Антон Волохов
Фабрика №22
– Слушай, как там тебя, Брайан! – зашипел Адриан в мою сторону. – Ты повел себя очень неправильно! Мне это не понравилось! Я твой босс, я решаю, что и как нужно делать, а тем более говорить!
Грег заёрзал и навострил уши.
– Хорошо, босс, – ответил я насмешливо.
– Я рад, что ты это понял! Теперь скажи, о чём ты с ними разговаривал? Мне нужно знать всё!
– Договаривался, – небрежно кинул я.
– О чём?! – нервничал Эндрю.
– О цене твоей жизни, о чём же ещё, – ответил я холодно.
Адриан резко нажал на тормоз. Машина клюнула носом и остановилась. Мы почти подъехали к магазину. Грег съехал с кожаного дивана от резкой остановки, засуетился и закричал:
– А моей?! Моя жизнь тут никого не интересует?!
– Что?! – остервенело кричал француз, повернувшись в мою сторону. – Что ты сейчас сказал?!
– Ты правда думал, что так просто попадешь в семейный бизнес? – спросил я в ответ.
– Я предложил им деньги! – удивленно протянул Андриан. – Много денег! У меня есть рынок сбыта! Я буду толкать товар на другой территории! Мы договорились! Что может пойти не так?!
– Им плевать на твои планы. – отрезал я. – Они заберут у тебя всё и отправят в ад ко всем твоим алчным приспешникам. Ты не первый и не последний кто приезжает к латинским семьям. Никаких сделок с чужаками они не вели, не ведут и вести не будут. Тебя Грег, они тоже пустят в расход.
Грег вытаращил глаза и забубнил, заикаясь:
– Я?! Ме-меня?! Я вообще не при де-делах! Я его д-два дня знаю! Мне хватило той аферы с Сальмой, что он прокрутил! И вообще…
– Заткнись Грег! – истерично проорал Эндрю с багровой физиономией. – Заткнись!
Градус беседы накалялся. Мы стояли посреди узкой уличной дороги и выясняли, кто умрёт первым. Грег и Адриан поплыли с моих слов мгновенно. Я даже не предполагал, что ими будет так легко крутить. Конечно, я специально отыгрывался на Греге, чтобы поддать жару и трепета нашему разговору. Чем больше страха и эмоций, тем больше глупых и необдуманных поступков. Теперь они оба были в моих руках. В какой-то мере, я действительно спасал глупцам их драгоценные жизни. Они не были готовы расставаться с лоском и безмятежностью, ради кучки агрессивных латиносов всегда готовых к войне.
– Что?! Что они хотят?! – нервно спросил Адриан.
– Товара не будет, – ответил я. – Сумму что ты им предложил, умножай на два и беги из города.
– А я?! Мне куда бежать?! У меня здесь бизнес в порту и квартира! Они знают где я живу и работаю! Сраный лягушатник! Зачем я только связался с тобой! – кричал в сердцах Грег.
Я закусил губу чтобы не прыснуть от смеха. Как же с ними просто. Грег отлично мне подыгрывал, сам того не понимая. Уверен, если бы не Грег, Адриан начал бы сомневаться в моих словах. Но всё складывалось как нельзя лучше. Эмоции зашкаливали. Грега трясло, а Эндрю был просто вне себя от злобы. Он выскочил из машины, громко хлопнув дверью, обошёл вокруг и принялся вытаскивать своего недавнего компаньона за шиворот.
– Пошёл на хрен отсюда! Катись в свой вонючий порт, говнюк!
Грег сопротивлялся. Между ними возникла небольшая потасовка, перерастающая в драку. Они упали на тротуар и неумело боролись в песчаной грязи, визжа и покрикивая, словно дети.
Пока декоративные кобельки выясняли кто из них альфа, а кто омега, я осмотрелся в автомобиле Эндрю. Открыв бардачок, я обнаружил там документы магазина Сальмы. Их я тут же сунул себе под футболку. Потом порылся в сумках, пакетах, нишах и карманах. Пудель с болонкой, всё ещё прыгали друг на друге изображая смертельный поединок своей неумелой вознёй.
Под сиденьем я увидел какой-то предмет, завернутый в холщовую ткань. Ощупав его рукой, я понял, что там лежал пистолет. Немного подумав, я разрядил его, вытащив все патроны из магазина. Сейчас Эндрю потеряет всё своё состояние и будет способен на отчаянный шаг. Одного дурака с оружием мне уже хватило. Больше я ничего интересного не нашёл и вышел из машины посмотреть на бойцовский клуб из первого ряда.
Энтузиазм у соперников явно поугас. Грег сидел на своём оппоненте и победоносно кричал горлом, как бабуин перед случкой. Француз скалился и пытался спихнуть Грега, но у него не получалось, и тогда он начал плеваться. Грег ужаснулся столь подлому приёму и начал плеваться в ответ. Я решил поднять их, пока они не утонули в слюнявой луже, и, подойдя к Грегу, легонько пнул его носком ботинка в ребро.
– Ой, – сказал Грег удивлённо. – Ты чего?
– Вставай, – ответил я.
– Встань с меня ублюдина! – заорал Андриан на всю улицу.
– Тихо мальчики, не кричите, – произнес я. – У вас и так достаточно проблем.
Грег и Адриан вставали обессиленные, с тяжелой отдышкой. Оба были весьма потрепаны в одежде, но кроме пары царапин на их лицах я больше ничего не обнаружил. Разве что у Грега был оторван клок его белокурых волос прямо над его лбом. Сам клок я увидел на штанине у Эндрю, и мне вновь захотелось смеяться, но я сдержал себя.
Драка, в которой рвут волосы и плюются обычно считалась девчачьей. Но даже у девчонок хватило бы прыти на искреннею ненависть и нежелание отпускать друг друга в схватке, на кону которой честь и достоинство. Двух сцепившихся девчонок всегда разнимали от пяти парней. Этим же оборванцам хватило легкого пинка под ребро, чтобы они перестали баловаться и выросли передо мной в ожидании приказаний.
– Садитесь в машину, я отвезу вас, – сказал я.
Они послушно расселись по местам. Я выдержал небольшую паузу, наблюдая за тем, как Грег зализывал свою челку, прикрывая новую проплешину, держа в одной руке карманное зеркало, а в другой расческу. А Эндрю очищал костюм влажной салфеткой от плевков и грязных пятен. Выглядел он очень жалко. Побитый, оборванный и никчемный.
– Давайте так, – произнес я. – Ты, Грег, просто исчезни на пару недель, пока всё не утрясется. За это время они просто забудут, как ты выглядел.
– Хорошо, – ответил Грег, явно обрадованный легким для него исходом.
– Что же до тебя, Адриан, то если ты просто уедешь, они будут искать тебя. У них есть общие клановые интересы не только в этом городе. Тебя найдут и за его пределами. Твоя ошибка в том, что к ним нельзя просто так прийти, предложить сделку, а потом исчезнуть.
– Но ведь я согласен на сделку! – перебил меня Адриан.
– Они не будут с тобой ничего делить, – ответил я и остановил машину у магазина Сальмы. – Рамос и Родригес не простые люди – они во главах своих семей, у них в подчинении целый квартал. Их семьи представляют интересы бандитского клана, корни которого распустились по всему городу и даже за его пределами. Даже если Рамос и Родригес, вдруг, захотят с тобой делить общий пирог, рано или поздно, люди выше узнают об этом, и тебе не жить. И просто так исчезнуть, ты не сможешь.
– Что мне делать? – спросил меня Адриан, понуро опустив голову.
– Только откупаться, – ответил я.
– Ты об этом говорил с ними? – вновь спросил он.
– Да, – подтвердил я.
– И сколько стоит моя жизнь? – спросил Адриан и посмотрел на меня мокрыми глазами.
Мне даже стало жалко его в тот момент. Человек, что приехал крутым деятелем, бизнесменом, приятно пахнущим и хорошо одетым, с ровными манерами и грамотной речью вдруг стал никем и потерял всё что имел за несколько часов. Он просто сгорел, как спичка. Я смотрел и удивлялся, как, оказывается, легко сломать человека, которому есть, что терять.
Что там за его спиной? Может быть семья и богатое поместье. Хорошо организованный бизнес с ровным доходом. Связи с местной мэрией или полицией. Всё это висело над ним и как бы говорило:
«Ты не можешь рисковать просто так. Ты не можешь терять жизнь. Ты не можешь. Ты должен. Ты обязан».
Там, где такие как я, готовы умереть по чести, у него семья и бизнес. Там, где такие как я, готовы на поединок, у него красивый костюм и деловая встреча. Там, где такие как я, готовы любить один раз и на всю жизнь, у него любовницы и франшизы в дорогих ресторанах.
Там, где совесть, там и бедность. А где богатство, там и грех.
– Снимай все свои накопления и беги из этого города, – ответил я.
Часть шестая. Моя любимая Сальма.
Я сидел в магазине Сальмы и смотрел на огромную кучу денег перед собой. Как мало стоят они и как много люди. Где-то под моим сердцем зияла огромная дыра, где ещё несколько дней назад, моя маленькая, гнилая душонка радовалась от безответных чувств к прекрасному.
Что же мне теперь до этих бумажек, если сердце прохолаживает ветряная тоска. Бухта моего счастья, превратилась в бухту боли и отчаяния.
Когда-то я обещал Сальме, что непременно разбогатею и вернусь к ней. Перепуганный Адриан скинул денежный балласт, словно мешки с песком и улетел из города, как воздушный шар. Я легко рассчитался с латиносами и даже оставил часть его накоплений себе.
Теперь я могу купить себе дом, лабрадора, магазин, новенький внедорожник и ещё много чего, но какой в этом прок, если нет любви?
Истинная любовь не продается, она возделывается терпением, питается чувствами и поддерживается пониманием. Деньги могут сделать любовь красивой, но не настоящей. На рынке любви продаются только проститутки.
Я выкупил магазин. Рассчитался со всеми долгами и возобновил поставки. Сделал небольшую жилую пристройку во внутреннем дворе для собственных бытовых нужд.
В конце рабочего дня я брал батон, гранатовый сок и шёл к дому Сальмы. Окно её комнаты потемнело с последнего дня нашей встречи: она уехала, забрав с собой свою больную маму. Вместе с её окном стемнела и моя жизнь.
Я садился на лавочку возле детской качели во дворе и кормил огромных черных ворон кусками белого хлеба. Сначала ко мне подлетали робкие голуби и воробьи, но наглые вороны быстро им объяснили на чьей улице праздник.
С каждым днём настырных птиц становилось всё больше. Их глаза, похожие на черные глянцевые бусинки, блестели всё ярче, а жадность усиливала аппетит и порождала конкуренцию. Теперь ко мне слетались только крупные вальяжные особи и бесцеремонно прогуливались у моих ног в ожидании подачки, пока птицы поменьше топтались на ветках деревьев в надежде на удачу.
Стоило мне только появится на тротуаре, ведущему к подъезду Сальмы, сразу раздавалось громкое карканье и начинались стычки. Каждый вечер вороны дрались за мой хлеб, выясняя между собой чья сегодня очередь пировать. Я кидал трофей победителям и наблюдал как они рвали батон на крупные части, после чего быстренько разлетались, оставляя малые крохи черному водовороту из скопища проигравших птиц.
Вместе с Адрианом пропал и Грег. Как выяснилось, он бросил свой бизнес и уехал насовсем. У каждого свой предел нервного напряжения, плотно подойдя к которому, человек становится зверем и стремится к тишине. Наверняка Грег растворился в каком-нибудь спальном районе с широкими освещенными улицами и круглосуточными супермаркетами, в которых нет нужды привязывать продуктовые тележки железными цепями на амбарный замок.
Где-то и моё сердце было счастливо, ведь оно покинуло родной квартал вместе с ней, природой моей души – Сальмой. Все остальное осталось прозябать здесь, среди пустоты, одиночества и отчаяния – трех лучших друзей моего сознания.
Я не впадал в депрессию – это лекарство для нормальных людей, со своими планами на жизнь и четкой позицией. Они побеждают её чередой глубоких личных переживаний, в ожидании спасительного рассвета эмоционального катарсиса, подзаряжая душевные батарейки новой надеждой к счастливому будущему и направляя очищенный разум к розовой мечте.
Я же просто дожидался, когда шрам потери затянется кожей, а любовная рана покроется рубцом, чтобы продолжить выживать, как помоечный кот.
В какой-то из дней в мой магазин неожиданно завалился Адриан. Я с трудом узнал его: он был пьян и очень плохо выглядел. На нём был грязный тренировочный костюм темно-серого цвета. Волосы его были сальные, лицо пыльным, а обувь испачкана засохшей глиной. В руке он держал бутылку виски.
– Привет, друг, – произнёс он хриплым, натужным голосом.
Я вышел из-за прилавка.
– Тебе лучше уйти, – ответил я.
– Почему?! – спросил он с вызовом.
– Ты распугаешь посетителей своим видом, – сказал я.
Адриан осмотрелся.
– Но здесь никого нет! – ответил он, резко повеселев. – Только мы с тобой.
После чего приложился к бутылке жадно глотая спасительный эликсир для всех потерянных забулдыг. Я смотрел на его подёргивающийся кадык и ждал, когда он напьется.
– Будешь?! – спросил он меня, протягивая бутылку и вытирая рот рукавом.
Я отодвинул бутылку в сторону рукой.
– Зря! – сказал он. – Если б не виски, меня б уже здесь не было.
– Что ты хочешь этим сказать? – спросил я.
– Вот что! – крикнул он и достал из кармана сверток, в который был завернут пистолет.
Он медленно разворачивал его с важным видом слегка покачиваясь.
– Знаешь, – продолжил он. – Я не признаю поражений. Я ненавижу проигрывать. Это больно. Нестерпимо больно.
Адриан постучал пистолетом по груди, показывая где ему больно.
– У каждого своя боль, – ответил я.
– Теперь же, – говорил он, не обращая на мои слова внимания. – Я проиграл. Проиграл этим твоим… Своё дело… Я… Мне даже этот тупорылый Грег навалял… Больно… Очень больно…
– Адриан, зачем ты приперся ко мне со всем этим? – спросил я.
Адриан медленно поднял красные мокрые глаза и безотрывно смотрел на меня.
– К тебе? Нет… Я пришёл не к тебе…
Адриан почесал пистолетом свою голову. Он говорил всё тише и казалось, что сейчас рухнет на пол без сил.
– Не к тебе, – вновь произнес он. – Я пришёл к нему.
Адриан показал пальцем куда-то в воздух.
– Я пришёл к Богу. К божеству…
Я нахмурился.
– Катись отсюда, ко всем чертям, – сказал я и легко толкнул лягушатника в сторону двери.
Тот пошатнулся, но не упал.
– Ты! Ты… Ты любишь… Ты любишь, я знаю! – кричал он и размахивал указательным пальцем. – Ты здесь нашёл Бога. А где Бог, там и любовь… А я пришёл к нему на суд… И знаешь, что… Я приду к нему не один… Я принесу ему жертву… Жертву его любви…
Адриан поднял дрожащей рукой свой пистолет, направил на меня и несколько раз нажал на курок. Я равнодушно смотрел, как он впустую щелкает в мою сторону.
– Дай! Дай мне забрать его с собой, слышишь?! Дай! – кричал обезумивший Адриан, без конца нажимая на курок.
Он опустил руку, оскалился, взревел и, вновь подняв пистолет, приложил дуло к своему виску, щелкая спусковым механизмом.
– Ааа! – кричал Адриан в агонии.
Я двинул ему ногой в живот, пистолет улетел на пол, а сам француз выкатился на улицу, вынеся спиной дверь. Эндрю валялся на земле и рыдал навзрыд. Я схватил его за мочку уха и сказал напоследок:
– Смерть, ещё нужно заслужить.
Больше француз в моей жизни не появлялся.
Вечером я как обычно закрыл магазин и направился к дому Сальмы. Там меня ждали черные вороны и сердечная тоска. Сегодня я решил разбавить её темным элем вместо обычного гранатового сока.
Когда я вышел во двор, у меня подкосились ноги: в комнате у Сальмы горел свет. Вместе с посветлевшим окном, осветилось и моё сердце – я вдруг услышал его отчетливое ускоряющиеся биение и нарастающий шум.
Вороны с дикими криками начали новый тур боев без правил за право первого укуса мучного лакомства. Они летали над моей головой и подгоняли к месту событий. Сегодня их было так много, что в окнах дома стал загораться свет, и появляться встревоженные люди. В одном из таких я и увидел знакомый фигурный силуэт…
Это была Сальма. Она смотрела на детскую площадку, показывая на неё рукой кому-то за спиной. Я видел только её тень, но, несомненно, это была она…
Изгиб её талии, её изящные пальчики, её пышные, играющие волосы и томные манерные движения – все это могло принадлежать только ей.
Я бросил батон в эпицентр птичьего торнадо и успел сделать несколько быстрых, решительных шагов к её подъезду, как вдруг увидел вторую тень, в окне Сальмы и остановился…
Это был мужчина. Большая мужская тень словно поглотила маленькую хрупкую и стала одним большим черным пятном. Я увидел, как его огромные лапы обхватили талию Сальмы с двух сторон и превратили божественную грацию, в черную бесформенную дыру, уничтожив планету любви на орбите моего сознания. В тот момент, мне хотелось ворваться в круговорот ворон, отобрать у них остатки батона и швырнуть его изо всех сил в огромное черное пятно, закрывшее собой свет моей жизни…
Они целовались…
Он обнял её сзади, она повернула к нему голову, и он жадно впился в её губы. Я видел только как небольшой вихор на его макушке колебался из стороны в сторону в продолжительном и страстном поцелуе.
Может, не стоило мне вытаскивать патроны из обоймы пистолета Адриана? Ведь в таком случае, я не услышал бы треск своего сердца и последующий душевный паралич.
Я развернулся и пошёл к своим воронам. Они радостно прыгали вокруг меня, наивно полагая, что в моих карманах лежал второй батон белого хлеба. Но если бы даже он и действительно существовал, то лежал бы сейчас в осколках стекла на полу в комнате Сальмы, а не в вечно голодных желудках свирепых птиц.
Сегодняшний вечер был необычно холодным. Холод студил моё тело, а потерянная любовь душу. Я не знал, что предпринять и, сидя на детской лавочке, закутался в теплый меховой свитер по самое горло, ожидая, когда в окне Сальмы погаснет свет.
Ждать пришлось недолго. Когда свет погас, из подъезда вышел высокий немного полноватый мужчина в больших квадратных очках. Он подошёл к припаркованному автомобилю и достал из сумки пачку сигарет. Некоторое время он тщетно пытался зажечь спичку, после чего осмотрелся по сторонам и, увидев меня, пошёл в мою сторону.
– У вас не будет огоньку? – спросил он, когда подошёл.
Я дал ему зажигалку, смотря в пол бессмысленным взглядом.
– Как же сегодня холодно, прям морозец схватил, – начал он глупый трёп о погоде.
Я молчал.
– А вы живете в этих домах? – поинтересовался он.
– Нет, я не здешний, – ответил я, зачем-то соврав.
– Вам крупно повезло, что вы не с этих кварталов. Тут даже квартиру приходится продавать с большим трудом. Никто не хочет здесь селиться.
– Вы продаете квартиру? – спросил я.
– Да квартиру жены. Вот приехали забрать кое-какие вещи.
– Ясно, – ответил я. – Удачи вам и вашей супруге.
– Спасибо, – ответил он.
Я встал и решил уйти, прежде чем из подъезда выйдет Сальма. Но едва я дошёл до угла, как услышал, что автомобиль пузатого завелся, и он уехал. Вместе с тем, свет в окне Сальмы вновь горел. Немного подумав, я вновь направился к подъезду и, поднявшись на третий этаж, робко позвонил в дверь.
Дверь без промедления открылась, и я увидел её…
Я забыл всё, что хотел сказать, как только увидел бесконечно солнечные карие глаза Сальмы и почувствовал пряный аромат её тела. Просто стоял и смотрел на неё, как тогда, в день нашей первой встречи. Я даже чувствовал себя вновь виноватым, что не смог устоять, не смог просто уйти, оставив её счастливой, захотев увидиться.
– Брайан?! – воскликнула она с улыбкой. – Вот так неожиданность!
– Я просто шёл мимо, – начал лепетать я. – И увидел свет у вас…
– Да, да, но… – глаза её забегали из стороны в сторону. – Я очень рада тебя видеть, но я сейчас уезжаю, и я не одна…Ты… Как ты вообще?
Увидев её потерянное лицо, я быстро пришёл в себя. Мне хватило лишь капельки её теплоты и последней улыбки в свою коллекцию, чтобы уйти навсегда и оставить счастье – счастьем, а не вечной борьбой и трагедией. Наши судьбы не должны пересекаться, я понимал это и принимал все как есть.
– Сальма, я лишь хотел сказать…Вернее, сделать… В общем…
Я полез в сумку и вытащил пакет с деньгами Адриана, что мне удалось сберечь.
– Это вам, – сказал я и протянул ей мятый сверток.
Сальма напряглась.
– Что здесь? – спросила она недоверчиво.
– Тут…Тут деньги.
– Деньги? Какие деньги? – не понимала она.
– Деньги за все, за магазин, за витрину, за… Я обещал помочь, – твердо сказал я и поднял на неё глаза. – Здесь хватит, чтобы оплатить лечение вашей мамы. Точно хватит.
Сальма смотрела на меня несколько секунд, не сводя глаз и практически не моргая.
– Брайан… Лучше верни их туда, где ты их взял.
– Что? Я! Нет! Что вы! Я не украл их! Это… Это вам! – затараторил я под её обвинительным взглядом. – Пожалуйста, возьмите!
– Брайан! – произнесла она тяжелым голосом.
– Сальма! Я не украл, не украл! – оправдывался я не умолкая.
– Брайан!
– Не украл!
– Брайан, мамы больше нет! – крикнула Сальма и слово «нет» громким эхом отозвалось по всему подъезду.
Я молчал и стоял с протянутой рукой.
– Как нет? – задал я очередной тупой вопрос.
– Нет, – развела руками Сальма. – Она умерла на прошлой неделе. Я продаю квартиру и у меня появился мужчина. Он скоро придёт.
Я опустил глаза и кусал обветренную на холоде губу.
– Ладно, – сказал я. – Простите меня.
После чего тяжело развернулся и зашагал по лестнице. Мне хотелось швырнуть этот злосчастный пакет в мусоропровод. Тоже мне, нашелся мужчина обещаний. Кого я пытался обмануть? Зачем? Ведь мы попрощались ещё тогда, в день, когда она поцеловала меня в щеку, в самый лучший день моей жизни…
Надо ж было так всё испортить. Надо ж было, приперся к ней с этим сраным пакетом. Кому и что я пытаюсь доказать? Холодная голова всегда больна. Чувственные женщины знают об этом. Моё место здесь. Среди ворон и темного эля.
Бывшая пристань любви, стала пристанью одиночества. Здесь блуждал только злобный, отчаянный волк, что обречен к бесконечному и бессмысленному возвращению к месту, где его приручили и научили любить – продуктовому магазину №22.
Каждое утро я приходил сюда с надеждой, что когда-нибудь здесь вновь станет светло от игривых огоньков в карих глазах, а воздух наполнится пряным великолепием моей любви. Я ждал чуда и копил удачу. Но теперь мой магазин потускнел и пропитался болью.
Я решил сменить вывеску. Тонущему кораблю требовалась мемориальная доска светлой памяти. Теперь над моим магазином горела неоновая надпись алого цвета: «Моя любимая Сальма», а чуть ниже я вывел имена и фамилии родителей, что вложили свои жизни в прекрасного человека, что топит лёд, огнем своей души, даже в самых холодных и потерянных сердцах.
А дальше просто глушил боль работой. Встречал продуктовые машины, помогал с разгрузкой, вёл учет товара, убирался, закрывался и гасил неоновый свет в своей серой жизни. Вечером меня ждали вороны и вновь потемневшее окно светлого человека.
Каждый новый день стал похож на предыдущий. Я откровенно скучал и бездействовал. Ветер перемен перестал свистеть сквозь огромную дыру в моём сердце, а разум требовать несбывшихся надежд. Я шёл по пути смирения и защищал память своего мимолетного любовного забвения службой в «Моей любимой Сальме».
Но судьба под именем гадость быстро нашла себе новое проявление и вместе с крохотным звоночком над входной дверью магазина свой мимолетный аккорд решил сыграть мой отец, бесцеремонно явившейся в мой личный храм смирения.
– Ну, здравствуй, сыночек, – сказал он, запрокинув голову на бок и хитро прищурившись.
Он шаркал своими короткими ножками по полу и подползал к прилавку, словно голодная гиена.
– Что ты хочешь от меня? – спросил я с тревогой.
Самое страшное, что мне некуда было бежать от его прозорливых речей. В детстве он часто вымещал на мне собственный гнев. Отец никогда не поднимал на меня руку, нет, он работал на словесном давлении. Я мечтал о ремнях, углах, даже побоях, но мне досталось худшее из возможных наказаний – чувство вины за собственное существование.
– Мне всегда было стыдно за тебя, – медленно произнес он скрипучим низким голосом. – Но сейчас я просто вынужден признать – ты стал проклятием нашей семьи.
Я никогда не умел проносить сквозь себя все его слова. И так и не научился абстрагироваться или переходить во внутренний мир от всех его заунывных фраз, что резали мою больную голову ножом по стеклу. Детские психологи предлагали всё новые методики самоотвлечения, понимая, что отец терроризирует пылкое детское сознание при молчаливой поддержке матери, но моя беда в том, что я всегда верил каждому его слову. Верил и принимал за правду.
Мы все из детства. Вся наша жизнь и вся наша боль.
– Ты забрал нашу молодость, забрал наш любимый магазин, превратив его своей вульгарной вывеской в публичный дом. Испортил память прекрасной девушки, сломав ей жизнь! Бедняжка была вынуждена бежать от тебя, но ты преследуешь её и следишь за ней каждый вечер! Господи, об этом говорит весь квартал! Мы воспитали маньяка, убийцу, а теперь ещё и бандита, который громит магазины с этими наркоманами – латиносами! Ты – ничтожество, бездарь, иуда, что бросил нас и заставил страдать собственную мать своими выходками! Почему, почему тебя никак не пристрелят собственные дружки, паскудная ты тварь!
Когда он повышал голос, из его рта брызгала слюна. Так всегда было: он напрягал нёбо во время произношения, и слюна словно стреляла из-под языка. В детстве, он любил читать подобные морали мне перед сном. Я ложился головой на подушку, отец ставил стул напротив, садился и начинал свои влажные разговоры за мою гнилую душу. Я никогда не спал на сухом белье: сначала он забрызгивал всё своей слюной, а потом, когда гаснул свет, я заливал его собственными слезами. Мне совсем не помогало это, я просто не знал, куда деть боль и растворял её солью на грязной наволочке. Ни отец, ни мать никогда не видели моих слез. Врагам нельзя показывать собственную слабость.
– Мерзкая ублюдина! Я думал, у тебя хватит сил сторчаться в подворотне, но ты и на это не способен. Ты способен только забирать чужое: здоровье, силы, любовь и превращать всё это в смердящую гниль! Ты никогда не причинишь себе столько боли, сколько причинил нам и всем тем добрым людям, что проникаются к тебе сочувствием и доверием по собственной наивности. Только потому, что они не знают, что творится в твоей грязной и тупорылой башке! Мы с матерью готовы извиняться перед каждым честным человеком на этой улице за своего конченого сына! За это бездушное исчадие ада! Я молю Бога о твоей скорой смерти! Каждая свеча в нашем храме стоит за твой упокой! Бог попускает твоё существование по собственному недосмотру, но однажды он всё увидит и извергнет на тебя собственный гнев!
Когда-то я верил в Бога. Даже молился ему украдкой, найдя старую бабушкину икону, которая вся выгорела на солнце. Я прятал её под подушку, но мать нашла её и рассказала отцу. Теперь все словесные прения, неизменно наполнялись религиозным смыслом. Отец быстро лишил меня Бога и спасения извне, объяснив, почему он никогда не поможет и не услышит коротким и лаконичным словом:
– Выродок! Когда твоё тело будут жрать черви, мы откроем с матерью бутылку вина, что храним с самого твоего рождения! И ждём, ждём, ждём!
Я сел на табурет за прилавок, обхватив голову двумя руками. Я просто кончался как человек. Мне было трудно дышать, а зрение сужалось в одну маленькую черную точку перед собой. Я часто задыхался к концу отцовских проповедей. Для отца это всегда было сигналом его победы. Он вновь победил и снова подавил меня.
– Ждём, когда ты сдохнешь и сделаешь хоть что-то хорошее в собственной жизни!
Смутно я услышал, как коротко прозвенел звонок над входной дверью. Может быть, кто-то вошёл, а может быть и нет. Я уже ничего не понимал и не слышал. Фигура отца как будто растворилась и исчезла.
Я вдруг почувствовал знакомый пряный запах, и моя дрожащая задыхающаяся от частых сокращений грудь, снова заработала и принялась жадно глотать фантомный кислород, наполненный спасительным ароматом, что вернул мне жизнь. Я чувствовал и наслаждался былой музой, что открыла мне сердце и подарила безответную любовь.
Мой рваный пульс потихоньку приходил в норму и вдруг я увидел до боли знакомый силуэт перед собой, всплывший, словно компьютерная голограмма в моем раненом воображении. Я всматривался в прекрасные очертания и пытался раствориться в иллюзии бесконечной любви.
Это была Сальма. Сперва я подумал, что умер. Я много раз мечтал, чтобы в моей жизни появилась суперспособность, с помощью которой я бы мог заставить отца исчезнуть в любой момент. И понимал, что подобное если и исполнится, то в другом мире, лучшем мире, что обязательно будет, когда настанет срок. И вдруг отец действительно исчез и появилась она…
Она смотрела на меня слабого и никчемного. Тихого и кроткого. Безвольного и жалкого. Смотрела молча, серьезно и одновременно чувственно, как может только она, моя любимая Сальма.
Я видел, как в Сальме зарождалась буря. Как рождалась воля. Как целая стихия огня покорилась ей и засияла бескрайним ореолом. Мой личный ангел-хранитель стоял передо мной и лечил мою искалеченную душу крыльями любви.
Я сидел на старом табурете за прилавком и смотрел на неё снизу-вверх как на божество. Потихоньку образ ангела-любви улетучился, и я увидел её искрометные карие глаза, пухлые розовые губы и пунцовые щечки. В одной руке у неё была синяя сумка, перекинутая через плечо, что оставила красный след от потертостей на её нежной коже вокруг плеча. В другой руке она держала солнечные очки за пластиковые дужки.
Она всё смотрела на меня, а я сидел затравленным ссутулившимся волчком и не находил в себе сил, сказать хоть слово, боясь, что вслед за ним, мираж исчезнет и вместо неё, вновь появится мой папаша.
– Ты сменил вывеску, – вдруг сказала Сальма мягким голосом, и я сильно-сильно зажмурил глаза, ожидая, что сейчас все обратится в порочную реальность моей жизни, и карета вновь превратится в тыкву.
Открыв глаза, я снова увидел её.
Она улыбнулась и обошла прилавок.
Моя коллекция пополнилась нежданным бонусом.
Сальма подняла свою бархатную руку и нежно погладила мою щёку.
Мне захотелось выть от удовольствия и стучать ногой от дикого порыва и изумления.
– Я очень хочу чтобы ты уехал отсюда, Брайан, – произнесла она шёпотом.
Я медленно поднял свои глаза и услышал, как разрываются небеса от её слов, что навсегда, разом, окончательно и бесповоротно изменили мою жизнь:
– Уехал вместе со мной…
Глава вторая.
Черный лебедь.
Часть первая. Между тьмой и светом.
Роза, что расцвела в навозе – погибла в комнатном горшке.
– Брайан, выгуляй Пончика!
– Утром я гулял с ним.
– Тогда почему он сидит под дверью и скулит?
– Не знаю, хандрит просто. Что у собак не бывает плохого настроения?
– Брайан, он уже час просится – прогуляйтесь. И держись подальше от Митча. Он снова жаловался. Не забудь взять пакеты, для уборки сам знаешь, чего.
– Жаловался? На что?
– На то, что наш Пончик невоспитанный, гадит, где придётся.
– Сальма, в этот раз он насрал на моей лужайке перед моим домом! Моим!
– Не ругайся, пожалуйста.
– Моя собака, моя лужайка, мой дом! – нервничал я.
– Не ругайся, просто нужно было сразу за ним убрать, здесь так не принято. Чистый газон – порядочные соседи.
– Я не понимаю, что не так. Этот напыщенный индюк сразу стал брюзжать, как только мы привезли щенка. Подсовывал мне телефоны кинологов в машину. Потом бегал и орал в припадках на весь квартал, когда увидел дерьмо у себя на крыльце. Это случилось один раз, один! Обычная собачья какашка, которую мы сразу убрали!
