Екатерина Бердичева
Деревня Тюмарково
За окном уже висел месяц, когда я немного успокоилась. Да, пусть тут все запущено. Пусть у меня нет сил и средств сделать все сразу. Но зато рядом сопит носом моя Маня – искреннее и любящее сердце, которому я подарила эту траву, деревья, лес и поле. Да по сравнению с ее счастьем трудности поездки, мнение бабушек и их кур кажутся сущей ерундой! Поэтому завтра, не обращая внимания на замызганный пол и перекошенную дверь, мы пойдем гулять. Кажется, неподалеку от деревни я видела поворот к лесу. Оттуда мы начнем наслаждаться свежим воздухом, пением птиц и живой природой, ради которой мы бежали из города…
Вздохнув, я снова закрыла глаза и заснула крепким сном пусть уставшего физически, но абсолютно спокойного и уверенного в правильности своих поступков человека.
***
Рассказ третий. Соседи
***
Занавесок на окнах, глядящих в сторону востока, не было, поэтому утреннее солнце красило своими оранжевыми лучами не только белую печь вместе со свисавшей с потолка паутинной бахромой, но также нас с Маней, старательно отворачивающих носы от его бессовестного взгляда. Потянувшись, я достала из-под подушки телефон.
– Бли-ин… Пять утра…
Перекинув через собачью тушку ноги, я отвернулась от светила, чтобы продолжить сон, но… едва мои глаза закрылись, в уши врезался яростный крик петуха, выгуливающего кур прямо под окнами.
– Природа, мать наша… – Простонала я и поднялась, задумав посетить уединенный уголок, находящийся на стыке избы и сарая. Маня, узрев, что я встаю, решила, что пришло и ее время удобрить травку…
– Иди. – Ухмыльнулась я. Прошлепав в майке и кроссовках на босу ногу к входной двери, я толкнула створку наружу. Ненавижу, когда кто-то мешает мне спать!
Маня была на редкость умной собакой. Обозрев копошащихся в траве и забывших о вчерашнем испуге кур, она сделала длинный и молчаливый прыжок в сторону гордо глядевшего на жен петуха. Лишь в последний момент заметив летящую к нему черную тень, тот неловко подскочил вверх и, плеснув крыльями по воздуху, огласил окрестности истерическим воплем. Куры, видя поспешное бегство предводителя, дружно рванули за ним. Маня, посмотрев на меня шкодливым глазом, сделала по двору круг и присела в покрытую росой траву. После чего, сделав дела, сразу вернулась в дом.
– Умница! – Похвалила я ее, закрыв дверь. Надеюсь, мои милые соседи до сих пор спят…
Вытерев тряпкой собачьи лапы, я похлопала ладонью по кровати.
– Думаю, мы вполне можем еще полежать…
Второй раз мы проснулись, когда телефон показывал девять часов, а также уведомление о том, что пришло письмо. Нажав на конвертик, я открыла текст и улыбнулась: мне писал Сережка.
«Привет, мама! Надеюсь, что вас до сих пор не съели комары, а смысл сельской жизни заключен не только в навозе. У меня все нормально. Живем в двухкомнатном гостиничном номере почти на побережье: всего-то два часа на такси через пробки. Зато с седьмого этажа открывается чудесный вид на ночной клуб и три бассейна, подсвеченных ночью прожекторами. Жаль, что у меня с собой нет бинокля! Вчера вечером мы ходили в ресторан. Папа заказал суши и еще какой-то живой деликатес. Он был скользким и все время шевелился. Мне стало его жаль. Рядом с нашим столом стоял аквариум, и я его туда выпустил. Печально, но спасенный, похоже, оказался сухопутным. Мир его праху! Зато как рыбий корм он оказался весьма хорош. После случившейся на моих глазах кровавой расправы есть уже не хотелось, поэтому пришлось лечь голодным. Сегодня встал пораньше, чтобы быстрей насладиться завтраком, но папина любовь объявила, что садится на диету. Папа проникся к ней состраданием, а я подумал, что она слегка переела и теперь мучается запором. Поэтому первую половину дня мы решили провести в номере, а вторую – на прогулке по местному дешевому базару, где, как сказал гид, продаются фирменные изделия высоких модных домов. Так что не переживай, мамочка. Отдых – просто класс!»
Кажется, при чтении этого письма на моем лице появилось нечто нехорошее… Смотревшая в мою сторону Маня тихо спрыгнула с кровати. Втянув голову в плечи и на цыпочках, стараясь не стучать когтями, она удалилась в сторону кухни, где еще со вчерашнего вечера в миске лежал корм. И хруст его на собачьих зубах был почти неслышен. Возможно, его заглушали мои кровожадные мысли, в которых я рыбой-пилой расчленяла бывшего и его пассию на мелкие… очень мелкие части и скармливала их акулам Адриатического моря.
Тут телефон пикнул новым сообщением, и я, крупно вздрогнув, нажала на конвертик. Сообщение было написано Серенькиным отцом.
«КАТЯ! Прошу, не принимай черный юмор своего сына близко к сердцу! Учти, если с тобой случится инфаркт, спасать тебя некому! Не верь глазам своим: у нас все в полном порядке! Отель находится на побережье, живем мы на втором этаже, бассейн, да, прямо под нами, но без ночного клуба. Мы поужинали, позавтракали и сейчас едем в парк водных аттракционов. Все здоровы, чего от всей души и тебе желаем. P.S. Не пей сырую воду и молоко. Если вдруг козленочком станешь, местные сделают из тебя шашлык, а Маню пустят на шапку. Обнимаем!»
Я шумно выдохнула. Ну что можно сказать? Иногда отец с сыном друг друга стоили.
Переведя взгляд в окно, я увидела зеленую листву, зеленую травку и зеленую птичку, прицепившуюся коготками за подоконник. А еще – солнечных зайчиков, скачущих в этой самой листве. Несомненно, наш новый день будет прекрасным!
***
Позавтракав, я замочила в чистой колодезной воде испачканную кашей миску и решительно взяла в руки поводок. Маня тут же начала подпрыгивать и бить мои ноги хвостом.
– Не возражаешь, если в деревне пойдешь пристегнутой? – Рука привычно защелкнула карабин на кольце ошейника. – Не хочется вот так сразу портить мир во всем мире… Аборигены должны привыкнуть и смириться с новым суверенным государством на когда-то захваченной ими ничейной территории. Но их много, а нас – всего двое. Кстати, запомни: здороваться буду только я. А твоей задачей будет показать свое королевское воспитание. Поняла?
Маня показала в улыбке зубы и подбежала к двери. Я распахнула створку…
Кажется, у нас обеих вытянулись морды-лица: ровно напротив моего крыльца к колышку была привязана круторогая коза. Интересно, именно под моими окнами растет самая сочная травка, или это акт политического давления?
Переглянувшись, мы спустились со ступеней вниз. Заперев дверь новым замком, мы обошли козу по стеночке и через высокую некошеную траву направились к дороге. С соседями я здороваться передумала, однако их любопытные взгляды сквозь оконные занавески сверлили мою спину до тех пор, пока нас не скрыли кусты.
– Негоже начинать ассимиляцию с военных действий. – Сказала я Мане, снимая поводок. – Однако если мы не сойдемся характерами, придется ставить забор. А еще, вставая босыми ногами в траву, хочется думать о ее чистоте, а не дарах в виде удобрения!
Не знаю, насколько моя собака задумывалась над подобными вопросами, но, похоже, тут ей нравилось все: звуки, запахи, свежий ветер и яркие природные краски. А любая живность, чирикающая на обочине или летающая по воздуху, пробуждала в ней охотничьи инстинкты.
Асфальтированная дорога, по которой мы въехали в деревню, начинала свой плавный подъем на холм, но мы, отложив восхождение до лучших времен, сразу свернули в сторону. Ведь там, среди молодых берез и кустарника, уходила в незнакомые нам края хорошо укатанная грунтовка.
Посмотрев на белый мелкий песок с отпечатанными в нем следами автомобильных шин, я сняла кроссовки и с наслаждением погрузила ступню в его мягкое тепло. Последний раз я ходила без обуви в далеком детстве… Кажется, это было в деревне, куда на последний месяц каникул забирала меня бабушка, гостившая летом у сестры. Помню, как мы поднимались за водой на колодец, кем-то выкопанный на вершине холма и узкую к нему тропинку, покрытую тонким слоем коричневой пыли. Это было здорово: чувствовать босыми ногами жар нагретой земли. Вот и сейчас, подхватив пальцами кроссовки, я медленно шла по следам собачьих лап, с теплом вспоминая прошлое и радуясь настоящему. А над головой шумели зеленые листья, прячущие за собой бездонную глубину синего неба.
Пока я глазела вверх и по сторонам, бегущая неспешной рысью собака остановилась и, напрягая все четыре лапы, уставилась в одну точку. А потом, привлекая мое внимание, негромко тявкнула. На всякий случай крикнув «нельзя», я поспешила к ней: мало ли, вдруг там еж или какой другой лесной зверек? Не хотелось бы незапланированных и неприятных последствий. Но подойдя ближе и разглядев «добычу», я от страха чуть не сошла с ума: опершись о дорогу свернувшимся хвостом, перед собачьей мордой покачивала головой змея с печально известным серо-черным узором на коже.
– Быстро ко мне! – Скомандовала я напряженным голосом. – Это – нельзя!
Собака недоверчиво скосила на меня глаз: как так, птичек гонять можно, а вот эту раскоряку даже тронуть не моги? Где справедливость?
– Иди сюда! – Не приближаясь, снова позвала я. Маня, нехотя повинуясь, отступила назад и, оглядываясь, медленно пошла ко мне с безутешным выражением морды. Ей всего-то хотелось поиграть, а жестокая хозяйка почему-то не разрешила!
Выдохнув, одной рукой я крепко схватила ее ошейник, а второй подобрала лежавший на обочине кусок засохшей земли. Размахнувшись, швырнула его прямо в змею, но… не попала. Подпрыгнув в воздух, гадюка исчезла в траве.
– Вот это, – показала я пальцем на то место, где в песке осталась извилистая дорожка, – нельзя! Понимаешь?
Погладив собачьи уши, я выждала время и отпустила ошейник. Пока мои ноги снова ныряли в кроссовки, Маня медленно подошла к следу и, снова на меня посмотрев, уткнулась в него носом.
– Нельзя! – Погрозила ей пальцем и, подобрав на всякий случай длинную палку, снова пошла по дороге. А в голове бродили не совсем приятные мысли, в которых мелькали соседи, змеи, куриный и козий помет… Может, вовсе не стоило сюда приезжать?
Но подлесок закончился, и мы с Маней вышли в поле. Наверно, в прежние времена колхозники тут сеяли зерно или сажали картошку. Но сейчас оно полностью заросло цветущими луговыми травами. Тут были синие колокольчики, ярко-розовые крапинки дикой гвоздики, васильки, ромашки, колоски тимофеевки и клевер, куда ж без него… В небе, раскинувшемся надо мной синей чашей, щебетали невидимые жаворонки, и быстрыми росчерками носились ласточки. Вместе с ними летал теплый ветер, иногда поднимающий с дороги песчаные вихри. На противоположном конце поля темные щетки елок топорщил лес. Слева поднимался холм, у подножия которого, по рассказам местных жителей, били родники, сливавшиеся в речку, а справа виднелись крыши деревни, спрятанные в ветвях яблонь и груш. Это было… прекрасно. Но не только для глаз. Кругом чувствовалась мощная энергия живой природы, не придавленной человеком до состояния отрицания. Именно она тут была главной силой, позволяющей людям на своей территории жить. Или… умирать, если кто-то ей не слишком нравился. О некоторых ее секретах я узнала намного позднее, в своих прогулках познакомившись с этим краем ближе. А пока мы с Маней просто шли через поле, удивляясь и радуясь всему, что замечали в пути.
Где-то через километр дорога нырнула в сосновый лес. Он был чистым, почти без подлеска, и так пах разогретой на солнце смолой, что хотелось сесть на ближайший бугор и вдыхать этот прозрачный воздух полной грудью.
Понадеявшись на то, что гадюки временно поменяли место жительства, мы с собакой направились туда, где бор, раздавшись в стороны, топтался вдоль узкой ленты извилистой реки. Вода, сквозь которую были видны мелкие камушки дна, текла между крутых берегов, в осыпях которых жили ласточки. Они то и дело ныряли в свои норки и с писком вылетали обратно. Заинтересовавшаяся ими Маня поскакала вниз и скоро со счастливым лаем бегала по намытой водой песчаной косе. А я, отыскав крепкий сук поваленного дерева, уселась в тени. Легкие белые облака скользили по голубому небу. В сосновых лапах шумел ветер. Под моими ногами цвела и зрела отдельными ягодками земляника. Ее было так много… Целая поляна. А по краю леса и в его глубине прятались черничные кусты. Боже мой, да за всю свою жизнь я не видела такого изобилия! Торжественно пообещав себе сходить сюда еще раз, когда поспеет урожай, я прикрыла глаза, всеми чувствами возвращаясь в детство, в те счастливые времена, когда ни за что не отвечаешь и никому ничего не должна. И вот среди солнечных пятен мне почудились добрые глаза бабушки, ее мягкие руки, протягивающие мне, маленькой девочке, кружку с козьим молоком. «Что ж ты такая худенькая?» – Послышался в шуме ветра почти забытый голос. – «Пей и расти скорее!»
Из каких глубин памяти вынырнули эти воспоминания? Не знаю. Но мне было так тепло и уютно! Хотелось любить весь мир… Хотелось. Ровно до того момента, как Манька, оставив птичек в покое, выскочила на берег и, обдав меня брызгами, летящими во все стороны с ее шерсти, унеслась куда-то в лес и тут же начала лаять. Кажется, в этом бору мы были не одни.
Вскочив на ноги, я бросилась на голос, вопя сиреной на весь лес:
– Нельзя! Фу! Где же ты, паразитка?!
Довольная паразитка и замерший за молодыми сосенками мужчина посмотрели на меня с неописуемым облегчением. Причем Манина морда прямо-таки сияла от гордости: «Хвали меня! Я бандита поймала!»
– Простите! – Мое лицо выразило искреннее сожаление, а рука крепко схватила ошейник. – Не думала, что тут кто-то есть. Вообще-то она девочка мирная…
Мужчина выдохнул и ответно улыбнулся.
– Я думал, она тут одна бегает… А теперь понял, что Вас сторожит.
– Точно! – Меня тоже немного отпустило. Поскольку за его спиной висел охотничий карабин, кто знает, к каким последствиям могла привести наша встреча, не успей я вовремя. – Простите еще раз!
Мужчина, которому на вид было лет шестьдесят, кокетливо заправил за ухо длинную прядь светлых волос и прищурил глаза.
– А Вы, похоже, не местная?
– Абсолютно не местная! – Рассмеялась я. – Вот… неожиданно для себя купила в деревне дом. И теперь приехала.
– В Тюмарково? – Догадался он. – Сима говорила, что у нее появилась соседка.
– Слухи распространяются быстро. – Согласилась я.
– И как? – Мужчина, никуда не торопясь, опустил к ногам висевший на плече рюкзак.
– Ничего. – Я пожала плечами. – Хожу, осматриваю окрестности. Думаю.
– А я в соседней деревне живу. В Мироново. – Сообщил он и представился: – Николай.
– Катерина.
Манька дернулась и удивленно посмотрела на меня: мол, чего держишь?
– Простите… – Я посмотрела на охотника. – Можно собаку спустить? Не бойтесь, она не укусит. Ее бросаться не учили.
Тот кивнул, и Манька, словно пущенная из лука стрела, снова побежала к реке.
– Вы бы в лес сапоги надевали. – Николай посмотрел на мои ноги. – У реки змеи живут.
– Уже поняла. – Хмыкнула я. – И кто еще тут, кроме них, водится?
– Кабаны. – Мужчина посмотрел на плечо, за которым висело ружье. – Волки, лоси, зайцы, лисы, рыси… Зимой видели медвежьи следы.
– Ужас какой! – Непроизвольно вылетело у меня.
Тот засмеялся.
– Здесь людей меньше, чем зверья. Вот только лес рубят. Если так продолжат, лет через пять ничего и никого не останется.
– Значит, дороги разбиты лесовозами, непонятно кто варварски использует природные ресурсы, а местное начальство, радуясь брошенной от барских щедрот подачке, скромно смотрит в другую сторону? – Спросила я.
– Как и везде. – Согласился он. – Совхоз умер, а вместе с ним умирает край: люди разъехались, деревни брошены. Когда-то тут были поля с рожью и картошкой, льном и цикорием. Сколько было скотины! А теперь лес да травы.
Я снова пожала плечами. Ну что тут скажешь, если дешевле завозить не пойми что неизвестно откуда, чем выращивать свое.
– Ну, гуляйте, а я пошел. – Николай снова улыбнулся и подхватил рюкзак. – Надеюсь, увидимся.
– До свидания. – Вежливо сказала я ему вслед и направилась к реке, надеясь отыскать среди ее песчаных перекатов мою загулявшую собаку.
***
А в деревне, пока мы бродили по лесу, собрался целый совет. Это я поняла, как только вышла из-за кустов, скрывающих наши дома.
– Смотри-ка, Маня, – я подозвала собаку и застегнула на ее ошейнике карабин, – похоже наше с тобой появление возмутило спокойный местный быт до глубины души. Похоже, как только подойдем, нам выдвинут жесткий ультиматум.
Маня тряхнула ушами и посмотрела вперед. Туда, где на лавочке и вокруг нее, под соседской ивой, кучковались местные жители.
– Надеюсь, нас не побьют. – Поежилась я, жалея, что кроме подобранной в лесу хворостины, в руках ничего нет. – В-общем, если что, беги.
Собака заглянула в мои глаза и как-то напряглась.
– Не-не! – постаралась ее утешить. – Драться буду только я. А ты… можешь нырнуть под ближайший кустик. Честное слово, считать тебя зайцем не стану, поскольку на рожон лезут только глупцы. А этих рожнов у них… – я быстренько пересчитала все палки и орудия труда в руках населения, – аж семь штук. Если что, будем строить баррикады и отбиваться подручными средствами. Как считаешь, если я выкину в окно ржавое ведро, их это впечатлит?
Болтая всякую чушь лишь для того, чтобы слишком сильно не бояться, я прихватила собаку покрепче и свернула с дороги в сторону дома. Бубнившее о чем-то несомненно важном собрание тут же заоглядывалось, а голоса сделались чуть тише.
– Добрый всем день! – Изобразив радушнейшую улыбку, я помахала свободной рукой. – Всем знакомым и незнакомым – мое почтение!
– А вот и моя соседка! – Серафима, сидевшая на лавочке бок о бок с тетей Надей, улыбнулась мне в ответ. Ну, раз улыбаются, значит, сразу бить не будут. И то – радость.
– Иди-ка сюда! – тем временем продолжила она. – Посиди с нами в тенечке!
Если честно, я бы полежала… на кровати со стаканом воды. Но от приглашений, подкрепленных средствами активного наступления в виде грабель и вил, не отказываются.
– Это моя новая соседка. – Довольно сообщила глазевшим на меня односельчанам бабушка Серафима. – Как тебя… Катя?
– Точно. – Я кивнула. – А это – Маня. Не кусается. Но мнение свое выражает громко.
– Хорошая овчарка. – Переступил с ноги на ногу худенький и низенький мужичок неопределенных лет с печатью хронического употребления на лице. – Значит, Маня?
Бесстрашно подойдя к собаке, он положил на ее голову большую, дотемна загорелую ладонь с узловатыми пальцами. Манюня прифигела от столь вольного обращения и даже прижала уши. Но возмущаться не стала. И тут, откуда-то из-под лавки прямо нам под ноги вышел пес. Раза в два меньше моей красотки. Судя по его шерсти и длинной морде, в его предках были терьеры. Возможно, даже черные, поскольку окрасом и кудлатостью он напомнил мне одну гадостную соседскую собаку и ее не менее гадостного хозяина, водившего свою агрессивную скотину по улице без всякого поводка. Не сомневаюсь, последний считал, что ему все сойдет с рук, поскольку работал в районной управе. И почему такие пакостные, мелочные и злобные люди все время лезут во власть? Мне кажется, они получают патологическое удовольствие, видя чужое унижение. Ибо чем кормить собственную гордыню, как не слезами тех, кому сделал больно?
Подобные мысли, промелькнув в голове с бешеной скоростью, сменились страхом: Маня собак не любила. И если те приближались к ней ближе, чем на пару метров, тут же бросалась, норовя укусить. И что сейчас будет? Необъявленная война вспыхнет с новой силой?
– Казбек! – Строго сказал мужичок, все еще поглаживая Манюнины уши. – Это – девочка!
Маня напряглась… Моя рука судорожно стиснула поводок у самого карабина… А Казбек, с совершенно непробиваемой физиономией, деловито приблизился к Мане и коснулся своим влажным носом ее опущенной морды. И тут же завертел хвостом. Маня, немного подумав, расслабилась и… завертела своим.
– Ты бы, Кать, ее отпустила. – Сказал сосед. – Пусть побегают в травке.
Ну-у… как скажете. Однако вопрос о курах оставался открытым, поскольку пернатые хоть и жались к дому, почуяв нового хищника, но все равно гуляли во дворе.
– Куры – нельзя! – строго сказала я, отщелкивая карабин. Почуяв свободу, Маня прыгнула в сторону и припала на лапы. Казбек, удивленно приподняв лохматые брови, переступил короткими ножками и неуверенно тявкнул. А потом побежал за моей собакой. Та снова прыгнула… И тут до мужчины с чувством собственного достоинства вдруг дошло, что дама приглашает его поиграть. Что тогда началось! Они прыгали, скакали…
Неожиданно откуда-то из зарослей другого посада на дорогу выбрался еще один лохматый пес. Повыше и помощней. Обнюхавшись с Манькой и Казбеком, он с огромным удовольствием включился в их игру. Причем кавалеры были настолько предупредительными с дамой, что даже не обижались на порыкивания овчарки, обалдевшей от столь неожиданной дружбы.
– Это Шарик. – Любезно пояснил хозяин Казбека.
– А как звать Вас? – Вежливо поинтересовалась я.
– Давай на «ты». – Поморщился он. – Ваши городские штучки не для деревни. А вообще я – Семен. Твой сосед с другого бока. Это – моя жена Наташа.
– Рада познакомиться. – Я улыбнулась несомненно пьющей семейной паре. И если по лицу Семена можно было сказать, что красавцем он не был никогда, то Наташа в юности была очень хороша. Большие серые глаза с густыми ресницами, небольшой носик, пухлые губки и роскошная коса… Боже мой, что же такое могло заставить русскую красавицу стать алкоголичкой с трясущимися руками?
– Марина. – Представилась мне крепкая женщина с короткой стрижкой и ясными цепкими глазами. «Не деревенская». – Подумала я и оказалась права. – Приезжаю летом на дачу. – Ее улыбка была доброй и располагающей. – Во-он… – Она ткнула пальцем куда-то за яблони. – Мой дом – следующий после Семена. А на выходных ко мне приезжает сын. Надеюсь, вы познакомитесь и подружитесь.
Я улыбнулась.
– Конечно.
Кажется, от сердца наконец отлегло. Стоявшие рядом со мной люди улыбались мне искренне и с радостью.
– Траву ворошите? – Спросила я курившего Анатолия, сына бабушки Серафимы.
– А, – махнул он рукой, – так… Козе да курам на зиму. Им много не надо. Не то, как коровам…
Услышав знакомые слова, бабушки хором вспомнили былое.
– Я ведь одна двух коров, телят и поросей держала! – С гордостью поведала еще одна соседка из дома наискосок – бабушка Галя. – А теперича одни куры остались. Держу для себя. Мои-то все по городам разъехались…
Мы разговаривали. Вернее, я слушала, а местные говорили до тех пор, пока с языками на плечах не вернулись убегавшиеся собаки, сразу упавшие в тень.
– Надо Маню напоить. – Извинившись, перебила я чьи-то воспоминания.
– Конечно, ступай. – Разрешила Серафима. – А вечером, часиков в шесть, приходи. Ужинать будем.
– Так это… – я захлопала глазами, – у меня ничего к столу нет. А где здесь магазин?
Толик махнул рукой и вытащил откуда-то из-под лавки банку пива.
– В шести километрах отсюда. Но сейчас он закрыт.
– У нас все есть. – Поддержала его мать. – Огород, чай, свой. – Она посмотрела на соседок. – И вы приходите. Стол в проулке поставим.
– Музыку включим. – Усмехнулся Толик. – Чай скипятим. Водочку остудим.
– А говорил, что выпили! – Укорил его Семен. – Брата угостить не хочешь?
– Вы братья? – Я посмотрела сначала на одного, потом – на другого. – А не скажешь.
– Двоюродные. – Успокоил меня Анатолий. – Короче, вечером приходи.
Пришлось согласиться. Когда мы с Маней направились домой, за нами, как само собой разумеющееся, пошел Казбек. На робкую попытку Шарика пристроиться в компанию четвертым, мелкий пес оскалился и грозно рыкнул. И не только мне стало понятно, что прекрасная дама уже занята: расходившиеся по своим делам деревенские дружно грохнули смехом.
– Правильно! – Одобрил Семен. – Знай наших! Ибо нефиг!
Запустив Маню в дом к мискам, я насыпала сухого корма в старую дырявую кастрюлю, найденную в сарае, и вынесла ее Казбеку.
– Спасибо, дружище! – Сказала ему, ставя еду перед собачьим носом. – Благодаря тебе моя Маня счастлива.
Пес внимательно посмотрел на меня, поднялся с земли и деликатно начал есть. Удивительно, откуда у него, обычного деревенского барбоса, манеры настоящего принца? Хотя, о чем это я? Уверена, большинство принцев крови не идут с Казбеком ни в какое сравнение!
***
Солнце медленно опускалось за дальний лес, утыкаясь жаркими лучами уже не столько в землю, сколько в подсвеченные золотом его сияния облака. Из сада, растопырившего ветки позади заросшего сорной травой огорода, тянуло свежестью и стаями голодных комаров. А из-за Серафиминой крыши – вкусным запахом жарящегося в мангале мяса. Если честно, мне было жутко неудобно: чем я могу отблагодарить малознакомых пока людей, пригласивших меня за свой стол? Ну не собачьими же сухариками или консервами, сиротливо лежавшими на тумбочке!
Повздыхав и немного покомплексовав, я все же успокоилась: в следующий мой приезд обязательно захвачу с собой пару батонов колбасы и бутылку водки.
И каково же было мое чувство, когда точно в шесть я пришла к их крыльцу и увидела на длинном столе сразу бутылок шесть или восемь отнюдь не ликера или вина.
– Самогон! – Довольно щелкнул по бутылочному стеклу Толик. – Садись, куда хочешь.
Я кивнула и пристроилась рядом с Мариной, раскладывавшей по тарелкам какой-то салат.
А потом, кроме тех, кого я знаю, к столу подходили какие-то незнакомые люди. Женщины несли закуску, а выпивки было столько, что если наполнить ей небольшой детский бассейн, то его объема могло бы не хватить.
Когда все, наконец, расселись, Толик с Семеном подняли рюмки и посмотрели на меня.
– Что? – Спросила их с улыбкой.
– За нового члена нашей маленькой общины! – Сказал Семен и первым опрокинул в рот самогон. Я посмотрела на его заросший колючками подбородок, на его жену, лихо отправившую немаленькую дозу внутрь, и смочила в прозрачной жидкости губы. Нет, конечно, я тоже иногда что-то пила… Немного и совсем не сорокоградусное. Кочевряжиться, изображая из себя фифу, не хотелось. Но пить эту бяку я тоже не могла. Пока все наслаждались процессом, я взяла стакан, специально для меня наполненный водой, поднесла его к губам и осторожно слила туда то, что было во рту. А потом дернула плечами.
– Какая крепкая! – Стакан встал рядом с тарелкой.
– Закуси! – Бабушка Серафима, не глядя махнувшая стопку вместе со всеми, протянула мне малосольный огурец. – Свой. – Похвасталась. – Парниковый.
Я восхищенно закатила глаза: огурец, пахнувший укропом, был удивительно вкусным.
За первой последовала вторая рюмка. За второй – третья… Народный контроль ослаб, и я могла больше не притворяться, что пью. Люди, сидевшие вокруг меня, разговаривали о чем-то своем. Толик с Семеном и еще каким-то мужичком взяли отдельную бутылку, сигареты и устроились рядом с гремевшей музыкой машиной.
– И снова с вами в пути радио «Шансон»! – Объявила ведущая вечернего эфира. За проникновенным голосом певца, ведущего рассказ о нелегкой жизни очередного заблудшего в тенях собственного прошлого неудачника, я совершенно не слышала, о чем громко, иногда срываясь на крик, говорили местные мужчины. Зато женщины, обсудив огороды, своих детей и внуков, как-то задумчиво подперли головы руками.
– Давай, Надя, – сказала Серафима своей соседке, – споем нашу…
Боже… Шансон сдался без боя сильному и красивому голосу маленькой старушки.
Выключившие радио мужчины опять подсели к нам и начали подпевать вторыми голосами. Если честно, такого прекрасного исполнения я не слышала никогда. Народный хор из удивительных голосов, которому не требовался дирижер… Это было волшебно!
– Мама пела в церковном хоре. – Ответила на мой удивленный взгляд бабушка Надя. – И я вместе с ней. Но у меня-то совсем плохо получается…
Она смущенно улыбнулась, а у меня просто не было от восторга слов!
– Эх, поздно ты тут появилась. – Подхватила нить разговора бабушка Серафима. – Когда мы были молодыми, совхоз наш считался миллионером. Сколько же работало в нем народу! Своя больница, школа-семилетка, роддом… К нам из райцентра рожениц везли! А клуб! Надя, ты помнишь нашу самодеятельность? И спортивную команду по волейболу? Мы играли в Москве на первенство Союза! А с концертами и вовсе пять областей объехали! Помнишь, – она засмеялась, – как автобус в грязи застрял, а нам уже через полчаса выступать?
– Когда мы босыми, да без юбок его толкали? – Спросила бабушка Надя. – Было дело…
– Почему без юбок? – Сразу спросила я. Ох и благодарного же слушателя они нашли!
Оказывается, совхозная самодеятельность отправилась к началу спектакля прямо в сценических костюмах. А на улице – сентябрь. Темно и холодно. Дождь и огромные лужи. С ними не мог справиться старенький автобус, но справилась веселая молодежь.
– Мне мой Сорокин после этого предложение сделал… – еще больше раскраснелась Серафима. – Аккурат в декабре свадьбу сыграли.
– Может, еще споете? – Попросила я. И они пели… Как же я жалею, что не догадалась записать их голоса хотя бы на кнопочный телефон!
Разошлись мы только тогда, когда в небесах вовсю сияли яркие, очень яркие звезды. Как самый трезвый в компании человек, я убрала и перемыла посуду, сложила разбросанные вокруг бутылки в мусорный пакет, проводила покачивающуюся бабушку Надю домой и поставила перед сидевшим за столом Толиком лампу. Его брат Семен, обнимая верную Наташу, ушел к себе, а Казбек, почти не огорчившийся из-за того, что Маня отправилась спать, догрызал сброшенные под стол кости.
– По домам? – Спросила Марина, прижимая к груди свою салатницу.
– Пойдем, провожу. – Я накинула на плечи кофту. – Хочу проветриться.
– Как тебе деревня? – Задала она вопрос, когда мы вышли на дорогу.
– Сказать, что я в шоке – не сказать ничего. – Улыбнулась ей. – Вот так запросто пригласить в гости незнакомого человека…
– Старая гвардия. – Марина улыбнулась мне в ответ. – Хорошие они. Правда, пьют много.
Я промолчала.
Вокруг, наполняя теплую ночь музыкой, трещали кузнечики. Над головами, иногда скрывая звезды, носились летучие мыши. На востоке, подсвечивая розовым заревом облака, всходила огромная луна. Нос чувствовал запахи болотных цветов, а уши слышали журчание текущего в стороне ручейка.
– За земляникой завтра пойдешь? – Вдруг спросила Марина.
– А… далеко?
После посиделок куда-то к черту на рога идти совершенно не хотелось.
– Да здесь, – Марина махнула рукой куда-то вперед, – за деревней. Там вырубка. Семен ходил и сказал, что можно брать.
– Ладно. – Подумав, я согласилась. В конце концов, Мане надо гулять. Ведь именно за этим мы с ней ехали. А на диване могу и в городе поваляться. – Да, Марин, спасибо. Когда мне за тобой зайти?
***
