Александр Дугин
Бытие и Империя. Онтология и эсхатология Вселенского Царства

Гойделы и Сид

Последним, пятым, поколением Ирландии стали гойделы, прямые предки ирландцев. Имя «гойдел» – архаическая форма для этнического самоназвания «гэлов» (ирландское Na Gaeil, шотландское Na Gàidheil), включающих в себя ирландцев и скоттов. Гэлами являются и ирландцы, и жители Горной Шотландии, хотя и в Ирландии и особенно в Равнинной Шотландии этническая картина более разнообразна.

Предводитель гойделов Миль Испанец, согласно ирландским преданиям, пришел из Иберийского полуострова (через который проходили и все предыдущие поколения населения Ирландии, кроме племен богини Дану). Миль и гойделы вначале одержали победу над племенами богини Дану в битве при Слиаб Мис, а затем над фоморами, бывшими в это время союзниками племен богини Дану, в битве при Лифе.

Побежденные племена богини Дану обещали передать Милю власть над островом, если его войска смогут повторно высадиться на его берегах. Но друиды наслали на флот гойделов шторм, и многие корабли затонули. Тем не менее, Миль с остатками воинства высадился в Ирландии и двинулся на взятие столицы Тары. В последней битве гойделы на голову разбили племена богини Дану и убили всех их королей и королев. Оставшиеся в живых «люди» племен богини Дану и фоморы вынуждены были перейти в потусторонний мир, Сид, что эпос представляет как спуск в холмы, которые в ирландском языке называются «сид» и обозначают как «могильный холм», так и духов, богов и сверхъестественных существ.

Вместе с тем термин Сид^[191] означает и «иной мир» в целом, описываемый иногда как Острова Блаженных. Гюйонварх и Леру пишут:

В этимологическом смысле слово sid, «мир», в самом деле обозначало некий мир, параллельный нашему, который, будучи отличным и отдаленным от него, тем не менее соприкасается или смыкается с ним, позволяя избранным или призванным существам в любой момент проникнуть в Инобытие. Его обитателями, по определению, являются боги и обожествленные герои.

Во всех ирландских преданиях, мифологических или эпических, оно располагается или локализуется на трех уровнях:

– за морем, на западе (совпадающим со значением левизны и севера), на огромных счастливых островах, которых можно достичь только после морского плавания;

– на дне моря или озер, во дворцах из золота и хрусталя, доступ к которым открывается порой случайно;

– в полых холмах или насыпях: после прибытия современных жителей Ирландии, или гойделов, их божественные предшественники, Племена богини Дану, не в силах противиться захватчикам, предпочли укрыться под землей. Там они продолжали ту же жизнь, что и раньше, по временам появляясь среди людей.

Позволительно сказать, что сид присутствует в Ирландии повсюду. Это облегчает переписчикам и пересказчикам некую постоянную «актуализацию» мифологии и преданий, которая всякий раз подсказывает им новые объяснения многочисленных топонимов или комментарии к ним. Так, огромный доисторический курган в Ньюгрейндже превратился в резиденцию бога Дагды под названием Бруг-на-Бойнне («Крепость на Бойне»). А если сид располагается повсюду, то у каждого божества может быть свой собственный сид. Не сыщется предания, в котором под тем или иным предлогом не выводился бы Иной Мир. Но где бы он ни располагался – за морем, на дне озера или под землей, обычный доступ к нему осуществляется водным путем.^[192]

Именно Сид – мир мертвых, которые не полностью мертвы, – соединяет современных ирландцев (прямых потомков гойделов) с древними эпохами прежних веков – золотого, серебряного и медного. Онтологический статус Сида, как и «Северной Страны», откуда пришли «племена богини Дану», или валлийского Аннуина, страны царя Арауна, имеет самое прямое отношение к бытию вечной Империи. И поэтому обращение к мифическому прошлому есть обращение к тому, что существует вечно, хотя в железном веке это вечное начало настолько скрыто, что представляется «несуществующим».

Король Артур и Царь Мира

Парадигмальной парой для мифологической модели мира у древних англо-британцев может служить круг легенд о Короле Артуре и маге Мерлине^[193], которые имеют кельтское происхождение.

Легенды о Короле Артуре получают многообразное развитие в английском фольклоре и во Франции (например, у Кретьена де Труа^[194]), где о Короле Артуре складывают многочисленные истории, романы и куртуазные баллады (лэ). В XV веке все основные сюжеты, связанные с циклом легенд о Короле Артуре, в книге «Смерть Артура»^[195] систематизировал сэр Томас Мэлори.

Король Артур в преданиях выступал как король бриттов V или VI веков, который возглавлял войну кельтов против англов и саксов. Он впервые упоминается в одной из древнейших валлийских поэм «И Гододдин», приписываемых знаменитому барду Анейрину^[196]. С XII века Король Артур становится фигурой, популярной во всей Англо-Британии и общим для всего народа символом.

Особое распространение тема короля Артура приобрела после появления «Истории британских королей» Гальфрида Монмутского^[197]. У Гальфрида Монмутского, развивающего ряд сюжетов, заимствованных из более ранней валлийской поэмы «Килух и Олвен», Артур предстает сыном короля бриттов Утара Пендрагона. Основные войны он ведет со скоттами и пиктами, а позднее, победив их, создает Империю бриттов, куда входят, кроме самой Британии, Ирландия и Оркнейские острова. Далее он выступает в поход на завоевание Норвегии, Дании и Галлии, где побеждает войска римского Императора. Таким образом, Король Артур воплощает в себе идеал кельтского мирового монарха, заново оживляя образ древнего Императора Великой Кельтиды Амбигата, короля битургов. В этом образе воедино сводятся различные линии кельтской традиции, связанной с Царем Мира.

Когда Артур, вдохновленный военными успехами в деле построения Всемирной Кельтской Империи, задумывает поход на Рим, он узнает, что его жену Гвиневру и трон в Британии захватил его племянник Мордред. Он вынужден вернуться и дать бой Мордреду. В ходе битвы войско короля Артура побеждает, но сам король получает смертельную рану. Феи – в частности, его сестра Моргана – переносят его, смертельного раненного, на остров мертвых Авалон, где он жив до сих пор. Остров Авалон – прямой аналог ирландского Сида. Это страна абсолютного Центра, область вечности. Поэтому король Артур предстает и мертвым, и живым (снова vivet non vivet!), отсюда «смертельная рана». В некоторых версиях его сокрытое на острове Авалон бытие описывается как сон, от которого ему суждено проснуться в конце времен. Это еще одна характерная черта сюжета, общего для самых разный версий описания Царя Мира.

Но не только Авалон выступает в роли Центра Мира. Многие легенды описывают королевство Артура как область, отделенную от мира бурной рекой, которую можно перейти только по опасному мосту (это напоминает символ моста Чинват иранской традиции). Столица этого царства представляет собой неприступный замок Caer Rigi (Замок Короля) или вращающийся замок – Caer Sidi. Таким образом с королем Артуром прочно связан круг, центром которого является он сам. Отсюда и Круглый Стол, давший название Рыцарскому Ордену – Орден Круглого Стола. Это снова отсылка к мандале, индийскому Чакравартину и аналог священного острова в ирландской традиции. В некоторых версиях, кроме 12 рыцарей Круглого Стола, есть тринадцатое место, называемое «Местом Опасности», которое должен занять тот, кто превзойдет всех остальных. Это место расположено в Центре круга. Этот мотив соотносится с византийским символом этимасии, «престола уготованного», который символизирует в православной традиции трон Христа, на который он воссядет во время Второго Пришествия и который остается пока не занятым, но и не пустым. Этот образ воспроизводит обычай византийских Императоров во время их отсутствия в столице помещать на престол меч или копье, чтобы показать, что отсутствующий Царь неявно присутствует в центре, трон не является пустым. В христианской иконографии вместо меча на «престоле уготованном» находится Евангелие и Крест.

В истории короля Артура мы встречаем и сакральный камень, который свидетельствует об избранности легитимного сакрального правителя, – прямой аналог «кричащего камня» Лиа Фаиль. В камне находится меч Эскалибур (аналог другой святыни ирландцев – меча Нуаду), и тот, кто сможет вытащить его, тот и является истинным королем.

В легендах и литературных произведениях король Артур почти всегда выступает не просто как героический и отважный представитель второй функции (воины), но как сакральный правитель, совмещающий в своей фигуре характерные признаки короля, ряд жреческих черт и магических способностей. В ипостазированном образе жреческое начало сопровождает короля Артура в лице его главного советника и его опоры – Мерлина.

Артур – это парадигмальный Император, то есть тот, чья власть является трансцендентной по отношению к обычным светским властителям. Более того, объединяя верных ему рыцарей в братство Круглого Стола, где в центре внимания в некоторых версиях становится обретение священной реликвии, Святого Грааля, король Артур придает светской власти высшее духовное значение, миссию, тем самым распределяя свою сакральность между другими правителями духовного рыцарства и закладывая основу «сакральной аристократии». Поэтому в легендах Артур выступает двояко – и как тот, кто избран Царем Мира для совершения подвигов и сакральной организации Западной (прежде всего кельтской) Европы в Священную Империю, и как сам Царь Мира, с которым его образ отождествляется после того, как его земные подвиги и деяния завершены.

Параллельно этому Рыцари Круглого Стола из тех, кто ищет Чашу Грааля, пройдя свой жизненный цикл свершений и деяний, становятся теми, кто пребывает в Царстве Грааля и защищает его в зоне абсолютного онтологического Центра.

Глава 9
Кочевые Империи Турана. Индоевропейцы, тюрки, монголы

Индоевропейские кочевые Империи: Колаксай

В истории древней Евразии (Турана) несколько политических образований претендовали на статус Империи. Изначально на этой территории доминировали индоевропейские кочевые племена, время от времени покидавшие туранскую прародину и создававшие оседлые цивилизации на периферии евразийского материка. Эти народы заложили основу ведической Индии, Ирана, Хеттской державы, стали родоначальниками греков, италийцев, германцев, кельтов, славян и балтов. Но до определенного времени ядро индоевропейцев оставалось в Евразии и сохраняло кочевой уклад. К такому культурному типу принадлежали тохары, скифы и сарматы, дольше других сохранявшие традиции единой индоевропейской (или индоарийской) общности.

Так как тема Царя Мира ярко обозначена у индусов, иранцев, греков, римлян, германцев, кельтов и т. д., то можно предположить, что и кочевые индоевропейские общества Турана знали об этом архетипе. В скифской традиции, фрагментарно переданной греками, архетипом сакрального царя был Колаксай, сын Таргитая. О происхождении и значении имени Таргитай существует много лингвистических гипотез. Его сближают с древним богом грозы Тархунтом у хеттов и лувийцев, а также с осетинским богом и героем Нартского эпоса Уас-тырджи (первая часть имени уас (wac) означает на осетинском «святой», «священный»).

Имя «Колаксай» интерпретируется как древнеиранское Hvar-xšaya, то есть Солнечный Царь или Царь-Солнце. В отношении второй части его имени сомнений нет – древнеиранский термин xšaya, позднее satrap, как и санскритское kṣatriya (क्षत्रिय) означают царство и сословие воинов (кшатриев). Если принять первую часть имени как Hvar, «солнце», то это отсылает нас к «хварено», солнечной силе духовной Империи. Поэтому Солнечный Царь скифов мог выступать как «Правитель, наделенной солнечной силой хварено».

Однако в силу ограниченности наших сведений о скифах и других индоевропейских кочевых народах северо-восточной Евразии мы не можем более полно восстановить образ Царя Мира в этой культуре. Также нельзя делать достоверные выводы о том, существовала ли в древности полноценная политическая Империя Турана, в которой были бы объединены кочевые племена индоевропейцев. Безусловно, скифские государства существовали, и часть славянских племен входили в их состав уже в исторически обозримые эпохи, но о том, как соотносился миф о Колаксае, Солнечном Царе, с реальными государствами, и какой онтологический статус индоевропейские кочевники приписывали ему и его Царству, у нас нет никаких сведений.

Шаньюи хунну и Атилла

Если о индоевропейских кочевых Империях, за исключением скифских и позднее сарматских государств (последним из которых было царство алан), у нас достоверных сведений нет, то у их наследников, народов хунну (сюнну), признаки имперской организации присутствуют в полной мере. Китайская идея Империи была более разработанной и детализированной, чем у кочевников-степняков, как и статус самого Императора, посредника между Небом и Землей. Кочевники-хунну, изначально обитавшие к северу и северо-западу от Китая, имели самобытную политическую организацию.

Главой кочевой Империи хунну был шаньюй (на китайском 單于). Китайцы были склонны занижать статус шаньюя, истолковывая его как аналог «вана», князя, простого короля. Сами же хунну рассматривали его как фигуру, равную по статусу китайскому Императору, и следовательно, как вселенского священного Правителя и в пределе как Царя Мира.

Империя хунну в разные периоды распространяла свою власть на обширные территории Евразии – от Северного Китая и Монголии до степей современного Казахстана и озера Балхаш, гранича на западе со скифами.

Первой династией хунну были шаньюи из рода Люаньти. Следующей династией были Модэ (III–II века до Р. Х.). Далее следовали династические перевороты и столкновения. После династии Улэй-Жоди хунну разделились на северных и южных и оказались в зависимости от ханьского Китая.

Последним хуннским государством было Ся, существовавшее в 407–431 годы. Его правитель Ся Хэлянь Дин был последним шаньюем.

Потомки народу хунну, смешавшиеся с другими алтайскими племенами – монголами и маньчжурами, вторглись в Европу из степей Центральной Азии в конце IV века и стали известны как «гунны». В V веке, основав центр своей государственности в Паннонии, гунны под началом своего вождя Атиллы создали на некоторое время сильную державу, продолжающую традиции туранской Империи.

Каганы – сакральные правители Турана

После упадка государственности хунну в конце II века в Монголии их место заняли древнемонгольские племена жуаньжуаней (или жужаней). Постепенно они подчинили себе многочисленные территории и народы и воспроизвели географически и политически бывшую Империю хунну. Их государство стало известно как Жужань.

В отличие от хунну, верховный правитель жужаней с 402 года стал называться не «шаньюй», а «каган», что по смыслу означало «Великий Правитель» и «Император». Хотя влияние Китая на кочевые народы Турана было чрезвычайно велико, в период своего максимального расцвета и могущества каганы, как ранее шаньюи, имели статус, равный китайскому Императору (по крайней мере в глазах самих степняков).

Фигура священного Царя Мира и его земной проекции здесь качественно отличалась от ханьского Китая. Каган был властителем именно тех областей, на которые юрисдикция Поднебесной не распространялась. Речь шла о власти над иной цивилизационной зоной, охватывающей территории северо-восточной Евразии. Иранцы называли эту область «Тураном».

С 551 года титул кагана переняли у потесненных жужаней тюркюты, основавшие крупнейшую туранскую державу VI века, Тюркютский каганат, распространивший свое влияние вплоть до Крыма, Кавказа и Азовского моря, от Волги до Хунгарских гор. В Тюркютском каганате избранным родом, предназначенным для правления, были Ашины, потомки мифического первопредка. Некоторые историки полагают, что само имя Ашина не тюркского происхождения, а заимствованно как раз из языка кочевых индоевропейцев – саков (согдийцев), которые представляли собой правителей Степи до подъема хунну, жужаней и тюрков, но при этом до какого-то момента соседствовали с ними и активно участвовали в их политическом и культурном становлении. В сакском языке «Ашина» означает синий цвет, что сохранилось в самоназвании тюркютов – «синие тюрки», kök-türk.

Великий Эль и основы туранской государственности

Позднее, в VII–VIII веках, у тюрок складывается теория «Вечного Эля», священного вселенского государства – фактически Империи, в которой каганы, потомки Ашина, должны объединить разные племена Турана.

Принципы Туранской Империи были принципиально отличны от Поднебесной. Каганат Евразии представлял собой государство-армию, основанное на войне и скотоводстве. Отсутствие городов и зависимость от пастбищ предопределяли мобильный образ жизни. Территориальная организация, преобладающая в Китае, откуда сакральное членение земли и выделение ее священного центра – императорского дворца Мин Тана, туранским каганатам была совершенно чужда. Правитель мыслился как военный вождь, в личной преданности которому клялись племена и народы, признававшие господства кагана. Центр туранской Империи находился повсюду, где разбивал шатер каган и его сподвижники. Это порождало совершенно иную структуру имперского символизма и космологических соответствий. Теория туранской монархии документирована намного более скудно, нежели в случае Китая или иных сакральных царств. Мы можем составить себе представление о ней лишь на основе отдельных фрагментов и сопоставляя с онтологиями иных Империй, находя в некоторых случаях прямые соответствия, а в других, напротив, противоречия. Так и китайская, и иранская, и отчасти индийская традиция видела в Туране, в его народах и правителях антитезу своей собственной политической организации. Империя Турана, кочевая и воинственная, воспринималась китайцами, иранцами и индусами как область зла, откуда исходила постоянная угроза. Борьба с царями Турана составляла священный смысл световой войны и битвы за обладание хварено в Авесте. Китай на протяжении всей истории имел дело с вторжениями степняков, которые время от времени завоевывали Китай и даже основывали свои династии. В Древней Индии кочевые народы, обитавшие на севере, назывались собирательно «млеччха», что служило пейоративным термином. Под ними понимались преимущественно индоевропейские народы саки, яваны, камбоджи, пахлавы, вахлики, ришики и т. д. Все они считались носителями демонических свойств. Показательно также, что Александр Великий, по преданиям, строил у Каспийских ворот стену против демонических орд, населявших северо-восточную Евразию.

Туранская имперская традиция, отчетливо выраженная в тюркютском каганате, а позднее еще ярче в Империи Чингисхана, таким образом представляла собой совершенно отдельную парадигму священной власти.

Великий Эль тюрок был не первой и не последней версией туранской политической организации, но именно при тюркских правителях теория особой кочевой Империи приобретает законченный теоретический вид. Мир для кочевника – это территория Степи. И Царь Мира, соответственно, мыслится как Правитель бескрайнего открытого пространства, стоящий во главе победоносной и всесокрушающей армии. Каган есть сын отеческого бога бескрайнего голубого Неба. Его воля не имеет земных преград и не должна с ними считаться. При этом она остается всегда подвижной, стремительно меняющей местоположение, не связанной никакими застывшими отчужденными формами. Здесь Царь Мира не просто покоится в центре вещей, но постоянно передвигается по открытым просторам Великой Степи, неся в себе божественную силу Небес и подчиняя ей все, что попадает в зону его внимания. Принцип экспансии (а не стабильности) становится здесь доминирующим. Отсюда главенствующее значение воинского сословия и приоритет скотоводства как основного занятия третьей касты.

Земледельческое сословие, составляющее основу китайского общества, как и население любой оседлой Империи, здесь отсутствовало или было незначительным. Кроме скотоводства, производство было минимальным, а ремесленничество зачаточным. Зато воинское искусство, напротив, достигало вершин.

Вероятно, именно такими и были древние индоевропейские общины Турана, предки не только скифов и сарматов, но и всех индоевропейских народов, завоевавших огромные территории по всей Евразии с опорой как раз на стремительный, воинственный, кочевой образ политической организации. Это очень важное замечание позволяет выдвинуть гипотезу о том, какой должна быть фигура Царя Мира в наиболее архаических пластах индоевропейской традиции. Фигура священного туранского Императора, предводителя стремительных кочевых армий, более всего подходит к этому образу. Соответственно, среди более поздних архетипов царственные образы воинственных германцев – такие как Царь богов Один и его «дикая охота» – имеет, вероятно, наиболее архаические черты. Отсюда и традиция изображать царей (и богов) стоящими на колеснице, главном орудии индоевропейских завоеваний.

Каган в своей основе не подвижен и всегда пребывает в центре. Но именно эта неподвижность заставляет его самого стремительно перемещаться в пространстве. Вместе с ним также стремительно совершает военные набеги туранская конница.

Соответственно, в случае туранской Империи («Великого Эля») меняется и весь политический и культурный кодекс.