Алексей Поселенов
Десять дней октября
Славка оделся, взял у Артёма деньги и убежал.
– А разве ему дадут? Он же маленький ещё, – Артём кивнул вслед мальчишке.
– Это у вас в городе не дадут, а у нас тут свои порядки, – заверила его Светка.
– А младший ваш где? Максим?
– В комнате сидит у себя. В первый класс нынче отдали. Да бог с ним… Рассказывай, как вы там в области живёте. Ты на чём, кстати? На машине? – задавала вопросы Светка, выглядывая в окно. – Чего-то не видать.
Пётр сидел тут же и молча курил возле печки.
– Да нет, я на автобусе. Позавчера вечером приехал, у дяди Гены остановился. Вчера вот баню топили, а сегодня к вам решил сходить.
– А чего не на машине? – Пётр повернул голову к брату. – Ты когда у нас был? Года два, три прошло? Тогда на машине же приезжал.
– Да продали мы её. Надо было, как говорится, жилищный вопрос решать. Мы с однокомнатной на двушку обменялись, вот и нужны были деньги на доплату. С тех пор на общественном транспорте и катаюсь, – засмеялся Артём. – На новую машину пока не накопил. Да, наверное, ещё не скоро и накоплю.
– А чего так? – Светка достала новую сигарету и снова закурила. – Сейчас, вон, кредиты на каждом шагу, бери – не хочу. Подвинься. – Она пихнула мужа ногой. – Расселся тут, ни пройти ни проехать.
Пётр подвинулся в сторону. Артём немного помялся и в двух словах рассказал, что разводится с женой.
– Вот дела! – Светка вытаращила на него и без того большие, на выкате, глаза. – А ты говоришь, двух много будет. Тут как бы ещё за третьей бежать не пришлось с такими новостями.
Артём тихо засмеялся:
– Так чего сейчас, упиться, что ли, с горя?
– Ну не упиться, но раз такое дело… – Она снова пихнула мужа в бок. – Ты чего расселся? Ставь воду, сейчас Славка уже вернётся. И в погреб сгоняй, достань там огурцов да помидоров солёных.
Пётр недовольно глянул на неё:
– А ты, случаем, не оборзела? В погреб схожу, а воду сама ставь.
Артём усмехнулся. Ему всегда было интересно, что общего нашли друг в друге его брат со своей женой? Пётр был немногословен, всегда, обычно, спокоен и рассудителен. Он был работящ, ростом невысок, но жилист, с длинными, сильными руками. Светка же была громкоголосая широкозадая тараторка, любительница шумных компаний и выпить. Она, хоть и жила в деревне уже довольно долго, всегда старалась подчеркнуть своё городское происхождение, много красилась, часто надевала яркие, броские наряды.
Вскоре вернулся Славка. Сварили пельменей, сели за стол, выпили по первой.
– Ну и чего делать сейчас будешь? – Поморщившись, Светка поддела на вилку дымящийся пельмень.
Артём пожал плечами:
– Пока не знаю. Вот и отпуск взял, чтобы отвлечься немного, обдумать всё спокойно.
– Да чего тут думать?! Мне твоя Эльвира эта никогда не нравилась. Фифа этакая, всё ходила нос задирала.
– Ты-то откуда знаешь? – угрюмо спросил Пётр. – Ты видала-то её, может, раз или два, да и то мимоходом.
– А я сразу людей вижу, понятно? – Светлана мотнула головой на Артёма. – Вон, Артёмка – хороший парень, сразу видно. Ты давай наливай, а то расселся тут…
Она пододвинула свою рюмку к Петру, возле которого стояла початая бутылка. Потом снова повернулась к Артёму:
– А с квартирой чего? Ей, поди, не оставишь?
– Да не знаю. Ей бы одной, конечно, оставлять не стал, но там же дочка, Полинка. Хочется, чтоб у неё своя комната была, отдельная.
– Не вздумай оставлять! Что дочка? Им и одной комнаты за глаза хватит. А тебе где жить? Снимать, что ли, будешь или у матери ютиться? Ишь! Она там, поди, уже губу раскатала. Мужиков водить. Артёмка, не вздумай!
– Да плевать мне на неё саму да на мужиков её. Я же говорю: хочу, чтоб у дочери нормальные условия были.
– Ну не знаю… Дурак будешь, если всё ей оставишь. – Светка громко икнула. – Ой, пардон.
В кухню заглянул второй сынишка Петра и Светки, шестилетний Максим:
– Мам, а нам со Славкой чего-нибудь поесть можно?
Мать кивнула на чайник:
– Воды, вон, набери, чайник поставь, сами чаю себе сделайте. Дядя Артём вам пряников купил с конфетами. Берите к себе их туда, а нам тут не мешайте. У нас тут взрослые разговоры. – Она протянула сыну коробку с конфетами. – На, держи.
Светка сама разлила по рюмкам и протянула свою к Артёму:
– Давай, Артёмка, за тебя. А этой не оставляй ничего, пополам дели всё, как по закону положено. Потом же тебе ещё и алименты платить придётся.
– Да тебе-то какое дело? – подал слово со своего места Пётр. – Пусть сам решает, не маленький. Оставлять, не оставлять… Вечно лезешь, куда тебя не просят со своими советами.
– А чего это ты её защищаешь, Эльвирку эту, а? – накинулась на мужа Светка. – Ты–то чего тут вякаешь? Тебя вообще никто не спрашивает. А Артёмке мы здесь новую бабу найдём, деревенскую, нормальную, а не фифу городскую. – Светка, похоже, в данный момент совсем забыла, что сама была родом из города.
– Ну нет, – покачал головой Артём. – Мне сейчас голову в этот хомут пихать ни к чему. Я один пожить хочу, ну их всех в баню.
Незаметно за этой пустой болтовнёй и препирательствами допили первую бутылку. У Светки уже вовсю блестели глаза, она явно захмелела, но, похоже, только входила в кураж. Пётр с Артёмом были заметно трезвее и молчаливее.
– Как там тётя Лариса поживает? – Артём посмотрел на брата.
Тётя Лариса была матерью Петра. Она три года назад схоронила своего мужа Дмитрия. Врачи так толком и не сказали от чего тот умер – как-то быстро сгорел человек за каких‑нибудь три месяца и всё. В больницу ложиться отказался, так дома и помер на своей кровати. Жила тётя Лариса в этой же деревне на соседней улице.
– Да, вроде, нормально, – Пётр пожал плечами.
– Чего ей сделается? Она ещё всех нас переживёт, – опять вставила свои пять копеек Светка. У неё со свекровью отношения не заладились с первых лет, и общались они мало.
– Она одна или сошлась с кем?
– Одна.
– Так и не разобрались, отчего дядя Дима умер?
– Нет, – покачал головой Пётр. – Да кто там разбираться будет… Кому оно надо-то? Помер, да и всё.
Какое-то время посидели молча. Светка о чём-то задумалась, вертела в руках пустую рюмку, Пётр хмуро курил возле печки, а Артём смотрел в окно на стоявших чуть в стороне от дома двух тёток, болтавших друг с другом и активно при этом жестикулировавших.
– Дядя Гена говорит, сам виноват, что так вышло, – Артём решил поделиться тем, о чём говорили вчера с дядькой. – Дескать, не разобрался в Эльвире своей, женился, так чего сейчас на неё бочку катить? Дескать, она всегда такая была. Пожалеть, говорит, её нужно, потому как ещё аукнется ей это когда-нибудь.
– Дурак ваш дядя Гена, – ухмыльнулась Светка. – Он всё добренького из себя строит. Ага, жди, когда ей там аукнется. А сам с голым задом останешься. Я не помню, когда уже, встретила его как-то возле магазина на «площадке», разговорились, так он начал мне про любовь какую-то толковать. Какая к чертям собачьим любовь?! Где он нашёл её, любовь эту? Запомни, Артёмка – всем на всех наплевать, каждый только о себе думает да под себя гребёт. Любовь… Стою́ тогда, смотрю на него, а сама про себя думаю: дурак, не дурак? Вроде не маленький, а собирает ерунду какую-то.
Артём пожал плечами:
– Не знаю, может, в чём-то он и прав.
– Да брось ты! – Светка потянулась сигаретой к мужу. – Дай подкурить. – Затянувшись, снова повернулась к Артёму: – Дядя Гена тебе насоветует. Ты меня слушай, Артёмка, я плохого не подскажу. – И снова мужу: – Давай, открывай вторую, а то уснуть с тобой можно.
– Мне-то на работу завтра, – недовольно протянул Пётр. – Это вам никуда не надо.
– Какая работа?! Сам же говорил, соляры нету, будешь весь день дрыхнуть под своим грейдером. Наливай давай!
И опять потянулись полупьяные разговоры, советы чего да как делать, как делить жильё и прочее имущество. Когда вторая бутылка подходила к концу, резко зазвонил мобильник, лежавший тут же на подоконнике.
– Алло! – закричала в трубку Светка. – Танька, ты что ли? Да мы тут сидим, у нас гости. Брат Петькин двоюродный в гости приехал. Ну… Давайте! Давайте приходите. Вы вдвоём или ещё кто с вами? Ну давайте, ждём.
– Сейчас Тиуновы придут с самогонкой. – Она, пошатываясь, встала. – Петька, слазь ещё в погреб, достань капусты квашеной. Пельменей почти не осталось, закусывать нечем.
– Да вы сдурели что ли? – Пётр поднял голову. – Куда её глыкать-то столько?
– Иди давай без лишних разговоров! Не хочешь – не пей, а мы с Артёмкой ещё посидим, да и Тиуновы сейчас придут, я говорю. Правда, Артёмка? Ты их не знаешь? Это соседи наши, через огород живут.
– Да я как-то тоже особо напиваться не хотел сегодня, – поддержал Артём брата. Сильно пьяным он себя не ощущал, но и трезвым после двух бутылок на троих, естественно, не был. – Засветло хотел к дяде Гене вернуться, а уже темнеет.
– Да мы не много, так… Слушай, а чего?.. Оставайся у нас ночевать! У тебя горе вон какое, надо же поговорить по душам, обсудить всё. – Светка стояла, склонившись над Артёмом и положив тяжёлую руку ему на плечо.
– А то не обсудили ещё, – проворчал со своего места Пётр. Он от спиртного становился ещё более хмурым, только речь начинала чуть-чуть запинаться.
– Тебя забыли спросить! Дуй в погреб за капустой, тебе говорят!
Пётр тяжело вздохнул, но, поднявшись, всё же побрёл на улицу.
– Нет, Свет, я пообещал, он ждать будет, – ответил Артём на предложение невестки остаться ночевать у них.
– Ну как знаешь… Давай ещё хоть часик посиди, с Тиуновыми познакомишься, они нормальные. Тебе сейчас сколько годов? Тридцать-то есть? Им-то обоим по двадцать семь или восемь, не помню. Месяц назад у Ваньки на дне рождения гуляли. Ну и вот… – Она облизнула губы. – Посидим с часик, ещё не сильно темно будет, дойдёшь. Да и сейчас фонари тут у нас везде светят.
В кухне было уже так накурено, что резало глаза.
– Может, проветрим? – предложил Артём.
– Давай двери откроем. А Петька придёт, я ему скажу, пусть печку затопит, чтобы избу совсем не выстудить. Хотя рано ещё, конечно, но ладно.
Открыли двери, и в них сразу же из сеней шагнули молодая женщина и мужчина.
– О-о-о! Нас уже встречают, ха-ха-ха, – громко захохотала гостья, крупная рыжая деваха с конопатым лицом.
– Танюха, заходите! – закричала Светка. – Это мы проветрить решили маленько, а то накурили тут. Знакомьтесь, это Артёмка, брат Петькин, а это Танька да Иван.
Иван, невысокий губастый парень с довольно уже приличным для его возраста брюшком, достал из-за пазухи бутылку с жидкостью белёсо-мутного цвета.
– Куда тут крепкие напитки поставить можно? – радостно заулыбался он, зыркая по сторонам весёлыми нагловатыми глазами. Гости были тоже навеселе.
Вошёл Пётр с трехлитровой банкой квашеной капусты. В кухне сразу стало шумно, зазвучали громкие возгласы, смех. Кто-то о чём-то спрашивал, горластая Светка старалась всех перекричать, стали резать хлеб, брякали посудой. «Рюмок не хватает! – кричала рыжая Танька. – Рюмки ещё нужны!» – и лезла в шкаф, шаря по полкам руками. У Артёма разболелась голова, он встал со своего места, сунул ноги в первые попавшиеся галоши.
– Я пойду на улицу выйду, проветрюсь маленько.
– Ты ненадолго только. – Светка дёрнула его за руку. – Давай по-быстрому и обратно. – Она подумала, что он пошёл в туалет.
На улице быстро сгущались сумерки. Артём отошёл к калитке, где было потише, и не так были слышны пьяные голоса из дома. Он энергично растёр лицо ладонями и с облегчением вздохнул. Мимо, виляя по грязи из стороны в сторону и объезжая лужи, проехал мужик на старом «ИЖе» с коляской. «В городе таких уже и не встретишь, а тут по сей день ездят», – усмехнулся про себя Артём. Треск мотоцикла удалился, и вокруг снова стало по-деревенски тихо. Где-то в стороне перебрехивались собаки, на соседней улице в стайке натужно мычала корова, требуя к себе хозяйку.
– Артём, ну ты куда пропал? – из-за двери высунулась Светкина голова. – Мы тебя уже потеряли, заходи давай!
– Иду, – он повернулся, хотя желания возвращаться в тесную душную кухню не было никакого.
У него возникло желание тихонько обуть сапоги, накинуть куртку и улизнуть, как говорится, по-английски, но это вряд ли бы осталось незамеченным. Светка сразу как клещ вцепится и не отстанет, пока снова за стол не сядешь.
– Я тут уже рассказала Таньке с Иваном, что ты там со своей этой, как её… Элькой разводишься, так она тоже говорит, чтоб ты к нам сюда перебирался. Мы тебе тут быстро невесту найдём! Да ещё и с домом! – горланила на всю кухню Светка и хохотала при этом. – Танюха, я ему предлагала уже, так он говорит, я в этот хомут сейчас уже не полезу.
Танька тоже захохотала, затрясла своей рыжей шевелюрой, поддакивая пьяной соседке.
– Ванька, наливай свою самогоновку, а то от Петьки не дождёшься! – Светка махнула рукой.
– А это нас долго просить не надо! – широко и радостно улыбнулся сосед, берясь за бутылку.
Артём, севший на другой стул (на его месте сейчас сидел Пётр), взял в руки рюмку с мутной жидкостью.
– Ну, за всё хорошее! Чтоб у нас всё было, а нам за это ничего не было! – пузатый Иван, не переставая улыбаться, протянул свой стакан, чокаясь со всеми по очереди. – Петруха, сосед, давай!
Артём выдохнул в сторону, нехотя выплеснул в себя самогон и его сразу же чуть не стошнило. В нос ударил противный запах сивушных масел и ещё чего-то ужасно гадкого. Однако он сдержался. Кое-как проглотив жидкость, быстро схватил полную ложку капусты и отправил её себе в рот, чтоб перебить неприятный вкус.
– Кху, кху, – закашлялся он, сморщившись, – как вы это только пьёте.
– Нормально пьём, чего ты? – Иван удивлённо пожал плечами, глядя на Артёма непонимающими глазами.
– Да он уже городской давно, привык там к коньякам пятизвёздочным, – засмеялась Светка. – Ничего, здоровее будешь!
– Что-то я сомневаюсь, – тихо сказал Артём, отодвигая свою рюмку подальше. – Я пока пропущу.
– Как знаешь, – Иван качнул головой, – нам больше достанется, правда девчонки?
Пока все галдели да обсуждали непонятные для Артёма деревенские новости и дела, он встал и незаметно для всех снова вышел на двор: «Лучше здесь постою, подышу свежим воздухом», – подумал он, накидывая капюшон: заморосил мелкий дождик. К этому времени на улице стало совсем темно.
У ограды мелькнула чья-то тень, скрипнула калитка, и от неё к Артёму нетвёрдой походкой стал приближаться какой-то невысокий мужичок. Когда тот подошёл поближе, он разглядел его: лет пятьдесят, не меньше; кепочка на вполне густой ещё и чернявой шевелюре; такая же чернявая и кучерявая бородка; старая засаленная фуфайка да кирзовые сапоги. Судя по маслянисто блестевшим глазам и глуповатой улыбочке, мужичок был под хмельком.
– А я мимо иду, слышу – гуляют у вас. Дай, думаю, загляну на огонёк. Не помешаю? – тихо спросил он Артёма, глядя ему прямо в глаза.
Артём неопределённо склонил голову:
– Да я сам тут гость. Заходите, – он посторонился, и мужчина, сняв сапоги прямо на крыльце и оставшись в серых портянках, вошёл в избу. Артём пошёл следом.
– Мир дому сему, – сказал мужчина, входя на кухню. – А я мимо иду, смотрю – гуляют у вас. Дай, думаю, загляну. Не помешаю? – повторил он слова, сказанные на улице Артёму.
– О! Семёныч! Ну проходи, раз зашёл, чего уж, – распорядился по-хозяйски Иван.
Светка подняла совсем уже пьяные глаза на вошедшего и достала из пачки сигарету:
– Семёныч, входи, входи. Петька, достань там рюмку ещё, угостим Семёныча.
Артём остался стоять у двери. Заходить и садиться к столу желания не было, тем более что и стульев свободных больше тоже не было: пришедший Семёныч сел на его место.
За столом снова налили по рюмкам, чокнулись, выпили. Опять пошли какие-то разговоры, но Артём уже и не пытался вслушиваться в них. Он думал, как бы сейчас выбрать момент половчее да сбежать.
– Давай, Семёныч, сбацай чего-нибудь! – вдруг громко сказала Светка.
– Так, чего же? – новый гость, сидевший, как и пришёл, в засаленной фуфайке, скромно потупился. Он покосился на пустую рюмку.
– Ванька, плесни ему ещё рюмаху, – Светка толкнула Ивана в бок.
Тот налил и пододвинул рюмку.
– Так, чего я один-то? – смущённо сказал Семёныч, беря самогон.
– Давай, давай, мы тут уже с обеда гужуемся, – хозяйка поощрительно махнула рукой.
Мужичок выпил, крякнул, взял кусочек хлеба и понюхал его. Откусывать не стал. Артёма даже передёрнуло, когда он представил вкус этой противной жидкости.
Между тем Семёныч повёл глазами по сторонам, они у него смотрели и грустно, и весело одновременно.
– А можно, я что-нибудь про любовь почитаю? – неожиданно для Артёма вдруг сказал он, и, не дождавшись разрешения, сразу же начал:
– Я тебя увидел на закате
Там, где речка тихая текла.
В ситцевом цветастом платье
Ты по берегу неспешно шла.
Волосы распущены на плечи,
А в руках ромашковый букет.
Каждый миг той первой нашей встречи
В памяти оставил счастья свет.
Артём зажмурил глаза и встряхнул головой. «Во даёт мужик», – он перестал понимать, что тут происходит.
– Ты прошла как ветра дуновенье,
Поразив волшебной красотой,
Только на какое-то мгновенье
Взглядами мы встретились с тобой.
Синих глаз лучистое сиянье,
Тонкой шеи ласковый изгиб.
Уловив на миг твоё дыханье,
Понял я, что навсегда погиб.
За столом сидели пьяные люди и пьяными глазами смотрели на чтеца. Тот же проникновенно, с выражением, тихим голосом читал стихи. Всё это в табачном дыму, на столе лежат остатки холодных пельменей вперемешку с квашеной капустой, пепельница, полная окурков, ещё почти полная бутылка мутной самогонки и посреди всего этого – стихи.
«Какой-то сюрреализм», – подумал Артём, прислонившись плечом к дверному косяку. У него даже слегка закружилась голова.
Семёныч между тем продолжал:
– Солнце яркое в камыш садилось,
Я ж стоял тобой заворожён.
Неужели это мне приснилось?
Неужели это только сон?
Светка, покачиваясь, махнула головой, потянулась за бутылкой и налила всем самогонки. Молча кивнула на налитое, приглашая присутствующих выпить.
– Семёныч, красавчик, давай, – она пододвинула ему рюмку.
Мужичок замолчал и обвёл присутствующих тоскливым взглядом. Вдруг в глазах у него блеснули слёзы:
– Зачем? Может, оно и не надо, а? Не надо ведь… – тихо сказал он, опустив голову, но потом всё же взял свою рюмку и, вздохнув, залпом опрокинул в себя. Снова отломил кусочек хлеба и опять лишь занюхал, не откусив.
– Молодец, Семёныч, молодец! – Иван похлопал его по плечу. – Давай, шпарь дальше.
Мужик помолчал немного, потом сказал:
– Ну, может, вот это ещё… – Он на пару секунд задумался, закрыл глаза и начал:
– А жизнь ведь прекрасная штука!
И жить так чудесно на свете!
Какая простая наука
С улыбкой идти по планете.
Встречать где-то в море восходы,
В горах любоваться закатом,
В мелодию складывать ноты,
Всё время стремиться куда-то.
Иван достал из пачки сигарету и, посмотрев на присутствующих, молча замахал рукой, словно чиркая спичкой о коробок. Светка кивнула и так же молча протянула ему зажигалку.
– А может, не всё так прекрасно?
Ведь есть на планете и горе,
И жизнь зачастую ужасна,
И слёз уже пролито море.
Страдания, боль и паденья —
Не выдумки вовсе всё это.
Жизнь кажется просто мученьем,
И нет никакого просвета.
– А как же любовь? Скажите!
Ведь там, где она, там и счастье!
Не страсть, а Любовь! Поймите,
Не может быть с нею ненастья!
– Да, всё это так, и вы правы.
Но всем ли Она достаётся?
Ведь часто бывает отравой
Обман что "любовью" зовётся.
– Но жизнь – всё же классная штука.
Признайтесь, она ведь прекрасна!
И в этом, быть может, наука,
Что так она многообразна?..
«Обман, что любовью зовётся, – повторил про себя Артём. – Это точно, сплошной обман. Чьи это стихи, интересно?»
Иван затянулся, выпустил струю дыма к потолку.
– Почитай ещё чего-нибудь, Семёныч. Про любовь. А, девчонки? – он глянул на сидящую рядом жену.
Семёныч отрицательно замотал головой:
– Нет, всё, всё, я больше не буду. Извините меня, зря я это…
Артём с удивлением смотрел сзади на сидящего на его месте мужика. Потом взглянул на Петра, их взгляды встретились. Артём чуть заметно кивнул брату на дверь и потихоньку вышел. Через минуту за ним вышел Пётр. Он тоже не пил самогонку, поэтому был не сильно пьян.
– Я пойду, темно уже. Дядя Гена там, наверное, беспокоится.
– Ну давай, братуха! Молодец, что зашёл. Ты вообще надолго к нам?
– Не знаю, как получится. Может, на неделю, может, подольше задержусь.
– Ты заходи ещё. А может, я заеду к дяде Гене, давно уж его не видел, с лета, считай.
– Слушай, Петро, а кто это? – Артём кивнул на светящееся окно кухни.
– Семёныч-то? Да как тебе сказать… Он в соседней деревне директором клуба когда-то был. Ещё в советские годы. Сам стихи по молодости писал, говорят, даже печатали его в каких-то журналах, лауреатом был чего-то там, в Москву ездил.
– Так это что, его, что ли, стихи? Собственные?
– Ну да, его. Он иногда ещё Есенина читать начинает, как-то по памяти всю «Анну Снегину» прочитал, а так всё больше свои.
– Ничего себе… – удивился Артём.
– Ну вот, а потом, когда Союз загнулся, всё развалилось, клуб закрыли, он и остался ни с чем. Потерялся, короче, мужик, не смог к новой жизни приспособиться. Сейчас вот срубы рубит. Кому баню, кому стайку, иногда на заказ, а когда заказов нет, так сам, а потом продаёт. Продаст сруб – денег заплатят, он тем и живёт. Два-три дня погуляет, ходит вот так вот по гостям, а потом опять трезвый. А как выпьет, так стихи читать начинает. Наверное, и сейчас заказ какой-нибудь сделал, раз гуляет ходит по деревне. Так-то его особо не видать.
– Понятно, – Артём протянул ладонь. – Ну ладно, пошёл я.
– Пока! – Пётр пожал руку. – Насовсем не прощаюсь, думаю, увидимся ещё.
Идти обратно снова через всю деревню Артёму уже не хотелось, и он решил срезать путь напрямую через березник. Конечно, было уже совсем темно, на землю снова навалилась осенняя непроглядная чернота, однако хмельной кураж убеждал: не бойся, Артёмка, ты же тут все тропки знаешь, в детстве через этот березник мог с закрытыми глазами бегать, вот и сейчас не заблудишься. Тем более на ногах были резиновые сапоги, так что грязи и луж бояться тоже было нечего.
Пройдя по небольшому переулку, он вошёл в лес. Там Артём выставил вперёд левую руку, чтобы впотьмах не дай бог не напороться на какой-нибудь сук, и, аккуратно ступая, двинулся в том направлении, куда подсказывало ему внутреннее чутьё.
Если честно, то вечер, только что проведённый у Петра, ему хотелось уже выкинуть из головы. Артём отвык от таких откровенных пьянок. Да и как-то всё коряво вышло, сумбурно, шумно: Светка эта горластая, водка, самогонка, гости ни к селу ни к городу. Он думал, что они посидят спокойно с братом, потолкуют о том о сём. Но, вот, не получилось. Только деревенский поэт Семёныч, потерявшийся в новой жизни человек, вызвал в нём неподдельный интерес, но и о нём сейчас думать тоже не хотелось. Артём шёл, обходя попадавшиеся на пути деревья, но старался направление держать верно, чувствуя, куда надо идти буквально ногами, ощущая каждый изгиб рельефа, каждый холмик, каждую ямку.
Мысли как-то сами собой вернулись к разводу с женой и к разговорам с дядей Геной. «И правда, какой-то он добренький, что ли, – думал Артём, отодвигая рукой встречающиеся ветки. – Если прощать всех этих гадов, так вообще заклюют. Им того и надо. А нужно наоборот – силу показывать, чтоб не смели больше… А то ишь какие! Жалеть я их буду, щас! Эльвира эта, змея подколодная. «Обман, что любовью зовётся», – повторил он запомнившуюся строчку из стихов Семёныча. – Олега этого, засранца, жалеть, что ли? Да я ещё морду ему набью, если попадется где». В голове шумело, мысли путались, но ноги ступали довольно твёрдо. «Не-ет, дядя Гена, шалишь. Ты тут живёшь один как сыч, возле леса своего, никого не видишь, тебе легко рассуждать. А надо наоборот – спуску всяким гадам не давать. Нашли дурака! Да и Светка, может, права насчёт квартиры. Подам на размен, Полинке места хватит».
Он не успел додумать, так как, сделав следующий шаг, вдруг не ощутил твёрдой почвы под ногами. Взмахнув руками, словно пытаясь ухватиться за воздух, Артём полетел куда-то вниз. Через секунду он грохнулся на мокрую липкую глину. И внезапно от резкой боли, пронзившей левое плечо, перехватило дух так, что не получилось даже вскрикнуть. Сморщившись, Артём громко замычал и выругался сквозь зубы. Через пару секунд первый болевой шок прошёл, и он понял, что, падая, вывихнул в плече руку.
Немного отдышавшись, Артём ощупал здоровой правой рукой пространство вокруг себя. Это была какая-то длинная канава около метра шириной. Он прислушался к ощущениям в левой руке. Она, неестественно вывернутая, торчала куда-то в бок, было больно, но терпимо, если не пытаться шевелить ею.
С ним уже было, когда он вывихивал это же самое плечо. Случилось это в армии. Тогда они в расположении занимались с гирями да штангами, как было принято говорить – «качались». Он взял довольно большой вес и стал жать штангу из-за головы. Видимо в какой-то момент плечевой сустав не выдержал нагрузки и выскочил из связок. Боль была дикая, у него потемнело в глазах, а штанга тяжело упала на шею. Пацаны, стоявшие тут же, быстро подскочили и подхватили её, а потом, не зная, что делать и вытаращив глаза, смотрели на Артёмову руку, торчащую в бок откуда-то не из плеча, а чуть ниже. Он и сам не знал тогда, что делать. Перетерпев первую боль, подумал было о медсанчасти. Но какой смысл идти туда в девять вечера, если там в это время дежурит только простой солдат-фельдшер? Что он сможет сделать? Да и как дойти туда с такой рукой? И Артём решил: надо ставить руку на место самому. Он крепко взялся ею за дужку кровати, нагнулся и, стиснув зубы, стал медленно отходить назад, вытягивая плечо как бы вверх. Боль снова накатила такая, что в глазах потемнело. Он остановился на секунду, перевёл дух и, зажмурившись, шагнул дальше назад. Сустав перекатился и встал на место. У Артёма даже выступили на глазах слёзы, но сразу же пришло и облегчение, а резкая боль сменилась тупой, ноющей. Пару дней он тогда проходил, держа руку на перевязи, пока она более-менее не зажила.
Вспомнив всё это, Артём осторожно выпрямился в яме в полный рост. «Какого лешего они тут понарыли посреди березника? – Морщась от боли, он здоровой рукой ощупывал грязные стены канавы вокруг себя. – Хорошо, что ещё голову не расшиб, а то так ведь и совсем убиться можно было, шею себе свернуть». Пройдя по канаве немного дальше, Артём нащупал толстый корень, свисавший сверху. И снова, как тогда в армии, он ухватился за него левой рукой и, согнувшись и стиснув зубы, медленно пошёл назад. На этот раз он уже знал, что будет дальше, надо было только потерпеть – перекатившись, кость встала на место. Артём тихо выругался от боли и присел на корточки перевести дух. «Ладно, руку на место поставил, но как выбираться-то отсюда?» – он повертел головой во все стороны, но вокруг не было видно ни зги. Яма была глубиной с его рост, то есть примерно метр восемьдесят. Он пошарил рукой в карманах в поисках зажигалки, но не нашёл её: видимо, оставил у Петра. Тогда Артём подёргал корень, пробуя его на прочность, и стал карабкаться по нему наверх. Левая рука отчаянно ныла в плече и не давала напрячь себя в полную силу. Но он мог хотя бы чуточку помогать себе ею, и то было хорошо. Упёршись коленями в стену канавы и перехватывая корень руками, он наконец-то смог выбраться из ямы. Сев на траву и прислонившись спиной к толстой берёзе, – а это её корень свисал в яму – Артём вытер вспотевший от напряжения лоб рукавом куртки и усмехнулся: «Срезал дорогу, называется». Но сиди не сиди, а надо было идти дальше. Поднявшись, он пошёл в сторону дядькиного дома, снова вытянув вперёд руку, на этот раз правую.
Хмель после такой прогулки у него почти весь вышел, и дальше до дяди Гениного дома Артём добрался уже без приключений. Внутренний компас его не подвёл, и он вышел точно в нужное место.
– Ты где так угваздался? – с порога спросил его дядька, когда грязный, в налипшей на джинсы и куртку глине, племянник вошёл в дом. – И чего так поздно? Неужто всё у Петра был?
– Ой, дядь Ген, не спрашивай. Был-то у Петра, да вот назад решил срезать и через березник пошёл, напрямки, а там у вас канав каких-то понарыли, вот и грохнулся.
– Ну ты даёшь! – покачал тот головой. – Там водопровод тянут, вот и канаву под него вырыли, до морозов хотят закончить.
– Так, а чего не огорожено совсем?
– Да кто там в лесу будет огораживать? Свои-то все знают, и ночью там никто не шарится. Кроме тебя вот, выходит… – и дядька тихо засмеялся, потрепав Артёма по голове. – Ладно… Раздевайся да мойся иди. Не на трубы хоть упал-то? Просто в яму? А то точно ноги бы переломал. Ну дела… Чай пить будешь?
– Не откажусь.
Умывшись, Артём устало сел на стул. Плечо неприятно ныло, но он старался не обращать на него внимания – заживёт. Главное, что он был на месте.
