Алексей Калинин
Война кланов. Охотник 2
Юля!
Я бегу в дом. Медные иглы падают в карманы и забиваются на рукавах. Я должен быть готов.
Вечером я был ранен, ослаблен, но сейчас… Сейчас я полностью регенерировал и готов к новой битве.
Десять минут до полянки. Я лечу сломя голову, не разбирая дороги, но напрасно. Пусто. Ни следа от пикника, ни клочка одежды. Я подскакиваю к оврагу, в котором должны были лежать перевертни. Тоже пусто. Лишь почерневшие капли крови на сломанной траве – доказательство нашей драки.
Я падаю на поляну и едва не завываю на желтеющую зарю. От вопросов разрывается голова, кровь кипела в жилах, от адреналина бухает в ушах. Я не могу стоять на месте и решаю бежать за «Скорой». Хоть немного провожу беспомощную тетку.
В двадцати километрах от села я вижу мерцающие огни, примеряюсь к скорости уезжающей машины и следую за ней, держась на приличном расстоянии.
Где-то далеко, за полосой зеленого леса, за неглубокой речкой, за злосчастной поляной, ещё раз протягивается вытягивающий душу вой.
Разговор с берендеями
Я бегу, километр за километром – навстречу рассвету. За машиной, за тетей…
Белая машина с красной полосой всё время на виду. Я сам превращаюсь в машину: в нос, как в вентилятор радиатора заходит влажный воздух; через рот как через выхлопную трубу выдыхается горячий парок; в венах и артериях бензином хлещет кровь; ноги поршнями толкают тело вперед.
Мерный топот и гудение мотора впереди, пересвист ранних птах и шелест ветра в придорожных кустах – вот и всё звуковое сопровождение. Бегу по выщербленной полосе асфальта. Воя не слышно, скорее всего, оборотни потеряли наш след.
Игра…
Игра…
Долбанная Игра!
Чем она должна закончиться? Тетка так и не сказала…
Через щели и заплатки в асфальте пробиваются молодые стебельки травы – природа сопротивляется вторжению человека. Слабее с каждым годом, но сопротивляется. Собирает силы в кулак и наносит удары, то тайфуны, то цунами, то будит спящие веками вулканы. Мстит людям за пренебрежительное обращение.
Машина благополучно катит вперед, помимо бензиновых выхлопов доносится иногда дымок сигаретного дыма. Моё обоняние по состоянию вряд ли уступит собачьему… Не ускоряется и не снижается скорость – значит, с тетей все нормально.
Пока бежал, попытался проанализировать ситуацию: оборотни узнали обо мне, но как? Может, проследили за Евгением? Проследили за моими пробежками и устроили засаду, а Юлю использовали как приманку? Если им нужен я – зачем тетю-то покалечили? Или она вступилась за меня? А почему я в горящем здании очутился?
Мда, хреновый из меня аналитик. Одни вопросы, но в ответах не продвинулся ни на сантиметр. Бежал и думал, думал и бежал.
Возле деревни «Медвежье» горящие подошвы окунаются в прохладную лужицу, и я провожаю машину взглядом. Сердце в груди бьется чуть быстрее обычного – великолепно сказываются тетины тренировки. Белая машина превращается в точку на горизонте и ныряет за очередной холм, зеленые кусты скрывает от меня синеватый дымок выхлопа. Пусть едет, отправлюсь за ней чуть позже.
Я иду к Иванычу.
Дома задумчиво глядят вдаль стеклами окон, резные наличники обрамляют зашторенные глаза вычурными ресницами. Показывается знакомый оскал дракона на коньке.
За забором соседнего с Иванычем дома на солнышко щурится симпатичная девушка в цветастом сарафанчике.
Может её сватали за Федора?
Тогда ему повезло с выбором, девчоночка что надо: большая грудь, длинные ноги, рослая как баскетболистка. Такая красавица и хозяйство удержит, и деток родит здоровых да крепких.
Я коротко киваю ей. Девушка подбирается, глаза впиваются в мою фигуру. Верхняя губа дергается вправо и вверх, белоснежный клык увеличивается в два раза, натягивает нежную кожу на подбородке. Я вздрагиваю от неожиданности и отвожу глаза, переключившись на калитку. Боковым зрением вижу, как клык пропадает, но девушка продолжает смотреть на меня в упор. Также было и со Жмырем в камере…
Чертыхаясь про себя, кое-как развязываю веревочку на заборе. Дощатая калитка расчесывает редкую траву у ограды. Под пристальным взглядом девушки я придаю веревке первоначальный вид и скрываюсь за углом дома.
Дубовая дверь на поверку оказывается запертой. Я стучу и слышу за домом странное хеканье с последующими шлепками, словно там наказывают провинившегося школьника. И следом раздается знакомое ворчание Вячеслава. Пройдя между домом и сараями, я выхожу на небольшой огород.
Открывается незабываемое зрелище – посреди огорода на пеньке сидит угрюмый Михаил Иванович. Перед ним упражняются два молодых берендея. Черенком лопаты Иваныч то и дело тыкает в спины ребят. Знакомое упражнение – когда стоишь по колено в выкопанной яме, выпрыгиваешь и удерживаешься на краю. Пот ручьями струится по красным лбам берулек, спины выгибаются от ударов.
– Чего приперся? – не оборачиваясь, спрашивает Иваныч.
– Ого, вот это слух! Как узнали?
– Да твой запах ещё с дороги учуяли, когда за Марией бежал. Что с ней? Почему на ней кровь? – черенок тыкает в твердую спину Вячеслава.
– Ай! Что же так больно и именно мне? – ворчит Вячеслав, на чьих белесых бровях висят блестящие капельки.
– Значит – заслужил! Ты тоже не ленись работать, самому же эта наука когда-нибудь пригодится!
Черенок толкает в спину Федора. Тот теряет равновесие и опрокидывается навзничь. Рукой пытается найти опору, но она втыкается в мягкую кучу земли, и звучный шлепок возвещает о приземлении.
– Тьфу на вас, лентяи! Сашок, покажи, как нужно делать! Все равно больше не испачкаешься! – командует Михаил Иванович, черные глаза буравят мою грязную одежду.
– Времени нет, у меня плохие новости…
– Давай-давай! Посмотрим, как охотники скачут! Или сикнул? – в один голос гудят парни. Радуются возникшей передышке.
– Успеваем, – кивает Иваныч.
Ребята не отстали бы, но утереть нос двум врунишкам следует. Я вспоминаю и время в подполе и россказни о «смотрящих за оборотнями». Тетя сказала, что нужно к берендеям, но думаю, что пять минут найдется, тем более что и Иваныч попросил…
– Тогда яму нужно сделать глубже.
Вячеслав подхватывает на лету лопату, в несколько зачерпываний углубляет яму, земля мягко рассыпается на низенькой куче. Вызывающе кивает, ну как, пойдет?
– Глубже. Из такой канавки даже младенец выпрыгнет, – я наблюдаю, как краснеет лицо Федора.
Возможно, я плохой племянник, раз не говорю о тете, а позволяю увлечь себя в борьбу «на слабо».
Угрюмый Михаил Иванович кривится в усмешке. Вячеслав зло зыркает, но увеличивает яму в два раза, черенок почти полностью утопает в выгребе. Заточенное полотно втыкается в выросшую кучу, и на этот раз следует приглашающий жест рукой, на вспотевшем лице застывает ожидание моего позора.
Что ж, я спрыгиваю – яма по грудь, немного притаптываю внутри, утрамбовываю землю. Сразу же слышится окрик Федора.
– Ты долго там плясать будешь? Или тебе, как плохому танцору, что-то мешает?
Вячеслав солидарно хохочет. Возможность померяться силой всегда будоражит молодую кровь, а уж сколько колючек припасено под языком – на случай провала зарвавшегося хвастуна…
Со всех сторон сдавливает холодная земля, колени не согнуть, даже приходится поднять руки над головой, чтобы ещё больше не испачкаться. Я представляю свое тело туго сжатой пружиной, приподнимаю носки и почти с слышимым щелчком резко разгибаю ступни.
Вязкое дно остается внизу, и ноги упираются в скользкую глину по краям ямы. Правая нога слегка едет, но успеваю переступить и теперь с легкой ухмылкой смотрю на потупившихся парней. Михаил Иванович также с интересом разглядывает их лица.
– Удовлетворены? – спрашиваю я.
– Да пошел ты, – одновременно отвечают ребята и хвастают своим умением синхронно хлопать ладонями левой руки по бицепсу согнутой правой.
Показав обиженные спины, они отправляются по направлению к дому.
– Эй, вы куда? Кто вас отпускал, лентяи? – окликает их Михаил Иванович.
– Как куда? Проверять на месте ли сарай, ведь этот раздолбай не может зайти по-человечески! – не оборачиваясь, отвечает Вячеслав.
– Дисциплинка страдает! – вздыхает Иваныч и мотает головой. – Пойдем, что ли? Чая навернешь, да и расскажешь, что к чему.
– Михал Иваныч, некогда же, с тетей…
– Пойдем, расскажешь. Время есть – перевертней рядом не ощущаю! – Иваныч шагает следом за ребятами.
В знакомой комнате чисто вымыто, постели заправлены и на выскобленном столе отсутствует радость для тараканов, блестят кристальными боками граненые стаканы. Всё очень здорово поменялось с моего первого прихода – кругом чистота и порядок.
Может, потому что Иваныч дома?
Федор заходит с двумя тарелками. На одной пироги устроили кучу-малу, на другой развалились конфеты в желтеньких обертках. Следом, с дымящимся чайником в руках, дефилирует Вячеслав. Федор пододвигает коробку с чайными пакетиками.
– Садись, рассказывай! Время ещё есть! – командует Иваныч и показывает пример, разместившись на внушительной табуретке.
– Руки!!! – выпаливает Федор, когда Иваныч потянулся к пирогу. – Михаил Иванович, руки бы надо помыть, все же в земле ковырялись. Вдруг глисты заведутся.
Вячеслав хохочет, выставив ослепительно белые зубы, но осекается, наткнувшись на строгий взгляд Иваныча. В свое оправдание оба парня поднимают руки до уровня плеч, демонстрируют чистоту оттертой кожи. Получается так синхронно, словно парни долго готовились к этой шутке, и наконец-то представился шанс выступить.
– Научил на свою голову! – хмуро ворчит Иваныч, подмигивает мне. – Ладно! Пойдем, Александр, хоть рожу умоешь, а то как погорелец выглядишь.
– Так я…
– Все расскажешь за чаем.
На деревянной стене висит похожий на коровье вымя пузатый умывальник. Холодная вода плещет из-под соска ледяной струей. Миллионы иголочек впиваются в лицо, онемевшие губы щиплет, грязь смывается темными ручейками.
Неужели я такой чумазый? Хотя чего удивляться – после тушения пожара и многокилометровой пробежки я вряд ли могу претендовать на модель. На белоснежном вафельном полотенце остаются серые разводы. Когда я виновато смотрю на Иваныча, тот понимающе кивает.
– Оставь, Маринка отстирает, – бурчит он и занимает место у умывальника.
Я мельком смотрюсь в зеркальце для бритья, вроде ничего, слегка заросшее щетиной розоватое лицо – все как обычно. Лишь за ухом остается дорожка запекшейся крови. Привет с полянки.
Куда же подевалась Юля и остальные ребята? Что за существо ударило меня? А главное – кто меня вытащил из горящей церкви?
– Чай почти остыл! Вы что там, целиком мылись? – сквозь уминаемый пирог бурчит Вячеслав.
– Ох, и разбаловал я вас, опять утренних кроссов с полной выкладкой захотелось? – цедит Иваныч, но по улыбающимся глазам понятно, что подобная шутливая пикировка присутствует при каждом столовании.
– Всё-всё-всё! Когда я ем – я глух и нем! – сразу поднимает руки Вячеслав.
– А когда я кушаю – я говорю и слушаю! – тут же откликается Федор.
– Ладно, тихо, шутники! – прикрикивает Иваныч и кивает мне. – Как перевертни прорвались через защитные круги?
Я отхлебываю ядреный чай, и по языку разливается приятная терпкость. Начинаю свой рассказ с вечерней пробежки и заканчиваю «Медвежьим». Про сон не стал упоминать, ведь во снах я мог увидеть и борьбу с берендеями.
– Ой, дурра-а-ак, – протягивает Федор. – Обычной засады не смог распознать, а ещё хвастается, что прыгает как блоха.
– Кто бы говорил, сам-то мало накосячил? – резко обрывает подкалывающего Иваныч.
– Не виноватый я, она сама пришла, – бурчит Федор, виноватый взгляд шарит по опустевшему столу.
– Вы про соседку? Знаете, что она тоже оборотень? – перед глазами всплывает растущий клык.
– Вот же удивил, – Вячеслав сгребает в одну кучу фантики. – Вон у нас сидит Казанова берендеевского разлива. Куда конфету потащил? А ну брось! Я не считаю, что уже пятую ешь, но одно место к табурету прилипнет! Сидит, глазенками блудливыми по столу шарит.
– И ты, Брут? – страдальческим голосом восклицает Федор. – Сколько же можно? Сама попросила укусить, откуда я знал, что всего лишь за мочку уха.
– Куснул по пьяни, теперь вот воспитываем нового члена семьи. Девчонка держится, нам по дому помогает. Хорошо ещё что сирота, а то пришлось бы переезжать, – Иваныч ставит пустой стакан на стол, пробует перевести тему. – А ты действительно дурак, что порвал защиту, ещё и Марию подставил под удар.
– Ты знаешь, что я должен сделать с тобой за этот укус? – я в упор смотрю на Федора.
Федор выдерживает взгляд, хотя несколько раз порывается отвести. По кодексу охотника взамен новоявленного оборотня уничтожается другой член клана. Молчаливая обстановка накаляется, наконец Федор смаргивает.
– Знаю, но я женюсь на ней! Не боюсь смерти – боюсь одиночества. Рано или поздно мы покинем Иваныча, и куда я потом? А тут рядом с Иванычем, и девчонка она хорошая. Вот и решай, – бормочет Федор.
– Мария знает о его подруге, но она должна нам услугу. Надеюсь, она рассказала, чем хороши отношения оборотней с охотниками? – Иваныч прожигает меня тяжелым взглядом, потом оборачивается на учеников. – Ребята, уберите тут всё!
Я знаю. Если оборотень делал услугу охотнику, то тот мог закрыть глаза на преступление со стороны оборотня. Иваныч вытащил меня из СИЗО, вытащил в тот самый момент, когда меня должны были убить. За это тетя закрыла глаза на укус Федора.
Услуга за услугу…
Жизнь за жизнь…
Парни шустро убирают со стола, Михаил Иванович садится напротив меня. Глаза под кустистыми бровями буравят насквозь, я ежусь, но не отвожу взгляд. Ребята опускаются по другим сторонам стола. Ещё бы карты, то можно в покер партию сыграть.
Я подбираюсь на случай непредвиденного удара. Про Федора тетя ничего не говорила, берендеи могли и солгать.
– Я знаю, что просила Мария. Ты скажи – какое у тебя задание?
То самое текстовое сообщение, которое проплыло перед глазами.
– Мне нужно найти Убийцу Оборотней.
После этих слов берендеи вздрагивают.
– Неужели он восстановился… Ладно! Мы должны выдвигаться. Пункты вам известны, отрабатывали, – Иваныч быстро кидает взгляд по сторонам, ребята согласно кивает. – Ты, Саша, едешь с нами, ничего не спрашиваешь, больше слушаешь и смотришь. Все понял?
– А куда, зачем и почему?
– Значит – не понял, повторю ещё раз: не спрашиваешь, слушаешь и смотришь! Они близко! Собираемся! – резко командует Иваныч.
– Я не забуду о твоих словах, Федор! – произношу я, чтобы не потерять лицо и как-то среагировать на новость об укусе.
Федор кротко кивает, обычно улыбающийся рот не дергается ни на миллиметр – сама серьезность.
– И я не забуду о своих словах. Даже отчасти рад, что укусил её, все же один не останусь, – пару раз рванулись желваки на худощавом лице. – Помогите сдвинуть стол.
По полу скребут ножки стола, большим листом откидывается вязаная дорожка, обнажается знакомый зев подполья. В непроглядную темноту солдатиком ныряет самый худенький из собравшихся, то есть Федор. Стеклянный звон, легкое чертыхание, и на пол вылетают три набитых под завязку рюкзака. Походные сумки цвета хаки походят на трех отожравшихся жаб. Следом за ними легко выскакивает Федор, отряхивает ладони от пыли.
– А ты чего стоишь? Выводи тарахтелку! – Иваныч бросает Вячеславу приказание, словно упавший камень громыхает по железной крыше.
Вячеслав опрометью кидается вон из комнаты, из сеней доносятся удары, писк и дребезжание проволочных сеток. Иваныч сдвигает занавеску. Показываются подрагивающие клетушки и застывший возле них Вячеслав, который неуверенно оглядывается на нас и кивает на кроликов. Обезумевшие создания мечутся по шуршащей соломе, кидаются тельцами на проволочные воротца. Пушистые игрушки превращаются в агрессивных тварей, кровь капельками выступает на испуганных мордочках, в бусинках глаз мечется огонь ужаса.
– Чего это они? – Вячеслав чешет коротко стриженую голову.
– Не стой на месте, а то повторим их участь! Выводи живо! Федор, документы, деньги! Александр, помоги Вячеславу! – командует Иваныч, даже кролики притихают на миг от зычного голоса.
Я спешу следом за Вячеславом на улицу, кролики продолжают паниковать, один серый пушистик вырвался из клетки и прошмыгивает под ногами. Мчится меховой стрелой до калитки и, помогая изо всех сил лапами, просачивается под тяжелыми досками. Вячеслав косится ему в след и тянет за щеколду на двери.
– И часто у них такое? – я иду следом в деревянную тень.
– Первый раз подобную истерику вижу, даже при «вертушках» такого психа не случалось. Что-то странное идет за тобой, – Вячеслав проходит сарай насквозь и сдвигает брус с массивных ворот.
Знакомый сарай. Полгода назад здесь урчала разбитая вдребезги «девятка». Толстенный столб, втрое мощнее против сломанного, подпирает обновленный настил крыши. Вячеслав хмыкает, глядя на мое лицо.
– Чего косишься? Такое бревно и танк выдержит, помоги прицепить люльку! – Вячеслав кивает на второе отделение сарая.
В центре возвышается достопамятный «медведь», не утративший своей мощи и боевого задора. Пылинки, золотясь в бьющих из щелей шпагах солнца, легонько облетают его в вечном броуновском движении.
Из-под дерюги вылезает остроносая коляска на двух человек, похожая на каноэ с двумя колесами по правому борту. Два места, где взрослые люди усядутся только в позе эмбриона, когда колени затыкают уши. Я впервые вижу такую коляску, раньше катался в одноместной люльке, и то на мешках с картошкой.
Помогаю Вячеславу выкатить и прикрепить чудо инженерной мысли, собранное из двух «уральских» люлек. Сразу видно, что «каноэ» редко пользовались – коврики внутри не стерты, поручни как новенькие.
– Снимай веревку, сейчас кататься поедем! – Вячеслав резким рывком заводит мотоцикл.
Пока я развязываю узел, мягким мехом пощекотало по ноге, ещё один вырвавшийся кроль забился под калитку. Оставив серые клочки шерсти на ребристых досках, кролик со всех ног припускает по улице, только уши сверкают вдалеке. Я провожаю взглядом животное и натыкаюсь на смотрящие в упор глаза. Девушка-соседка цепляется в толстую балку забора на своей стороне, упругая грудь взволнованно вздымается под тонкой тканью сарафана.
– Зачем ты пришел? Уезжай сейчас же! – звонко кричит девушка.
Забор дрожит под напором, доски трещат, казалось, ещё немного и тонкая стенка рухнет плашмя, накроет кусты красной смородины. Сдерживающая веревка трепещет на ветру, я замираю с жесткими концами в руках.
Столько жаркой ненависти под нахмуренными бровями ещё нигде не встречал. Если бы в нежных руках дрожал автомат, то я давно был бы прошит насквозь. А пока глаза заменяли пули – лишь толстая кожа спасает от дыр.
Битва
– Сейчас уеду, не надо так нервничать. Успокойся, пожалуйста! – я стараюсь вежливо улыбнуться.
– Марина, не кричи, а то соседи прибегут, – из дома выходи понурый Федор и поворачивается ко мне. – Держи рюкзаки, укладывай на второе сиденье.
– А как мы все уместимся? – я подхватываю тяжеленных «лягушек».
– Я не еду, задержу перевертней насколько смогу! – желваки темноволосого парня резко дергаются под тонкой кожей.
Девушка за забором закрывает рот ладошкой. Большущие глаза налились влагой, заискрилось солнце на ресничках.
– Зайди в дом и не высовывайся! Не выходи, чтобы не произошло! – рявкает Федор, но старается не смотреть на суженую.
– Да как же так, Федя? Не ходи, пожалуйста, – в девичьем голосе прорезаются слезы.
– Я сказал – зайди в дом! Я вернусь, Марина, постараюсь задержать как можно дольше, и обязательно вернусь, – Федор подходит к ней по аккуратной грядке, даже не обращает внимания на молодую поросль лука, которая пытается тянуть к солнцу слабенькие стебли.
Пальцы аккуратно стирают слезы на глазах подруги, ладонь ласково прошлась по щеке. Мы же с Вячеславом тактично отвернулись и занялись подготовкой к пути. Рюкзаки юркнули в менее глубокое сиденье, сверху лег тент. Застегивали быстро, не глядя друг на друга. До ушей доносились женские всхлипы и успокаивающий рокот Федора.
– Не пущу! Родимый, милый! Не уходи! Оставь его в покое, тварь!!! – последнее предложение явно относится ко мне.
На мое счастье подоспел Иваныч. Я растерялся. Вроде бы я должен бороться с оборотнями – потому и тварь?
– Марина, возьми себя в руки! Ничего с твоим оболтусом не случится! Перевертни охотятся за ним, – кудрявая голова кивает в мою сторону, и старший берендей добавляет раздраженно. – Федор, успокой же ты, наконец, свою женщину!
Федор через забор целует Марину, та пытается обнять парня, но оба касаются заговоренной веревки и отпрыгивают друг от друга, словно коснулись раскаленного металла.
Под ногами Федора хрустят невысокие кусты смородины. Слезы струятся ручьями по девичьим щекам, всхлипы чередуются с негромкими завываниями. Сколько себя помню, никогда не мог терпеть женские слез. В таких ситуациях не знаешь, как успокоить, но хочешь, чтобы перестала плакать и рвать душу на части.
Марина отходит, не сводя глаз с Федора, руки мнут подол сарафана. На крыльце девушка останавливается, лицо кривится болезненной гримасой, и она опрометью кидается в дверной проем. Громыхает коричневая дверь, и за ней слышатся всхлипы и поскуливание.
Федор бросает на меня неприязненный взгляд, но молчит.
Ревет мотор мотоцикла. Иваныч успокаивающе хлопает насупившегося берульку по плечу. Тот понуро выходит на зеленеющую улицу.
– Привет, соседи! Направляетесь куда, с утра-то пораньше? – мимо проходи упитанная женщина с небольшой собакой на поводке. Собака, помесь дворняжки с немецкой овчаркой, то жмется к ногам хозяйки, и жалобно скулит, то дергает поводок, увлекая дальше.
– Здорово, Григорьевна! За сморчками думаем смотаться, а то надоели прошлогодние соления. К тебе за сметаной придем. Нацедишь? – усмехается Иваныч. – А что это с Графом?
– Да вот сама не пойму. Прогулялись до автобуса, проводили папку на работу – все было нормально. И вот недавно Граф как взбесился, так и дергает поводок, чуть руку не оторвал, окаянный! – женщина замахтвается концом поводка, но пес даже ухом не ведет на угрозу, косясь на нас перепуганными глазищами. – Иваныч, а кто у вас бьется в дверь?
Мы невольно поворачиваемся к дому, дверь ощутимо вздрагивает. Иваныч хмурится, глазами указывает нам на мотоцикл. Вячеслав накидывает шлем, я залезаю в узкий лаз люльки, Федор запрыгивает на дерюжку, под которой томятся рюкзаки.
– Кто-то забыл закрыть кроликов, вот они и ломятся, Григорьевна! Ладно, поехали мы, а уже по приезду самый забывчивый вылижет сени. Пока пусть порезвятся, все равно не выбегут! – Иваныч залез на заднее сиденье мотоцикла, стилизованный медведь ощутимо проседает под весом.
– Доброй охоты, ребята! – собака ещё раз дергает поводок и увлекает женщину за собой.
Только спустя несколько мгновений я понимаю, что соседка говорила про грибы, а не про нашу охоту. Резким поворотом руля Вячеслав выводит мощного зверя на дорогу. Я вижу, как в окне у Марины колыхнулась занавеска. Федор встречается со мной взглядом и тяжело вздыхает.
– Не переживай, Федор! Все нормально будет! – Иваныч подмигивает ему. – Только вспомни все, чему я тебя обучал и дай нам хотя бы полчаса. Дальше мы справимся сами.
К этому времени мотоцикл выруливает на полотно дороги и остановливается. Вячеслав легко спрыгивает с сиденья и подскакивает к слезающему Федору.
– Держись! – крепкие руки заключают побратима в кольцо сродни объятиям удава.
– Вы сами не оплошайте! А мне что? Маринка дырки заштопает, а к синякам я от Иваныча привык, – Федор натянуто улыбается и потом обнимает Иваныча.
– Давай и с тобой, что ли, обнимашки устроим! Сиди-сиди, а то потом не залезешь обратно! – Федор наклонился над люлькой, и мы хлопаем друг друга по спинам. – И откуда же ты свалился на нашу голову, пузан такой?
– Так получилось. Федор, позовешь на свадьбу? – я ободряюще подмигиваю ему.
Знать бы, чем обернется это превращение Марины… Чем она мне отомстит… Ни за что бы не уехал.
– Посмотрим на твое поведение! Езжайте же! – Федор начинает снимать с себя одежду.
– Федор, после езжай к Марии и ни на шаг от ее кровати, нужно будет – утку поменяешь и в магазин за йогуртом слетаешь! Славка скоро к тебе присоединится, – выдает последнее наставление Иваныч.
Федор дурашливо козыряет, зацепившись ногой за штанину. Вячеслав крутит ручку газа, «Урал» утробно взревывает и чуть не встает «на попа». Я оглядываюсь на удалявшегося Федора, когда свежий лесной воздух прорезает протяжный волчий вой. Мускулистое тело Федора поворачивается в сторону воя.
Федор скрывается за поворотом, мы разгоняемся до легкого свиста в ушах. Тоненько взвизгивает ветер, проникающий в узкие щелочки шлема. За спиной слышится рев неимоверной силы, будто во сне захрапел огромный великан, ему вторит пробирающий до глубины души вой.
Вячеслав напрягается за рулем, на широкое плечо успокаивающе ложится ладонь Иваныча. Мы мчимся дальше, удаляясь от рева и воя. Вячеслав летит, не выбирая дороги, под широкие колеса попадают ямы, коляска пару раз скользит по обочине. По стеклу шлема ударяет широкий зонтик борщевика и оставляет пыльный росчерк на память.
Я отбиваю колени, которым упираюсь в стенку коляски. За спиной по дну гулко катаются рюкзаки. Иванычу приходится прикрикнуть на водителя, чтобы вел мотоцикл аккуратнее. Из-под глухого шлема Вячеслава по шее скатывается капля, не могу точно определить – пот это или слеза.
Мы летим на всех парах, обгоняем редкие автомобили, уворачиваемся от встречных сигналящих машин. Руки костенеют на горячем пластике поручня, за который приходится цепляться, чтобы не выбросило на поворотах.
Из кустов выныривает машина милиции с моргающими мигалками, громкоговоритель требует прижаться вправо. Недовольно урча, могучий зверь сбрасывает скорость и съезжает на обочину, колеса оставляют глубокий след в песке.
– Слезаем и готовимся к бою, это не обычные менты! – бросает Иваныч. Для человека его массы он очень легко соскакивает с сиденья.
– Давай быстрее, Михаил Иванович! Федя же не всесильный! – Вячеслав выключает мотоцикл.
Я тоже вылезаю из коляски. Белая машина с голубой полосой останавливается перед мотоциклом, наружу неторопливо выходят три милиционера. Три могучих защитника правопорядка, форма почти лопается на мощной груди, в теле ни капли жира – эти люди мало походят на работников, постоянно сидящих в кабинетах. Идут развязно, чувствуют свою власть на безлюдной дороге.
– Ваши документы! – громко требует вышедший из-за руля лейтенант.
– Перестань дурака валять! Что вам нужно? – за всех отвечает Иваныч.
Милиционеры переглядываются, стоящий позади сержант тихонько расстегивает кобуру. Стрелка заслоняют от берендеев широкие спины передних, но я успеваю увидеть, как рука тянет черную рукоять.
– Отдайте «последнюю кровь» и уезжайте подобру-поздорову! Против вас ничего не имеем. Пока не имеем, – усмехается лейтенант.
Иваныч начинает открывать рот для ответа, когда на мои глаза резко опускается красная пелена.
Режим охотника активирован
Реакция увеличена, скорость увеличена, сила удара увеличена
Внимание: вас окружают пять оборотней
Внимание: из-за превосходящих сил противника рекомендуется побег
Побег? Ага, бегу и волосы назад. Хренушки, система Игры не видит, что два оборотня за меня, а это уже не мало… Включаюсь в режим охоты…
Я вижу картину со стороны: как пригибаюсь около коляски-каное; как отшатываются берендеи; как в замедленной съемке выдергивается пистолет; как приседают впереди стоящие милиционеры.
Это происходит так отрепетировано, так слаженно, словно отрабатывалось годами. Одним взглядом я охватываю всю картину, и тут же с глаз пропадает багровая пелена. Рука на автомате дергает из кармана иглу.
На солнце тускло блестит бордовая молния и вонзается в поднимаемый кулак.
От выстрела вороны испуганно взвиваются с высоких берез. Пуля свистит над ухом присевшего Иваныча, срезает вьющийся завиток. Вслед за падающей прядью сгибаются и берендеи. Мозг выхватывает происходящее кусками, а тело уже начинает двигаться вперед.
Треск рвущейся ткани, злобный рык и скуление заднего милиционера, ухватившегося за раненную руку – все сливается в единый звук. И этот единый звук заглушает второй выстрел.
Выпавший пистолет грохается на асфальт и посылает маленькую смерть в неизвестность. Не успевает пистолет успокоиться в пыли, как рядом шлепается выдернутая игла, и задний перевертень срывает с волосатой груди светло-синие лохмотья рубашки.
Друг напротив друга встают оборотни разной породы. Первый раз я вижу перекинувшихся живых берендеев – Михаил Иванович и Вячеслав похожи на ожившие курганы. Огромные тела в коричневой шерсти, медвежьи морды скалятся кинжальными зубами, злые глаза не отрываются от противников. Как две капли похожи на того манекена, что остался в моем тренировочном зале, такие же крупные и мощные. Где-то глубоко внутри дзинькает радость, что сейчас они за меня.
Перевертни на три головы ниже берендеев, мускулистые лапы хватают воздух. Одно биение сердца, и пространство над асфальтированной дорогой взрывается ревом и ударами. Злость нашла выход на пустой дороге.
Я прыгаю к дальнему противнику, проскальзываю под махом лапы и врезаю крепким апперкотом. Оглушительно клацает челюсть, сила удара оказалась так велика, что даже по окостеневшим холкам режет острой болью. Мохнатая морда запрокидывается к небу, а жилистое тело оборотня грохается навзничь.
В стремлении удержаться и ухватиться за что-либо, черные когти хлещут по моему лбу, срывают лоскуты кожи. Горячие струйки тут же тянутся вниз, застревают на бровях и ползут по переносице. Перекувырнувшись в воздухе, оборотень приземляется на четыре лапы, прижимается к земле, словно пес перед броском.
Лишь я смахиваю лезущую в глаза кровь, как перевертень кидается вперед и выставляет когтистые лапы. По борту милицейской машины дробью стучат комья земли из-под задних лап. С линии атаки отходить поздно, я падаю на спину и с трудом перехватываю протянутые к горлу лапы.
Не проходит и одного стука сердца, как ногами упираюсь в поджарое брюхо твари и выпрямляю их со скоростью выпрямившейся пружины. Ступни добавляют энергии полету, будто я опять выпрыгиваю из узкой ямы. Массивное тело проносится надо мной, огромные клыки лязгают у самого уха, и капелька слюны падает на щеку.
Перекатившись через плечо вслед за улетевшим оборотнем, я подхватываю с земли отброшенную иглу. Всё, я готов к очередной атаке. Ещё бы кровь не заливала глаза.
Два раза перекувырнувшись в воздухе, перевертень снова приземляется на лапы, как выкинутая жестоким хозяином кошка. Тут же лапы скребут по земле, и мохнатая туша рвется вперед, скалит длинные клыки. Краем глаза я вижу картину – берендей швыряет перевертня в кусты и сам кидается следом.
Лохматая серая лапа закрывает солнце и хватает пустой воздух. Он тут же кидается вправо, но я опять ухожу с линии атаки и танцевальным па оказываюсь за спиной улетевшего перевертня. Животная реакция замедляется массой тела, но эта же масса сыграет на руку, если я попаду в удавьи объятия.
