Бауыржан Чердабаев
Золотая лодка
Безостановочно и неумолимо шло время. Ахан не терял надежду, что шанс ему когда-нибудь выпадет в жизни. Он был в этом уверен. Он делал все, чтобы добиться своей цели. Пусть даже если он делал небольшие шажки к этому, он все же двигался вперед. Став директором школы, он планировал не задерживаться долго на этом месте. Он продолжал выстраивать отношения с нужными людьми в районе и постепенно переключился на город. Выезжал туда в командировки, чтобы налаживать необходимые связи и изыскивать возможности для выхода на других людей, находившихся, как, наверное, он думал, в этой жизни выше других, и с помощью которых он смог бы затем постепенно начать реализовывать свои планы. Ему надо было найти выход на надежные каналы с коллекционерами и скупщиками антикварных изделий. И так как он был уверен, что не сейчас, так позже у него все получится, он старался оставаться спокойным. Единственное, что его мучало, это необходимость поддержания политики нынешней власти, дабы расти и входить в окружение тех людей, которые ему были необходимы.
Поэтому, Ахан спокойно и уже без истерик продолжал трудиться на невыносимую для него советскую власть. Каждый день идя на работу он считал шаги, словно они неумолимо приближают его к цели. И было похоже, что Ахан превратил это в некую игру, но он не предполагал, что так скоро она станет неизбежной реальностью. Ожидая всем сердцем, что скоро все разрешится в его пользу, он и в своих снах не мог предположить, что сейчас он находится уже совсем близко от своего шанса.
Ранним утром 22 июня 1941 года войска фашистской Германии вторглись на территорию СССР. Началась Великая Отечественная война.
Глава 7. Легенда о золотой лодке.
Весна 1991 года. Сарайшык. Гурьевская область. Казахстан.
– Это же Дикий, – встревоженно проговорил старик Камбар и устремился в сторону своего жилища.
За ним поспешал журналист. Кто-то залез в его машину и усиленно сигналил в гудок.
Старик с журналистом подбежали к «Уазику» и увидели, сидящих в салоне автомобиля, испуганных ребят. Рядом с машиной бегал огромный тобет и, скаля свои белые клыки, неистово лаял и рычал. Мальчики совсем забыли про собаку старика, но, увидев рычащего на них Дикого и вспомнив о его свирепом нраве, успели заскочить в машину журналиста. Им повезло, что в это утро он появился здесь.
– Дикий, фу! – крикнул Камбар, подбегая к машине. – На место!
Тобет остановился. Прорычав еще пару раз, он подчинился хозяину и отошел к юрте. Там пёс прилег рядом со входом и принялся наблюдать за происходящим со стороны.
Старик Камбар открыл скрипучую дверцу «Уазика» и помог ребятам выйти из машины. Он тепло обнял их и, велев поздороваться с журналистом, представил их ему.
С того времени, как Камбар похоронил свою Кунсулу – мать Мендеш и бабушку Мансура и Райхан, – прошло пару лет. Камбар радовался, что его дочь вместе с детьми переехала жить к нему в Сарайшык. Но, это случилось не по счастливому стечению обстоятельств. Вскоре, после кончины Кунсулу, у Мендеш умер муж. Вместе горе пережить легче, вот и собралась осиротевшая семья, чтоб помогать и поддерживать друг друга
«Не было бы счастья, – порой задумчиво вздыхал старик. – Да вот, проклятое несчастье помогло. Ну, хоть перед смертью чаще буду видеться с внуками».
Тяжело переживал старик потерю супруги: сильно тосковал без нее. Это сейчас он мог реже отлучаться из дому. А раньше старался уходить на пастбище надолго. Здесь ему ничто не напоминало о ней. Единственным посетителем в его владении был Мансур, да иногда к нему присоединялся Баубек.
Журналист забрался в уазик. Старик налил ему на дорожку верблюжьего молока, подал пиалу. Журналист поблагодарил, выпил и громко крякнул от удовольствия. Мальчишки засмеялись. Гость весело подмигнул им и укатил в город.
Старик Камбар повернулся к ребятам. Обняв их с теплом, он произнес:
– Мансур, Баубек, какие вы молодцы: обрадовали старика своим появлением! А то я думал, что совсем одичаю здесь скоро в своем гордом одиночестве и забуду разговорную речь.
Он потрепал ребят по головам и гордо добавил:
– Но, как видите, не дают. Газета мной заинтересовалась. Прислала ко мне журналиста с утра. Наговорился с ним наперед, но для вас, мои хорошие, я в любое время открыт для общения. Так что рассказывайте, что у вас там стряслось.
Ребята удивленно переглянулись.
– Вы оба чем-то озабочены, – поспешил успокоить их старик, продолжая улыбаться, от радости.
Он подошел к топчану и, сев на край деревянного настила, подозвал к себе ребят. Те подошли и сели рядом.
Камбар обнял детей и слегка повелительным голосом проговорил:
– Ну, давайте, выкладывайте, что у вас там стряслось?
Мансур с Баубеком говорили без остановки, стараясь побыстрее выдать все то, что сидело у них внутри со вчерашнего вечера. От нахлынувшего волнения их голоса то сплетались в один звук, то разъединялись и превращались в один шумный гвалт.
Старик Камбар сперва не понимал, о чем говорят ребята. Но как только до него дошло, о чем идет речь, он вздрогнул и взволнованно спросил:
– Золотая лодка, вы что нашли её?
– Ну да, – воскликнули в один голос ребята, указывая в сторону реки. – Там! Мы же говорим, что она лежит недалеко от берега.
Но Камбар не отреагировал на их слова. На его лице появилась тревога. Много лет назад ему пришлось стать случайным свидетелем разговора о золотой лодке. Камбара чуть не засекли тогда. Ему грозила серьезная опасность, но он успел унести ноги.
Ребята замолкли и вопросительно уставились на старика.
– Деда, – забеспокоился Мансур и дернул его за плечо. – Что с тобой?
Камбар тут же спохватился и, заставив себя улыбнуться, произнес:
– Ничего, внучек. Просто, вспомнил кое о чем.
Но голос его слегка дрогнул, да и улыбка получилась натянутой и неуклюжей.
Поняв об этом, Камбар отвел взгляд и, вглядываясь вдаль, сказал:
– Все нормально, дети. Продолжайте, что там было дальше?
Но Мансур, чувствуя настроение деда, прижался к нему плотнее, взял за руку и спросил:
– Деда, ты знаешь что-то о золотой лодке?
– Нет, что ты, Мансуржан, – ответил старик. – Просто вспомнил легенду о ней.
– Легенду о золотой лодке? – удивился Мансур, глянув на дедушку. – Я о ней никогда не слышал.
– Это старая легенда, – ответил старик и, посмотрев на Баубека, сидевшего с другой стороны от него, добавил:
– Я чуть позже расскажу вам о ней.
Старик Камбар ещё раз улыбнулся. На этот раз улыбка получилась мягкой, без фальши, и ребята заметно успокоились. Но беспокойство, сидевшее внутри Камбара, все никак не отпускало его.
Баубек, похоже, вспомнив о чем-то, дернул за руку друга и воскликнул:
– Мы же о главном-то не сказали!
Перебивая друг друга, ребята рассказывали о том, что лодка была необыкновенной и, скорее, даже волшебной, так как могла переносить людей сквозь время. Старик не поверил. Как такое может быть, чтобы лодка, пусть даже и золотая, могла переносить во времени людей? Это больше смахивало на бред какой-то. Но воспоминания, нахлынувшие на него из прошлого, не давали покоя Камбару. Ведь однажды, находясь в диверсионной школе, он стал невольным свидетелем разговора о чудесном артефакте.
В груди Камбара неприятно защемило. Всем своим нутром он почувствовал острую опасность, исходившую от лодки. Старик был уверен, ему надо сходить к ней одному и провести разведку.
– Ребята, – сказал Камбар. – Завтра сходим туда вместе и посмотрим. Утром вернется журналист, мы с ним закончим беседу и после этого сходим, поглядим на вашу золотую лодку. А пока, предлагаю заняться делами по хозяйству и заодно приготовить для нас поесть.
Мальчики с радостью восприняли предложение Камбара. Они принялись помогать старику наводить порядок в юрте, подметать и чистить двор. А когда ребята закончили, уже наступил вечер, и они вместе сели за поздний ужин.
На улице становилось прохладно, и дастархан37 накрыли на низком столе, стоявший в центре юрты.
За едой старик Камбар принялся рассказывать ребятам легенду о золотой лодке:
«Было это давным-давно, – так начал Камбар свой рассказ, стараясь придать ему восточную нотку, схожую со сказкой про калифа-аиста38, которую в детстве часто слышал от мамы, – в незапамятные времена, в городе Сарайджук, который был сравним своим величием, наверное, только лишь с Багдадом. Однажды, в прекрасное послеобеденное время, великий хан – правитель тех земель, предавался отдыху. Он даже смог немного вздремнуть, утомленный дневным зноем, и теперь находился в прекрасном расположении духа. Лежа на топчане, устеленном мягкими одеялами, хан пил ароматный жасминовый чай из тонкой фарфоровой пиалы. Чай был настолько вкусным и бодрящим, что после каждого глотка хан от удовольствия поглаживал бороду. Словом, он был, что называется, на вершине блаженства. В такой час ему нравилось размышлять о своих детях и строить планы на будущее. Его любимой дочери исполнялось на днях пятнадцать лет, и хан желал придумать что-то интересное для нее, что-то запоминающееся, но никак не мог сообразить, что именно. У его дочери было все, что могла пожелать себе девушка ее возраста. И поэтому хан был не на шутку озадачен тем, что же такого еще необычного можно придумать, чтобы удивить и обрадовать дочь. Несмотря на такую сложную для него задачу, хан продолжал оставаться в хорошем расположении духа. Он был уверен, что эта задачка в скором времени должна будет разрешиться. Ведь, когда ему становилось слишком затруднительно с поиском или принятием решения в каком-то деле, он полагался на своего визиря. И тот всегда находил для своего хана ответы на любые сложные вопросы. А так как этим утром хан уже успел озадачить визиря, то сейчас он велел пригласить к себе его; и тот тут же появился перед ним, не заставляя ждать себя долго. Визирь всегда находился поблизости. Он знал о том, что час послеобеденного отдыха хана самое то время, когда что хочешь ему говори, о чем хочешь проси и советуй, – хан внимательно выслушает и ни на что не рассердится. Так было всегда, и так было в тот день, о котором идет речь. Визирь появился перед ханом и, ничего не говоря, просто поклонился ему и молча встал в стороне. Хан удивился и, приподнявшись на топчане, спросил: «Чем озабочен ты, визирь? Почему на твоем лице я вижу печаль?» Визирь положил руку на грудь и, низко поклонившись своему повелителю, ответил: «О, мой великий хан! Я не могу сказать, опечалено ли мое лицо или нет, но хорошо знаю, что у ворот дворца стоит бродячий торговец со всякими диковинными товарами; и у него есть золотая лодка, которая могла бы приглянуться вашей дочери. И еще я знаю, что у нашего города нет пруда, на котором она могла бы кататься в этой золотой лодке». Хан тотчас кликнул слугу и велел привести торговца. Торговец пришел ко дворцу. Это был, скажем, среднего роста человек, одетый в поношенный дорожный кафтан, а на голове носил запыленный и выцветший тюрбан. По нему было видно, что он прибыл откуда-то издалека. Торговец приволок с собой телегу, на которой лежало что-то большое, полностью покрытое плотной и неброской тканью. Он сдернул ткань и обнажил лодку. Великий аллах! Красота-то какая! Золотая лодка ослепительно сияла и переливалась в лучах солнечного света. Хан с визирем осмотрели всё судно, всё ощупали и перетрогали весь её корпус на каждую ширину пальца, а потом хан произнес: «Я беру эту золотую лодку. Чего ты просишь за неё?» Почтительно склонившись, торговец проговорил в ответ: «О, всемогущий и достопочтимый хан! Эту лодку я нашел в Аравийской пустыне по пути следования сюда с караванами. Она не принадлежит мне и для меня ничего не значит. И да простит меня великий повелитель, если он согласится с тем, что я скажу, что эта золотая лодка станет для ханской дочери самым лучшим подарком. Я готов отдать её даром!» Но хан даже не стал слушать честного торговца. Он велел принести ему сундук с золотыми монетами и милостиво отпустил его на все четыре стороны. В тот же день ханские мастера принялись за строительство пруда недалеко от стен города. И когда, спустя несколько дней, водоем был готов, ханская дочь, довольная подарком отца, стала проводить всё своё время на водоеме: каталась по воде на золотой лодке, распевала вместе с подругами песни и кормила птиц, слетавшихся к водоему. Хан был очень доволен. Он подарил визирю новый халат не хуже своего и, вдобавок к этому, повысив ему жалование, похвалил: «Вот это славная покупка! Ни один хан, с тех пор как стоит город Сарайджук, и даже ни один багдадский калиф не мог похвалиться таким имуществом! Теперь осталось только подобрать для моей любимой дочери достойного жениха и готовиться к свадьбе. Богатое приданое у неё уже имеется!» Но к великому несчастью, ханской дочери не суждено было радоваться долго подарку отца. В один из дней она внезапно заболела и вскоре умерла. Огромное горе свалилось тогда на хана…»
– Деда, – прервал его Мансур, – а как ты думаешь, произошла ли на самом деле такая история или это просто сказка?
– Город Сарайджук, – ответил Камбар, – здесь был уж точно. Об этом говорят развалины на берегу нашей реки. А вот в истории о золотой лодке я сам до сегодняшнего дня не был уверен, пока не услышал от вас, что она существует на самом деле. Хотя, раньше, когда был маленьким, я верил в легенду о ней и даже мечтал найти эту лодку.
– Деда, – снова заговорил Мансур, – а ведь эта лодка и вправду золотая. Выходит, она и есть та самая лодка, которую привез сюда бродячий торговец из Аравийской пустыни?
– Не знаю, сынок, – проговорил старик Камбар и, улыбнувшись, добавил:
– Я всего лишь приукрасил свой рассказ, чтобы тебе с Баубеком было интересно слушать. Кто знает, может быть раньше происходило в этих местах что-то подобное? Не может же быть, чтобы в такой огромной степи не происходило ничего не обычного!
– Дедушка Камбар, – вступил в разговор Баубек, сидевший до этого в молчаливой задумчивости. – Почему в легенде нет ни слова о том, что лодка была волшебной?
– Не знаю, дорогой, – ответил старик Камбар. – Давай-ка мы лучше завтра об этом попробуем узнать. Сходим вместе к лодке и постараемся во всем разобраться. А сейчас надо ложиться спать.
Ребята заметно приуныли, но не стали возражать старику. Пока он выходил во двор по нужде, они прибрались на столе, а затем принялись стелить для себя постель. Отодвинув стол к стене юрты, они бросили поверх ковра несколько напольных матрасов, пару подушек и легли спать.
Вернувшись в юрту, Камбар запер створки входной двери на щеколду и, подойдя к своей кровати, лег в неё, сильно заскрипев пружинами.
– Кстати, – спросил он у детей, как-бы, между прочим. – где, говорите, вы оставили лодку?
– Она находится недалеко от нашего места, – проговорил Мансур. – Где мы обычно рыбачим. Там еще поблизости стоит одинокий карагач. Помнишь?
– Да, помню, – ответил старик и добавил:
– Надеюсь, не уволокут её оттуда за ночь.
– Не должны, – сказал Баубек. – Она лежит в стороне от дороги, за кустами.
– Ну, тогда ладно, – проговорил Камбар и затих.
Старик теперь представлял себе это место, где находилась золотая лодка. Ему оставалось только дождаться, когда мальчики заснут крепким сном.
Спустя немного времени в юрте стало совсем тихо. Мальчики еле слышно сопели, лежа на полу под теплыми одеялами. Сквозь открытый шанырак на ночном небе замерцала пара звезд.
Камбар глянул на спящих детей и решил еще немного подождать, чтобы ненароком не разбудить их. Ему совсем не хотелось спать, но не от того, что он должен был вскоре идти. Мысли о прошлом все не давали покоя.
В юрте раздался слабый стон. Кто-то из ребят зашевелился во сне и Камбар отвлекся от своих мыслей. Он снова глянул на ночное небо сквозь шанырак. Оно было усыпано мириадами звезд. Старик понял, что пора.
Аккуратно встав с кровати, и стараясь не издавать ни единого звука, он накинул на себя одежду и тихо вышел из юрты.
Во дворе к нему подбежал Дикий и завилял хвостом.
Старик Камбар взял велосипед Мансура и, поманив тобета за собой, двинул в ночную степь.
Ребята продолжали мирно спать в юрте. Мансуру опять снился сон. Во сне он видел себя идущим по городской площади. Вокруг стояли средневековые здания, но в городе было пусто. Стояла звенящая тишина, будто вся живность замолчала в ожидании рассвета. Мансур шел и ему казалось, что сама тишина вышла в центр города, чтобы встретить что-то очень важное.
Мансур шел по площади и слышал, как под ногами у него стучат подошвы его обуви о брусчатку. Но, эту тишину постепенно нарушают доносящиеся откуда-то издалека сначала рычание, а затем свирепый лай собаки.
«Это же Дикий», – подумал во сне Мансур.
Мальчик тревожно принялся оглядываться вокруг. Ему казалось, что пёс может в любое мгновение выскочить откуда-то и наброситься на него.
В этот момент Мансур даже успевает подумать:
«Где же Баубек? Куда он запропастился?»
Но вдруг Мансур слышит топот кованых сапог по мостовой. Одновременно с этим он слышит, как откуда-то раздается беспокойный голос его дедушки.
Самого старика Камбара он не видит, но слышит, как тот кричит ему:
– Мансур, внучек, беги! Спасайся!
Вооружённые фашистские солдаты пробегают рядом с площадью. Топот их сапог раздается все громче. Впереди них виден офицер. У него в руках пистолет. Немец что-то кричит на своем языке солдатам и те следуют его команде. Но вот они останавливаются и, выставив перед собой автоматы, оглядываются кругом.
Мансур не на шутку забеспокоился. Он ринулся к близстоящему зданию и спрятался за одной из колонн. Автоматчики не заметили мальчика и, пробежав мимо, удалились. Они явно преследовали кого-то. Было видно, как немцы на бегу целились в кого-то, но в кого Мансур так и не смог разглядеть.
В один момент раздался грохот выстрелов и затем снова наступила тишина.
Неожиданно за спиной Мансура кто-то громко захохотал. Во сне Мансур ощутил испуг. Резко обернувшись, он увидел дядю Казыбека. Отец Баубека полулежал на узорчатом корпе, расстеленном на топчане, стоявшего у стены здания, за колонной которого прятался Мансур.
Мальчик глянул на Казыбека. Тот принялся чесать пузо и, продолжая самодовольно хохотать, произнёс:
– Вот это классный фильм! Нашим до такого далеко!
Мансур даже во сне ощутил себя неуютно в обществе этого человека и побежал оттуда прочь.
Выбежав на площадь, мальчик увидел, как к нему навстречу снова плывет по небу золотая лодка. Лодка, как и в прошлом сне, плыла по воздуху над зданиями и над деревьями.
Подплыв к городской площади, золотая лодка опустилась низко к земле и продолжила плыть навстречу Мансуру.
И вот лодка подплыла, и он увидел в ней девочку, которую любил – свою одноклассницу по имени Асем. Мансур остолбенел: Асем выглядела как настоящая принцесса!
«Но постой-ка, я ведь и сам её так называю! А многие надо мной смеются из-за этого».
Пустой город нагонял на Мансура тревогу и даже зловещий страх. Он не успел ни о чем спросить принцессу. Спустя мгновение послышались чьи-то шепоты – словно шипевшие змеи, они выползали из близстоящих зданий и поползли к нему. Во сне Мансур понимал, что до него пытается пробиться какая-то информация, но он не мог разобрать слова.
Золотая лодка остановилась перед ним. Мальчик завороженно смотрел на принцессу Асем. Девочка была настолько прекрасна, что Мансур был не в силах отвести взгляд.
Принцесса Асем подошла к краю борта золотой лодки и протянула к нему руки. И в тот момент, когда она коснулась его лица, Мансур проснулся.
Глава 8. Ахан и его шанс.
1941 – 1942 годы. На фронте.
Известие о войне настигло жителей Сарайшыка в тот час, когда одна из пехотных дивизий вермахта уже почти окружила Брестскую крепость. Советские части, блокированные врагом в цитадели, продолжали оказывать ожесточенное сопротивление.
О том, что началась война, Ахан узнал по дороге в школу. По воскресеньям, – сразу после утренней трапезы, – он заглядывал ненадолго на работу, чтобы проверить, все ли там в порядке. И сегодня, проходя по улице, он услышал, как репродуктор, висевший на столбе возле сельского клуба, хрипло объявил на всю округу о мобилизации военнообязанных.
Ахан, позабыв о своих делах, почти бегом побежал в военкомат. На призывном пункте уже толпились мужчины разных возрастов, – были среди них ровесники Ахана и люди постарше, и совсем юнцы, едва окончившие школу, – все они собирались у стола, за которым сидели работники военкомата.
Добровольцы подавали заявления о вступлении в ряды Красной Армии, выражая нескрываемую готовность встать на защиту Родины.
Ахан пробился сквозь толпу к одному из младших офицеров, вносившему какие-то записи в журнал, и, поздоровавшись, проговорил:
– Мне надо до границы…
Офицер, не сразу разобрав суть обращения Ахана, удивленно взглянул на него. Но Ахан вовремя спохватился, похоже осознав, что ляпнул не то, что надо было, и, слегка разволновавшись, добавил:
– Простите, товарищ командир. Мне надо на фронт, чтобы бить врага. Где мне записаться?
– Возьмите, – офицер протянул Ахану листок бумаги, вырванный из тетрадки. – Изложите своё обращение на имя военкома и верните мне.
Ахан отошел к окну.
Положив листок бумаги на подоконник, он принялся сочинять заявление. О чем он думал в этот момент можно только догадываться. Но, похоже, его мысли разнились с тем, что он излагал на бумаге.
Судя по еле заметному просветлению на его лице, он радовался чему-то. Наверное, он интуитивно понимал, что это и есть его долгожданный шанс: наконец-то уйти от невыносимой ему советской власти. И ведь неспроста из его уст вырвалась фраза, когда он вошел на призывной пункт, о том, что ему надо до границы, словно он собирался купить себе в железнодорожной кассе билет на поезд, следовавший в одну сторону. А если это так, то, выходит, ему непременно нужно было туда, – на фронт, где сейчас идут боевые действия, – чтобы быть ближе к возможностям, чтобы начать реализовывать свой план. Ведь у него есть несметное богатство. Золотая лодка, спрятанная им в подземном схроне, ждет своего часа.
«Товарищи! – вдруг раздался чей-то громкий голос. – Попрошу минуточку вашего внимания».
Ахан проставил подпись с датой под заявлением и сразу же поднял голову. Это был старший по званию офицер:
– Завтра утром, – продолжал он, – ровно в семь утра отъезд в Гурьев. Приказываю всем явиться без опозданий на призывной пункт.
Народ ещё немного погалдел, обращаясь к военному с дополнительными вопросами, и стал расходиться.
Отдав заявление офицеру, Ахан отправился на работу.
Вечером были проводы.
Уходивший на войну Ахан сидел за столом молча. И, скорее всего, все сидевшие за столом, по-своему понимали его молчание. Но никто не отвлекал Ахана и не лез к нему ни со своими разговорами, ни с расспросами, давая ему спокойно насладиться последними моментами пребывания в доме перед отправкой на войну.
Даже Нурбике, тревожившаяся за мужа, старалась держать себя в руках. Она нежно ухаживала за ним: наполняла его стакан и подкладывала лучшие куски в опустевшую тарелку.
На полях сражений уже пали тысячи бойцов Красной Армии, и в городах и селах погибли сотни мирных граждан, атакованные авиацией противника. Войска вермахта продвинулись по всей границе от Балтийского до Черного морей на десятки километров вглубь территории СССР.
Захмелевший Ахан встал из-за стола и вышел во двор. На лавочке под деревом сидел Камбар и о чем-то своем размышлял.
Парень недавно закончил учебу в ФЗУ и вернулся в село, чтобы побыть с мамой и отчимом перед тем, как начать работать в Госрыбтресте в городе. Он, как и миллионы граждан огромной страны, был застигнут врасплох первым днем войны. Казалось бы, все давно ждали её, и всё-таки в последнюю минуту она обрушилась как снег на голову, в одночасье нарушив все планы. И становилось очевидным, что приготовить себя заранее к такому повороту событий в жизни вообще невозможно. Оставалось лишь только подстраиваться под них, чтобы постараться хоть как-то выжить самому, и чтобы помочь выжить близким и родным людям.
Ахан подошел к пасынку и сел рядом с ним на скамейку, достал папиросу и молча закурил.
– Я пойду с тобой, – сказал Камбар. – Мы вместе будем бить фашиста.
– Оставайся с мамой, – велел Ахан, еле волоча языком, но строго, почти приказным тоном. – Помогай… и присматривай за ней… я вернусь… скоро… пройдет месяц-полтора и все закончится…
Немного помолчав, словно размышляя над чем-то, Ахан спросил:
– Камбар, ты умеешь хранить тайны?
– Думаю, что умею, – не задумываясь ответил парень.
Поглядев на Камбара окосевшими глазами, Ахан проговорил, и на этот раз тихим голосом:
– Я знаю один секрет. Это сказочно обогатит нас, но только не при этой власти.
Он приставил указательный палец к губам и добавил, перейдя совсем на шепот:
– Только молчок. Понял? Никому об этом ни слова. Я вернусь и все будет нормально… вот увидишь.
– А о чем этот секрет? – спросил его Камбар. – О чем мне надо молчать то?
– Я вернусь и все будет нормально, – слегка занервничав, повторил Ахан.
По нему было видно, что он спохватился в последний момент, пожалев о том, что вообще завел этот разговор с Камбаром и именно сейчас. Ему уходить из села, и возможно надолго, а золотая лодка останется без пригляда.
Яростно швырнув окурок в сторону, Ахан встал со скамейки и побрел обратно в дом к гостям.
Камбар не придал особого значения словам отчима. Он молча пожал плечами и, тоже встав со скамейки, последовал за ним в дом.
Прошла ночь. Утром Ахан отправился на фронт. И жизнь потекла дальше.
Дни сменялись днями. О том, что происходило на фронте информации было мало.
Сводки информбюро приходили в Сарайшык с задержками. За это время село успевало обрастать слухами. Поговаривали, что враг уже был в Москве, и что Сталин бежал или вовсе был убит. Подобные слухи вдобавок подогревались долгим молчанием вождя советского народа в первые дни войны. Но после его июльского выступления настроение у людей заметно изменилось. Паника и смятение отступили.
Тыл стал упорно противостоять врагу. Жители и труженики сел и городов страны активно помогали фронту, сплотившись с ним в единый боевой лагерь.
Но на самом фронте положение оставалось критическим. С задержками, но все же немцы продолжали рваться к своим целям.
Оказывая самоотверженное сопротивление, советские войска вынужденно отступали вглубь страны. Были случаи, когда они попадали в окружение. А их попытки вырваться из «котлов» приводили к многочисленным потерям.
В отличие от немецкой армии, имевшей в запасе достаточное количество офицеров, которые принимали участие ещё в первой мировой войне, Красная армия испытывала острую нехватку в опытном командном составе. После революции 1917 года основная масса старших офицеров царской армии сражалась на стороне белогвардейского движения и даже в рядах басмачей в среднеазиатских степях, зачастую выполняя функции военных инструкторов. Камбар об этом уже не помнил, но его отец в те годы активно сотрудничал с ними, когда со своим аулом воевал против большевиков.
С началом Великой Отечественной войны были незамедлительно созданы училища по подготовке офицеров Красной армии различных род войск, подразделений и частей. Устраняя образовавшиеся пробелы, в военных округах и штабах армий на специальных курсах стали ускоренными темпами готовить командиров рот и взводов. Обучение состояло из укороченных программ и по сроку ограничивалось четырьмя, а порой даже и двумя месяцами.
Узнав о том, что Ахан работал директором школы, а значит был человеком грамотным и обладал навыками руководителя, военное начальство не стало бросать его сразу в бой.
Ахана направили на ускоренный курс по подготовке младших офицеров.
Тем временем, обстановка на фронте накалялась. Сопротивление советских войск стало ожесточеннее. И от этого немецкое наступление застопорилось на целых два месяца под Смоленском. Казалось, что само провидение отныне было рядом с Аханом, и оно сделало так, чтобы он не сразу попал в пекло боев, а смог подготовить себя к дальнейшей жизни на войне.
В конце сентября 1941 года, когда немцы уже как неделю находились в оккупированном ими Киеве, Ахан завершил учебу. Ему вручили петлицы и нарукавные шевроны младшего лейтенанта и отправили командовать взводом на Западный фронт, в одну из частей, воевавшую в районе Вязьмы.
В это время войска вермахта перешли в усиленное наступление, чтобы до начала холодов захватить Москву.
– Три месяца прошло уже, – проговорил с досадой в голосе Камбар и, глянув на маму, передал ей письмо от отчима. – Война, думаю, ещё не скоро закончится. И хотя Ахан пишет, что немцы уже совсем близко от Москвы, я почему-то уверен, что наши не подпустят их к столице. Они будут стоять там насмерть. Ведь сказал же Сталин, что враг будет разбит, и что победа будет за нами.
Камбар замолчал и, немного поразмыслив, добавил:
– Я знаю, ему сейчас там приходится нелегко. И поэтому, мне надо было настоять на своем и идти вместе с ним.
– Что ты задумал, сынок? – с тревогой в голосе перебила его Нурбике и, бережно держа между ладонями исписанный до боли знакомым почерком грязно-белый бумажный треугольник, продолжила:
– Неужто на фронт собрался? Тебе ведь Ахан велел оставаться дома и ждать его.
– Не беспокойся мама, – ответил Камбар. – В тылу тоже нужны люди. И мое место здесь, среди них.
Но женщина достаточно хорошо знала своего сына. Навряд ли она поверила ему.
Если Камбар что-то задумывал, то уже невозможно было его отговорить от этого.
Взрослея, Камбар по характеру становился похожим на Шону, хотя и воспитание Ахана тоже сыграло немалую роль. Нурбике была права в своих догадках. Она понимала, Камбар уже окончательно решил для себя, что поможет ей пережить эту зиму, а на следующий год, если война к тому времени не закончится, он обязательно подастся на фронт.
«Надо будет только постараться разыскать отчима, – думал Камбар. – Вдвоем будет веселее и легче воевать!»
Шло время. Наступило лето 1942 года.
Солдаты и офицеры Красной армии стойко вели жестокие оборонительные бои.
За все это время больше писем от Ахана не приходило.
Сводки, приходившие в село теперь намного чаще, говорили о том, что враг все ещё рвался к Москве, выбирая для этого другие направления, а это означало, что столица была жива, значит, жива была надежда. И слова о том, что враг будет разбит и победа будет за советским народом становились уже не пустым звуком.
И Камбар, разговаривая с мамой, продолжал верить, что с Аханом все хорошо.
– Он просто занят, – говорил он ей. – Отражает атаки врага. А ещё, наверное, полевой почте сейчас не до наших с тобой сентиментальностей.
Но, о чём бы ни думали Нурбике с Камбаром, и что бы ни предполагали жители села Сарайшык, узнавая о новостях из фронтовых сводок, у фашистов были свои планы. И они чётко следовали им.