Егор Букин
Надежда и отчаяние
Глава вторая
Я наконец соизволил пойти в ванну. Мне кажется, что я не умывался уже несколько дней. Согрев руки под теплой водой, я начал умывать лицо и вдруг почувствовал металлический привкус во рту. У меня пошла кровь? Открываю глаза и вижу, что все мои руки в крови. Раковина в красных разводах. Я быстро метнул взгляд на зеркало, чтобы посмотреть на себя, но оно было замылено. Все плыло. Сердце колотилось так сильно, что, казалось, сейчас выпрыгнет из груди. Дотронувшись до кожи, я обжег палец – настолько высокой была температура тела.
«Может быть, слишком долго держал под кипятком?» – промелькнуло в голове.
Я отошел от раковины, чтобы взять полотенце. Впервые за много лет я ощутил какое-то странное чувство.
«Это страх? Нет, не может быть».
Вытерев лицо, я почувствовал, как что-то упало мне на голову. Посмотрев вверх, я увидел, как с потолка медленно стекает кровь, оставляя на стенах алые полосы. Мне казалось, что я вот-вот сойду с ума. Настоящий животный страх тремором бил по конечностям. Голова просто разрывалась. Я не мог двинуться с места, все больше и больше погружаясь в озеро из крови.
Оглянувшись вокруг, я вдруг понимаю, что нахожусь в пустоте. В абсолютной, безукоризненной пустоте. Вокруг нет ничего и никого. Только я и мои жуткие образы. Только я.
Я лежал на полу в ванной комнате, чувствуя себя совершенно разбитым физически и истощенным морально. Тело все еще помнило тот страх и порой дергало конечностями.
«Чего я боюсь?»
Ответа не последовало.
«Разве случилось что-то необычное?»
Ответа снова не последовало.
«Разве ты достоин чего-то лучшего?»
Ответом послужил лишь язвительный хохот, который мог быть воспринят только как «конечно же нет».
В такие дни мое отчаяние, тоска и печаль многократно усиливаются, а настроение многократно ухудшается. Увы, но таких дней становилось все больше и больше.
Несколько минут я просидел на кровати, растирая лицо руками. Невыносимо болела голова, веки тяжелели. В мозгу витало множество не самых веселых мыслей, но все они так стремительно проносились мимо, что я не мог выудить ни одной.
Наконец я поднялся, оделся, и покинул квартиру. Я всегда любил гулять именно в то время, когда на улице темно и практически безлюдно. Взгляд ни на кого не отвлекается, мозг сосредотачивается только на мне, позволяя о многом поразмыслить, многое оценить. Честно говоря, я все время брожу по городу. Пока бродишь, чувствуешь себя хоть немного лучше. А когда сидишь дома, давит потолок. И одиночество.
Погода переменилась. Холод сделался прохладой, снег обратился слякотью, быстро падающие снежинки стали похожи на что-то мокрое и неприятное, но все еще не дотягивали до дождя. Иссиня-черное небо отдавало пустотой и безысходностью. Я прошел еще с десяток метров и, плюхнувшись на деревянную скамейку, опустил голову, накрыв ее руками.
Всю свою чертову жизнь я ощущал себя опустошенным, непонятым, одиноким; в то время как люди вокруг источали свет и радость, я питался горестью, отчаянием и унынием, стоя на грани между полным равнодушием, возникшем от уничтожения всех чувств, оказавшихся осмеянными, и повышенной эмоциональностью, возникшей оттого, что терпение постепенно лопалось, и чувствам просто необходимо было выплеснуться наружу в виде злости, ненависти или рыданий.
А живу ли я вообще? Вряд ли, скорее вынужденно влачу существование. Признаться, я практически перегорел. Однако надежда на то, что в будущем все станет намного лучше, не давала мне полностью опустить руки. Да и сейчас не дает… Но так ли уж нужна такая жизнь?
Мое отчаяние дошло до той точки, когда к глазам начинают подступать слезы и когда с каждой секундой их все труднее и труднее сдерживать.
В такие моменты явственно начинаешь осознавать, что нет ничего лучше детства. Передо мной живо и красочно, точно это произошло вчера, возникла картина. Я у бабушки в деревне. Жаркий день подходил к концу, близилась свежая летняя ночь. Работа по огороду давно завершена и я, отпросившись, пошел на встречу со своими друзьями девяти-десяти лет. В небе теснились звезды, горела яркая чистая луна. Легкий ветерок шуршал листвой; сверчки заводили свою песню. Очарование летней ночи пьянило. Сначала бродили туда-сюда по деревне в поисках великой вещи, совместив которую с детским воображением можно получить практически что угодно. Конечно же, я говорю о простой палке. Затем представили себя солдатами, яростно сражающимися на какой-то войне. Разбив врагов, некоторое время бродили по лесу, пока не вышли к спокойной широкой речке, сверкавшей от лунного света. Эта картина завораживала. Хотелось просто сидеть и смотреть, не отрывая глаз ни на секунду. Отдаленный хор лягушек выводил из созерцательного плена. Искупавшись, мы направились домой, полностью увлеченные разговорами. Прошли мимо. Летняя ночь коротка и вскоре она уже закончилась.
Одно воспоминание сменяется другим. Мне восемь лет. Я знаю, что дома меня ждет мать и бабушка. Они, кажется, любят меня. Меня ждет горячий ужин, бабушкина ласка, помощь с домашним заданием и мой собственный питомец – набор пикселей, сложившихся в причудливое существо внутри крошечного «тамагочи». «Смотри, чтобы он у тебя в школе не запищал», – говорили мне с улыбкой. В очередной раз возвращаясь домой, я случайно нашел в кармане надорванную купюру в десять рублей и несколько монет. В ближайшем ларьке купил самую дешевую шоколадку. И кажется, что этот день – самый счастливый из всех. И думается, что вся жизнь будет такой сладкой как эта шоколадка…
Боже, как же раньше все было просто! Ведь раньше не возникало мучительных вопросов: «Зачем это?», «Для чего?». Радости, надежды, счастье – они же были! И я бы отдал все, чтобы вновь вернуться туда, где мир кажется на сотни тысяч цветов ярче, необычнее и интереснее. А что сейчас…
Детство осталось где-то там, у зеленых качелей, которые давно покрылись ржавчиной. Теперь мы должны быть другими, теперь надо подчиняться совершенно другим законам.
Все-таки время – это очень удивительная штука. Живя в настоящем, его совсем не замечаешь. Кажется, что его очень много, но стоит обернуться назад, как тут же начинаешь понимать, что прожил уже очень много лет, обратившихся в одно мгновение.
Только когда на меня накатила одышка, понял, что все это я бубнил под нос, впившись глазами в чуть посветлевшее небо. Последние несколько лет я часто начал замечать за собой одну странность: я все время говорю вслух. От одиночества или от психического заболевания – не знаю. Со стороны это, наверное, похоже на сумасшествие. Благо, на улицах практически никого не было.
Я поднял взгляд и уставился далеко-далеко, во тьму. Бывают моменты, когда сердце пропитывается какой-то непередаваемой атмосферой, всю суть которой может понять только русский человек. Темная сырая зима. Из двадцати горбатых фонарей, расставленных вдоль дороги, светили только три. По обе стороны серые панельные дома, пустые дворы, разбитые детские площадки. Возникает то странное чувство, когда кажется, что ты не выберешься, но в то же время понимаешь, что давно принял все это. Все эти картины – это картины мертвых надежд, но все-таки есть в них что-то такое, что заставляет тебя день ото дня ходить по ним и наслаждаться этой серостью. Страшно осознавать, но, когда ты длительный период живешь в такой депрессивной и серой атмосфере, ты начинаешь привыкать и видеть в этом какую-то эстетику.
Я увидел моего старого школьного друга – Ваню Щеголева. Росту чуть-чуть повыше меня, телосложением потолще. В отличие от меня, одет, что называется, дорого-богато. Широкое с красными щечками лицо, имевшее свежий цвет и несколько веснушек, я думаю, нравится девушкам; глаза – синие. В институт он, благодаря отцовским деньгам, поступил без проблем. Он бешено наслаждается всеми удовольствиями, которые только можно купить за деньги. Захотелось чего-то – он заказывает. Удача, здоровье, красота, богатство – у него есть все, о чем я только могу мечтать. Ему даже все начинания даются чересчур легко, в сравнении со мной. От вида лучшего друга моя тоска усилилась. И почему этот мир такой несправедливый? Почему, Боже, ты не создал такого понятия, а еще лучше закона? Единственная вещь, которая есть у меня – это неплохой интеллект, но стоит ли он того? Сомневаюсь.
– О, дарова, Макс! – весело протянул он мне руку.
– Привет. – Я старался быть более дружелюбным, даже натянул какую-то жиденькую улыбочку, но думаю любой бы заметил, что я делаю это через силу.
– Что это ты здесь делаешь?
Он не заметил.
– Да я-то вот гуляю. А что здесь делаешь ты? Я же знаю, как ты любишь поспать подольше.
– Не поверишь, я решил немного похудеть. Вот и вышел пораньше прогуляться.
«Ну вот, если он еще и похудеет, то он по всем параметрам будет лучше меня», – первое, что пришло в голову.
– Ой да ладно, зачем тебе это?
– К врачу сходил, говорит проблема то ли с желудком, то ли с железой какой-то. В общем, говорит, диету надо соблюдать.
– Понятно… – Мне стало лень его отговаривать.
И вдруг я резко обрадовался, вспомнив, что у меня кончились нужные таблетки, а у отца Щеголева как раз множество связей. Собственно, через него я их и заказывал уже столько лет. Я улыбнулся чуть ли не до ушей, вскочил со скамьи, схватил Ваню за плечо и сказал:
– Слушай, а твой батя сейчас в городе?
Он, кажется, немного опешил от такой резкости. Я отпустил его и отошел назад.
– Извиняй, я случайно.
– Прощаю. Да, в городе, а что?
– Да мне нужна помощь в одном дельце. – Я почувствовал, как вспотели ладони. – Не то чтобы я пользуюсь его хорошим отношением, но без него мне там не справиться.
«Хорошее отношение» – это даже очень мягко сказано. Для Александра Щеголева я был чуть ли не вторым сыном, причем любимым. Он прекрасно знал, как я живу и именно поэтому очень часто дарил мне какие-нибудь подарки, помогал найти редчайшие продукты и т. д. А если я ничего не просил, то он мог просто взять и перевести мне денег на карту. По возможности я старался все свои долги возвращать, однако он почти всегда отказывался. В общем, один из немногих хороших людей в моей жизни. Надеюсь.
– Снова твое успокоительное кончилось или что?
– Ты как всегда очень проницателен, мой друг, – улыбнулся я.
– Ну ладно, пошли ко мне. Он сегодня дома.
– Спасибо. Вот как раз и прогуляемся.
– Это да.
Мы повернулись и пошли вперед по темным улочкам. Порой мимо нас проносились машины, выбрасывая на тротуар снег и облизывая дома светом фар. Слева, во тьме парка, стояли высокие елки. Склонившись под тяжестью снега, они походили на могучих атлантов, когда-то правивших миром, а теперь молча прогнувшихся под тяжестью дней и не знавших, как жить дальше.
– Макс, а почему ты не можешь купить эти таблетки где-нибудь поблизости? – спросил Иван. – Ну вот хотя бы там, – он указал в сторону, где неоновыми вывесками светились продуктовые супермаркеты, аптеки и банки. Все это располагалось на первых этажах домов.
– Понимаешь, это успокоительное… – Я начал чесать затылок. – Оно как бы не совсем легальное.
– Это почему?
– Оно просто слишком хорошее и слишком дорогое, поэтому в обычные магазины его не поставляют. Все равно большинство предпочтут купить что-нибудь слабее, но зато дешевле.
– А, понятно. А зачем ты его вообще пьешь?
Я посмотрел на Ивана.
– Ну… Чтоб успокоиться, – засмеялся я.
– Логично.
«Пронесло», – подумал я. Всю оставшуюся дорогу мы разговаривали о всякой чепухе.
– А вообще если сомневаешься, лучше уходи из этого института. Я не настаиваю, но просто совет даю. Если ты сомневаешься в выборе между «да» и «нет», выбирай «нет» – если бы ты был уверен точно, никогда бы не начал сомневаться.
Щеголев состроил умное лицо, подняв в шутку указательный палец вверх. Я улыбнулся.
– Ну вообще ты прав. Мне там делать ровным счетом нечего. Я там как не в своей тарелке.
– Ну вот, так что думай. С армией мой отец тебе поможет.
Последняя фраза прозвучала как раз у подъезда его дома. Мы поднялись на десятый этаж и вошли в их большую трехкомнатную квартиру.
– Вань, это ты? – послышался из зала мужской голос.
– Да, но я не один.
– Не один? – очень сильно удивился его отец. Послышались быстрые шаги. – А почему ты не рассказывал, что нашел…
Вскоре перед нами уже стоял мужчина лет сорока пяти в темном махровом халате. Увидев меня, он поначалу опешил и не договорил.
– А, так ты с Максом, – воскликнул он и пожал мне руку. Мне показалось, что Александр обрадовался мне куда больше, чем несуществующей невесте Вани.
– Ну проходи, давай я чайник включу. Или могу чего-нибудь покрепче предложить.
Иван пошел в ванную комнату мыть руки. Я же прошел в кухню и сел на стул. Несмотря на то, что жили они тут вдвоем (отец Щеголева развелся с его матерью несколько месяцев назад) кухня была весьма чистой. Не было этой холостяцкой грязи, немытой посуды и мха на столешнице.
– Ну так что будешь пить?
Я знал, что в моей ситуации лучше всего выбрать алкоголь, поэтому указал на виски.
– Отличный выбор.
В один миг передо мной уже стояли два стакана. Мы выпили. Несколько минут мы трепались о разной чепухе вроде настроения и здоровья моей матери.
– Александр Николаевич, у меня к вам небольшая просьба.
– Какая? – спросил он, наливая уже четвертый бокал виски. Да, он очень любил выпить.
Я рассказал ему.
– О чем речь, Макс! Я тебе их уже столько лет вожу. Все сделаем. Сиди здесь.
Он поднялся из-за стола и пошел в коридор, подзывая Ваню. Через пару минут он уже вернулся с нужной мне баночкой, стенки который изнутри были покрыты фольгой. Я удивленно уставился на нее.
– Я еще в прошлый раз взял побольше. Знал, что ты придешь еще раз.
– Большое вам спасибо. – Я пожал ему руку. – Я вам обязательно верну деньги.
– Ну что ты, не стоит. Это мой тебе подарок на двадцать третье февраля.
– Спасибо еще раз.
– Слушай, у тебя ведь есть друзья помимо моего Вани?
– Ну да.
– Спроси у них, может им тоже нужно такое успокоительное.
– Они принимают другое. – Я огляделся по сторонам. – Ну знаете, перец.
– Он у меня тоже есть. К тому же очень качественный.
– Ну хорошо, я скажу им.
– Спасибо, Макс.
Назад я шел вместе с Ваней. Его мать жила где-то недалеко от меня, и он решил наведаться к ней.
– Кстати, помнишь ты мне как-то говорил, что начал писать? – спросил он.
– Ну… да.
– Ну вот. Скоро в парке будут проводить мероприятие для начинающих писателей. Там они могут почитать свои произведения, заявить о себе и прочее. Пойдешь?
По телу пробежала дрожь, руки и ступни в один миг сковало холодом. Это ведь отличная возможность заявить о себе, но… вряд ли им понравится то, что я пишу. Пусть это всего лишь первая моя осмысленная работа, я все равно чересчур боюсь.
– Ну… я даже не знаю.
– Да давай! – Он хлопнул меня по спине. – Ты, конечно, знаешь, что я чтение, как и все это ваше искусство, терпеть не могу, но с тобой-то схожу.
Это было правдой. Фраза «Забрать все книги бы, да сжечь» как нельзя лучше подходит к мировоззрению моего товарища.
Внутри меня не на шутку билось волнение против желания стать известным и заработать хоть какие-нибудь деньги.
– Ладно, я подумаю. Только вот не могу же я пойти в этом. – Я показал на свою одежду.
– О, да это ничего. Купим тебе. Деньги потом как-нибудь отдашь. Много на своем деле ты вряд ли заработаешь, но летом можешь устроиться в какой-нибудь «Макдональдс», – он посмеялся.
Наша дружба была построена таким образом, что через неделю все денежные долги полностью забывались. Впрочем, занимал только я… Но одно дело принимать в качестве подарка какие-нибудь булочки из школьного буфета, и совершенно другое принимать в качестве подарка костюм. Я понимал, что у Щеголева денег до ушей, и что он все никак не найдет где бы их побыстрее промотать (он не пил и не играл), но все равно как-то неправильно получать такой дар.
– Он, наверное, дорогой…
– Нормально.
– Ты уверен?
– Абсолютно. Идем прямо сейчас.
Я пытался отнекиваться, прикрываясь делами, но ничего не вышло. В итоге я покорился и отправился следом за Иваном. Через полчаса мы уже стояли в дорогом магазине и подбирали мне пиджак. Я никогда особо не любил выбирать одежду и ходить по магазинам, так что по большей части мне было абсолютно плевать, что мне подберут. Мне кажется, еще чуть-чуть и я бы с криками выбежал из этого душного помещения, но костюм все-таки оказался подобран раньше. Я многократно поблагодарил Ваню, а он многократно проговорил: «Да не за что». Далее мы отправились прямо по улице, и он начал очередное пустое хвастовство про то, как нынче завтракал, как недавно ужинал и как пару дней назад обедал. Все блюда из списка оказались изысканными и дорогими. Он как мог объяснял мне вкус, запах и консистенцию этой еды. Я несколько сердито выражал свое удивление и в очередной раз замечал, что все это «неплохо-неплохо». О, как же я ненавижу богатых людей, которые рассказывают о своих дорогущих покупках! Я, конечно, всегда стараюсь радоваться за своих знакомых, ведь это все-таки этикет. Даже если и наигранно, даже если внутри меня сжирала зависть. А ведь он еще не начал говорить о том, сколько умудрился получить денег!
Когда на душе плохо, чужие радости и чужое счастье бесят еще сильнее обычного…
Потом Щеголев было принялся рассказывать про новый предмет в квартире, но рядом вырос торговый центр, внутри которого находился книжный магазин.
– Чего хочешь купить?
– Пока еще не знаю. Посмотрим. Что-нибудь обучающее.
– Обучающее? В школе что ли учебников тебе мало было?
Я пожал плечами и молча вошел внутрь. Несколько минут побродив по магазину, я наконец нашел нужный мне отдел. Из всех книг мне приглянулась две: «Слово живое и мертвое» и «Машина песен. Внутри фабрики хитов». Я любил писать как музыку, так и книги, но не мог выбрать что-то одно, так что решил взять все и сразу. Пока Щеголев без интереса рассматривал другие книги, я направился к продавцу. Тут я заметил человека, стоявшего у противоположной стены. Синеглазая девушка примерно моего возраста с темно-русыми волосами не могла не привлекать к себе внимания. Природа явно не обделила ее красотой. Такой милой девушки я не видел очень давно. В голове почему-то возникли заезженные строки про чудное мгновение.
В сердце на секунду что-то заиграло; оно начало биться чуть сильнее. Девушка, видимо почувствовав мой взгляд, оторвалась от книги и подняла глаза. Я хотел мило улыбнуться, но выглядел скорее как придурок или как маньяк. Оно и понятно, я уже давно не улыбался. Она посмотрела на меня, а затем опустила глаза обратно.
«Что она подумала? Почему опустила взгляд?» – первая мысль, возникшая в моей голове.
«Кажется, я сделал что-то не то», – вторая мысль.
Потом я понял, что это была самая обыденная ситуация: все прохожие, встречаясь взглядом с другими людьми, не упираются в глаза, а быстро уводят свои. Было бы странно и страшно, если бы каждый человек, проходивший мимо, несколько минут не сводил с меня взгляд, смотря точно в глаза…
Вскоре меня окликнул Иван:
– Ну ты что там застрял? Купил?
– Э… Да, – рассеянно ответил я.
Расплатившись, я вышел. Мы еще немного поговорили насчет этого мероприятия в парке. Затем я поплелся домой.
Прибыв в свое жилище, я незамедлительно повесил костюм в шкаф, надеясь, что его не сожрет моль (не знаю почему мне казалось, что она здесь есть). После лег на диван, стараясь вытянуться. Видимо, слишком долго ходил или сидел – вновь заболела спина.
Обе книги мне наскучили уже спустя двадцать минут.
На меня ни с того ни с сего напали депрессия и раздумья. И почему все так устроено? Почему я не могу найти себе места? Загораюсь чем-то, увлекаюсь этим, думаю об этом, а через пару дней (в лучшем случае недель) совершенно к этому охладеваю. За примером даже ходить не надо: я трижды менял предметы, которые буду сдавать на ЕГЭ. Я будто не от мира сего, словно бы действительно был создан для какой-то шутки. Меня наделили сотнями недостатков и швырнули на эту планету, чтобы последить и посмеяться надо мной. Я поднялся и направился к своему пальто. Покопавшись в карманах, я извлек из них черную в белую тонкую полоску коробочку с надписью «Слепота», внутри которой оказалась всего одна сигарета.
– Черт… – тихо выругался я и подошел к окну. Там, теряясь в пелене снегопада, слабым сиянием светился ночной город.
Чиркнув спичкой, зажег свое успокоение. Сигареты были самыми дешевыми: табак до того вонял, что люди, когда я курил на улице, расходились, зажав нос пальцами. Но эти сигареты, наверное, одна из немногих вещей, наряду с таблетками, которые заставляют меня жить этот день. Эта та сила, которая удерживает меня от прыжка из окна или под поезд. Это то, что позволяет мне тешить себя мыслью о том, что все еще может измениться к лучшему. Да, наверное, сигареты и есть моя надежда.
Холод с улицы, летевший из настежь открытого окна, проморозил меня насквозь, но я продолжал стоять, почти не чувствуя рук. Мне кажется, я уже вообще ничего не чувствовал.
Я смотрел вдаль до тех пор, пока не начал непроизвольно вспоминать то, как впервые закурил. Воображение мучительно и ужасно нарисовало тот прохладный август прошлого года. Я любил ее, любил так сильно, как только позволяло это делать мое сердце. И она подавала мне все знаки. Ей даже нравилось, когда я дотрагивался до нее и обнимал; она говорила, что я важен для нее. Я наконец начал думать, что мои страдания кончились. Ха, глупец!.. В один прекрасный момент все исчезло. Однажды я просто не выдержал и признался ей, будучи почти полностью уверенным в положительном ответе. «Я просыпаюсь – первая мысль о тебе; засыпаю – и последняя мысль тоже о тебе; да и в течение дня я часто ни с того ни с сего ловлю себя на мысли о тебе. Ты мне даже снишься, как бы смешно это ни звучало…» Положительный ответ… Нет. Ни объяснений, ни причин. Ничего. Меня точно ударили чем-то тяжелым. На душе и в голове было очень паршиво. Я три дня почти ничего не ел. Просто не хотел и не мог. Вместо этого я лишь бродил по улицам, чтобы себя измотать и не думать об этом; но это не работало. Я думал то́лько об этом. Я громко разговаривал сам с собой; я матерился, проклинал все и вся, чуть ли не плакал, отчего все прохожие косились на меня, принимая за пьяного. Я до сих пор не могу поверить, что все ее знаки симпатии, все ее чертовы слова о том, как я для нее важен, о том, что ей без меня одиноко, все ее улыбки и долгие взгляды – всего лишь дружеская чепуха.
Это один из тех моментов, когда все теряет цвет, когда жизнь резко окрашивается в серые тона, а ты ничего не можешь с этим поделать. А потом – холод, серость, пустота, завершение формирования корки на сердце. Все, больше ничего не чувствую. Когда то прекрасное, что столько месяцев росло в груди, вырываясь наружу слезами счастья, в одночасье лопнуло, исчезло. Это момент, когда ноющая тупой болью дыра в груди осталась на долгое-долгое время. Это момент, когда ты окончательно утрачиваешь веру в лучшее. Почему же я тогда еще жив?..
Да уж, любовь, конечно, очень прекрасное чувство, но она настолько сильно заставляет страдать, что лучше уж не любить вовсе. Это я очень хорошо усвоил.
Я сделал еще одну затяжку, выпустил клуб невкусного дыма, и все образы рассеялись из моей головы, как рассеялся этот дым. Я начал думать о другом.
Сложно сказать, о чем конкретно я думал в тот момент. Мысли путались, сбивались, расходились, затем вновь сходились. Огромный комок мыслей никак не удавалось распутать. Я лишь смотрел безжизненным взглядом на сигаретный дым. Он сперва поднимался вверх, а затем постепенно расползался, превращаясь в туман. Иногда я стирал рукой эти хлопья и смотрел на то, как дым делится надвое.
Через время сигарета закончилась. Ее оказалось недостаточно. Совершенно недостаточно. Проверив свои сбережения, быстренько сходил в магазин и прикупил еще одну пачку. Слава Богу магазин оказался недалеко. Затянув горький дым, я в полной тишине сел за стол, на котором стояла банка с каким-то еле живым цветком. В голове вереницей сновали картины предыдущих нескольких лет моей жизни, пока в итоге не слились в единое целое.
Мучительно хотелось делать что-то. Мысли о том, что я гублю свой талант, не покидают меня уже полгода. Минуты три собирался с мыслями, а потом схватил ручку, пододвинул листы и начал работать. Все, хватит, не могу больше. Я слишком долго терпел, слишком долго страдал. Теперь хочу лишь писать, выписаться. Порой бывают моменты, когда ты непременно хочешь с кем-то поговорить, что-то кому-то сказать. И совершенно плевать нужна человеку эта информация или нет – просто хочется сказать это. А творчество – это лучший способ поговорить с кем-то. Теперь я смогу высказаться на бумаге, ибо больше никому не могу доверить свои переживания. Несколько часов я писал без передышки, пока вновь не заболела спина. Хорошо, что я как раз закончил. По мере письма настроение ухудшалось – так часто бывает, когда пишешь правду, в особенности про себя. Растянувшись, пошел на улицу.
Постепенно в свои права вступала ночь, неся опустошение от очередного бессмысленно прожитого дня. Температура упала, пошел снег. Во рту – табачная палочка с горящим кончиком, в мыслях – какая-то грустная-прегрустная музыка на гитаре, поверх которой ностальгические мысли о беззаботном детстве и сложные мысли о смысле жизни. А может быть мне стать музыкантом? Всегда нравилось сидеть у костра и играть на гитаре. А, впрочем, кому это нужно? Все равно надоест в процессе обучения, а если и не надоест, то все меня осмеют, и я брошу это дело.
Желудок заурчал и мне пришлось направиться в сторону ближайшего магазина. Но, в очередной раз задумавшись, я оказался совсем в другом районе. Тем не менее ноги продолжали идти, несмотря на то, что не знали и не понимали куда. Дома меня никто не ждет. Я никому не нужен. Да даже сам себе я не нужен!
Я блуждал по городу еще пару часов. Только окоченев от холода, я очнулся.
– Где это я? – буркнул я себе под нос, оглянувшись вокруг. Никаких знакомых пейзажей не наблюдалось.
Вновь жалобно заурчал желудок.
– Точно, я же шел в продуктовый… – пробубнил я под нос.
Я действительно не знал, где нахожусь, а потому решил вызвать такси, чтобы доехать домой. Ночным тускло-оранжевым светом загорелась карта в приложении. «Надо же, водитель в пяти минутах от меня». Подъехала черная «Гранта». Я сел на заднее сиденье и прижался головой к стеклу. Снежинки влетали в него, умирали, превращаясь в воду, и в таком состоянии медленно стекали вниз, намереваясь обогнать друг друга. В одно мгновение я почувствовал себя чужим в этом районе, в этом городе, в этой стране. В одну секунду все́ показалось каким-то чужим. Захотелось сбежать отсюда прочь. Ото всего… Мимо проносились немногочисленные машины, озаряя мое стекло яркими всполохами света. Из радио приглушенным тягучим басом доносился грустный, медленный, но настолько близкий мне мотив «зеленоглазого такси».
«Где будут рады мне всегда» …
Интересно, а есть ли у меня такое место? Даже не знаю.
Я мог бы ехать так бесконечно долго, надеясь в итоге уехать из этой грязи, тоски и зимы туда, где вечно светит солнце, туда, где тепло и весело. Туда, где бесконечное лето…
Я на мгновение прикрыл глаза, а, когда открыл, воображение уже начало свою игру. Пространство вокруг начало стремительно меняться. Снег перестал; длинная дорога уносила в светлую даль; пейзажи плавно переходили от слякоти, снега, многоэтажек и голых деревьев, торчащих из земли точно руки мертвецов, в леса, степи и озера. Темное небо постепенно голубело, ближе к горизонту окрашиваясь нежными розоватыми закатными оттенками. Лагерь; свежесть летних ночей и тепло летних дней; поход в столовую ночью с очаровательной светловолосой девушкой; танцы с ней же; прогулки по лесу; легкое, случайное соприкосновение рук, которое заставляет краснеть удушливой волной…
Неприятно-громкий звук клаксона в одно мгновение все уничтожил. Я вздрогнул. И вновь это запотевшее стекло, вновь мертвецки медленно стекающие по нему капли воды.
Да, пожалуй, только виртуальный мир помогает мне держаться на плаву. Я нахожусь в нем часами или даже днями, но в этом – кто бы что ни говорил – нет ничего плохого, просто я – да и не только я – не могу иначе. Если бы сейчас не было такой отдушины как компьютерные игры и интернет-сеть, где можно перестать обращать внимание на время, начать путать даты и – что самое главное – совершенно забыть о своих проблемах, многие подобные мне люди или сошли бы с ума, или просто ушли из жизни.
Но лечит ли компьютер? Отнюдь нет. Он подобен алкоголю и сигаретам, и лишь помогает забыться, на время уйти от своего одиночества в мир грез и фантазий, которых никогда не будет в жизни. Там ты можешь почувствовать себя любимым; и плевать, что эта любовь исходит всего лишь от нарисованной 2d-модельки.
Но ровно как и алкоголь с сигаретами такие игры вызывают зависимость. Я очень хорошо это знаю. Легко стать зависимым от того, что приносит тебе радость. И потому, всякий раз отрываясь от квадрата монитора и смотря вокруг, на эту серость, темноту и пустоту, тебе скорее хочется вернуться обратно. И так без конца.
Я так ничего и не съел, хотя желудок истошно напоминал мне об этом. Вместо этого я заливал его чаем. Я вновь подошел к окну. Закурил, уставившись на темные городские улицы, где в мутной мгле падающего снега блуждали немногочисленные люди.
Неужели я один такой потерянный? Неужели я один такой лишний? Все эти люди, неужели они довольны жизнью? Если да, тогда что не так со мной?
Закончив курить, я закрыл окно и подошел к шкафу. Только сейчас я заметил зеркало на дверце. Впалые щеки, красные усталые глаза и крупные синяки под ними не были чем-то примечательным, но в тускло-желтом освещении одной лампочки мое лицо показалось мне каким-то старым. До ужаса старым. Словно бы высушенным, словно в нем ничего живого больше не осталось.
Боже, насколько же далеко ушло это лицо от того, каким оно хотело бы стать! Разве таким я представлял себя в десять лет?..
Вот он, я! Я, некогда желавший перевернуть весь мир, сделать его лучше, создать что-то великое, прославиться, помогать людям. И что теперь…
И почему я такой старый и одинокий?
Я с минуту смотрел на себя, после чего наконец щелкнул выключателем и лег на диван, даже не став его раскладывать. Разве может такое лицо вызвать хоть чей-то интерес? Нет.
В сон меня клонило, но уснуть я так и не смог. Накинул на плечи пальто, поднялся на крышу дома (дверь туда оказалось незапертой) и сел на ее край, свесив ноги вниз. Сделал первую затяжку, выдохнул дым, запрокинул голову и посмотрел наверх, где на ночном небосводе мерцали звезды. Я не понял, о чем задумался, но глаза, в которых ощущался песок из-за постоянного недосыпа, начали слезиться. Я опустил голову, выдохнул дым и уставился куда-то вдаль, где поблескивали светом многочисленные улицы и дома моего красивого города.
