Джули ТИ
Тайга
Это не призыв духов и не чествование великого Жестислава. Это обряд сочетания браком. И понял я это, когда в сопровождении матери рода из центрального шатра вывели мою сестру в наряде невесты. Вот почему он не нападал. Перед обрядом необходимо очиститься физически, а главное, духовно. Получить прощение духов за все грехи. В супружество нужно вступать чистым.
Забава была прекрасна. Белый свадебный наряд с красным орнаментом на подоле – символ невинности. С яркими цветами девушка отдаёт свою честь суженому. Алый цвет – цвет крови, что она подарит в первую ритуальную ночь. В волосы вплетены длинные белые ленты. Символ чистоты души. На кистях руны, говорящие о принадлежности к великому роду хранителя. А на лице ни тени улыбки. Она казалась раздавленной и глубоко несчастной.
Мой план быть сторонним наблюдателем рушился. Я не мог допустить, чтобы обряд свершился. Забаву нужно вытащить из лап этого шакала.
Поднявшись, уверенной походкой направился в сторону поляны с ритуальным кострищем, обнаруживая себя. Я один против шамахов, что разгромили моё селение, убили родителей, старейшин и шамахов, уничтожили мой род. Но не было во мне ни капли страха. Я был готов отдать жизнь за свободу сестры. Мои преданные животные всё так же скрывались в тени леса, а я уверенной походкой приблизился к Жестиславу со спины. Он не увидел меня. Зато Забава заметила сразу. Её большие глазки расширились и наполнились слезами. Она поджала губы и едва заметно покачала головой. Ей было страшно. Возможно, она уже смирилась со своей участью, но не я. Ей не место среди этих падальщиков.
Жестислав заметил меня последним. И, хотя каждый на поляне готов был убить меня на месте, без его команды они не посмеют. Шакал обернулся, обнажая звериный оскал. Он улыбался, но это мало похоже на улыбку. Он ликовал: я сам пришёл в лапы хищника. Так он думал. Но вот кто из нас хищник, а кто трясущийся зайчик, покажет время.
– Макарий! – наигранно восторженно воскликнул он. – Пришёл на праздник. Хочешь по традиции передать сестру суженому?
Я был знаком с Жестиславом. Все дети наших родов общались. Мы часто путешествовали по селениям. Для сохранения единства и продолжения наших традиций присматривались к детям других селений. Жестислав с детства был заносчивой занозой в заднице. И годы мало что изменили.
– Ты прав, я пришёл по случаю, – отвечаю, оказавшись на поляне. – Только вот не будем мы праздновать твою свадьбу, мы будем оплакивать твой уход, когда я отправлю тебя к праотцам.
– Как самонадеянно, друг мой! – ухмыляется шакал.
– Возможно, – пожимаю плечами и не свожу глаз с Жестислава. – Отпусти сестру, – требую я.
– Она моя суженая. Так решили духи, – разводит он руками, обводя пространство.
С растопыренными ручищами он делает оборот вокруг себя, оглядывая всех собравшихся. Старейшины поднимаются и отходят к жилищам. Шамахи напротив, стеной встают за его спиной.
– Хочешь отбить сестру – попробуй, – ядовитой гадюкой шипит он.
Глаза Жестислава закатываются, показывая белок глаз. Ладони раскрываются, а тело вытягивается струной. Он призывает медведя, впадая в транс. Обряд переселения проходит по-разному в каждом селении. Нам необходима связь с землёй, поэтому мы опускаемся на колени. В роду Жестислава повиливает дух луны, именно поэтому, отпуская сознание, они тянутся к нему.
В переселении был минус. Когда отпускаешь сознание, тело шамаха становится уязвимо, ибо дух его пребывает в звериной плоти. С благословением Дарена мне открылись новые возможности. Так как он разделил моё сознание на три части, я могу оставаться собой и погружаться в плоть тотемного животного одновременно. Жестислав этого не знает, и это его промашка. Узнай врага, прежде чем идти в наступление. Лишь в этом оказались правы старейшины.
Но я не собираюсь играть на слабостях. Мне нужен равный бой. Поэтому я стою и не двигаюсь с места, ожидая появления медведя. Долго ждать не приходится. Разъярённый зверь мчится на меня из центра поляны. Я не двигаюсь, лишь ловлю его взгляд. Мне подвластны все животные тайги и этот медведь не исключение. Только в нём сидит сознание Жестислава и это всё усложняет. Разъярённый зверь останавливается в опасной близости. Он поднимается на задние лапы и громко рычит, клацая зубастой пастью и разбрызгивая слюни. Я смотрю в его глаза, сдерживая от нападения. Человеческая и звериная сущность внутри него борются. Зверь подчиняется мне, а вот сознание Жестислава мечтает разорвать на куски. Животное трясёт, его ломает, а я слышу голос в голове: «Только не отводи глаз, мальчик». Дарен. Он со мной и поможет.
– Жестислав, прошу, не трогай его! Я всё сделаю!
Голос сестры отвлекает всего на миг. Лишь секунда… лапа медведя поднимается и наносит удар. Когти раздирают плоть, оставляя на моём плече рваную рану. Крик сестры, злобное рычание зверя и жгучая боль плетью откидывает меня.
Перевернувшись в воздухе, я падаю с глухим ударом на землю. Боль пронзает всё тело жаркой волной от разодранного плеча к пяткам, но я стискиваю зубы, пытаясь сохранить контроль над ситуацией. Зверь нависает надо мной, силясь впиться в горло. Связь между нами ускользает. Сознание человека взяло верх. Одна оплошность, всего миг – и я проиграл. Больше он мне не подвластен. Это конец…
Мог бы быть конец, если бы часть моего сознания не ждала своего часа в плоти тигра. Тихий в мгновение ока набрасывается на медведя, вцепляясь когтями в шкуру зверя, вонзая острые зубы в его глотку. Медведь ревёт от нестерпимой боли, а я использую эту паузу, чтобы подняться.
Жестислав выходит из транса и, уверенный в победе, надвигается на меня. Лишь полметра разделяют его от моего уничтожения. В глазах загорается огонёк победы, но там мелькает и страх. Он знает: стоит тигру чуть сильнее сжать челюсть, последует смерть медведя, а дальше и его. Поэтому он стремительно надвигается на меня, бьёт по ногам, и я снова валюсь навзничь на влажную от росы траву. Боль с новой силой пронзает тело, а шакал со звериным оскалом кидается на меня. Его ручищи стискивают мою шею. Он рычит и брызжет слюной, стараясь задушить меня. Чуть поодаль медведь Жестислава выкручивается из хватки Тихого и, размахивая тяжёлыми лапами, наносит удар за ударом. Я и мой друг тигр дезориентированы. Мы не можем дать отпор, потому как моё сознание постепенно отключается.
Улюлюканье толпы, плач сестры, и звериное рычание становятся всё дальше и дальше. Боль в плече неумолимо пульсирует, не давая возможности сопротивляться. В попытке спастись я цепляюсь за руки Жестислава, что смыкают моё горло железной хваткой.
«Клинок, мальчик мой, клинок!» – вдруг слышу в голове.
Пересилив инстинкт, я разжимаю пальцы, цепляющиеся за предплечья врага. Дрожащей рукой тянусь к поясу и из ножен извлекаю нож отца. У меня есть одна попытка, ибо силы оставляют меня. Жизнь ускользает. Одна секунда, чтобы среагировать. И сквозь свои предсмертные хрипы я медленно поднимаю руку. В глазах темнеет, я бью наугад, надеясь на чудо, и замок на шее ослабевает. Воздух, наполняющий лёгкие, режет, царапает изнутри. Я закашливаюсь. И, лишь когда возвращается ясность взгляду, я понимаю, что попал точно в цель. Клинок торчит из горла Жестислава, заливая меня кровью. На лице шакала отражается ужас, предсмертная агония, но мне ни капли не жаль его. Он заслужил. На его руках смерть моих близких. Он уничтожил мою деревню. Это возмездие.
Выдергиваю клинок, и враг валится на землю. Жестислав хрипит, захлёбываясь собственной кровью. Руками пытается зажать дырку в горле, а я поднимаюсь и слизываю языком кровь врага с острия ножа.
Шамахи и старейшины стоят неподвижно и наблюдают, как умирает их предводитель, корчась и кряхтя. Кидаю взгляд на Тихого: зверь тяжело дышит над неподвижно лежащим медведем. Скоро он разделит участь своего хозяина. На сестру взглянуть не могу, но знаю: она в ужасе. Молчит и глубоко дышит. Я залит кровью её нелюбимого суженого, моя рука безвольной плетью весит вдоль тела, а взгляд пылает. Я чувствую это. Глаза горят, а значит, светятся голубой дымкой. Так духи праотцов говорят через меня со своими детьми. И, когда я начинаю говорить, каждый содрогается. Мой голос троится, переходя в звонкое эхо, распугивая птиц и мелких зверьков. А тотемные животные наконец выходят из глуши леса.
– Властимир был завистлив и всегда жаждал власти, – начинаю я. – За это он был изгнан из круга духов. Его лишили благословения и обрекли на одинокую жизнь на западе тайги близь безжизненных скал. Но в нашем мире существуют не только завистливые люди, но и духи. Коварные, жаждущие власти твари овладели разумом Властимира. Была страшная война. Длилась она столетия, пока три брата не объединились и не дали отпор. Прошло не одно десятилетие, прежде чем потомкам Властимира было даровано прощение. Им позволили освоить запад, построить селение и жить в мире с лесом и своими братьями. Но вы не оценили дар. Вы вновь возжелали власти и пошли уничтожать братьев. Пошли против себе подобных. Вы нарушили хрупкий мир и больше не достойны прощения!
Пламя ритуального костра взмывает ввысь, задевая сухие ветви деревьев. Слышатся раскаты грома, и огонь начинает свой разрушительный танец. Горящие капли капают на жилища, сразу же поедая их, охватывая пламенем поляну. Люди и звери в панике бросаются прочь, и лишь я с каменным лицом беру сестру за руку и в сопровождении волка, тигра и беркута спокойно удаляюсь от объятого пламенем селения.
– За Властимира! – крик за спиной заставляет обернуться.
Острая стрела летит прямо в мою грудь. Яр с истошным воплем метнулся ей на встречу, и она пронзает его храбрую грудь. Часть моей души умирает вместе с тотемной птицей. Боль сшибает с ног, на глаза наворачиваются слёзы. Мой друг, мой Яр, мы прошли с ним слишком много, чтобы он умер от удара в спину. Крик отчаяния вырывается из груди. Я касаюсь руками земли и, зажмуриваясь, пытаюсь отыскать в птице хоть крупицу жизни, но тщетно. Моё сознание бьётся в закрытое и безжизненное сердце. Мой рык сливается с ещё одним раскатом грома, и вспышка света освещает тотемного медведя Жестислава. Безжизненное тело поднимается, и кусочек сознания устремляется в него. Глаза медведя вспыхивают синим, и в один прыжок он настигает шамаха, пустившего стрелу. Грозный зверь с лёгкостью отрывает ему голову – безжизненное тело бесформенным мешком валится на землю. Зверь же под моей властью и с чувством выполненного долга приближается ко мне, а из его пасти выпадает обезображенная голова шамаха. Поднимаюсь с колен, прихватив за окровавленные волосы голову, поднимаю на скованных ужасом сельчан взгляд. Мирные рыдают и прячутся за спинами старейшин. Те в свою очередь ищут защиты у шамахов, которые мужественными спинами закрывают своих соплеменников. Вот только я чувствую и их страх.
– Каждый из вас, кто посмеет пойти против воли духов, падёт, – вытягивая оторванную башку, предупреждаю я. – Ваши намерения не скрыть от всевидящих духов. Я их клинок. И я готов сразить каждого, кто посмеет нарушить их волю. Вам дан шанс начать всё сначала. Не упустите его.
Ещё один раскат грома оглушает своей мощью, и поток воды обрушивается с неба, заливая сгоревшую дотла деревню. Я бы мог расправиться с каждым, но не имею права на это. Пусть духи сами накажут предателей.
Глава 16
Макарий
Я вернулся к шамахам с рассветом. Всю дорогу до лагеря, где мирно спали мои братья, Забава молчала. Не произнеся ни слова, она лишь крепко цеплялась за мою руку, а я чувствовал, как силы постепенно меня покидают. Из разодранного плеча сочилась кровь, и с каждой секундой слабел мой дух. И лишь цель добраться до своих помогла вернуться. Но стоило ступить на безопасную территорию, как я рухнул на колени. Забава в ужасе взвизгнула. Тихомир на пару с Мирославом кинулись на помощь. Остальные окружили моё израненное тело.
– Ему нужно в селение, – словно из тумана услышал голос Мирослава, – целители помогут.
– Я окажу помощь, – дрожащий голос сестры. – Мне нужна чистая вода, тряпки, а вы соорудите носилки.
Я чувствовал тепло её рук, родной аромат, которому раньше не придавал значения, схожие с матушкиными нотки в голосе. Она осталась одна, единственная моей крови, единственная родная душа. И даже если её прикосновения болезненны, они так ценны, так необходимы.
– Забава, – ослабевшим голосом окликнул сестру.
– Тише, – не дала закончить, – береги силы.
– Я так виноват… я должен…
– Тише, говорю, – прикрыла ладошкой рот.
– Прости, – прошептал я и прикрыл ставшие тяжёлыми веки.
Забава обработала мои раны, напоила успокаивающей настойкой и велела отдыхать. Отвар быстро снял боль и успокоил душу. Меня никто не тревожил. И я позволил себе провалиться в мир грёз. В мир, где легко и всё справедливо. В то время, когда я был по-настоящему счастлив. Не познавший горя мальчишка лет семи гоняется за тенью беркута. Это я и мне невдомёк, что угнаться, а тем более поймать тень великой птицы мне не по силам. Но я упрям и с громким хохотом, под одобряющие возгласы отца, мчусь вслед ускользающей тени. Беркут будто играет со мной. Кружит по поляне, вскрикивая в тот момент, когда мне почти удаётся схватить тень.
– Борись, сынок, не останавливайся, – кричит отец.
И я бегу, со всех ног бегу. Я не могу разочаровать отца, подвести. Мне поддастся эта упрямая тень. Но я спотыкаюсь и с размаха падаю вниз, разбивая коленки в кровь. Громкий всхлип, а затем и рыдание вырывается из груди. Мне больно. Колени горят огнём. И грязными ладошками я утираю слёзы, размазывая луговую пыль по щекам, а птица будто хохочет, кружа надо мной. От этого ещё обиднее.
– Не плачь, сыночек, – тёплые руки матушки обнимают дрожащие плечи. – Разве ты не знаешь, что тень поймать невозможно?
– Всё возможно! – протестую криком. – Просто нужно очень захотеть.
Мягкий взгляд матери, добрая улыбка отца. Они сидят передо мной на корточках. Батька положил сильную ладонь на хрупкое плечо матушки. Они рядом. Они со мной. Я перестаю плакать и тяну к ним руки, но не могу дотронуться. Родители словно духи. Мои маленькие ладошки проходят сквозь их тела. Поднимаю взгляд к небесам и вижу кружащую птицу в солнечном свете. Яр. Он сияет золотым светом. Тяну руки к нему, но его поглощает белое облако.
– Яр! – кричу во всё горло. И открываю глаза наяву. Я лежу, но лес над головой движется. Меня несут.
– Яр? – хрипло произношу я.
– Мы забрали его, – откликается Тихомир.
Душа успокаивается, и я снова погружаюсь в сон. Теперь уже без сновидений.
Я очнулся от сильной боли в плече. Рана горела огнём и пульсировала, словно само сердце переместилось в руку. Застонав, я открыл глаза. Знакомый полумрак жилища. Рука, прижатая к груди, нестерпимо ныла. Перед лежанкой на табурете стоял бокал с Забавиным отваром. Я выпил его залпом, и боль стала утихать. И по мере того, как мне становилось легче, сознание начало проясняться. Огляделся. Я лежал в точной копии нашего с Забавой старого жилища. А может, всё произошедшее мне только приснилось? Может, не было Ангелины, не было нападения Жестислава и родители живы? Старейшины и шамахи в полном здравии? Я прикрыл глаза, на миг представляя, что всё по-прежнему. Что жизнь моя не лопнула, что всё в равновесии, всё так, как должно быть. Но стоило боли утихнуть, а мне выйти на улицу, надежды рассыпались. Всё взаправду, всё не сон, и ноющая рана тому доказательство.
Меня встретили чужие лица, добродушные и искренние улыбки. Но не было в них родства. Теперь это не мой мир, не моя деревня. Она чужая. Селяне в заботах проносились мимо. У кострища собрались старейшины, плотники мастерили что-то поодаль, девушки, напевая, обрабатывали ягоды и грибы, шамахи освежевали только что пойманную дичь. А я стоял у входа в своё жилище и всей душой чувствовал: мне не место среди этих людей. Чужих, незнакомых.
– Макарий! – услышал радостный возглас. – Пришёл в себя.
Тихомир обнял меня, прижал к своей груди, радуясь, что я в порядке, а я чётко чувствовал, как внутри меня что-то меняется.
Смерть родных, предательство любимой навсегда изменили меня. Больше нет во мне былой радости, нет наивности, нет надежды. И, несмотря на то, что война окончена, мир восстановлен и больше нам ничего не угрожает, прежним мне уже не быть. Не обошлось без жертв. Часть моего сердца и сознания утеряна навсегда. Смерть Яра убила то, что люди больших городов называют наивностью. Счастливый парнишка из прошлого остался позади. Отныне я верховный шамах всех родов. В моей власти великий волк Мирный, белый тигр Тихий и медведь Жестислава, Свирепый. И нет в моей жизни больше жалости и сострадания.
Прошли сутки со смерти Жестислава. В селении праздник. Мой дом восстановили. Он почти такой же, каким я его запомнил прежде, чем уйти в мир людей больших городов. Только нет в этой деревне отца и матушки, нет Доброгнева, нет шамахов моего рода. И хоть каждого я считаю своим родственником, на душе всё равно пустота. Я чувствую себя покинутым. Одиночество давит, вызывая боль в груди.
Я ничего не ответил другу, просто ушел. Наткнулся на свёрток у порога. Там мой Яр. Верный друг. Сколько мы прошли вместе? В этот вечер я хотел побыть один. Уединиться в глубине леса. Мне необходимо попрощаться с верным другом. Я провожаю в мир духов Яра, совершая обряд по всем правилам. Ещё ни одному шамаху не приходилось хоронить своего тотемного животного, потому что за смертью зверя следует мгновенная смерть шамаха. Но дар духов, трёх братьев, что разделили моё сознание, помог выжить. Хотя я четко почувствовал, как часть меня умерла вместе с великой птицей.
Обычно шамаха хоронят вместе с тотемным животным. Их кладут в общую могилу, накрывая тело шамаха шкурой погибшего зверя. Сегодня я остался жив, но Яр не будет одинок. Я надрезаю ладонь и окропляю кровью бездыханное тело. Часть меня останется с ним. Обернув птицу своей нательной рубахой, я кладу его в глубокую ямку и присыпаю землёй. Песнь духов поможет успокоиться душе верной птицы. Горсть за горстью – могила скрывает друга глубоко под землёй. На холмике я строю башню из хвороста и поджигаю. С пламенем душа усопшего должна перейти в мир духов. Это проводник. А прощальная песня позволит душе покинувшего этот мир найти верный путь. Песня продолжается до тех пор, пока хворост не превратится в золу, которую я развею в воздухе, тем самым отпуская Яра в свободный полёт к своим праотцам.
После обряда меня наполняет чёрная скорбь. Вдруг приходит осознание потери. Я не принимал смерть родителей и близких. Я знал, что их нет, но душа не принимала. А сейчас я чётко осознал, что потерял самых близких, самых родных и любимых. Я потерял почти всех. И я рыдаю над могилой Яра, оплакивая всех, кто ушёл. Впервые с момента возвращения домой, я дал волю чувствам, что разрывали изнутри. Я потерял слишком много. Храброго отца, я всегда старался стать таким, как он. Нежную и любящую маму. Она была моей душой. Соратников и друзей. Старейшин, что давали мудрые советы. Я победил, но сладости от победы не испытывал. Однако в моей жизни ещё остались крупицы, которые нужно оберегать. У меня есть сестра, и я обязан заботиться о ней. И я шёл в селение, намеренный сохранить остатки собственного мира.
Звонкий смех приближался ко мне из глубины леса. Солнце опустилось за горизонт, и в сумерках было сложно разглядеть, кто так весело мчится по ночной тайге. Только я узнаю этот смех из тысячи. Для меня нет роднее этого смеха. И я рад вновь услышать его.
– Забава, – окликнул сестру и нырнул в ближайший кустарник.
Девушка замирала на месте. Она одна, но испуганно посмотрела на меня. Я подошел ближе.
– Почему ты одна? – обеспокоенно спросил. – Уже темно и здесь может быть опасно.
– Я не одна, – пряча взгляд, ответила она.
И не успел я оглядеться, как из-за дерева выпрыгнул счастливый Мирослав.
– Нашёл! – крикнул он и, лишь завидев меня, замер на месте, вытянувшись по стойке смирно.
И что бы это могло значить? Моя юная сестра и шамах в лесу после заката. Они обещаны друг другу, но не успели получить благословения родителей. Мирослав мог бы стать добрым мужем, но негоже без одобрения уединяться с девушкой.
– И что это ты задумал? – шагнул к Мирославу.
Я верховный шамах и Мирослав не посмел бы перечить мне и обидеть Забаву. Но мне не нравится, что они без ведома старших сбежали в лес.
Мирослав молчал, Забава прятала стыдливый взгляд. Они что-то скрывали. Неужто решили нарушить правила рода? Я почувствовал все эмоции Мирослава. Его тотемный волк в моей власти, а значит, и он сам.
Подошел вплотную к шамаху, схватил за заднюю часть шеи, приближая его лицо к своему, и, глядя в глаза, прочитал всё, что не хотели произносить его уста. В мыслях Мирослава была лишь Забава. Все его переживания за сестру, когда она была в плену у Жестислава. Бабушка Ефания остановила парня, велела дождаться меня, ибо одному ему не суждено было спасти любимую. Именно любимую, потому что его терзания, пока Забава была в плену, я чувствую особенно остро. Он не находил себе места. Его душа кричала от горя, но он терпеливо ждал. Дождался. Теперь он счастлив. Парень особенно трепетно относится к Забаве и достоин её любви, а она его заботы.
Я прочёл все его эмоции, но воздержался от комментариев. Я ушёл. Позволил ребятам насладиться обществом друг друга. Позволил сестре стать счастливой, чего не вышло у меня. А мне оставалось лишь одно: отойти в сторону и не мешать. Ибо теперь сестра станет его суженой и духи примут этот союз. Забава станет частью семьи Мирослава, а моя семья умрёт навек.