Александр Иванович Вовк
Творец бессмертия, или Исповедь гения
Глава 2. И как же нам жилось?
Наверно, вам интересно, как мы со Светланой жили в те годы?
Ответ наш прост: нормально жили, без особых потрясений.
Я работал по той теме, ради которой меня сюда и взяли. И достиг некоторых успехов. Можно сознаться, сам того не ожидал, но мои специалисты в лабораториях делали своё дело настойчиво и толково. Именно этими людьми в значительной степени обеспечены мои успехи.
Скоро после переезда в США я самым заслуженным образом, то есть, без натяжки стал магистром, а еще через пару лет и доктором физико-математических наук.
Постепенно узнал множество людей из мира науки, знакомством с которыми могу гордиться, но и сам в учёных кругах стал достаточно известным и уважаемым. На различных научных конференциях сделал более двадцати весьма успешных публичных докладов по темам своих исследований, лукаво не раскрывая их конечную цель. Опубликовал три десятка статей в научных журналах, имеющих высокий рейтинг в научном мире. Мои статьи имели успех. Теперь на них делают много ссылок.
Одно время в университете Санта-Клары даже вёлся разговор о выдвижении меня на соискание Нобелевской премии «за некоторые достижения в области моделирования человеческого мозга и наделение цифровых устройств пятого поколения элементами искусственного интеллекта».
Было такое дело! Однако доктор Кеннеди мягко отклонил мою кандидатуру. Притом на ученом совете университета, где ее и выдвигали, он счёл необходимым подчеркнуть, что я вполне достоин столь высокой чести, но некоторые моменты исследования ещё нуждаются в проведении дополнительных опытов для выявления скрытых и неучтенных закономерностей реальной действительности. Итог его выступления – надо еще поработать! До реализации некой собственной программы мне преждевременно претендовать на премию!
Я не обиделся и вполне с ним согласился, прекрасно понимая истинные мотивы действий своего шефа! Уж больно скользкой до сих пор остаётся морально-этическая сторона некоторых наших исследований, да ещё с привлечением «серых» добровольцев. Это вполне можно выдать за опыты на живых людях.
Вот так, лишь одна искорка сомнений в научном мире возникнет (вполне возможно, с чьей-то заинтересованной подачи), а там и пламя сможет разгореться, способное, не разбираясь ни в чём, сжечь буквально все мои официальные достижения!
Шеф абсолютно прав – не стоит рисковать! По крайней мере, до полного завершения исследования.
И хотя мои научно-прикладные и исследовательские работы шли, в основном, вполне успешно, и хотя они ещё ни разу не осуждались какими-либо научными кругами, меня этот вопрос волновал постоянно. Я всегда переживал, понимая, что скоро мне предстоит пересечь ту черту, за которой может возникнуть буря, способная принципиально изменить нашу со Светланой достаточно спокойную жизнь.
Я своим хребтом чувствовал приближение того опасного момента, поскольку тематику ведущихся под моим научным руководством исследований давно расширили согласно весьма удачным моим же предложениям. Теперь у нас вновь созданная медицинская лаборатория интенсивно вела исследования в области трансплантации органов человека.
Все новые исследования, если не вдаваться в ужасные подробности, были направлены на повторение достижений Владимира Петровича Демихова по пересадке… По пересадке, будем так говорить, кое-чего!
Глава 3. Сомнения и опять сомнения
И всё же! Несмотря на все мои успехи в области научных исследований, я весьма сомневался, разумеется, тайно от всех, в их успешном финале. Дело в том, что мои исследования значительно опережали возможности мировой науки, на которые нам всем хотелось опереться, как на достаточно прочный научный фундамент. Но его еще не создали, потому и мы топтались на месте, не имея возможности многие свои идеи реализовать на практике.
От этого моё нервное напряжение постепенно усиливалось и иногда даже прорывалось наружу. Я всё чаще (сам это заметил) стал вворачивать в свою речь некую присказку: «Жизнь – она конечна!..»
Поскольку вокруг меня редко кто понимал по-русски, то уточняющих вопросов не задавали. Но со стороны моя фраза слышалась и понималась иначе. Моё «конечна» всем представлялось как «конечно». Светлана даже принялась как-то со смехом выяснять:
– Сашка! И что это вдруг к тебе прицепилось твоё «конечно»? Ты же всегда гордился отсутствием в своём лексиконе слов-паразитов! А теперь что с тобой случилось?
Я тогда разговор увёл в сторону. Мне совсем не хотелось объяснять жене скрытый смысл этих слов. Сразу потянулась бы логическая цепочка к моему упадническому настрою, а сознаваться в нём Светлане я не собирался. Потому стал за собой следить. Но иной раз, сильно задумавшись, всё равно тихонько произносил себе под нос: «Вот так-то! Жизнь – она ведь конечна!»
Да! Именно так мою фразу и следовало понимать – жизнь конечна!
Но посвященным в мою работу, если бы они это услышали, стало бы особенно весело. Ещё бы, ведь такое заявлял не кто-нибудь случайно, но именно тот человек, который возглавлял научную деятельность большого коллектива по достижению бессмертия! А вот, послушав его, можно было вполне решить, что возглавлять-то он возглавлял, да сам-то в бессмертие не верил!
Более того, как выяснилось, он твёрдо знал, что жизнь конечна, о чём иногда и проговаривался. В общем, не крупный учёный, каким его видели окружающие, а выдающийся мошенник!
Если быть честным до конца, я занимался профанацией и утопией, хотя сам понимал, что сделать жизнь вечной невозможно никакими ухищрениями. Тем не менее, я этими проблемами не только занимался много лет, но и не собирался сворачивать свою деятельность! Помоги мне, как говорится, продолжать это дело Бог!
Впрочем, Бога сюда приплетать не стоит – я уже много лет сижу на грантах, выделяемых отнюдь не им! Молиться мне надобно только за здоровье мистера Кеннеди. Это его усилиями я нахожусь на плаву! А уж за кого держится он сам, мне и дела особого нет!
Но в целом, если забыть о сомнениях и трудностях в реализации проекта, мои лаборатории продвинулись достаточно далеко. Настолько далеко, что даже самый взыскательный проверяющий не засомневался бы в правильности выбранного мною направления. Я основательно поднаторел!
Ещё больших успехов, нежели я, за эти годы достигла моя Светка. Меня-то, если бы я надумал волынить, сама необходимость заставила бы работать, но ее-то никто не подгонял!
Сначала прямо-таки лихо, хотя мы занимались с ней рука об руку, Светлана окончила курсы английского языка с более высоким балом, нежели набрал я. Потом поступила на подготовительные курсы для зачисления в бакалавриат нашего университета. И опять результаты по окончанию тех курсов дали ей приоритет при зачислении.
Хотя официально такого приоритета, как будто и не было, но я-то знаю, как подобные вопросы обыгрываются на практике! Просто человека, на которого нужно сделать ставку, сразу выделяют из остальных, а потом незаметно ведут, куда требуется! В США интеллектом нигде не пренебрегают – его используют на всю катушку!
Через четыре года, я и заметить их не успел, Светлана окончила полный курс бакалавриата по программе «Биохимия». Но и на этом не успокоилась и без раскачки нацелилась в двухгодичную магистратуру по специальности «Биоинженерия». Так и поступила.
Я Светлане ни в чём не препятствовал, только радовался за неё, пусть приобретёт большую уверенность в себе и самостоятельность. Я гордился умением своей жены учиться, умением схватывать всё налету, да еще и самостоятельно преодолевать трудности по-прежнему чужого языка.
И ещё было у жены, как мне казалось, кое-что для моей гордости и удивления! Как ни странно, ведь я тоже когда-то был студентом и знаю цену дружеской помощи, но Светлана в ней не нуждалась, ко мне по вопросам своей учёбы не обращалась, разъяснений или советов не просила. Во всём – только сама и сама! И при этом ни разу не забуксовала – всё сдавала вовремя, всегда числилась среди лучших. Даже стипендию получала два последних года, пока училась на бакалавра, хотя формальных прав на это не имела. Стипендию Светлане платили только за отличные показатели в учёбе, поскольку те, кто платил, знали, что после выпуска столь успешной студентки все затраты вернутся им с лихвой!
И в магистратуре Светлана получала стипендию оба года учёбы. За прежние успехи получала, о которых в университете уже знали, и за текущие получала, поскольку она не только никого ни в чём не подвела, но ее студенческая научная активность к выпуску лишь возросла.
И всё же обучение жены далось нам не так уж просто, как могут подумать несведущие люди. То, лишь в различных завлекалочках, чтобы поступали учиться, годовые суммы на обучение указывают тысяч двадцать (сегодня уже сорок, если в среднем) или около того. Но реальные суммы всегда оказывались значительно больше. Требования оплатить счета буквально сыпались на голову бедного студента, словно камни из ведра. То на медицинское страхование надо отдать $2600, то на сборы с иностранных студентов – $150, то какой-то ориентационный сбор подкатил – $305, то, так называемый дополнительный сбор – $630 и так далее!
Вот и выходило в год уже не 20 тыс., как обещали, зазывая отовсюду абитуриентов, а далеко за пятьдесят и больше!
Хорошо хоть, нам не пришлось платить за проживание и за питание – а то добавилось бы ещё более двадцати тысяч в год! Питалась жена либо в университете, либо в каком-то ресторанчике по соседству, в зависимости от настроения, а то и домой успевала забежать. И стипендия Светланы, достигавшая в иной месяц трех тысяч, конечно же, нам помогла.
И всё же только за возможность жене учиться я заплатил триста сорок тысяч. Очень большая сумма даже для меня, высокооплачиваемого. Правда, в последние годы мои первоначальные доходы значительно выросли, и сегодня выходит шестьдесят в месяц «грязными», но такими темпами миллионером мне всё равно не стать! И считать деньги во многих случаях приходилось, и не всё мог себе позволить!
Особенно, в те годы, пока Светлана училась. Теперь-то она сама кое-что зарабатывает, оставшись в университете на должности ассистента. Но при ее напоре она скоро, как я предполагаю, начнёт подниматься всё выше и выше. Я пару раз осторожно, чтобы не взбрыкнула, предлагал ей место у себя в лаборатории, и зарплата ведь значительно выше, так нет, отказалась – гордая и независимая!
Теперь Светлана постоянно занята своей работой. Раньше учёба составляла практически всю ее жизнь, на остальное времени не оставалось. Теперь вся жизнь состояла в работе. А ведь еще хозяйственные дела, дом!
Но я доволен, что жена не бездельничает, а чувствует свою ответственность за всё и вся. И сама втянулась, всем довольна.
Русские женщины вообще способны, как я уяснил давным-давно, работать день и ночь годами, а еще на них дети, хозяйство, магазины, в которых надо отыскать, что действительно нужно, а не то, что навязывают! И всё им по силам! Маленькие, хрупкие, слабосильные на вид, они способны горы свернуть, если внушат себе, что это только их дело, и никто иначе его не сделает!
Вот только горе окружающим, если потенциальную энергию русских женщин не пустить на великие общественно полезные и мирные цели! Трудно заранее даже предположить, куда это выведет, но что-нибудь случится непременно! Особенно, если русские женщины попали сюда, в США, где все бабы давно чокнулись на стукнувшей им по мозгам независимости!
У американок это началось, пожалуй, ещё с Национального женского дня, впервые отмеченного ими 28 февраля 1909 года. А отмечали они тогда память о событиях предыдущего года, в котором текстильщицы Нью-Йорка потребовали улучшения условий труда.
Потребовали! Это было! Ну, а получили нечто иное! А спустя сто лет заняться многим американкам, видимо, оказалось нечем! На выборы их теперь допускают (нужны они им очень?), условия труда улучшили машины, потому американки с ума и сходят, не зная, чтобы им для себя придумать? Массовая эпидемия по разрушению собственной устоявшейся жизни! Продукт необъяснимой женской логики!
«Упаси нас боже, дорогая моя жена, от этой надуманной американской эмансипации! – всегда опасался я. – И зачем вам, милые женщины, никак я не пойму, право разрисовывать себя по всему телу, подобно папуаскам? Зачем вы таскаете тяжеленые штанги в огромных спортзалах? Неужели не лучше заняться обычной физической культурой или гимнастикой – в тишине и без посторонних глаз? Зачем вам понадобилось утверждать себя в столь садистском увлечении, как бокс, и в не менее отвратительном футболе? Эти виды спорта и мужчин не украшали бы совсем, если бы всему миру не загадила мозги въедливая реклама! И уж совершенно не понимаю, зачем вы возмущаетесь повышенному вниманию к вам мужчин, если это и вам, и им предписано самой природой?! Зачем вы сами отравляете столь короткие дни своей жизни? В угоду кому делаете вы это столь бездумно? Кто вас так безжалостно программирует на саморазрушение?»
И вдруг меня пронзила тревожная мысль, до того момента, никогда не приходившая:
«А если эта проблема не обошла и меня? Ведь Светлана постоянно живёт в той далёкой от меня среде, которую я совсем не знаю. Светлана же в ней словно растворилась! И столько лет подряд чему-то учится! А учёба – это всегда впитывание чего-то или вдавливание чего-то… И чего же вдавливают в нее? Да, всё вдавливают, её окружающее! Всё американское! Всё, чуждое нам, русским! Но для Светки это всё с каждым днём, с каждым занятием становится всё более своим, переходит в ее убеждения, в существо, в устремления! Собственно говоря, превращает ее в новую личность! В другую личность, в не знакомую и не близкую мне! Так чего же можно ждать от незрелой девчонки, какой Светка является по своей сути, погруженной в перерождающую ее и деформирующую среду? Разве кто-нибудь сделал ей прививку от этого американского искушения, нас здесь окружающего и давящего? Разве что в интернате когда-то пытались? Но той жизни, того мира я совсем не знаю и теперь ничего утверждать не могу. Потому, бог с ним! Но ведь и я ей прививку не сделал! Не успел! Не потому ли она не поняла, что попала на другой идеологический полюс! Она, пожалуй, и не верит в непримиримую враждебность двух полюсов! Ведь чистенько всё здесь, всюду милые цветочки, пальмочки, дом есть, есть кастрюльки, есть деньги для учёбы и жизни без злого лиха! Что еще требуется для банального женского счастья?!»
С того момента я и забеспокоился, заметил, наконец, реальную опасность для нас с той стороны, будто прозрел. И сообразил, что моё беспокойство, зародившись однажды, вряд ли рассосётся само собой. С чего бы ему рассосаться, если уж оно появилось?
Я ведь давно стал тревожиться смутным предчувствием, будто что-то в жизни важное проморгал! Я давно заметил, как начинаю проигрывать, еще не понимая кому и в чём!
Кому проигрывать? Сам не знаю! Может быть, какой-то более мощной системе, социальной среде, внешней обстановке, чужой культуре поведения, чужому жизненному укладу! А проигрываю свою Светку!
Я понял главное – в Америке мы со Светкой можем легко очутиться на разных берегах, если уже не оказались! Я-то всё еще остаюсь здесь, на своём берегу! Стою прочно, меня с него не столкнуть, а вот она – уже и не знаю! Не знаю, но знать-то мне надо! Надо к ней приглядеться, надо прислушаться к ее суждениям, надо вникнуть в ее потребности, в ее мечты и планы. А я окунулся лишь в свои дела и всё пустил на самотёк.
Глава 4. Трещина
Нас и впрямь всё больше что-то разделяло, нежели сближало. Даже ребёнка до сих пор не родили. Совсем по американским меркам стали жить!
Здесь семьи образуются очень поздно, когда появляется образование, работа и хоть какие-то средства для более или менее нормального существования семьи. Потому все дети рождаются, когда родители уже не молоды, когда им тяжелы хлопоты с малыми детьми, а уж внуков своих они наверняка не увидят, поскольку и их дети в точности повторят ту же самую задержку естественного жизненного цикла.
Как же так? Почему они этого не замечают, не тревожатся? Почему сами ничего не меняют?
Ах, да! Прежде всего, у них независимость, прежде всего, деньги – а уж потом семья!
И они по-своему правы! Чего бы они ни желали себе, но без денег семья точно станет нищенствовать! А нищета – это жуткое испытание, потому не могут они жить иначе!
Выходит, в своём неразумном поведении америкосы совершенно правы? Выходит, они всего-то приспособились к давящим на них местным обстоятельствам, при которых деньги – всегда и всему голова!?
Всё равно, если взглянуть со стороны, ведь несчастные они люди! Пожалеть их надобно, а не самим перенимать их нечеловеческий образ жизни!
Но Светка-то всё впитывает! Светка самого главного в этой жизни не понимает! Она не только получила американское гражданство, против чего я долго сопротивлялся, – она действительно становится полноценной американкой со всеми их причудами и наворотами! А это ведь – просто ужасно! Она теряет себя и не замечает этого!
Не увиливай, приказал я себе. Ты только что пожалел, что до сих пор не родили ребёнка, так задавай же главный вопрос, и не уходи от больной темы! «Почему не родили?» Ведь предлагал я Светке не раз, но она всегда высмеивала это как шутку, как несбыточное пожелание.
«Как можно? Ведь у меня учёба! Большая и важная цель всей жизни! Такие деньги потеряем, если брошу! Не время, Сашка!»
А много позже, когда мы как-то гуляли со Светой в соснах, и я подумал, что можно тот разговор осторожно возобновить, то вышло всё, как я и не ждал. Светлана вся напряглась, повернулась ко мне резко и вдруг зло выпалила:
– Думаешь, я не хочу малыша? Но не получается ничего у нас!
И в глазах ее появились слёзы и… И злость!
– Так, может, надо сходить… – пробормотал я, потрясенный и новостью, и откровением, и этой необычной для меня злостью в глазах жены.
– Ходила уже! – снова резко ответила Светлана, отворачивая своё лицо. – Всё у меня нормально!
– Тогда ещё проще… – успокоил я. – Почему же мне сразу не сказала? Почему, Свет? Теперь и я схожу, проверюсь… Помогут!
Жена ничего не ответила. Гулянья не получилось, и мы повернули к дому.
Настроение было испорчено у обоих, но впервые это случилось как-то по-особенному. У нас вышла не ссора. У нас вышло взаимное отторжение.
Светка явно во всём винила меня, будто я заранее мог догадываться о своей неполноценности! И если я действительно оказался не в силе, то она совсем мне не сочувствовала, ведь это же и ее беда, как должно быть в дружной семье, – а она просто злилась на меня. Так недружелюбно можно относиться лишь к человеку, который совсем не дорог. К человеку, которого не то чтобы не уважаешь, но нисколько и не ценишь.
Говорят, что даже к врагам не относятся с таким же презрением и ненавистью, как к тем, кого разлюбили. Неужели это коснулось и меня? Вот уж не ожидал беды с этой стороны!
Сначала мне хотелось немедленно во всём разобраться, обнять ее, успокоить, уточнить, но по тому, как Светлана отворачивалась от меня, отдёргивала руку и забегала вперёд, лишь бы не идти рядом, я оценил сложность ситуации. Тут уж оказалось не до уточнений – само собой вдруг многое прояснилось! Многое, но лишь не то, как же нам быть дальше?
Неужели десять лет – это тот перевал, через который мы едва перебрались, но дальше не осталось душевных сил, чтобы идти рядом?! Не видел я в ее глазах никогда такого отчуждения, и не мог понять его истинных причин. Конечно, это реакция именно на меня, но чем же я ее вызвал? Я ничего не мог понять.
Наивно надеялся, может, ещё успокоится? Может, это у нее временное, связанное с неудачей в беременности, но постепенно рана затянется. И у меня затянется, вполне возможно, ведь приговор не окончательный!
Зачем так остро ей было реагировать? Или теперь отношения уже не исправить? У нас же, как смешно это не покажется, совсем нет опыта ссор, потому мы и мириться не научились. Мы как-то сразу и безболезненно притерлись друг к другу. Всё у нас было замечательно, мило и красиво. Ведь мы были влюблены оба! И были счастливы! Тоже оба и вдвоём!
А если так было только в ту давнюю пору, когда Светка глядела на меня как на бога? Ну, не на бога, конечно, а на человека, ею уважаемого, и от которого она полностью зависела. Даже не только она, но и вся ее последующая жизнь, судьба, уже мысленно связываемая со мной.
Так что же случилось теперь? Видимо, та зависимость как раз и ослабла, если она вообще хоть немного сохранилась. Вот и проявилась – та самая женская независимость, которая сама не знает, что творит!
Знал ведь я! Предполагал осложнения, да только соломку не подложил, где следовало! А теперь, когда стало больно, одними уговорами семью не спасти! Теперь надо чтобы Светлана сама опять убедилась, что не сможет без меня. А получается-то всё наоборот – Светка получила хорошее по местным меркам образование, уже самостоятельно и успешно работает в университете, надеется на хорошую перспективу. И всё это очень уж легко ей далось, будто без меня и моего участия! Правда, деньги-то на всё мои потрачены, но кто же это ценит, если наступает момент, когда табачок врозь? В таких ситуациях добра не помнят! Оно в столь щепетильных ситуациях лишь душу тяготит! В таких ситуациях все только о своем, о светлом будущем мечтают!
А не слишком ли далеко я зашёл в своих подозрениях? Как сам-то буду со Светкой жить, если между нами возникло отчуждение, а я его собственным болезненным представлением еще сильнее обостряю? Так и буду приглядываться? Так и буду подозревать?
А когда она заметит, что со временем непременно произойдёт, так пойдут один за другим скандалы. У нее же, наверняка никого нет! Одна лишь жажда независимости бушует от того, кому более всего обязана! Долг ее и тяготит, глупенькую! Это мне понятно! Иначе не было бы тех глаз, полных слёз, которыми она на меня зло глядела! Если бы кто-то у нее появился, так всё развивалось бы иначе, насколько я это представляю.
В общем, пока самому мне надо успокоиться! Чем больше стану копать, тем глубже закопаюсь!
Время, однако ж, шло. Внешне наши отношения наладились. Будто всё встало на прежние места, но я-то чувствовал, что контакт не прочный, без радости, без нежности, которую невозможно скрыть, как невозможно скрыть и ее отсутствие. Я терпел, не подавая вида и делая всё, чтобы не напоминать того неудачного разговора. Светлана, похоже, в этом мне помогала искренне. И на том ей спасибо! Всё подтверждало моё предположение, что никто другой ей пока не нужен.
У медиков я, просверлив себе мозги своей мнимой виной, разумеется, побывал очень скоро. Надо сказать, что медицинская страховка в моём случае оказалась бесполезной, что весьма странно.
Ох, уже эти американцы! Деньги за страховку берут фантастические, а что-то делать не хотят! В общем, пришлось опять платить. Я еще раз убедился, что даже самая простая медицинская консультация в США и, тем более, лечение, значительно дороже обходится, нежели сразу умереть! Благо, что мой статус здесь многое обеспечивал без чрезвычайного напряжения кармана. Но это я просто так вспомнил, для успокоения нервов!
Куда интереснее вердикт, который мне выдали медики: «Вам, сэр, волноваться совершенно не о чём! Желаем вам с женой получить полный дом детей!»
Вот это-то меня и взволновало! Как же так? У Светки всё в порядке! У меня тоже всё в порядке! Но в чём же тогда причина общих неудач? Или медики ничего и не анализировали в своих лабораториях, а результат выдали от балды? Но им было бы куда выгоднее меня к себе «привязать» надуманным заболеванием и долгим лечением.
Кто ж их проверит, как не моя собственная домашняя «Биоинженерия»? Да только неудобно мне с этим обращаться к Светлане. Уж лучше съездить в другую лабораторию, например, в Сан-Хосе или в Сан-Франциско.
Между тем, наша жизнь сама собой катилась в прежнем направлении.
Утром мы разбегались по своим работам. Светлане почти всегда полагалось убегать раньше меня, к началу занятий, что она и делала, я же спешил на работу редко, изображая из себя начальника. Добирались мы всегда врозь и пешком. Даже в самую плохую погоду, благо всё от нас находилось не далее, чем в десяти-пятнадцати минутах спокойного хода.
Во многом потому и свой дом мы за эти годы не сменили. Мой статус, как здесь полагалось, давно требовал перемен, если жить по американским меркам, но переезжать не хотелось ни мне, ни жене. Нам и здесь казалось настолько удобно, что ничего иного и не хотелось! Пусть думают о нас, что угодно!
А они, между прочим, и думали, и удивлялись. Удивлялись нам, имеющим возможность, но не имеющим желания. Ведь в США люди обязательно выставляют напоказ своё благосостояние и общественное положение. И демонстрируют его, в первую очередь, всеми достоинствами своего дома.
Потому очень важно для них, где дом расположен, в каком это районе, насколько он велик, каких размеров газон, есть ли бассейн, сколько автомобилей в гараже, есть ли площадка для гольфа? А уж персональная площадка с вертолетом у дома, это для американцев вообще самый весомый символ удавшейся жизни!
Правда, последнее обстоятельство явно было не для меня, поскольку требовало совсем иного уровня доходов.
Впрочем, подобная демонстрация меня никогда не увлекала. Я к ней всегда оставался равнодушен, чем многих весьма удивлял. Они тайно подсчитывали мои доходы и не могли успокоиться от мучившего их вопроса, куда же я деваю свои большие деньги, которых нет у них?
Я этого тоже не знал! У меня же просто никогда и не было больших денег. Светкина учёба многие годы подряд съедала основную их часть, но главная наша особенность заключалась в том, что мы не брали кредитов, а проживали только нами же и заработанное.
Да! С точки зрения американцев мы жили странно! Ведь все они, да и местные эмигранты, буквально сидели на кредитах. И никто на такую жизнь открыто не жаловался. Более того, те американцы и приезжие даже уповали на занятые в долг деньги, поскольку они давали им возможность жить лучше, чем они работали! Правда, все дополнительно отчисляли огромные проценты, оттого залазили в новые кредиты, чтобы уплатить прежние долги, чтобы не забрали машину, не выгнали из дома, чтобы не остаться без телевизора, газовой плиты и даже без газона. Ведь всё это – по отдельности или вкупе – однажды могли забрать за долги самым законным образом.
Да! Даже газон могли свернуть в рулон и вывезти! Но стоило уплатить долги, как всё возвращали! Почему так? А чтобы опять платили проценты! Чтобы снова брали кредиты и жили на средства, которых не заработали! Чтобы вечно были должны! Чтобы всегда помнили, что пользуетесь тем, что вам не принадлежит!
Замечательно! Американцы всю свою жизнь сидят на пороховой бочке, а разорвать порочный круг не помышляют! «Ведь все так живут!», ответит любой из них, и будет прав! Американцы не представляют, как это можно жить без кредитов! Они и не хотят жить иначе! Они же живут – как все!
И всё же американцы живут в кредит не по своей воле. К этому их вынуждает специально организованная изощренная система долговой кабалы. Всё и вся подталкивает в сети кредитования. И государству, и банкам, живущим на отжатые проценты, очень не по нраву люди, не связанные по рукам и ногам их кредитами.
Такие люди здесь находятся под подозрением. Ведь без кредитов они в своей «свободной стране» отнюдь не на словах оказываются свободными от государства! Ведь они умудряются жить и существовать независимо от него! Ведь они, при случае, смогут и зубки показать!
Такие люди ни банкам, ни государственной системе не только не нужны – они могут быть опасны! Потому их следует либо повязать кредитами, как всех остальных, либо придушить чем-то другим, чтобы сделать управляемыми. Узда на них всё равно нужна! И всё же меня не трогали – срабатывало, видимо, моё высокое покровительство.
Приключений здесь нам вполне хватало – соседство с океаном существенно влияло на нашу жизнь, но еще больше на неё влияло размещение Санта-Клары меж двух океанов. А они без устали соревновались между собой в силе, прокатывая по территории то бури, то смерчи, то торнадо от одного берега до другого! Напуская на нас ветры, туманы, а иногда даже снежные заряды посреди лета!
Но всё преходяще! Раза три или даже четыре (вот ведь как – даже не запомнилось!) мы со Светланой ездили отдыхать, то куда-то на юг, то просто в туристическом поезде с большими остановками на экскурсии. Светка иной раз подталкивала меня в круиз на огромном пароходище, но меня это не привлекало.
Да и что там хорошего? То океан перед глазами, то зеркально сияющие магазины в пять этажей, которых и в Санта-Кларе предостаточно! Остальные развлечения, предлагаемые на лайнерах, меня вообще не интересовали. Круизы мне всегда казались прекрасной затеей только для убийства времени и опустошения карманов!
Друзей в Санта-Кларе у нас с женой за эти годы не прибавилось. Были и есть просто знакомые, были и есть коллеги. Есть даже те, с кем интересно поговорить о работе, но ни шага в сторону. Разве что, о прошедшем отдыхе, о последней игре в регби местной команды или о причудах погоды!
Это совершенно по-американски! Это абсолютно добропорядочно по местным меркам! Но меня подобные светские беседы не захватывали. Они меня тяготили, потому я и Светлана встречались с кем-то из знакомых редко. Зазывая к себе гостей, большей частью, только в ответ на их приглашение.
Единственным другом, которому мы бывали рады, и с которым разрешалось слегка расширить тематику наших бесед, оставался Фёдор.
Всё же трудно скрыть факт его рождения русским человеком, и потому у нас находилось много общего. Мы были рады ему всегда, и заглядывал он к нам частенько даже без всякого дела.
Иногда по выходным мы втроём ездили на прогулки. То в Сан-Хосе или в Сан-Франциско, то на океанское побережье или в другие города Кремниевой долины, которую давно считали «нашей». Вокруг действительно находилось много интересного.
Возил нас всегда Фёдор. Как заезжал по предварительному договору за нами на своей машине, так и оставался за рулём, что меня вполне устраивало – удавалось больше глазеть по сторонам. Всё же за рулём внимание рассеивать опасно.
Иной раз, когда я возвращался домой, машина Фёдора стояла рядом с домом, и я был рад, что он опять заглянул к нам на чай или поболтать. В мою жизнь его внезапные появления, не по работе, а просто так, по-дружески, вносили приятное разнообразие, да и Светлана гостю всегда была рада.
