Александр Леонидович Аввакумов
В тени
– Как видите, не погиб, чего не могу сказать о батальоне! Убит командир полка: бомба угодила прямо в его палатку.
– Да, не повезло; хороший был командир. Сейчас иди, отдыхай: ты мне еще понадобишься.
Смирнов развернулся через левое плечо и направился к кустам, около которых уже расположились бойцы его группы.
***
Смирнов проснулся от толчка в плечо. Он открыл глаза, стараясь понять, где он и кто стоит перед ним. В темноте он не сразу узнал Говорова.
– Просыпайся, Николай, – произнес тот. – Через час рассвет.
– Что случилось? – спросил Николай чекиста.
– Поменьше вопросов….
Смирнов встал с земли и стал отряхивать сухую траву, приставшую к его форме.
– Возьми с собой человек десять самых надежных бойцов и отправляйся к грузовикам, которые стоят на дороге! – приказал ему Говоров.
– Куда мы направляемся? – снова поинтересовался у него Смирнов.
– Придет время, узнаешь, – с металлом в голосе произнес Говоров. – Не задавай ненужных вопросов. Меньше будешь знать, лучше будешь спать!
Николай быстро собрал группу и направился к ожидавшим грузовикам. Около пристроившейся неподалеку «Эмки» стояли Говоров и два незнакомых Смирнову сотрудника НКВД.
– В машину! – приказал Николай бойцам и, когда те залезли в кузов, сел рядом с водителем.
Водитель, мужчина лет сорока, посмотрел на своего соседа по кабине через плечо. Взгляд его не был ни дружелюбным, ни злым.
«Да, с таким не поговоришь», – решил про себя Смирнов, поглядывая на шофера.
Машина плавно тронулась и запылила по проселочной дороге.
– Табачка не будет? – спросил Николай водителя. – Ужасно хочется покурить.
– Не курю, товарищ лейтенант, – коротко ответил тот. – Приедем на место, там и покурите.
– А куда мы едем? – снова спросил Смирнов.
– Куда надо, туда и едем! – дерзко ответил водитель. – Мне сказали следовать за «Эмкой», вот я и следую.
Машины, не сбавляя скорости, въехали в небольшой городок и остановились напротив двухэтажного дома. Дом был недавно покрашен. В воздухе еще стоял запах свежей побелки. Окна дома были завешены, и лишь в одном из них в щель пробивалась узкая полоска света.
– Спешиться! – скомандовал Смирнов и направился к Говорову, который ожидал его возле машины.
– Слушай, Смирнов! Наша с тобой задача: арестовать командующего 4-ой армией генерала Коробкова. Ты понял задачу?
– Можно вопрос?
– Что за вопрос, Смирнов? Сейчас не до вопросов! Мы должны сделать это быстро и без шума. Предупреди своих бойцов, быстро и тихо!
Николай не верил своим ушам и, если бы рядом с ним не стоял сейчас сотрудник Особого отдела, посчитал бы все это за неудачную шутку.
– Я, наверное, ослышался? – спросил Николай Говорова. – За что?!
– Выполняйте приказ, лейтенант. Это не шутка, а приказ из Москвы! Раз понятно, приготовьте оружие и следуйте за мной.
Говоров первым вошел в помещение штаба 4-ой армии. За столом сидел дежурный офицер в звании капитана.
– Мне нужен командующий армией, – произнес чекист. – Разбудите его!
– Александр Андреевич только что прилег отдохнуть, – ответил дежурный офицер. – Кто вы такие и зачем вам командующий?
– Особый отдел фронта! Еще есть вопросы?
Офицер хотел поднять трубку, но Говоров опередил его и положил свою ладонь на телефонный аппарат. Дежурный начал расстегивать кобуру, но пистолет Говорова уперся ему в грудь.
– Без шума, капитан. Арестовать! – коротко скомандовал чекист.
Смирнов вытащил из кобуры капитана револьвер и сунул его в карман галифе.
– Выведите его на улицу, – приказал Николай сопровождавшим его бойцам.
Затем он и Говоров быстро поднялись на второй этаж и направились по коридору, открывая по ходу своего движения двери. За одной из них оказалась маленькая койка, на которой, не снимая сапог, спал генерал.
– Генерал Коробков? – толкнул в плечо генерала Говоров. – Александр Андреевич?
Генерал вскочил на ноги. В его комнате стояли два офицера с оружием в руках.
– В чем дело? Кто вы? – испуганно спросил Коробков.
– Вы арестованы. Сдайте оружие и следуйте за нами!
Смирнов увидел, как дрогнуло лицо генерала Коробкова. Рука генерала никак не могла нащупать пуговицу, чтобы наглухо застегнуть китель. Он указал на кобуру, которая лежала на стуле.
– Следуйте за нами….
Через десять минут все трое вышли из здания штаба. Водитель «Эмки» открыл заднюю дверь. Тогда Николай еще не знал, что в ту же ночь были арестованы: генерал-майор Климовских Владимир Ефимович, начальник штаба Западного фронта, генерал-майор Григорьев Андрей Терентьевич, начальник связи штаба Западного фронта, и командующий Западным фронтом, Герой Советского Союза, генерал армии Павлов Дмитрий Григорьевич. Все выше упомянутые генералы обвинялись либо в антисоветском заговоре, либо в преступном бездействии.
***
Все смешалось в голове Смирнова. Весь световой день их дивизию утюжила немецкая артиллерия, которую сменяла авиация. К вечеру немецкая пехота и танки прорвали оборону на стыке полка и лавиной устремились к реке. Это было уже второе окружение, в которое он попадал с начала войны. Впереди, метрах в ста от него, шла основная группа, несущая на носилках раненого командира дивизии. Очень хотелось есть. Чтобы не нарваться на немцев, они не заходили в деревни, стараясь держаться подальше от основных дорог, по которым круглые сутки шли немецкие колонны.
– Товарищ лейтенант, у нас ЧП! – обратился к нему сержант Вавилов. – Пропали два бойца: Кузьмин и Боровик.
– Как пропали? – строго спросил Смирнов.
– Не знаю. Они замыкали нашу группу, поэтому никто ничего не видел. Наверное, решили сдаться в плен!
Николай промолчал. В последнее время группа потеряла много бойцов. Красноармейцы, не веря в победу над гитлеровцами, стали перебегать на сторону врага. Обычно это были одиночки, но иногда в плен сдавались целыми отделениями и взводами.
Где-то впереди послышались голоса. К Смирнову подошел капитан Сазонов.
– Смирнов, отойдем в сторону, нужно поговорить.
Сазонов возглавлял дивизионную разведку, и сейчас, именно он вел остатки полка на восток. Они отошли в сторону.
– Смирнов, до линии фронта чуть больше десяти километров. Принято решение прорываться рано утром, – произнес капитан. – Командир полка в тяжелом состоянии; и, если мы не пробьемся к своим, шансов спасти ему жизнь, практически, нет!
Он сделал паузу и взглянул на Николая.
– Полковник хочет, чтобы ты возглавил группу прорыва.
– Что вы хотели услышать от меня, товарищ капитан? Я человек военный, и для меня приказ…, – Смирнов замолчал, так как только сейчас осознал, какую ответственность он возлагает на свои плечи.
– Другого ответа я от тебя и не ожидал. Пусть твои люди немного отдохнут перед броском.
– Есть, товарищ капитан.
– Тогда подтянитесь ближе, сейчас я объявлю привал.
Впервые за последние три дня Смирнов заснул. Ему снилось училище, выпускной вечер, Корнилова Нина в белом платье….
– Лейтенант, поднимай своих людей!
Николай открыл глаза. Перед ним стоял капитан. Когда Смирнов встал, тот отвел его в сторону и, развернув карту, начал объяснять ему схему расположения немецкой обороны.
– Вот здесь, у самой кромки леса, у них пулемет. Твоя задача захватить эту огневую точку и, в случаи чего, поддержать пулеметным огнем проход основных сил полка.
Смирнов полз уже минут двадцать, гимнастерка и брюки были мокрыми от выпавшей росы. Несмотря на густой туман, никто из них не рискнул подняться с земли. Где-то, совсем рядом, послышались немецкие голоса. Когда до немецких пулеметчиков осталось метров пять, он вскочил на ноги и буквально влетел в окоп, в котором находилось трое гитлеровцев. Немцы явно не ожидали нападения и не смогли организовать активное сопротивление. Бойцы быстро расправились с немецким боевым охранением.
Тарасов достал из кармана брюк ракетницу и выстрелил. Зеленая ракета, описав дугу, рассыпалась в небе. Полк, вступил в бой и, подмяв немецкую оборону, устремился к реке, на другом берегу которой скопились наши войска.
***
Члены Военного совета собрались в Кремле. Сталин проводил разбор игры, главными противниками в которой были Павлов и Жуков. Штабная игра закончилась победой «синих», которыми командовал Жуков, над «красными», которыми руководил Павлов.
– Товарищ Мерецков! – обратился к нему Сталин. – Что вы можете сказать по итогам этой игры? Почему выиграли «синие», ведь у «красных» было явное преимущество в живой силе и технике?
Мерецков вздрогнул от неожиданности и растеряно посмотрел на вождя. Однако, замешательство длилось всего несколько секунд. Генерал встал и начал докладывать Сталину о неудачном расположении войск «красных», которые были подавлены танковым и авиационным преимуществом «синих». Лицо Сталина перекосила злая усмешка.
– Хватит! «Синие» никогда не смогут победить «красных»!
Не скрывая досады, Сталин пояснил:
– Товарищ Мерецков! Вы забыли слова великого русского полководца, фельдмаршала Суворова, который как-то сказал, что победа достигается не числом, а умением! Арифметическое большинство – это хорошо… Но важно командное искусство, боевой опыт непобедимой Красной Армии!
Вождь сделал особое ударение на слова Красная Армия.
– Запомните, товарищ Мерецков: Красная Армия – это детище рабочих и крестьян. Армия, закаленная в боях с белогвардейцами и Антантой, не может быть побеждена ни «синими», ни «белыми», ни какими другими! Это вам ясно?!
Генерал молчал, не зная, стоит ли возражать вождю или нет. Страх перед возможной расправой пробежал между лопаток и застрял где-то в подсознании.
Теперь, когда война, которую, вроде бы, ждали, но от которой все отмахивались, вдруг началась. Гитлер, предугадавший стратегические замыслы Сталина, нанес свой главный удар не по Украине, как на это рассчитывал вождь, а по Белорусскому военному округу, которым командовал Павлов. Двадцать восьмого июня 1941 года пал Минск. Западнее его остались в окружении и продолжали сражаться одиннадцать дивизий. В тот же день пали Бобруйск и Ровно.
Генерал постоял немного в раздумье в приемной вождя, не решаясь спросить помощника, приедет ли сегодня в кремль Сталин или его снова не будет. Но тот словно прочитал его мысли.
– Что у вас, Кирилл Афанасьевич?
– Передайте мою записку товарищу Сталину, – сказал Мерецков и протянул Поскребышеву пакет.
– Что в ней? – спросил секретарь. – Я имею в виду записку.
– Здесь анализ обстановки и мои мысли по исправлению создавшегося положения.
– Хорошо, товарищ Мерецков. Я передам ее Сталину при первой же возможности. Думаю, она заинтересует его.
Генерал вышел из приемной. Кремль был похож на встревоженный улей. По коридору шли гражданские и военные и пропадали за высокими дубовыми дверями кабинетов. Мерецков вышел из здания и, не торопясь, направился к ожидавшей его автомашине.
Утром, первого июля, Мерецкову позвонили в Генштаб и сообщили, что его готов принять Сталин. При выходе из штаба генерала встретил сотрудник НКВД с ромбом на петлицах.
– Кирилл Афанасьевич, вас ожидает товарищ Сталин! Мне приказано сопровождать вас.
Чекист проводил его до машины, и они поехали в Кремль. Улицы Москвы были пусты. Мерецков был уверен, что причиной его вызова к вождю является записка, оставленная Поскребышеву. Он повернулся к сотруднику НКВД, но, заметив его отрешенный взгляд, не стал задавать никаких вопросов; да и надежды на то, что тот ему ответит, просто не было. Они вошли в здание и направились в сторону кабинета Сталина. Высокий красный ворс шерстяного ковра глушил их шаги, и Мерецкову в какой-то момент показалось, что они шагают по залитой кровью земле. Они остановились напротив двери приемной. Чекист открыл дверь и вошел в приемную. Вскоре он вышел и, улыбнувшись генералу, произнес:
– Проходите, Кирилл Афанасьевич.
Мерецков вошел в приемную и взглянул на Поскребышева. Тот, молча, кивнул головой, давая понять, что вождь ждет его.
***
Сталин сидел за столом. Наконец он оторвал взгляд от бумаг и посмотрел на вошедшего генерала.
– Я не понял вас, товарищ Мерецков, о какой стратегической обороне пишите вы в своей записке?
Вождь был одет в светлый полотняный костюм с отложным воротником и большими накладными карманами. Брюки Сталина были заправлены в мягкие кожаные сапоги. Левая рука лежала на черной перевязи.
– Проходите, не стойте в дверях, – добавил Сталин, указывая здоровой рукой на кресло.
Мерецкову пришлось сесть спиной к приоткрытой двери, ведущей в смежную комнату. Он тут же почувствовал, что в комнате кто-то есть, и это присутствие моментально сковало его волю. Страх перед неизвестностью в очередной раз пробежал по его спине. Кресло оказалось не слишком удобным и очень низким. Сталин смотрел на генерала сверху, и Мерецков отметил его осунувшееся лицо с желтым нездоровым оттенком.
«Видно, тяжело ему», – подумал Мерецков.
– Мы познакомились с вашей запиской, товарищ Мерецков, и сочли возможным разобраться по всем пунктам, на которые вы просили обратить внимание, – словно подбирая слова, медленно произнес Сталин. – Мы учли и тот фактор, что вы являетесь военным советником и должны своевременно анализировать обстановку. Считаем, что вы свой долг выполнили. Думаем, что ваша записка носит рекомендательный характер, не более. Я правильно вас понял?
– Так точно, товарищ Сталин, – торопливо произнес Мерецков, вызвав у вождя улыбку.
Генерал моментально понял, что тот улыбнулся ему неспроста.
– Давайте, прежде чем вернуться к нашему разговору, поговорим об обстановке на фронтах. Надеюсь, вы в курсе последних изменений?
Мерецков слегка растерялся, так как предложение Сталина застало его врасплох. Однако он быстро взял себя в руки и начал доклад.
– Главное беспокойство, товарищ Сталин, вызывает положение наших войск под Бобруйском. Сейчас мы стягиваем туда все наши силы и вводим их в бой. Наши части успели взорвать мост через Западную Двину у Риги, и это не позволило противнику взять город с ходу. На Юго-Западном направлении противнику удалось окружить наш восьмой механизированный корпус.
– Почему вы считаете, что он окружен? – оскалился от этих слов Сталин.
Желтые глаза вождя загорелись гневом, и это не предвещало ничего хорошего. Однако Мерецков не остановился, а продолжил доклад, словно не услышав реплику вождя!
– До самого последнего времени практически все части Красной Армии получали приказы о проведении только наступательных операций. Думаю, это были не совсем верные приказы с тактической точки зрения. В условиях, когда немецкие танковые части охватывают наши фланги и вбивают в стыки между соединениями танковые клинья, любое продвижение на Западном направлении, в отрыве от соседей, приведет к неминуемому окружению войск. Особо хотелось отметить нехватку горючего и боеприпасов. Танкисты вынуждены взрывать или зарывать машины в землю! Эти действия считаю правильными, ибо они необходимы для проведения оборонительных мероприятий.
Вождь хлопнул ладонью по столу и поднялся со стула.
– Я не считаю себя сторонником оборонительных мероприятий! – зло произнес Сталин. – Я полагаю, что агрессор должен быть давно отброшен с советской территории! А наши хваленые войска до сих пор не могут справиться с наглецами! Почему же Павлов и Кирпонос, которых мы подняли из низов, не могут дать отпор захватчикам?
– Может быть, товарищ Сталин, у них недостаточно боевого опыта подобного масштаба?
– Но почему фашисты почти беспрепятственно продвигаются вперед? – как бы размышляя вслух, произнес вождь и в упор посмотрел на генерала.
В какой-то миг Мерецков хотел напомнить вождю о плане обороны, но вовремя спохватился. Упрекнуть Сталина в том, что тот так глупо поверил Гитлеру, он тоже не мог. В кабинете повисла тишина. Но вопрос был задан, и на него следовало отвечать.
– Фактор внезапности, товарищ Сталин, – сказал Мерецков, следя за выражением лица вождя.
– Вы правы: они совершили вероломство, – подхватил его мысль вождь. – Я уверен, что колесо истории раздавит их. Что вы предлагаете?
Мерецков был несколько обескуражен последним вопросом. Он немного помолчал, потом ответил:
– Теперь мы знаем, товарищ Сталин, что немцы воюют с нами так, как учил нас Тухачевский.
Мерецков осекся и посмотрел на вождя. В кабинете снова стало тихо, и эта тишина заставила Мерецкова вздрогнуть.
– Продолжайте дальше, – произнес Сталин. – Почему вы не назвали свою фамилию после фамилии Тухачевского? Если мне не изменяет память, вы были начальником штаба у Уборевича, а потом у Блюхера?
Мерецков вскочил с кресла и хотел ответить «так точно», но голос у него осекся, и он лишь кивнул в ответ…
Сталин сел за стол и взял в руки его записку.
– Вы предлагаете Советскому правительству проводить тактику «выжженной земли», – словно вновь размышляя вслух, произнес вождь. – Вы хорошо понимаете, что предлагаете?
Он потряс в воздухе листами записки, а затем раздраженно бросил их на стол.
– Взрывать мосты, снимать при отступлении рельсы со шпалами, угонять вагоны и паровозы, сжигать хлеб и топливо, угонять скот! А, в оставленных нашими войсками районах оставлять диверсантов? Я правильно вас понял, товарищ Мерецков?
Генерал, молча, кивнул.
– Значит, вы считаете положение наших войск настолько плохим, что предлагаете объявить войну всенародной? – уточнил Сталин. – Похоже, вы уже не верите в нашу армию, если предлагаете подобное!
Мерецков понял, что угодил в ловушку, искусно расставленную Сталиным. Он стал по стойке смирно и, чеканя каждое слово, произнес:
– Я верю в нашу Красную Армию, но ее нужно спасать, товарищ Сталин! Считаю, что настало время для одновременного и планомерного отвода наших войск!
– Не стройте из себя Кутузова, – раздраженно произнес Сталин. – Может, и Москву немцам сдать? Идите, товарищ Мерецков, и подумайте над моими словами.
Генерал вышел из кабинета и, тяжело ступая, направился по коридору к выходу. Ночью, он долго не мог заснуть и непроизвольно прислушивался к шуму, доносившемуся с улицы: ему казалось, что вот сейчас раздастся стук в дверь и в комнату войдут сотрудники НКВД.
«Почему Сталин напомнил мне об Уборевиче и Блюхере? Может, не стоило вообще произносить фамилию Тухачевского? Впрочем, дело сделано: слово – не воробей, вылетит, не поймаешь!»
Кирилл Афанасьевич встал с постели и подошел к окну. Во дворе дома он увидел «Черный воронок». Когда подъехала эта машина, он не знал, но предчувствие надвигающейся беды парализовало волю. Он не помнил, сколько простоял у окна. Наконец раздался настойчивый стук в дверь, который вернул его к действительности. Мерецков, направился в прихожую. Ноги стали, как ватные, и плохо подчинялись ему.
– Кто там? – с усилием спросил он.
– НКВД. Открывайте, иначе мы выломаем дверь!
От стука проснулась жена. Она выскочила в прихожую, накинув на себя халат.
– Кирилл, кто это? – испугано спросила она.
Он промолчал и открыл дверь. В прихожую вошли два человека в штатском. Один из мужчин держал руку в кармане брюк.
«Похоже, в кармане пистолет», – промелькнуло в голове генерала.
– Кирилл Афанасьевич Мерецков? – спросил второй сотрудник и, заметив кивок, продолжил. – Одевайтесь, вы арестованы!
Генерал хотел спросить о причине его ареста, но понял, что не может этого сделать.
– Евдокия, – через силу произнес он, – произошла какая-то ошибка. Я думаю, товарищ Берия разберется.
Он быстро оделся и, в сопровождении сотрудников НКВД, вышел из квартиры.
***
Немецкий офицер стоял посреди дороги и внимательно рассматривал в бинокль местность. То, что он знал об организованной ротой Смирнова засаде, было видно невооруженным глазом. Наблюдая за гитлеровцем, Николай не исключал, что об этом ему мог рассказать захваченный в плен красноармеец. Вскоре его предположение подтвердилось. Офицер что-то сказал солдату. Тот скрылся в кустах и, через минуту-другую, появился снова, толкая прикладом пленного. Боец, сжимая в руке скомканную пилотку, подошел к офицеру и стал что-то говорить, указывая на прилегающий к дороге лесок.
«Сука! – произнес про себя Смирнов. – Предатель!»
Вскоре на дорогу выехал бронетранспортер в сопровождении группы мотоциклистов и, подобрав командира, направился в сторону позиций роты. Николай поймал в прицел офицера, стоящего рядом с пулеметчиком, и нажал на курок пулемета. Огненная трасса уперлась в грудь немецкого офицера. Его тело сначала задергалось, словно он попал под высокое электрическое напряжение, а затем рухнуло на дно бронированной машины. Дружный залп винтовок и автоматов буквально смел мотоциклистов с дороги. Бронетранспортер, двигаясь задним ходом и поливая огнем все вокруг себя, исчез за поворотом.
– Ура! Драпают, гады! – раздалось из окопов. – Что, получили?!
Смирнов улыбнулся. Это была его первая открытая стычка с немцами, и он победил в ней. Пусть эта победа была лишь малой толикой, но, все равно, эта была его победа! Однако эйфория длилась недолго. По позициям роты ударили немецкие минометы, к которым присоединились и орудия. Взрывы выворачивали деревья, разносили окопы, и, казалось, конца этому огненному аду не будет никогда! Неожиданно канонада стихла, и только истошные крики раненых немцев доносились до слуха живых бойцов. Николай посмотрел на часы: с момента немецкой артподготовки прошло всего десять минут, которые показались вечностью. Из-за поворота выползли два немецких средних танка. Они хищно водили своими короткими пушечными стволами из стороны в сторону в поисках цели. Наконец, один из них выстрелил. Снаряд разворотил соседний от Смирнова окоп, выбросив на бруствер внутренности убитого красноармейца.
– Приготовить гранаты! – выкрикнул Николай. – Гранатометчики, вперед!
Он приложил к глазам бинокль. Несколько бойцов выползли из окопов и, укрываясь в воронках, поползли в сторону танков. Слева от Смирнова раздался сильный взрыв. Танк сначала закрутился на месте, а затем замер. Из мотора повалил жирный черный дым. У танка открылся люк, и танкисты в спешке начали покидать горящую машину. Захлопали одиночные винтовочные выстрелы, это красноармейцы расстреливали танкистов. Второй танк сделал всего два выстрела и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, пополз в обратную сторону.
«Не нравится, – подумал Смирнов. – Думали, что при появлении танков мы бросимся бежать? Ошибаетесь, господа фашисты».
Снова по обороне роты ударили минометы. Вой и скрежет мин, взрывы, все слилось в какую-то непонятную страшную какофонию. Под прикрытием минометного огня немцы стали обходить позиции роты с фланга. Их небольшие группы, численностью до десяти человек, появились среди молодого лесочка. Смирнов развернул пулемет в сторону немцев и, первой же очередью, срезал около восьми фрицев. Однако огонь пулемета не остановил атакующий порыв немцев. Нужно было что-то делать, и Николай, встав в полный рост, что есть мочи закричал:
– За Родину! За Сталина!
Вслед за ним из окопа поднялся Вавилов и, с винтовкой наперевес, бросился вперед. Немцев было много, но контратака красноармейцев была столь стремительной и внезапной, что они сначала остановились, попятились, а затем бросились обратно в лесок. Красноармейцы расстреливали их буквально в упор, и в какой-то момент показалось, что атаку русских невозможно было остановить. Но это лишь показалось! Во фланг атакующей роты ударили танки.
– Назад! В окопы! – закричал осипшим от крика голосом Смирнов, но его никто не слышал.
Несколько танков буквально смяли атакующую цепь красноармейцев. Вслед за танками бросилась в атаку и немецкая пехота. Танки, словно дикие звери, давили своими гусеницами разбегающихся в панике красноармейцев. До окопов добежало чуть больше десятка. Ни о какой обороне уже не могло идти и речи. Все бросились в лес: в надежде укрыться там.
***
Смирнов открыл глаза. Первым, что он увидел, была маленькая красная бабочка, медленно поднимавшаяся вверх по травинке. Чем выше поднималась бабочка, тем сильнее раскачивалась травинка. Наконец, бабочка взмахнула прозрачными крылышками и, оторвавшись от травинки, исчезла в голубом небе. Он на какой-то миг погрузился в шум лета, в пение жаворонка, в треск кузнечиков, которые, словно сговорившись, стрекотали где-то в густой траве. Услышав шаги, Николай попытался повернуть голову, но сильная боль заставила его вздрогнуть и застонать. Перед глазами поплыли яркие радужные круги.
– Наконец-то очнулись, товарищ лейтенант, – произнес сержант Вавилов, сидевший рядом с ним. – Долго же вы были без сознания. Я уж подумал, что вы скончались!
– Типун тебе на язык, Вавилов. Что со мной?
– Похоже, контузило вас сильно, если ничего не помните, – ответил ему сержант. – Еле спасли вас. Если бы не Генералов, раздавил бы вас танк. Он буквально вытащил вас из-под гусениц.
– Я ничего этого не помню. Скажи, где я?
– В лесу мы, товарищ лейтенант. Из всей роты осталось семнадцать человек.
– А что с остальными?
Вавилов с удивлением посмотрел на командира. Он не мог поверить, что лежащий перед ним человек ничего не помнит.
– Кто-то погиб, а кто-то попал в плен. Вы помните командира третьего взвода сержанта Ивлева? Так этот гад упал перед немцами на колени и поднял руки. Я его из винтовки достал!
Смирнов промолчал и снова попытался повернуть голову, однако боль моментально напомнила о себе.
– Слушай, Вавилов, не пойму, что со мной. Не могу повернуть голову.
– Я не фельдшер, товарищ лейтенант; погодите немного, все пройдет.
Сержант встал и направился к отдыхающим красноармейцам.
– Ну, как? – поинтересовался один из бойцов. – Что с командиром?
– Очнулся. Говорит, что не может повернуть голову и ничего не помнит.
– Еще бы, – подытожил боец. – Вы бы видели, товарищ сержант, как его шарахнуло об землю! Я думал, он копыта отбросил, а он жив!
В небе загудели авиационные моторы. Все автоматически посмотрели вверх. В бездонном синем небе, словно в море, плыли самолеты с черными крестами на крыльях.
– Летят, стервятники! – буркнул кто-то из красноармейцев. – А нам всегда внушали, что будем воевать на чужой территории! А оно видишь как.
Вдалеке послышались голоса. Красноармейцы быстро залегли между деревьями. На поляну вышла небольшая группа бойцов.
– Стой! Бросай оружие! – скомандовал им Вавилов.
Бойцы сбились в кучу. Судя по поведению, они были изрядно напуганы и никак не ожидали встретить людей.
– Не стреляйте, мы свои! – произнес один, положив винтовку на землю.
Вслед за бойцом сложили оружие и другие. Пауза явно затягивалась, и было необходимо принимать какое-то решение.
– Офицеры среди вас есть? – спросил Вавилов.
– Нема, – ответил боец с окровавленной повязкой на голове. – Их еще вчера всех постреляли!
Вавилов поднялся на ноги и направился к ним.
***
Корнилова Нина вышла из дверей военкомата в расстроенных чувствах. Ее мечта попасть в школу снайперов была полностью разбита резонными доводами военкома.
– Да поймите меня, девушка, правильно! Сейчас фронт остро нуждается в медицинских сестрах. Вы же сами написали в своей анкете, что являетесь абитуриентом медицинского института. Зачем же ломать о колено свою мечту?
– Но, товарищ военком, медсестрой может работать каждая девушка! Перевязывать раны, разносить лекарства, делать уколы. Этому можно быстро научиться… Я прошу, чтобы вы отправили меня на фронт! Я хочу бить фашистов! Я же комсомолка, и мне стыдно прятаться в тылу, когда воюет вся страна.
Военком усмехнулся. Он достал папиросу из портсигара и закурил. За эти первые военные дни он сильно устал, а, судя по поступающим приказам и директивам, надеяться на отдых не стоило. Он посмотрел на стоявшую перед ним красивую девушку, и ему вдруг стало ее жалко.
– Да поймите меня, Корнилова, – устало произнес он. – Вы считаете, что помогать раненым бойцам Красной Армии менее почетно, чем стрелять в фашистов? Нет, голубушка, вы глубоко ошибаетесь. Нет ничего благороднее, чем спасать людей от смерти, возвращать их обратно на фронт, где они снова будут уничтожать немецкую мразь. Вы хоть это понимаете?
Он сделал небольшую паузу и продолжил:
– Вы думаете, я не хочу на фронт? Поверьте, я тоже хочу сражаться! Но партия приказала мне быть здесь: формировать части и уговаривать таких, как вы, упрямых девушек. Так что не нужно капризничать, комсомолка Корнилова, вы – не дома! Пройдите в соседний кабинет и получите все необходимые документы. Думаю, пройдет совсем немного времени, и вы поймете, что я был прав, направив вас в медсанбат. Останься в живых, дочка.
– Товарищ военком, но я отлично стреляю и хожу на лыжах! Разве этого мало? Я многое могу…
Она хотела еще что-то добавить, но он уже не слушал. Повернувшись к ней спиной, он начал набирать номер на телефоне. В соседнем кабинете, молоденький лейтенант вручил ей документы, предписывающие прибыть в военный госпиталь, который располагался на соседней улице.
– Вы чем-то недовольны? – спросил лейтенант, сверкнув белоснежными зубами.
– Почему же, я очень довольна; вот только хотела стать снайпером, а придется выносить горшки за ранеными. Разве это справедливо?
– Это тоже война, Корнилова: война со своей гордыней, со своими желаниями. Так что, удачи вам! – произнес офицер и подмигнул ей.
Нина вышла из кабинета и молча, направилась через заполненный людьми коридор.
– Вы слышали, наши оставили Минск? – произнес мужчина в клетчатой кепке, обращаясь, к стоявшему рядом с ним военному. – Где же наши части? Почему мы все время отступаем?
Заметив сердитый взгляд Нины, он замолчал и отвернулся в сторону. Вести подобные разговоры, тем более в стенах военного комиссариата, было небезопасно. За распространение пораженческих слухов можно было угодить под трибунал!
Девушка вышла на улицу. Около здания военкомата толпились женщины с детьми, пришедшие проводить своих мужей на фронт. Многие из них плакали и причитали, прижимая к себе маленьких ребятишек.
«Как хорошо, что меня никто не будет провожать! – подумала Нина. – Не будет слез, не будет прощальных напутствий».
Улицы Москвы были, как никогда, пусты. Около закрытых магазинов стояли небольшие группы людей, надеявшихся, что им удастся что-то купить. Она, молча, проследовала мимо них и направилась к метро.
***
Генерал-лейтенанта Мерецкова втолкнули в сырую камеру, походившую на каменный мешок. Длина камеры была не более трех метров, а ширина, чуть меньше четырех. Он сделал несколько шагов, когда за его спиной глухо звякнула металлическая дверь. Как ни странно, но именно эта массивная дверь поделила его жизнь, на до и после ареста. Рядом с небольшим окном стояла солдатская койка, заправленная серым армейским одеялом. Мерецков устало опустился на койку и, в ту же секунду, услышал голос надзирателя:
– Встать! Не положено!
Он не сразу понял, что выкрик относится именно к нему.
– Тебе что, не ясно? Встать, а то зубы будешь собирать с пола! Отбой в 20-00; вот тогда можешь усаживаться или укладываться!
