Екатерина Бердичева
Деревня Тюмарково
Рассказ шестой. Наши прогулки
***
А вечером мы с сыном, Маней, Казбеком и скромно державшимся в стороне Шариком отправились к Чертовой горе смотреть закат.
Именно здесь, в краю болотистых низин и пологих холмов, узких рек, сосновых лесов и заросших некошеной травой полей, чувствовалось, как природа постепенно вытесняет человека с когда-то занятой им территории. Непуганными стайками летали какие-то мелкие птахи. На опушку леса, едва взглянув в нашу сторону, совершенно спокойно вышел лось. Кто-то грузный, похоже кабан, топтался в ближайшем кустарнике… Если честно, мне было как-то не по себе, поскольку диких животных я видела только по телевизору или в зоопарке. Но там они были за оградой. А тут… Если спросить отгадывающего тесты умника, кто в нашем вечернем пейзаже был лишним, он бы точно ткнул в нас пальцем. И все потому, что Манька, наивная городская дуреха, безоговорочно уверенная в маминой суперспособности вытащить неугомонную собачью попу из любой беды, со звонким лаем бросилась в те самые кусты. Пока местные псы недоуменно смотрели ей вслед, мы с сыном раздвинули зеленые ветки и осторожно заглянули в лиственный сумрак. Там, захлебываясь собственной смелостью, прыгала моя собака, а на нее, как на умалишенную, молча взирала огромная свиная ряха. Занимающий центральную часть пятак был крупнее моей ладони, а торчащие в стороны уши укоризненно шевелились. Складывалось ощущение, что моська прыгает на слона, а тот даже не знает, что с ней делать: уйти, или, чтобы запомнила, дать хорошего пинка. Похоже, еще немного, и придется перед этой живностью извиняться за беспокойство. Если, конечно, хозяин леса будет в настроении мои извинения слушать.
– Иду домой! – громко крикнула я, отправляясь с Шариком дальше. И только Казбек, как невзрачный деревенский ухажер капризной городской красотки, терпеливо ждал, когда прелестница соизволит обратить на него свое возбужденное внимание.
Сын, бросивший лохматому псу толстый сук, отряхнул ладони и подошел ко мне.
– Слушай, еще лет десять, и эти места превратятся в тропические джунгли!
– В смысле? – оторвала я взгляд от видоискателя фотоаппарата.
– Здесь нет людей. Когда умрут последние старики, никто из их детей сюда не вернется.
– Возможно, сын. Русских остается все меньше. Но это не страшно. Принцип существования физического мира основан на выживании сильнейшего. Американские индейцы когда-то не справились с нашествием европейских бандитов, загнавших их в резервации. Аборигенов Австралии англичане вообще выдавили с зеленого побережья на близлежащие острова. После чего, потеснив воинственных кенгуру, развели в холмах тюрьмы и кроликов. Вот и по здешним полям на американском катерпиллере когда-нибудь поедет вьетнамский фермер, с высоты Чертовой горы обозревая ровные ряды теплиц.
Сын рассмеялся.
– Фантазируешь?
Я сделала очередной кадр и сквозь ресницы посмотрела на касающееся вершин соснового леса солнце.
– Если не поторопимся, закат догорит без нашего в нем участия!
Сын проникся. Свистнув собачьей стае, он побежал к лесу. Там, за его темными деревьями, дорога начинала свой подъем к вершине, подставляющей лысую макушку с волосками-елками небу.
И все-таки мы успели!
Расположившись на самой высокой точке холма, мы с замиранием сердца следили, как золотой круг солнца прячет свое сияние в низких фиолетовых тучах. Кудрявые облака, плывущие с востока на запад по меркнущему с каждым мгновением куполу, вспыхивают яркой охрой и киноварью… Или, перемешав цвета, начинают играть раскрашенной изумрудными оттенками бирюзой. Сын восхищался и щелкал затвором. Казбек с Шариком, пользуясь моментом, искали в шерсти блох. Маня счищала лапой со своего носа комара… И вот, объявляя приход ночи, над нашими головами тусклыми точками засветились едва заметные звезды. А на востоке, серебря верхушки сосен, поднялся над землей широкий серп луны.
Первым встал и отряхнул с колен сосновые иглы сын.
– Кажется, нам пора. – сказал он. – Ты уверена, что в лесной темноте мы не собьемся с дороги?
– Вроде она белая. – Покосилась я на песок, хранивший тепло летнего дня. – И никаких развилок на ней нет.
– Смотри! – Сын вдруг присел и, вытягивая руку в сторону леса, спрятался за меня. – Видишь? Ты видишь?!
– Не вижу. – Я опустила очки с макушки на нос. – Кабан? Лось? Белка?
– Зеленые глаза… И они светятся!
Вставшие следом за нами собаки потягивались, зевали и отряхивали шубы от песка. И ни одна из них, даже нервная Маня, не посмотрели в ту сторону.
– Зомби-апокалипсис? – Я взяла из рук Сережки фотоаппарат и начала искать им то, что разглядели его зоркие очи. – Или в здешних лесах живет йети?
– А если чупакабра? – тихо произнес сын, сжимая кулаками полы моей кофты. – Вдруг она нас съест?
– Если съест, то никакого «вдруг» уже не будет. По крайней мере, для нас.
Теперь и я видела в густой сумеречной тьме зелененькие огонечки.
– Они не двигаются и не моргают. Так что ничего страшного для нас в них нет. Хочешь, пойдем и посмотрим?
– Хочу! – С замиранием сердца сказал Сережка. – Только ты первая иди!
– Тогда готовься быстро бежать! – С усмешкой сказала я, вспоминая далекое детство и одну из теплых летних ночей, когда мы с братом решили пощипать себе нервы, прогулявшись в полночь на кладбище. Если честно, никаких призраков и тусклых над могилами огней мы не заметили. Но, как только подошли к старенькой ограде, над нашими головами мощно зашумели верхушки елей. А потом, в одно мгновение, мы оказались в эпицентре смерча: ветер клонил окрестные деревья чуть ли не до земли. Пыль и старые листья летели нам в голову, а сухие иглы, поднятые в воздух, кололи руки. Притом, что в метрах ста от нас лес был абсолютно спокойным. Помню, как мой младший брат заорал и бросился бежать так, что я никак не могла его догнать. Едва мы выскочили из леса, в котором находилось наше поселковое кладбище, как все снова стихло. И вот теперь, по прошествии лет, даже и не знаю, что это такое было: то ли каприз природы, то ли нас, любопытных живых детишек, прогнали из своих владений мертвые.
– Неужели не боишься? – Вернул меня из раздумий о прошлом к текущему моменту сын.
– Нет. – я чуть заметно пожала плечами. – Если бы это было живым, огни бы двигались. Всего остального я не боюсь. К тому же наши собаки спокойны. А ведь они замечают опасность намного раньше людей.
– Точно! – Сообразил парень. Отцепившись от моей одежды, прямо через дорогу и высокую траву он пошел к кустам. Затем обернулся ко мне с улыбкой.
– Иди сюда, мам! – Позвал он меня.
– Зомби решили пригласить нас на чашку мухоморового настоя?
– Это не зомби… – Сережка, кажется, смутился. – Тут старый пень. И он светится!
Подойдя вместе с собаками ближе, я невольно залюбовалась увиденным: прикрытый листьями орешника словно шалашом, темноту освещал старый трухлявый пень. Кажется, я где-то читала о том, что в процессе гниения органика выделяет фосфор. Этим же объясняют призрачные огни, возникающие над могилами и болотами. И все-таки в данной теории есть какая-то недоработка, поскольку в обычной земле, даже той, в которую сажаем петрушку с редиской, тоже что-то гниет. Палочки, трупики насекомых, старые прошлогодние травы и листья… Получается, земля должна светиться сплошь? Но ведь она не светится! И почему соседний пень, находящийся приблизительно в таком же состоянии, как сей призрачный красавец, торчит в серой темноте черным, едва различимым, зубом? Быть может, это леший изготовил рядом со своей спальней лампу, а мы, не видящие дальше собственного носа варвары, топчем пушистый ковер из мха своими ногами и громко обсуждаем его творчество?
– Ладно, полюбовались и будет. – Я отпустила ветку и вышла на дорогу. – И правда, уже совсем темно. Собаки зевают и хотят спать, а меня съели комары. Спорим, никакие вампиры этим тварям в подметки не годятся?
Сережка рассмеялся, повесил камеру через плечо и во главе собачьей стаи стал спускаться с холма. Я шла за ними и чувствовала поднимавшуюся от реки сырость и терпкий цветочный запах. Его источали те самые белые метелки, что цветут все лето рядом с любым заболоченным водоемом. Справа и слева, перекрикивая друг друга, распевались птички. Их проникновенные горловые рулады походили на соловьиные трели. Может, это и были соловьи? Пусть весна закончилась, все самочки были соблазнены, и птенцы, наверняка, вылупились из яиц, пение звучало прекрасно. Расстраивало лишь одно: в стороне от дороги и на одной высокой ноте противно визжала какая-то тварь… Если провести аналогию со скрипичным концертом и вклинившимся в гармонию аккордов скрежещущим по стеклу звуком гвоздя, мое негодование станет понятным. И в эту невообразимую смесь ночных звуков сначала потихоньку, а потом все громче вплелось журчание бегущей по камням воды.
– Знаешь, что эта река очень холодная? – перегнулся через перила моста Сережка. – Вроде такая мелкая… Давно бы должна прогреться!
– В таких речках много бьющих из земли ключей. И если пройти по ее течению, можно отыскать их фонтанчики.
– Ты видела? – Воскликнул сын. – Видела, да?
– Не здесь. Но там тоже была красивая река Кимерша.
– А эта? Как эту зовут?
– Кажется, Святошна. – Я пожала плечами. – Надо у соседок спросить.
– Ну вот… – надулся Сережка. – Ты тут уже второй раз. Болтаешь с бабушками каждый день. А названий окрестных местечек до сих пор не знаешь!
– Завтра спрошу. – Улыбнулась я.
– Я сам спрошу. У Дениса. Надеюсь, ты помнишь, что в пять утра мы идем в поход?
– Может, без меня?
Если честно, вставать ни свет, ни заря, чтобы тащиться по мокрой от росы траве в неведомые дали с опухшими от недосыпа глазами мне не хотелось.
– Ты обещала! – Сурово сказал сын. – Не Денису. Мне. Поэтому…
– Ну конечно же, пойду!
К дому мы вернулись только спустя час. А уже через четыре часа нужно было вставать…
Выдав по миске сухого корма охранявшим нас псам, я покормила своих детей и с наслаждением упала на матрас. За занавешенным москитной сеткой окном неумолчно гудели комары и глядели на землю с небес крупные звезды. Сережка, выпив чашку горячего молока с горбушкой белого хлеба, сразу заснул. А я, подложив под голову локоть, все думала о том, почему мы, абсолютно городские жители, вдруг очутились здесь, в далекой глухой деревне. Притягивая за уши и анализируя факты с чувствами, я выстраивала логическую цепочку из судьбы, предназначенности, психологии и… не заметила, как заснула.
***
Следующий день начался для меня резким стуком в стекло, лаем собаки и недовольным голосом Дениса, возмущавшимся нашей необязательностью.
– Мама! – Сережка спрыгнул с кровати и, нагнувшись к лежавшему на полу матрасу, стащил с меня одеяло. – Быстро вставай!
И в одних труселях поскакал открывать запертую на ночь дверь.
Пришлось срочно накидывать на себя халат, поскольку в сенях уже слышались грузные мужские шаги.
– Простите, Денис, – повинилась я, глядя в покрасневшее лицо мужчины, – мы вчера слишком долго провожали закат.
– На улице давно рассвет. – Буркнул он, присаживаясь к столу и стараясь не смотреть на мои голые ноги.
– Сейчас мы попьем чай и сразу пойдем. – Пообещала я, втыкая вилку от электрического чайника в розетку. Взгляд гостя перестал косить и сфокусировался на проводах.
– У вас проводка тоже с советских времен. – С осуждением в голосе заметил он. – Розетки разболтаны, провода оторваны…
Я пожала плечами.
– Электрику ремонтировать не умею. А провода закрепить на стенах можно и согнутым гвоздем. Когда приеду без Сережки, займусь. Обои поклею, сделаю нормальную мойку со сливом…
И тут он заинтересовался, позабыв о том, что я – женщина.
– Со сливом? В смысле?
– Металлическая раковина у меня есть. Куплю к ней пластиковые трубы и выведу их на улицу в специально выкопанную ямку со старой дырявой кастрюлей. Этакий минисептик. Понятно, что все тарелки придется от остатков пищи вычищать…
– Но все равно со временем слив забьется!
– Если вести трубы под углом, то нет.
Я поставила перед ним и сыном по чашке горячего чая и положила наскоро сделанные бутерброды с колбасой.
Мужчины разом в них вгрызлись. Совместив жевательный процесс с размышлительным, Денис сделал вывод и покачал головой.
– Глупая затея!
Я спорить и что-либо доказывать не стала, поскольку любой мужчина считает себя умней самой умной женщины. На лавры самой-самой я не претендовала, поэтому молча положила кусок сыра в рот. Сразу хочу сказать, что мойку со сливом я все же сделала… Местные, изумляясь тому, что, оказывается, так было можно, дружно повторили мое ноу-хау. Денис, конечно, был в их числе. А сейчас, окинув комнату с кухней взором опытного электрика, сказал:
– В следующий раз, как поедешь, купи розетки. Я их поменяю.
– Договорились. – невозмутимо ответила я. – Они у меня с собой.
– Значит, после прогулки. – Денис встал. – Собирайтесь. Жду на лавочке!
Когда мы, вырядившись в куртки, плотные штаны и резиновые сапоги уходили от дома, я видела, как в Серафимином окне шевельнулась занавеска. «Кажется, у местных будет свежая пища для сплетен». – Подумала я, не представляя, в силу своей оторванной от коллектива профессии, с какой волной негатива мне придется столкнуться. Я еще не знала, но в глазах местных кумушек Денис уже принадлежал той самой соседской дочке, на которую вчера намекала Серафима. И отдавать красавца-мужчину какой-то заезжей, к тому же не первой молодости даме не собирался никто.
Утро, действительно, было прекрасным: розовая заря, купающая в росных ладонях теплое солнце, постепенно разлилась во всю небесную ширь. В кустах, траве и даже в болотных камышах свистели птахи. На краю оврага выводил рулады соловей… Кто-то мне рассказывал, что есть птичка, умеющая подражать соловьиному пению. Может, то была именно она? По чистым листам трепещущей под дуновением свежего ветерка березки скатывались и падали вниз крупные капли, похожие своим искристым чистым блеском на вечерние бриллианты. Я подставила ладонь одному из этих сокровищ, но… тут же стряхнула его с руки, поскольку довеском к воде шел вонючий травяной клоп. Осторожно вытерев руку о штанину, я улыбнулась оглянувшемуся на меня сыну.
– Жалко, что мы не взяли Маню с собой. – сказал он. – Ей бы понравилось.
– Не думаю, что ее сил хватило бы на скачки по высокой траве. К тому же, в ней водятся клещи. – Вместо меня ответил Денис. – С нами даже Шарик не пошел.
Мне хотелось сказать, что мужчины собачьего племени, как верные кавалеры, остались у нашего крыльца. Но говорить на такие темы с человеком, краснеющим при виде дамы в халате, мне не хотелось. Однако Денис полез с разговором сам.
– Одинокой женщине в деревне тяжело. – Ни с того, ни с сего заметил он.
– Наверно. – Я насторожилась в ожидании следующего хода.
– У тебя… – за пару дней мы незаметно перешли на «ты». – Есть какой-нибудь мужчина, готовый помочь в трудах?
– Вот. – Я кивнула на Сережку. – Остальным, если что понадобится, заплачу. Или просто забью на проблему. Кстати, в деревне без женщины тоже никуда.
– Конечно! – Воодушевился Денис. – Особенно если держишь большое хозяйство. Сама понимаешь, огород, прополка, скотина… Ты на следующий год сажать что-то будешь?
– Вначале нужно определиться с нынешним, а потом загадывать на будущее.
– Но ты все равно подумай!
– Обязательно. Как только подвернется под руку кто-то подходяще-работящий, так сразу подумаю. А ты? Маму твою я видела. Супругу в городе держишь?
– Я разведен. – Поморщился Денис.
– Бывает. – Кивнула я и перевела его внимание на старые бревна, брошенные переправой через небольшое болотце.
Перебравшись по ним первым, он посмотрел, как следом перешли мы, и вновь вернулся к важной для него теме.
– Жена должна быть для мужа опорой в его каждодневных трудах, поддерживая любые начинания не только духовно, но и физически.
– Муж для жены должен быть защитой. Не только нравственной, но и материальной. – В тон ему ответила я.
– Значит, ты тоже из тех дамочек, которые готовы ехать на мужской шее до его смерти? – В его голосе мне послышалась едва скрываемая неприязнь.
– Помнится, у немцев есть популярный слоган, определяющий женскую роль в обществе: кирхе, кюхе, киндер. Шаг вправо, шаг влево, прыжок вверх – расстрел на месте. Общество, демократичное даже к смене пола, до сих пор не считает женщину равной мужчине. Особенно усердствует в этом церковь, насаждая домострой.
И тут нашего Остапа понесло…
– Женщина, еще со времен Адама и Евы, существо изначально порочное. И если мужчина не может обуздать ее наклонности и вернуть на стезю подлинного предназначения – быть жирным удобрением, из которого растут и крепнут в истинной вере всходы душ человеческих, то он, как носитель света и божий сосуд, обречен.
– Чего? – Мне захотелось снять платок и задумчиво почесать затылок. Но боязнь летающих вокруг слепней и комаров заставила натянуть его на лоб еще сильней.
– Разве ты никогда не видела, во что превращаются мужчины в семьях, где женщина – командир?
Нет, какой-то резон в его словах, конечно, был. Вспомнив маму с папой, я была готова не только согласно покивать, но даже принять его сторону… Однако что-то в его словах вызвало в моем сознании серьезный протест.
– Разве ты не знаешь, во что превращаются женщины в семьях, где муж – домашний тиран? И неважно, чем он объясняет свои действия: глупостью жены, следованием догматам веры, желанием добра или счастья собственным отпрыскам… В любом случае, когда один из партнеров по браку угнетен, ничего хорошего из их отношений не получится.
– Мужчина, который придерживается веры в Господа, ходит в храм, исповедуется и причащается, тем самым освобождаясь от греха, плохого не сделает. Наоборот: личным примером и твердым, без агрессии, руководством, ты же знаешь, что именно бессилие рождает злость, он должен вести Богом данную супругу сквозь мирские искушения и земные труды к обретению в душе царствия небесного!
– А давай об искушениях поподробней… Вот скажи: твоя потенциальная жена, живущая, как и ты, в миру, должна где-то работать, или ты, как глава семьи и духовный наставник, обеспечишь ее всем необходимым сам?
– Конечно же, должна! – Согласился он.
– Вот она получила зарплату… Распределять финансы вы будете совместно?
– Я выслушаю ее пожелания, но, как ты сказала сама, окончательное решение принимает глава семьи.
– Если там, где она работает, требуется носить определенную одежду определенного бренда и качества, а также пользоваться косметикой?
– Православная женщина обязана быть скромной и не привлекать к себе излишнего внимания!
– Угу. – Согласилась я и посмотрела на сына, тычущего палкой в болотные камыши. – Сереж, чего ты там нашел?
– Пока вы вели душеспасительные разговоры, я нашел какой-то заболоченный пруд.
– Это – один из тех самых придорожных водоемов, вырытых крепостными графа. – Денис поднялся на край насыпи и огляделся. – Рядом, через дорогу, должен быть ему парный.
Я поснимала окрестности пруда и поискала среди кустов и травы дорогу.
– Здесь все заросло. – Сказал Денис. – Теперь, спустя тридцать лет, ничего не найдешь.
Я кивнула и сфоткала блестящую росой паутину, растопырившуюся между ветками куста. И мы отправились дальше, уже через час выйдя к брошенной жителями деревне.
***
Сережка с Денисом шли по заросшей бурьяном единственной улице впереди меня и, строя из себя знатоков, разговаривали о кладах. Я же глазела по сторонам и с каждым шагом чувствовала, как на меня накатывает состояние какой-то беспросветной обреченности. Наверно по-другому это тоскливое чувство назвать невозможно… Вот же они, вполне добротные и построенные для многих поколений избы, подобно кладбищенским надгробиям возвышающиеся среди кустарниковой поросли. За ними, в отдалении, просматриваются крыши бань и сараев. Кое-где, поблескивая остатками краски, щерит зубья штакетник. Но люди… их тут нет. И, кажется, уже давно, поскольку осинкам, выросшим прямо на дороге, было лет по пятнадцать, не меньше. Но, как и в старые времена, вдоль улицы стоят электрические столбы и тянут к чашкам изоляторов тонкую паутину проводов. Кое-где, вероятно охочими до чужой собственности местными, были сняты наличники. А двери и вовсе стояли открытыми нараспашку. Деревня походила на обобранный и брошенный у дороги труп, не нужный никому, даже собственным родственникам. А ведь еще недавно, по меркам истории, местные поля голубели льном и золотились рожью. По лугам и рощам гуляло стадо. В свинарнике, чьи разобранные кирпичные стены виднелись за последним домом, подрастали поросята… Колбаса была мясной, а не выгодно-соевой. Молоко давали коровы, а не растущие за тридевять земель пальмы. Купленный в магазине хлеб пах свежей выпечкой и съедался просто так. А если со сметаной – так и вовсе за уши не оттащишь! Было… Тогда здесь жили люди, с радостью отмечавшие всей деревней дни рождения. Провожавшие своих бабушек и дедушек в последний путь. Разве в городе на свадьбу кто-то приглашал весь двор? Да ни за что. Только близких и значимых людей. Но здесь близкими были все. И где они теперь? Почему дети живших тут людей не приезжают на свою родину? Действительно, почему? А потому, что любому мальчику или девочке из села с детства внушали то, что в далеком городе жизнь легче и слаще – одних фильмов на эту тему создано немеряно! Из телеэкрана им говорили, что там, среди бетонного леса, можно стать счастливым и заработать огромные деньги. А жизнь в селе – удел неудачника. Но главной причиной запустения было то, что «необходимый для поднятия экономики переход к капитализму» сразу придушил нерентабельное, во многом дотационное, сельское хозяйство. Работать стало негде. Редкие перекупщики платили за овощи с фруктами слишком мало, поскольку прибыль от реализации пальмового суррогата была в разы выше. Это теперь, по прошествии времен, мы с любовью культивируем на своих дачных участках старые, посаженные еще дедами, яблони и радуемся урожайному году. А еще ездим за сотню километров, чтобы купить больному ребенку настоящее козье молоко.
– Мам! – Позвал меня Сережка. – Смотри, какой красивый дом!
Он протягивал руку к бревенчатому срубу, обшитому тесом и выкрашенному в красивый голубой цвет.
– Давай посмотрим, что внутри?
Лезть через палисадник, заросший крапивой, мне совершенно не хотелось. Впрочем, как и входить в дом. Но Сережка был любознательным подростком, в чьей голове не водилось никаких горьких мыслей.
– Ладно, посмотрим. – Сказала я, осторожно приминая мыском резинового сапога жесткий крапивный стебель.
– Этак будешь прокладывать дорогу до завтрашнего дня. – Улыбнулся Денис и врубился крепким тяжелым телом в зеленые заросли. Сережка, радостно хлопнув в ладоши, поскакал за ним. Почесав нос, укушенный не испугавшимся спрея комаром, я двинулась следом. Кто его знает, что там может их поджидать? Пауки, летучие мыши, змеи… Гнилые полы и перекрытия.
– Сережа! Не увлекайся! – Крикнула я сыну, помахавшему над своей головой пальцами. – В старых зданиях водятся привидения!
Эх, лучше бы я промолчала… Ведь мужчины, сколько бы им не стукнуло лет, в душе всегда остаются маленькими любопытными детьми, постоянно пробующими на вкус этот разнообразный, наполненный тайнами и приключениями мир. Ну, есть, конечно, исключения… Только, как мне кажется, у подобных тихонь родители еще в далеком детстве обрубили все хотелки, запрещая исследовать, пробовать на зуб и, ошибаясь, учиться.
Кстати легкий пример подобного отклонения живет в моем доме этажом выше: двенадцатилетний мальчик не имеет друзей. Он не ходит гулять на улицу, поскольку до отчаяния боится насекомых. Причем всех, начиная с крохотной луковой мухи. Его перемещения вне дома совершаются по одному и тому же маршруту: школа – квартира и наоборот. И все началось с того, что взрослым всегда было не до него: чтобы не мешал, малыша сажали перед телевизором или давали в руки гаджет.
Тряхнув головой и отбросив размышления о вывертах психики до лучших времен, я поторопилась за Денисом и Сережкой, чьи шаги и голоса пропали в глубине заросшего участка.
Да-а… Если крапиву вовремя не косить, то из ее стволов можно вырастить целый лес. Вроде бамбукового, но не настолько лояльного к пробирающемуся сквозь его заросли человеку. Раскидистые жгучие побеги, цепляясь друг за друга листьями, настырно лезли мне в лицо. С подпирающих небеса метелок сыпались на голову жучки и какая-то труха с сухими крыльями бабочек. А тропа, проложенная Денисом, заставила меня вспомнить песню Криса Ри «Дорога в ад». Посыл там, понятно, не совсем тот, но все же перекликался сразу со всеми моими мыслями: «Мама, я еду в город, чтобы продать себя подороже… Тут нет места радости… Это – дорога в ад».
Забытая земля, брошенные деревни… Усталые лица закредитованного населения, однажды пожелавшего всего и сразу… Толпы приезжих, жаждущих срубить деньжат, порезвиться на воле и свалить в родное отечество… За все эти годы мы привыкли к зависти, злобе и равнодушию. К тому, что в красивую сытую жизнь надо лезть по чужим головам и не жалеть ни о чем. Даже о родине.
«Чувство страха перед насилием стирает улыбку с каждого лица, и здравый смысл бьет тревогу… Оглянись, мир, смотри, что творится. Ты должен выучить этот урок. Это не автострада, что ведет в будущее, о нет, это дорога в ад…»
– Мама! – Услышала я Сережкин крик. – Ты где потерялась? Иди сюда, тут так интересно!
– Иду!
Смело растолкав нависшие надо мной зеленые стволы, я, наконец, выбралась на более-менее свободное от них место и увидела крепкие крашеные ступени, ведущие на крыльцо.
Заходить внутрь, даже вместе с Денисом, мне совершенно не хотелось. Поэтому я, ступая на сохранившуюся под слоем мха цементную опалубку, подошла к распахнутому настежь окну и заглянула в комнату.
Первое, что бросилось мне в глаза, это совершенно шикарный буфет, чьи дверцы были украшены тонкой резьбой. На его полочках стояла целая посуда, а на стене, между ним и белой печью, висела репродукция картины Пименова «Новая Москва». Та самая, где за рулем автомобиля девушка едет в будущее. Кажется, меня разобрал нервный смех. Пытаясь затолкать его обратно ладонью, прижатой ко рту, я посмотрела в другую сторону. Две металлические кровати (даже странно, что их не сдали в утиль), стол со стульями, раскрытый сундук и брошенная на пол пачка журналов «Наука и жизнь». Восторженно попискивающий сын их перелистывал, а заметивший мою голову Денис улыбнулся и развел руками.
– Когда я был тут в прошлом году, на полках стояли чугунки и сковородки. Специально зашел, чтобы взять парочку для хозяйства, но кто-то успел раньше.
Я кивнула и продолжила осмотр.
В красном углу, под полочкой с кружевной салфеткой, стоял телевизор. Неподалеку – магнитола. Технику не тронули, но икон на полке не было. На полу, под западным окном, валялся разбитый цветочный горшок. На одном из стульев висел ситцевый халат. Стену рядом с кроватью украшал большой, родом из семидесятых, узорчатый ковер. На затоптанном полу лежали половики. Приглядевшись, я заметила висевшие чуть поодаль фотографии в рамочках. Бабушки и дедушки, жених с невестой, цветные, размером с открытку, внуки… Складывалось впечатление, что из этого дома бежали впопыхах, прихватив только документы. Я видела похожие кадры, снятые в Чернобыле. Там был взрыв, радиация, беда и страх. А здесь? Человеческое равнодушие к собственным корням? Ладно, мебель, одежда и посуда. Это можно купить. Но фотографии?! В них – твой род, твоя личная история! Неужели живущие в городе дети настолько стеснялись своего происхождения, что постарались забыть, вычеркнуть из собственной памяти заботливые руки бабушки, ее румяные пироги с капустой, березку под окном и золотой закат над полем? Не понимаю…
– Мам, – Сережка подошел к окну, – а давай что-нибудь возьмем на память? Смотри! – он поднял руку, пальцы которой осторожно держали фарфоровую балерину без одной ноги. – Я сейчас отколотую часть поищу. Наверняка на полу валяется!
– Не нужно. – я улыбнулась. – Вдруг душа хозяйки, что тут когда-то жила, до сих пор присматривает за своим домом? Ей станет обидно, что ты без разрешения взял принадлежавшую ей вещь.
– И правда… – Сын ушел в комнату и осторожно поставил статуэтку на комод. – Пусть радуется.
Скрывшись где-то в кухне, он скоро оттуда вышел… с веником и совком в руках.
– Если я подмету грязь, ей будет приятно? – Без тени иронии спросил он, чистыми глазами глядя на старые снимки.
Денис пожал плечами и что-то сказал о безбожниках. Я проигнорировала его слова и кивнула.
– Уверена: ей будет очень приятно. Окна тоже прикрой.
Вытряхнув прямо у порога мусор, Сережка снова вошел в дом и сложил разбросанные журналы в сундук.
– Теперь – порядок! – Довольно сказал он и вернулся ко мне. – Мам… я хочу отсюда уйти.
– Денис! – Позвала я соседа. – Мы устали и хотим домой. Может, пойдем? С нас – чай и вкусные конфеты.
Мужчина вышел на улицу и приставил к косяку сорванную с петель дверь.
– Хотелось заглянуть в сараи… – Бросив по сторонам полный сожалений взор, он все же передумал. – Наверное, самое ценное оттуда тоже вынесли.
– Скорее всего. – Согласилась с ним я и улыбнулась. – А теперь скажи, Сусанин, в какую сторону нам идти!
***
Немного подождав Сережку, на прощание делавшего фотографии заброшенной деревни, огородами мы вышли к дубовой роще и постепенно углубились в лес, обсеявший местные поля сосновой порослью.
– Когда-то совхоз сажал тут овощи. А теперь – кругом трава. – Заметил сын, закидывая лямку фотоаппарата на плечо.
– Если какой-то из биологических видов вымирает, на его место приходит другой, более жизнеспособный. – Денис поднял голову и посмотрел на плывущие в небесах тучки. – Закон сохранения энергий.
– Получается, мы вымираем?
Сережка его догнал и пошел рядом. Но мужчина лишь улыбнулся.
– Я – о картошке. За многие века культивации это растение привыкло к тому, что за ним ухаживают. И совершенно разучилось сопротивляться внешним факторам без посторонней помощи. Не будет человека, не станет и ее. А диким животным хватает диких злаков.
Он провел ладонью в перчатке по высоким метелкам. И они закачались, выпустив из своих объятий стрекозу и пару паучков.
– Вот здесь, – он кивнул в сторону, – когда-то проходила дорога к реке. А еще – к мельнице и стеклянному заводу.
– Правда? – Восхитился Сережка. – Их можно посмотреть?
Денис покачал головой.
– В девяностые годы прошлого века они закрылись. А доски с кирпичом растащили местные. Так что ничего там, кроме старых гнилых свай, торчащих из воды, и раскрошенного фундамента, теперь нет. – Немного помолчав, он продолжил. – Но ходят слухи, что землю вдоль берега реки по другой ее стороне выкупил какой-то предприниматель под турбазу. Ведь в водах рыбы, а в лесах – зверья и птицы полно! Рай для охотников и рыболовов.
