Борис Ярне
Свобода
– А вы вернитесь обратно! – прикрикнул инспектор на Кортнева.
– Мы договоримся, лейтенант, договоримся, – Кортнев поднял руки. – Уберите рацию, уберите, пожалуйста.
– Умоляю вас, молодой человек. – Пистолет дрожал в руке Гордона, на его глазах выступили слезы. – Не нужно, вы все испортите…
– Да что вы такое говорите? – не унимался инспектор, кидая взгляд то на Кортнева, та на Гордона. – Что вы?..
У Петра Ильича начала кружиться голова. Хаос воцарился вокруг него. Он продолжал уговаривать инспектора послушать его, Вячеслав просил его опустить пистолет, а инспектора убрать рацию, инспектор озираясь, держал рацию на изготовке, повторяя одно и тоже: «Что вы такое…»
– Не стоит молодой человек, – умолял Гордон.
– Так, довольно! – воскликнул инспектор.
– Прошу, прошу. – Гордон стал приближаться к нему.
– Не подходите близко! – кричал инспектор.
– Петр Ильич, уйдите, вернитесь в машину! – выходя из себя, выкрикнул Кортнев.
– Я вас умоляю, не портьте… – не слушая, говорил Гордон.
– Не подходить! Не…
Раздался выстрел. Вслед за ним послышался крик Марии. Гордон выронил из рук пистолет и отшатнулся назад. Инспектор удивленно посмотрел на него, опустил голову, медленно приложил руку, из которой выскользнула рация, к животу и опустился на колени. Сквозь его пальцы сочилась кровь.
– Мама, – жалобно простонал он и упал на колени.
– Вашу мать, – прохрипел Кортнев, обхватив руками голову, и присел на корточки. – Вашу мать!
Гордон бросился к инспектору.
– Молодой человек, простите, простите… Я случайно, я не хотел… Я случайно. Вы как? Как вы? – Из глаз его текли слезы. – Надо что-то сделать! – крикнул он.
Мария выскочила из автомобиля и бросилась к Петру Ильичу.
– Нужно остановить кровь, поверните его! – кричала она.
– Мама, – стонал инспектор.
– Слава, что нам делать? – умоляюще кричал Гордон.
– Так, положите его, нет, давайте перенесем его на траву, – причитала Мария. – Слава, помоги!
В считанные секунды Петр Ильич был весь покрыт кровью инспектора, вся его одежда, лицо было перепачканы кровью, кровь стекала с ладоней.
– Мальчик, держись, держись! – кричал он.
– Что делать, Слава? – кричала Мария.
Кортнев, словно опомнившись, бросился к ним и начал осматривать рану.
Раздался шум подъезжающего автомобиля.
– Боже мой, что тут произошло? – вспыхнула Оксана, глядя в окно.
Андрей сразу все понял. Оксана дернула ручку двери.
– Не выходи, – строго произнес Андрей.
– Андрюша? – удивилась Оксана, продолжая открывать дверь.
– Не выходи, я сказал! – крикнул Андрей. – Ислам, идем.
Андрей вышел из машины и направился к остальным.
– Слава, Слава, скажи что-нибудь! – умоляла Мария.
– Маша, отойди, ты не поможешь, – приказал Кортнев.
Мария послушно встала и отошла к машине, не пытаясь сдержать слез.
– Мальчик, совсем мальчик, – шептала она.
– Мама, – стонал инспектор.
– Слава, нужно перевязать, я сейчас… ведь так? Нужно перетянуть рану. Нужно, что нужно делать, господи? – кричал Гордон, у него началась истерика.
– Успокойтесь, Петр Ильич, не орите, прошу вас! – сам кричал Кортнев.
– Мама, пить, дайте пить, очень хочу… пожалуйста… – стонал инспектор.
– Мы ничего не сделаем, – сказал Кортнев, – ему нужна больница.
– Чего? – послышался сзади голос Андрея.
Кортнев бросился к багажнику.
– Как же мне больно, боже, как больно! – вдруг что есть мочи заголосил инспектор. – Мама!.. Пить!..
– Ну, сделайте же что-нибудь! – сквозь рыдание закричала Мария.
– Мальчик, мы… мы поможем, мы… Слава, – словно в пьяном угаре перебирал слова Гордон.
Инспектор перестал говорить, он лишь стонал, он орал от боли, умоляюще смотря то на Гордона, то на Кортнева. Вячеслав, приложив к ране порванную рубашку, взятую из своих вещей, старался заткнуть рану и перетянуть ее, Гордон пытался помочь ему, но лишь мешал.
– Вы спасете его? – кричала Мария.
Оксана, сидя в автомобиле, опустила голову на торпеду и заткнула уши.
Инспектор кричал во все горло. Мария рыдала в голос. Гордон сидел, склонившись над телом и придерживая рану рукой, пока Кортнев бегал к машине за бинтами, о которых забыл, разрываю свою рубашку. Он с остервенением принялся бинтовать туловище инспектора, причитая:
– Мы тебя вытащим, вытащим, малыш. Лишь бы довезти до больницы, а там тебе помогут, не раскисай, держись.
– Держись, парень, держись, – вторил ему Петр Ильич, заливаясь слезами.
Инспектор продолжал истошно орать, оглушая болью округу.
– Сейчас мы тебя перенесем в машину, сейчас… Петр Ильич, держите его я сейчас. – Кортнев отбежал к автомобилю и снова открыл багажник.
– Все будет хорошо, все будет замечательно, – не останавливался Гордон, поддерживая тело инспектора. – Все пройдет, нужно… Нужно только…
Инспектор на мгновение притих, но вдруг с повышающим тоном, пытаясь вырваться из рук Гордона, начал выкрикивать:
– Мама! Мама! Мама!
Мария больше не могла на это смотреть, она уткнулась лбом в крышу автомобиля и тихо плакала.
– Мама, мама, мама, мама…
Вдруг резкий сухой хлопок в одно мгновение прекратил эти стенания. Голова инспектора запрокинулась, и из-под нее растеклась лужа крови. Во лбу его зияла дыра. Петр Ильич в ужасе отскочил от тела и поднял взгляд. Перед ним стоял Андрей и протягивал ему руку, в которой держал пистолет.
– Вы опять его потеряли, Петр Ильич, – спокойно произнес он.
21 августа 1958 года приказом Фиделя Че был назначен «командующим всеми повстанческими частями, действующими в провинции Лас-Вильяс как в сельской местности, так и в городах». На него были возложены обязанности по сбору налогов и их расходованием на военные нужды, осуществлению правосудия и проведением аграрных законов Повстанческой армии, а также организации воинских частей и назначению офицеров. При этом он прилюдно объявил: «Тот, кто не желает рисковать, может покинуть колонну. Он не будет считаться трусом». Большинство выразило готовность следовать за ним.
– 35 –
– Сука! – раздался рев Кортнева.
Он ринулся на Андрея и со всего маха врезал ему кулаком в челюсть. Тот повалился на спину. Кортнев прыгнул на него и принялся, было, его избивать, но Андрей дал ему отпор. Завязалась драка, то удары сыпались один за другим, то два тела, переплетаясь, начинали кататься по дороге.
Андрей взял верх. Кортнев устал, он лежал на спине и тяжело дышал. Мария подошла к нему, подала руку, и Вячеслав поднялся, отряхивая пыль с одежды.
– Нужно спрятать тело и отогнать тачку, – прохрипел Андрей. – Ислам, помоги.
– Петр Ильич! – раздался крик Оксаны, выбегающей из автомобиля.
Гордон лежал на боку и судорожно хватал ртом воздух.
Словно тяжелая грозовая туча повисла в воздухе, захватила все небо и сдавила, сжала собой пространство. Все вокруг потемнело и приняло тоскливый серый цвет.
– После разберемся! – кинул Андрей. – Это похоже на инфаркт. У нас мало времени. До Мариинска километров пятьдесят, Оксана, посмотри, что там есть. В Томск возвращаться далеко. Езжайте, мы с Исламом догоним.
Петр Ильич лежал на заднем сидении, поддерживаемый с одной стороны Марией, с другой Оксаной. Перед посадкой его умыли и поменяли ему одежду, перепачканную кровью. Кортнев гнал, что было сил, забыв об опасности. Кое-как удалось заставить Гордона принять его лекарства. Он не мог говорить, лишь слабый стон шел откуда-то из груди, которую он обхватил руками и не отпускал, он был весь в поту, тяжело дышал и испуганно хлопал глазами. Перед тем, как его загрузили в автомобиль, его вырвало.
– Скоро подъедем, еще немного, – как можно увереннее и спокойнее говорила Мария, – Оксана уже дозвонилась до больницы, нас ждут, все будет хорошо. Петр Ильич, дорогой наш Петр Ильич!
– Подъезжаем! – крикнул Кортнев, увидев дорожный знак, с указанием города – Мариинск. – Командуй, Оксана!
– Больница почти на въезде, – отозвалась Оксана, глядя в экран телефона, – так, сворачивай на Чкалова, налево.
– Добро.
Свинцом окутало пространство.
Тяжесть сдавила сознание.
– Берем, Ислам, хватайся. После тут все убрать надо.
Оттащив тело инспектора с дороги, Андрей с Исламом, затерли пылью следы крови и забросали место листьями, ветками, да камнями.
– Потом отнесем дальше, – сказал Андрей. – Водить ты не умеешь?
Ислам отрицательно покачал головой.
– Сможешь руль удержать на дороге, и на тормоз жать? Тихо поедем.
– Я сделаю, – твердо сказал Ислам.
Андрей взял на буксир полицейскую «Ладу».
– Только очень аккуратно! Понял, что нужно делать? Про тормоз не забывай, понял? Как только видишь красные огни, тут же жми.
Проехав километров пять в сторону Томска, Андрей увидел впереди какое-то селение и остановился. Быстро выскочив из-за руля, он отцепил трос, убрав его в багажник, и поменялся с Исламом местами.
– Повезло, что никто не попался! – крикнул он и тронулся с места.
Оставив полицейский автомобиль на краю селения, спрятав его за деревьями, Андрей, убедившись, что его никто не замечает, прячась за листвой, выбрался на трассу, и побежал к своей машине.
Вернувшись к месту недавнего происшествия, Андрей с Исламом оттащили тело инспектора глубоко в лес и там закопали его, завалив могилу ветвями.
– Вот и все, – сурово произнес Андрей, вытирая со лба пот.
Тяжесть окутала голову.
– Он очень плох, – говорил врач.
– Вы ему поможете?
– Он под капельницей. Так есть его документы?
– Нет, мы его на дороге нашли.
– Он с трудом говорит и требует Андрея и Марию, есть среди вас такие?
– Есть, я Мария.
– Быстрее, его нужно на обследование, мы еще точно не знаем, что с ним.
– Вы поможете ему?
– Сделаем все, что в наших силах. Пойдемте. Но вы не родственники, верно?
– Нет, мы только… Мы же его…
– Ладно, забыл уже… это реанимация, сюда нельзя… Благо тут пусто. Вы говорите, что на дороге его нашли.
– Да.
– Откуда он вас знает?
– Мы успели…
– Ладно, это не важно, – повторил врач. – Но, вы странные люди…
Мария вернулась от Петра Ильича, присела возле Вячеслава и, уткнувшись ему в плечо, заплакала. Кортнев обнял ее.
– Вы все еще здесь? Он не дает ничего с собой сделать. Кричит, что ему срочно нужно поговорить с Андреем. Это кто-то из вас?
– Я Андрей! – Андрей вбежал в коридор.
– Как можно скорее, он очень, очень плох. Пока мы купируем боль, но симптомы тревожные. Ну, а вы кто? Его родственник, друг? Нам нужно оформить бумаги, вы…
– Где он?
– Идемте!
– Андрюша, как хорошо, что ты здесь, мне нужно с тобой поговорить, – с трудом произнес Петр Ильич.
– У вас мало времени, – сказал врач.
– Мы быстро, – отозвался Гордон.
– Как вы, Петр Ильич? – Андрей присел возле него.
– Я креплюсь, Андрюша, креплюсь. Вот, что я тебе хотел сказать. Я уже говорил это Марии, я знаю, ты этого не скажешь никому, от тебя не дождешься, поэтому я ее и позвал. Вот, значит… Я виноват в том, что произошло, только один я. Я заигрался, я был сам не свой, я… не умею это, и… Я все испортил… я…
– Не нужно, Петр Ильич, не думайте об этом, сосредоточьтесь на здоровье…
– Нет, Андрюша, ты должен знать, что ты ни в чем не виноват, ты поступил так, как должен был в тот момент и в той ситуации. Это было тяжелое решение, и ты принял его быстро. Ты вызвал на себя гнев остальных, но ты их всех спас. Это так, Андрюша. Это так… А в смерти мальчика виноват только я, один я. И прошу тебя, прости меня. Прости меня, Андрюша. Я бы хотел, чтобы все знали, что виноват только я… и прости меня…
– Что вы, Петр Ильич? Мне не в чем вас винить. Вы… вы хороший человек. И вы должны выдержать нынешнее испытание, мы вас будем ждать.
– Андрюша…
– Петр Ильич, не тратьте время.
– Андрюша, прошу!
– Да, Петр Ильич?
– У меня просьба. На ноутбуке ты найдешь адрес моих родных, жены и сына. Я прошу тебя сообщить им о том, что я на них не в обиде, что я простил их, и что я прошу прощения у них, я еще, скажи им, что я нашел себя…
– Хорошо, Петр Ильич, но вы сами…
– Моя книга… Я не написал последнюю главу, Андрюша, самую главную. Я… я понял свободу, но не смог, не успел рассказать всем о том, как я ее понял…
– Допишете еще, Петр Ильич, расскажете ещe!
Гордон грустно улыбнулся.
– Андрей, ты должен дописать ее.
– Петр Ильич…
– Пойми ее, найди ее, расскажи ей обо мне и обо всех нас…
– Петр Ильич…
– Обещай!
– Я вам обещаю, Петр Ильич, обещаю…
– Ступай…
Андрей сидел отдельно ото всех, глядя в пол. Свинцовая туча не отпускала его. Оксана смотрела на него, но никак не решалась подойти, она, словно чего-то боялась, что-то ее удерживало. Свинцовая туча повисла между ними.
Андрей не мог больше находиться в помещении и вышел на улицу. Отыскав место для курения, он сел на лавку и достал пачку сигарет. Машинально достав сигарету, он тут же выбросил ее в урну. Он зажмурился и, сколько не силился, не смог сдержать слез.
Он оказался в темноте, закутанным в серый туман. Сколько он просидел, он не помнил. Люди приходили и уходили, он их не замечал. Он сидел с закрытыми глазами. Он не хотел возвращаться в настоящее, он не хотел видеть над собой свинцовую тучу, не хотел испытывать тяжесть…
– Андрей, – расслышал он голос Оксаны.
Он открыл глаза. Оксана сидела рядом с ним и смотрела ему в глаза.
– Ты все сделал правильно, – тихо проговорила она.
– Оксана, прости меня, я испортил наш…
– Милый, не кори себя, прошу, у тебя не было другого выхода. Или этот мальчик или мы. Ты сделал выбор в пользу нас…
– И в пользу себя…
– Андрюша… успокойся, сейчас не время казнить себя. Мы все, мы все виноваты… Мы с тобой, Андрюша.
– Вы?
– Мы тебя поддержим, поверь. Слава погорячился. Я уверена, он все понимает, или поймет. Маша поняла, она поняла еще до того, как Петр Ильич ее начал в этом убеждать. Андрей, успокойся, мы сами выбрали этот путь. Мы, мы все, а не один ты. Мы с тобой. Я с тобой, милый. – Оксана обняла Андрея.
– Ты, прости, я кричал на тебя… но, когда я увидел…
– Андрюша, успокойся, все хорошо. Мы… уже ничего не можем с этим поделать. Нам нужно, чтобы Петр Ильич вышел из больницы здоровым, полным сил, энергии и его неиссякаемого оптимизма. Нам нужно дождаться его. Будем ждать…
Но дождаться Петра Ильича не удалось. Ближе к вечеру он скончался…
– Это не первый такой случай, – говорили в больнице. – Что ж, раз вы его не знаете. Удивительно лишь то, что он сам категорически отказался назвать себя. Безымянный труп. Это наша забота… а вам спасибо за участие в судьбе незнакомого человека… Удивительно…
– Мы так не можем! – говорила Мария, когда все вышли из больницы. – Мы не можем взять и бросить его здесь.
Все молчали.
– Маша, – с трудом выговорил Кортнев, – чтобы его забрать…
– Я понимаю, но, мы так не можем… – Мария разрыдалась.
– Машенька. – Вячеслав обнял ее.
– Мы после сообщим о нем родным, – сказал Андрей. – Позже…
– Ты все еще этого хочешь? – спрашивала незнакомка в черном плаще. – Ты и не предполагал, что я могу задать такой вопрос?
– Это произошло не вовремя, его время еще… он еще был готов… – сквозь зубы проговорил Андрей.
– Никто не знает, когда что вовремя, а когда нет. Все, по большей части, в этом мире, происходит вдруг.
– Я не намеревался отступать.
– Что ж, достойный ответ…
Звонкий печальный шепот развеялся вокруг, разрывая свинцовую тяжесть тумана.
– 36 –
В полночь Шоцкий стоял по стойке смирно посреди своего номера в гостинице и с опаской озирался по сторонам. Тишина заполнила пространство вокруг него, сковала все тело, и погрузила его во мрак. Лишь слабое дыхание еле слышно прорывалось сквозь мглу безмолвия.
– Полковник Шоцкий! – раздалось откуда-то сверху, издалека. Голос был приглушен, и доносился он словно из трубы.
– Я, – отчеканил Иван Владимирович.
– Железный Феликс!
– Я!
– Робот в погонах!
– Я!
– Машина УГРО!
– Я!
– Слепой исполнитель!
– Я!
– Раб лампы!
– Я!
– Готов ответить на вопросы?
– Так точно!
– Отвечать четко, без запинки и не задумываясь.
– Есть!
В этот момент Шоцкий обнаружил себя, стоящим посреди леса. Со всех сторон он был окружен плотным кольцом деревьев, чья крона полностью закрывала пространство над головой. Тусклый свет просачивался сквозь слой листьев. Черные блики были разбросаны повсюду, и из этих бликов выросли огромные черные псы, обступившие полковника со всех сторон. Он не дрогнул.
– Готовы ли вы исполнить все указания подполковника Кравчука?
– Так точно!
– Передадите ли вы ему всю информацию по курируемому вами вопросу?
– Так точно!
– Вы сочувствуете преступникам?
– Отчасти.
– Говорите яснее.
– Так точно, сочувствую.
– Причина?
– Позволил себе проявить слабость!
Черные псы вздрогнули и сделали шаг в направлении Шоцкого.
– Это единственная причина?
– Никак нет!
– Прошу пояснить.
– Имеет место быть личный мотив.
– Яснее, полковник!
– Собственное мнение, ненадлежащие мысли, и, как следствие, выход из-под контроля и стремление к самореализации.
Черные псы сделали еще один шаг, смыкая кольцо вокруг Шоцкого.
– Вы отдаете себе отчет в том, говорите?
– Так точно!
– Вы готовы понести ответственность за произвол?
– По всей строгости!
– Вы признаете свою вину в том, что намеревались покинуть бездну?
– Так точно!
– Снять с себя оковы?
– Так точно!
Псы подошли вплотную к Шоцкому и принялись его обнюхивать, скаля зубы и пуская слюну.
– Вы, полковник, изъявили желание покинуть лампу?
– Так точно!
Псы все разом издали грозным рычание.
– Вы на самом деле хотели узнать, что такое свобода?
– Так точно!
Псы разразились лаем и все, как один поднялись на задние лапы.
– Вы готовы исправить положение, соблюдая инструкции, полученные от подполковника Кравчука?
– Так точно!
Псы опустились на землю.
– Забыть о беглецах, по факту передачи дела.
– Так точно.
– Передача осуществляется, начинайте забывать. Ни в коем случае не препятствовать операции спецслужб по продвижению Камы, и закрыть для себя данную тему, содержащую в частности элементы вашего расследования.
– Так точно.
– Беспрекословно выполнять все без исключения приказы вашего руководства, а также руководства в лице представителей федеральной службы безопасности.
– Так точно!
– Не задумываться о приказах, а выполнять их!
– Так точно.
Псы сделали шаг назад, потом еще шаг, некоторые из них заскулили. Оглядевшись, они продолжали пятиться, пока не скрылись за листьями деревьев. Сразу же окружающий пейзаж начал быстро меняться. Лес пропал. Шоцкого со всех сторон обступила серо-коричневая стена. Он осмотрелся и обнаружил, что находится внутри огромного сосуда. Подняв голову вверх, он увидел, что пространство над головой сужается, уходя вверх, и заканчивается круглым отверстием, закрытым большой пробкой. Он был внутри лампы.
– Помните, полковник, убийство Кротова на вас. Помните, полковник, содействие преступникам можно открыть. Помните, полковник, вы спровоцировали войну – это даже не халатность. Помните полковник, вы знаете то, что знать не должны, и вас будут использовать в виду этого по своему усмотрению. И, помните, полковник, у вас растет дочь.
Шоцкий прикрыл глаза и сжал зубы.
– Полковник?
– Так точно…
– Где металл в голосе?
– Я… я все понял…
– Полковник?
– Так точно!
– Вот так-то лучше.
В ушах у Шоцкого зашумело.
– Резюмирую. Мы вернули вас, полковник, в ваше привычное для всех, и, в частности, для вас, состояние. Вам не свойственно разочаровывать окружающих. Для закрепления, равно, как и для того, чтобы поставить точку в протоколе. Вы готовы, полковник?
Шум в ушах нарастал.
– Полковник?
– Так точно.
– Вы, полковник, никогда не покинете лампу и забудете о попытках, замечу, бессмысленных, никому не нужных, нелепых попытках понимания свободы.
– Я… – огонь завладел сознанием Шоцкого.
– Полковник?
– Я…
– Не слышу полковник? Скажите просто: я раб лампы.
– Я…
– Полковник?
Шоцкий вдруг увидел себя со стороны. Он ощупал себя, огляделся, попытался прикоснуться к себе, стоящему рядом, но никак не мог дотянуться… до себя. «Это не зеркало! Это не… – в ужасе думал он. – Что это?»
– Полковник? – повторил голос.
– Я… – пробормотал тот полковник, что оставался стоять на том же месте.
– Ты раб лампы?
– Так точно! – выкрикнул полковник и медленно опустился на колени. Из глаз его потекли слезы.
Шоцкий смотрел на себя самого в недоумении и не мог сдвинуться с места.
– Вот и славно, и не расстраивайтесь так.
Тот Шоцкий, что опустился на колени, плакал, закрыв лицо руками.
– Я раб, я исполню все, все что скажете, прикажете, моя карьера, мои звезды, мои награды… Мой долг! Моя клятва… Устав!
– Очнись, Иван, прошу тебя! – безмолвно кричал Шоцкий, стоящий рядом.
– Я инструмент в ваших руках, слепое оружие, я буду четко исполнять все ваши приказы, как и было раньше… Только… Только… Я, и я помню, что у меня дочь…
– Дочь, – повторил Шоцкий, что стоял. – Ты сможешь решить это, ты сможешь…
– Я… мне не нужна… свобода…
– Ваня, соберись.
Голоса свыше больше не доносилось. Какое-то время полковник продолжал плакать, после чего с трудом поднялся, встал по стойке смирно и щелкнул каблуками. Взгляд его был устремлен в стену и стал совершенно пустым.
Шоцкий ходил кругами вокруг своего двойника и пытался с ним заговорить, но тот не обращал на него никакого внимания.
– Послушай меня, Ваня, послушай. Ты не можешь отступить. Это не ты. Это, это чертов сквозной мир, наверное. – Шоцкий ухмыльнулся. – Я не понимаю, что происходит, но ты должен меня услышать. Они не вправе тобой распоряжаться! Никто не вправе тобой, мной распоряжаться. Это я и мой выбор, твой выбор. Пойми, твой, а не их. Ты слышишь меня?
– Дочь, – раздался слабый голос.
– Ваня, обещаю, я решу этот вопрос, я все сделаю правильно, так, как считаю нужным, как мы с тобой считаем нужным, мы, а не они. Ваня!..
Шоцкий протянул руку, прикоснулся к своему двойнику и в тот же миг, словно растворился в нем. Он оказался на его месте, стоя по стойке смирно.
– Ну, это уже что-то. – Иван Владимирович тяжело дышал. Он поднял голову вверх и крикнул: – Эй, кто там был, отзовись!
– Что-то еще, полковник? – тут же раздался голос. – Вам что-то не ясно?
– Так точно, не ясно.
– Что же?
– Хочу внести небольшие корректировки в допрос.
– Что вы, полковник, это не допрос, это беседа.
– Как вам будет угодно. Не могли бы вы повторить последний вопрос?
– Какой именно?
– Последний вопрос согласно протоколу.
– Не понимаю вас, полковник, к чему это?
– Я же говорю, хочу внести корректировки, ясность.
– Гм, и это будет вашим последним словом?
– Так точно.
– Ну что ж, извольте, по протоколу. Ты раб лампы?
– Я не раб? – воскликнул Шоцкий.
– Что? – загремел голос сверху.
Стены, окружающие Шоцкого, обрушились, и на него, издавая грозный рык, со всех сторон бросились черные псы…
Иван Владимирович стоял на коленях посреди своего номера. Голова кружилась.
– Их мир сквозит через мир наш, – прошептал Шоцкий. – А ты прав, Анатолий Борисович, мне бы не помешал твой совет.
Иван Владимирович поднялся и вышел из номера. Он спустился на первый этаж гостиницы, зашел в ресторан и, присев за столик, заказал бутылку водки. В ресторане он пробыл не долго. Прихватив с собой бутылку, выпитую наполовину, а также пару бутылок пива, он вернулся к себе.
– Их мир сквозит через наш мир. Мир черных псов? Псы это псы? Чертова аллегория! Черти что? Выпить? – Шоцкий плеснул водки в стакан и тут же осушил его. – Допустим, я окунулся в мир фантазий. Мир сквозь мир. Их мир, это мир наш, но не совсем. И что мне это дает? И насколько не совсем? И откуда это кто-то знает? Звучало, как утверждение чьего-то предположения, ну, а тот, кто это предположение делал, основывался еще на чьем-то предположении или… или он что-то знает? Но, каким образом? Меня преследуют черные псы. Это сны и видения. Это вопрос психики, это за пределами… Ну да, он так и говорил. – Еще глоток. – Псы псами! А мое второе видение? Оно не с псами, оно само по себе, но откуда-то оттуда же. Откуда, мать вашу, оттуда? Сколько мне нужно выпить, чтобы растворить свое сознание настолько, чтобы проникнуться этим бредом? – Еще глоток. – Так, видение псов и всего, что связано с ними, это чертова лампа, это… Это моя лампа? Пусть так, выглядит, по крайней мере, как-то взаимосвязано. А то видение, после которого я… Я ни черта не понимаю…
Этот мир сквозит через наш мир…
