ольга в крещении приняла имя Елены, так и упоминается:
«Бог прослави тело рабы Своей Олены, и есть в гробе тело её честное, и неразрушимое пребывает и до сих дней. Блаженная княгиня Ольга прославила Бога всеми делами своими добрыми, и Бог прославил её.
И ино чудо слышите о ней: гроб камен мал в церкви Святыя Богородицы, ту церковь создал блаженный князь Владимир, и есть гроб блаженныя Ольги. И на верху гроба оконце сотворено – да видети тело блаженныя Ольги лежаще цело.
Иже с верою придёт, отворится оконце, и видит честное тело лежаще цело и дивится чуду таковому – толико лет в гробе лежаще телу неразрушившемуся. Достойно похвалы всякой тело то честное: в гробе цело, яко спя, почивает. А другим, иже не с верою приходят, не отворится оконце гробное, и не видет тела того честного, но только гроб».
Читая эти строки, Аристарх Янович весь лучился от восторга, очень напоминая Каю собственного деда. Тот также, по всей видимости, недоумевал из-за отсутствия аплодисментов. Но слушатели молчали, осмысливая непонятную церковно-славянскую речь.
– Разве это не удивительно?!! Это означает, что не всем было явлено чудо нетления мощей Равноапостольной княгини Ольги, а только истинно верующим. И что покоилась она там сотню лет будто живая. И только истинно верующий мог узреть это оконце открытым. И что, собственно, оконце это существовало!
Кай слушал академика, и в голове его вырастали картины одна другой ярче. То он представлял себе, как подходит к саркофагу и видит сквозь оконце глаза великой святой. То внезапно осознавал, что никогда не интересовался вопросами веры, а потому ему лично это оконце и вовсе не открылось бы. Вот Каргеру… да… ему бы точно открылось… Кроме этого, где-то на закорках памяти неясно вспыхивала и гасла какая-то догадка, но он никак не мог поймать её.
– Что это нам даёт? – спросила Карна.
– Что даёт? Это даёт почву для анализа. Давайте трезво рассмотрим факты, – академик Собески принял наиболее серьёзный вид из явленного сегодня арсенала. – Первое: описания косвенно указывают на один и тот же предмет, их связывает необычное оконце. Если вы говорите правду, если вы не вычитали его описание в каком-нибудь музейном каталоге, значит вы получили информацию «свыше». Не будем сейчас разбираться в терминологии, примем как есть.
Второе: знаки отличия на форме погибших дают нам указание на период, в котором случилось некое событие с участием представителей самого мощного карательного органа нашего государства, НКВД. Судя по нашивкам, это высокие должностные лица, самый цвет, можно сказать. В их ведении находились по-настоящему опасные и значительные тайны, которые могли подорвать основы нашей внутренней государственной политики.
