Антон Волохов
Три жизни одного Бога
То, что находится внизу, аналогично тому, что находится вверху.
Изумрудная скрижаль мироустройства
Предусловие.
«Творческий проект»
Вы когда-нибудь несли в собственных руках всю вашу жизнь?
А вот мне приходилось.
Целая коробка человеческих жизней. Уронишь такую и поломаешь миллиарды судеб в отдельно взятом мире. Рухнет цивилизация, сойдут материки, разольются реки и озера, моря и океаны, поднимутся гигантские цунами и все что когда-то было наполнено смыслом – исчезнет под огромной волной стихии.
А ты всего лишь споткнулся и потираешь ушибленную коленочку.
Правда потом придётся мир переделывать. И тестовый экзамен будет провален. Так что, лучше не спотыкаться. Не из-за вашей ипотеки, бизнеса или вожделенной страсти по соседке Светке, а из-за лишней потери времени и сил в нашем пространстве.
Кто ещё не понял: мы создаём вас. Людей. И все, что вокруг вас. И ваших котиков, с собачками и прочими животными. Деревья, тучки, ветерок, звездочки на небосводе, мягкие места вашей подружки – всё тоже наше искусное произведение. Ну, или ошибка божественного скульптора – так бывает.
То, что для вас непостижимо и всеобъемлимо, для нас конструктор лего. Ну, или чуть посложней. Так что можете купить себе пару наборчиков и поиграть в Богов в вашем микромире.
А в нашем макромире, мы сдаем тесты. Своего рода экзамен. Сначала тебя обучают премудростям строения цивилизаций, а потом ты берешь Адама, его ребро и понеслась веселая, счастливая и незатейливая – создание шарика планеты и кого-нибудь на нём.
Двоичники лепят динозавриков, кто поумнее, строгает себе кучку более развитых существ и пытается все обустроить так, чтобы они не сожрали друг друга в первый же день. Там еще нужно выбрать историческую эпоху, опять же по мере сложности, от которой зависит, будут ли твои подопечные бегать друг за другом с дубиной и фиговым листиком на причинном месте или с лазерным бластером в космическом скафандре. Ну и соответственно, уровень тупости тоже меняется, так как пока одни мирно пожирают друг друга и здесь нужно только следить за тем, чтобы предел рождаемости немного превышал предел поедаемости, то другие уже вовсю запускают андронный коллайдер, с целью массового бегства с твоей никчемной планетки, куда-нибудь в межгалактические просторы вселенной.
Кто сдал – уходит в тайную комнату, что там происходит, никто не знает, но оттуда никто не возвращается. Туда его уводит председатель комиссии. Такой мужичок с седой бородой и посохом, по-вашему. Шучу. Мы тут все выглядим практически одинаково. Вернее, мы вообще никак не выглядим. Выглядите только вы, а нам соревноваться антропометрическими пропорциями и размерами не приходится. Ну, скажем так, у нас есть отличительные особенности, выраженные в формах и цвете, так что гантелей, качков и блондинок с выпирающимися округлостями тут не водится, увы.
Хотя скучать нам тоже не приходится.
После создания модели микромира, который подлежит тесту, мы тащим его к председателю. Тот недоверчиво на тебя смотрит, пока ты дрожишь всеми душевными фибрами, держа своё детище, на двух вытянутых конечностях и создает приёмную комиссию. Обычно их всего трое, но в процессе может и ещё кто добавится.
Комиссия выдумывает три теста, в ходе которых ты сам, поселяешься в своем производном и переживаешь человеческую жизнь. Или ходишь диплодоком и ждешь, когда тебя сожрет тиранозавр. Или сам жрешь диплодоков тиранозавром и ждешь, пока случайно упадешь в вулкан и сгоришь в гиене огненной.
Сама ирония в том, что в ходе самого теста, ты совсем не Бог. Ты натурально диплодок или Вася Коровкин – слесарь четвертого разряда в прачечной, что на углу.
Комиссия, в свою очередь, в курсе обратного и именно вокруг тебя плетутся всякого рода интриги, испытательные хитросплетения и судьбоносные происки. И да, комиссия тоже будет бродить по твоему творению, а ещё они будут в курсе, что ты это ты, а они – это они.
И, как правило, они там нехило развлекаются.
В том числе и с тобой.
По-разному.
Могут устроить войну, а тебя назначат главным, например. И ты такой, бросаешь гаечный ключ, что на 12, которым только что унитаз чинил, прыгаешь на коня «Буцефала» и скачешь, развивая плащ супергероя по ветру в замок откровений, собирать войско.
А ещё могут бахнуть землетрясение, потом извержение вулкана и посмотреть, как у тебя волосы на спине плавятся.
В общем, они что угодно могут.
В перерывах между тестами, ты возвращаешься в свой макромир и внимательно слушаешь замечания присутствующих. Заодно узнаешь, кто кем был в твоем микромире, кто чью роль играл и, кто больше всех тебя ненавидел. А возможно и здесь ненавидит. Но отомстить ты им вряд ли сможешь, потому что при следующем запуске жизненного цикла, память вновь как отрежет. Возможно, их это даже несколько забавляет. А ещё, те, кто сидит в комиссии имеют внешность, в отличие от нас, крепостных подневольных. Поэтому мы называем их – иные.
Короче говоря, после того, как тебя три раза линчуют на созданном лично сокровище, ты выслушаешь вердикт судей и отправишься заново переделывать свой проект или тебя направят в тайную комнату – такой расклад.
Вот такие правила божественной игры. Так что, если вы живете в мире, в котором творится какая-то дичь, возможно, ваш создатель хреново учился или у него попросту папа чиновник.
Ага, всюду блат и несправедливость, даже наверху.
Мы тут тоже сидим такие и думаем, что за дверьми тайной комнаты уж точно будет лучше.
Там-то личности поумнее сидят.
Наверное.
Ну да ладно, пока ты намыливаешь себе веревку и переосмысливаешь собственную жизнь в поисках табурета, осознав, сколько тебе и твоей душе ещё предстоит учиться, развиваться и мучатся, я, пожалуй, расскажу тебе о своем экзамене.
Сразу скажу, учился я хорошо. Так что, моим подопечным повезло, они уже не мамонты, а даже люди. Ходят на двух ногах и немного думают. И я немного волнуюсь, поскольку прямо передо мной из экзаменационного класса, только что вышел мой однокурсник с дымящейся планетой.
Там натурально кипела жизнь. Просто физически испарялась. Так кипела, что аж булькала как твои пельмешки на кухне. Комиссия чередой своих испытаний спалила его цивилизацию, да так, что термоядерная война заставила выкипеть все его океаны.
А ведь он учился чуть лучше, чем я…
– Ну что, что тебе попалось, война? – спросил я его на выходе, бросив мельком взгляд на догорающий материк.
– Знаешь, – сказал он расстроено, – я никогда не думал, что любовь бывает настолько, просто запредельно, жестокой. Они использовали мои чувства и спалили всё дотла.
– Любовь?
– Любовь. Если вытянешь испытание любовью, я тебе не позавидую. Её еще никто не проходил. Желаю тебе удачи, Дориус.
– Спасибо, – озадаченно ответил я, сделал глубокий вдох и, держа планету под мышкой, зашел в экзаменационный кабинет.
– Тяните билет! – сказал мне председатель.
Здесь я был впервые и оглядел присутствующих.
Добрый и снисходительный взгляд председателя комиссии смотрел на меня разноцветными глазами. Один его глаз был просто зеленым, а второй наполовину лазурным. Про него я слышал, что он имеет решающее слово по итогам сессии. Он сидел по центру.
Справа от меня сидел некто Бирк. Холодные, колючие глаза. Взгляд его был тяжелый и обвиняющий. На правой кисти небольшой шрам в виде треугольника.
Слева сидела Мика. Теплые оранжевые глаза, которые всегда улыбались. Добрая душа. Милые ямочки на щечках и острые ушки.
Рядом со мной зависал Пект. Высокий и грузный, с равнодушными глазами, широким лбом и длинным носом.
Пект забрал у меня модель мира и поставил перед председателем на подставку, после чего жестом пригласил взять билет.
Я подошёл к краю стола и взял первый попавшийся.
«Ответственность» – прочитал я.
– Что ж, давно у нас не попадалось ответственности. В какой-то степени вам повезло, что ваша первая жизнь, пройдет под такой эгидой, – произнес председатель и обратился к комиссии, – Каким будет его пол?
– Пусть будет женский, – улыбнулась Мика.
– Пфф, женщина и ответственность, – усмехнулся Бирк.
– Тем будет интереснее, – многозначительно сказал Пект и поднял брови.
– Начинаем, – скомандовал председатель и я, даже не успев что-то осмыслить, почувствовал, как мои глаза застилает белая пелена…
Глава первая.
Часть первая.
«Дарья Собственноперсонная»
«Дррррррынь!»
Мерзкий будильник….
«Дррынь-дррынь!»
Гадкий, холодный, противный…
«Дррынь – дрынь – дрынь!»
Ненавижу…
Как можно быть счастливой, если каждое утро тебя будит вот это бестактное исчадие ада?!
– Да заткнись ты! – крикнула я и бахнула со всего маха рукой по кнопке отключения.
«Дрр…» – затаился он и обидчиво затикал секундной стрелкой.
Ну что, Дарья, какие планы на сегодня?
Массаж, теплая ванна, поездка на лошадях по бескрайним полям и озерам с прекрасным, сказочным принцем?
– Даша! – послышалось из другой комнаты.
Мои глаза встревоженно открылись.
– Дааашааа! – послышался протяжный детский голосок, переходящий в плач.
Надо покрасить потолок в зеленый цвет, должно же меня хоть что-то расслаблять по утрам, когда я открываю глаза в этом доме, если принцев и теплых ванн мне не предвидится лет так до гроба.
– Даааашааааа!
– Ну что?! Иду я, иду!
Вскочив с такой нежной, прекрасной и вожделенной кровати, какая может быть только в раннее утро, я увидела кусок мохнатой рыжей шерсти по кличке Ньют прямо перед собой. Тот мирно сопел и шевелил усами, пока в него не прилетел тапок справедливости. Рыжий котик, лениво подняв помятую морду приоткрыл один разноцветный зелено-голубой глаз, презрительно стрельнул им в мою сторону, хрюкнул носопыркой и перевернувшись на другой бок, недовольно помахивал хвостом.
Чуть-чуть стало легче от того, что кому-то чуть-чуть стало тяжелей, прямо закон притяжения в действии.
– Привет тебе от Ньютона, – улыбнулась я коту, пока тот демонстративно наяривал хвостом, – Скажи спасибо, что не яблоком.
Из комнаты послышался плач.
– Бегу! – крикнула я и поскакала в одном тапке к Мишке.
Тот пускал сопливые пузыри и тер, красные от слез глаза.
– Что такое, кушать хотим? Кушать хотим, мой маленький братец! А кто будет кашку кушать?
Взяв Мишку на руки, я понесла его на кухню и, на выходе в коридор, чуть не упала от стремглав опережающего меня кота, решившего протаранить меня свой холеной мордой. Ловко метнув ногой последний тапок, я, в отместку, подбила его на повороте, но он, стукнувшись хвостом об плинтус, не теряя скорости и темпа, продолжил низколетящий заход на пищевую глиссаду к миске, как ни в чём не бывало.
Мишка засмеялся.
Ньют зашипел на тапок.
А я поставила чайник и принялась делать кашу для брата.
Мы живем втроём. Я, Дарья Собственноперсонная, мой младший брат Мишка – мелкий, сопливый оболтус и наша мама.
Мама болеет, последние роды прошли очень тяжело. Ей тяжело ходить, и она практически не встаёт с кровати уже третий год. Я пишу диплом в медицинской академии и планирую посвятить жизнь науке. Но скорее всего, посвящу её уходу за своей мамой и воспитанию прыткого брата, которого очень люблю.
Миша, живое воспоминание о моем отце. Он очень на него похож, как внешне, так и внутренне: бойкий, с характером, всегда добивающейся своего. В данный момент, он стучит по столу ложкой и добивается своей каши.
Самые теплые минуты в моей памяти – это живые и здоровые родители. Вот папа пришёл со службы домой, снял свой офицерский китель, подмигнул мне и сел кушать приготовленный мамой борщ. Вот рыжий кот Ньют, которого я притащила с помойки, ещё будучи маленькой девочкой, любезно оставленный в доме моими родителями, нагло крадет кусок мяса пышной, когтистой лапой, прямо из тарелки с борщом у моего отца. А вот стоит мама в переднике и смеется, пока папа бежит и ругается за удирающим котом, в зубах которого дымится кусок вареной говядины…
А вот папа подходит к маме и ласково гладит её животик, в котором уже постукивает своей ножкой Мишка… И летнее солнце пронзает кружевную тюль, висящую на окне и причудливыми теневыми узорами, играет на лицах любящих друг друга родителей, которые прижавшись к друг другу лбами, доверчиво смотрят в зеркало души собственной половины, ища там свое отражение.
У меня было всё это. Пока не случилась война. И отец, плохо скрывая мокрые от боли расставания глаза, сделав прощальные поцелуи для всего семейства, ушел навсегда, оставив после себя только легкий табачный запах на балконе и десяток скуренных сигарет.
Миша, не видел счастливых родителей. Миша вообще не видел счастья. Счастье там, где есть любовь. А любовь страдает в одиночестве и болезнях. Боль не даст человеку быть счастливым. И я обязана эту боль унять. Боль матери и боль брата.
Я должна им помочь, во что бы то ни стало…
Мой дипломный проект посвящен вирусологии. Если организм человека – это его Родина, то вирус – вражеский резидент. Этакий наглый внутриклеточный Джеймс Бонд, который проникая во всё внутренние, поселяет там страх, ужас и тиранию, а после, шаг за шагом, подчиняет собственной идеологии весь организм и забирает все тело по цепной реакции.
Деспот, хам, волюнтарист и просто хороший, веселый парень, этот самый вирус.
Променяв семь светлых лет кипящей молодости, на морщины вокруг глаз и, если повезет, диплом медицинской академии, я почти разуверилась в принцах, девичьем счастье и общей вере в человечество. Осталось верить только в вирусы, бактерии и подорожник.
Собираясь в академию, я тихонько прокралась к маме в спальню. Она уже проснулась, но лежала с открытыми глазами, безмятежно смотрящими куда-то в потолок.
– Я пошла, – прошептала я. – Мишка играет у себя, каши много слопал. Водичка у него есть. Полежи ещё.
– Буду пытаться вставать, – прошептала мама, улыбнулась и протянула руки для объятий.
Ей было очень тяжело. С каждым днем болезнь прогрессировала, и вставать становилось всё сложнее. Что это за болезнь, медицина ответить не смогла. Диагноза нет. Я не стала дожидаться резкого подъема в науке, и пошла в заведение с чашей и змеей сама, чтобы добиться всех ответов без посредников и вылечить маму.
Учусь я хорошо. Вроде как даже диплом цвета непосильной ярости обещают. На этом, все хорошие новости в области остросоциальной жизни у меня закончились. Ничего другого, за пределами входной двери моего дома у меня нет.
Вот эти все друзья, личная жизнь и признание в коллективе по принципу «пирамиды Маслоу», в моей жизни, напрочь отсутствуют.
Я попрощалась с мамой, слегка потыкала ногой в мягкий живот мурчащего котика и открыла дверь в холодный, мрачный и жестокий мир.
Взгляд в пол. Наушники в уши. Три витка шерстяного шарфа вокруг шеи и вперед к автобусной остановке. От моего подъезда, до остановки ровно 247 шагов. Три поворота и два столба. Потом зебра, дохлый воробей у мусорки, разбитая бутылка пива и вот я стою под козырьком остановки, вцепившись в рюкзак и разглядывая грязные ботинки впереди стоящего мужчины, внешность которого я описывать не буду, потому как, выше пояса мой взгляд не поднимается. Могу только сказать, что он курил и кашлял.
Да я социопат. И по прибытию автобуса, я ищу в нём угол, забившись в который, я смогу хоть на минуту поднять глаза. А то так можно и свою остановку проехать, что, впрочем, не раз со мной и случалось, когда не находилось подходящего угла.
Надо ли говорить, что надо мной посмеиваются?
Надо ли добавить, что в академии меня травят?
Надо ли сообщить, что я не умею нормально разговаривать с людьми или вообще хоть как-то адекватно реагировать?
Будем считать, что я вас предупредила, ибо далее по тексту, только боль и унижение.
Зайдя в аудиторию и едва только переступив порог, мне на голову упали красные, кружевные труселя и, естественно, я тут же слышу заранее приготовленный вопрос:
– Рыжая, ты вчера бикини у Сапога забыла?!
Потом всеобщий хохот. Сегодня у нас общий поток в большой аудитории. Сапогов блестящий педагог, академик, он помогает мне писать диплом. Стряхнув с головы эту похотливую мерзость, я предприняла попытку отыскать свободное место в хаосе насмехания и, о чудо, таковое нашлось прямо на первой парте, да ещё и в углу.
Слава Богу, мне не придется подниматься вверх посреди этого стада, подумала я и услышала новый приступ хохота, как только села на скамью.
Ага – это был мел. Ловушка для рыжей. Подловили, да. А я-то думала, что приматы более двух шагов просчитать не могут, видимо эволюционируют. Как-никак седьмой год в академии, здоровые лбы сидят.
Ну да ладно. Хорошо хоть не жвачка или масло. Если сравнивать с тем, что было раньше – это я легко отделалась. Да и люди всё же взрослеют, половина студентов сидели с безразличным лицом и всеобщее ликование по поводу моей вымазанной в меле пятой точки быстро прекратилось.
Потом мне ещё прилетело пару бумажек в затылок, и зашел Сапогов.
А далее все кинулись к нему за консультациями – шла последняя преддипломная неделя.
Но, Сергей Николаевич всех остановил и позвал первой меня. Тема у меня сложная, на неё нужны силы и время. По сути, то над чем я работаю – это новая разработка в области медицины. О ней я расскажу чуть позже.
Не успела я встать, как услышала шипящий и гнусавый голосок за спиной:
– Рыжая, бесстыжая…
Это был Барков и его едкая желчь, неизменные спутники друг друга, просто симбиоз.
Барков знает меня еще со школы, и он моё личное, персональное проклятие. Он вообще, как будто преследует меня всю жизнь. Учились в одном классе, теперь ещё и в академии вместе каким-то непостижимым образом. Насколько он мерзок, настолько и зол. Травит меня с завидной регулярностью. Не упускает ни единого момента. По-моему, всем уже надоело надо мной издеваться или просто стало скучно, кроме него. Этот не устаёт. Так и ходит тенью за мной попятам. Почти уверена, что свежий номер с трусами и мелом – его проделка.
В прошлом году нас поставили вместе проводить парный химический опыт. Либо поставили, либо он сам поставился – тут уж не знаю, но знаю точно, что он не мог себе позволить упустить момента и пройти мимо меня. И, так уж случилось, что я пролила кислоту ему на руку во время опыта. Абсолютно случайно. Теперь на руке у него зияет шрам похожий на треугольник, а я получаю все новые порции ненависти в свой адрес каждодневно.
Итак, Сапогов дежурно усмирил Баркова грозным замечанием, и мы сели разбирать мой проект.
Надо сказать – это не совсем проект. Быть может это даже диссертация. Кто-то называет мое творение научным прорывом, но в целом, для его осуществления нужны труды многих людей, если не целого института, при поддержке генерального спонсора, с казной государства, у которого в карманах есть много нефти.
Суть в том, что я создаю вирус. Если в двух словах – позитивный вирус. Не тот, который будет дарить вашей душе много теплоты и гармонии, принося покой вашему эмоциональному кредо, а тот, что нацелен на борьбу с заболеваниями в любом виде и при любой стадии. Это искусственный иммунитет, который вживляется человеку старым способом, в виде прививки и развивается в организме, купируя все возможные болезни и нарушения. Он интеллектуален и может передавать сигналы о стабильности организма или происходящих с ним изменениях. Сигналы эти поступают в ваш личный телефончик, в специальное программное обеспечение, без смс и регистрации.
И теперь проснувшись поутру, вы узнаете, что только что переболели простудой или за прошедшую ночь вами, был героически побежден рак.
Здорово я придумала, правда?
Но, конечно, не все так просто, как могло казаться. Все это хорошо лишь в теории. Базовый вирус, состоит из приемника нейросигналов, диагностику проводит искусственный интеллект внешнего устройства, а саморегуляция состоит из специальных возбудителей, входящих в формулу вируса.
Стало быть, в осуществлении подобного проекта необходимо задействовать огромное количество специалистов, от биоинженеров и программистов, до дизайнеров и художников.
Так или иначе, через пару недель я уже стояла вся нарядная и даже накрашенная у проекторного экрана, доказывая обществу в виде студентов и экзаменаторов, что мы все можем жить лучше и даже чуточку веселей, если приложим совместные усилия.
Пока Барков, сознательно пересевший на первые ряды к моему выходу, скрипел зубами и испепелял меня лучами ненависти, а представители комиссии в лице декана, директора и преподавателей всеми силами старались изображать заинтересованность к небывалому порыву энтузиазма и оптимизма в моем лице по представленной теме, я трепетала и буйствовала.
Я рассказывала научную часть, важность подобной разработки, теоретические прорывы в этой области, общие социальные успехи на фоне прогресса медицины, чего я только не говорила и не показывала, но массовость стала просыпаться ближе к списку литературы на последней странице дипломного проекта.
– Всё это, конечно, очень интересно и познавательно, но труднодостижимо. Очередная утопия и фантазерство. Подобные проекты необходимы только исследователям, а не реальным учёным и разработчикам. Но, нужно отдать должное вашему наставнику – Сапогову, вы провели очень глубокую и объёмную работу. Мы поставим вам отлично, но учтите, что ваш проект не является научным, – сказал мне декан, на фоне счастливой гримасы презрения и ликования Саши Баркова.
Я подняла свою челюсть с пола и поехала домой, наливаясь пунцом от внутренней ярости и негодования, цветом становясь похожей на свой красный диплом. Проскочив незаметно серой мышкой мимо комнат мамы и брата, я пронырнула в кладовку:
– Пылится здесь, – приказала я красной корочке позора и, бросив документ о собственной состоятельности, гордо пошла, заниматься чисто женскими делами – беззвучно рыдать в подушку лежа на кровати.
Меня не любят, меня не ценят, я никому не нужна и прочий бабский хоровод мыслительных тараканов. Я не раз это пережила и ещё сто раз переживу, просто женщине надо поплакать, отстаньте от неё и принесите шоколадку.
Когда отпустило, я пошла на кухню. Там уже вовсю шёл подготовительный процесс пожирания и кормления: Мишка стучал ложкой, а мама готовила кашу.
– Ты дома?! – радостно воскликнула мама.
Мишка вылупил глаза.
– Угу.
– Сдала?!
– Ага.
– Моя ты умница! – мама сердечно обняла меня и затряслась.
Когда она волнуется или напрягается, хоть умственно, хоть физически, она сильно трясется. Это все последствия болезни и никаких лекарств на эти симптомы не существует.
– Полежи, отдохни, я покормлю его, – сказала я.
– Нет, я сама, – ответила мама.
Она всегда смущалась, когда её трясло. Ей было неприятно. Внутренне она не смогла смириться с тем, что её поразила болезнь. Она не хотела чувствовать себя неполноценной. Да и никто бы не хотел. Иногда она просто падала от бессилия, пытаясь заниматься домашними делами. Она боец и я горжусь ей.
Мишка лопал кашу, я мыла посуду и вдруг увидела, как ложка у Миши неожиданно выпала из рук. Как-то непроизвольно это произошло.
Я нахмурилась, подняла её и снова дала ему. Мама с тревогой смотрела на моё напряженное лицо.
– Ты чего? – спросила она, – помыть же надо.
– Подожди, – ответила я. – Миша – ешь.
Миша облизнулся, взял ложку и… затрясся…
