Алек Владимирович Рейн
Алька. Кандидатский минимум
– Понял, понял, а маузер дадите?
– Маузер в ремонте. Ты, сынок, кирпич в бумагу заверни – и в авоську, по опыту знаю – самое лучшее средство для партийного агитатора. Но на всякий случай чек из булочной туда положи. Мало ли что случится – скажешь, в булочной подменили, а ты не знал, хотел хлебом угостить, а вон оно как получилось. Это ж азы партийной работы, привыкай, сынок.
– А можно я одну ночь подумаю? Страшно мне – вдруг не справлюсь.
– Конечно, – говорит, – сынок. Подумай, год просидеть, с места не сходя, – это надо мужества набраться и перед началом обязательно сходить по-большому и по-маленькому, так что думай.
А глаза добрые. Я бегом к Генке Павлушкину.
– Геныч, подскажи. Хочу на хлебную карточку записаться, но предлагают мне год на агитпункте просидеть – соглашаться?
– Ни в коем случае, там всё будет происходить так: придёт к тебе бабка, которая живёт в коммунальной квартире с соседом. Сосед – пьянь обоссанная, бабку бьёт и пенсию у ней отбирает, она в ментуху ходила – ей не помогли. Пришла к тебе: помоги, а то не буду голосовать за власть вашу, а ты помочь ей ничем не можешь, но голосовать её надо убедить во что бы то ни стало. Или семья придёт – живут на последнем этаже, и их заливает с весны по осень – крыша в доме прохудилась. Они в ЖЭК, а там им – ремонт по плану через пять лет, ждите. Они к тебе. А чем ты можешь им помочь? И так целый год. Вот смотри – ты уже седой весь, а год там посидишь – облысеешь.
Я думаю: как же я лысый-то – зимой, наверно, голова зябнуть будет. Нет, надо обождать или прийти после обеда в партком. Так и сделал, пришёл, там сидит знакомый – глаза добрые, спрашивает:
– Чего припёрся после обеда?
– Я тот самый, который вчера насчёт хлебной карточки, в смысле который дежурить на агитпункте год, не снимая порток, и вашу власть, в смысле самую что ни есть нашу, хвалить.
– А-а-а, ну как же, помню, согласен, стало быть, – и полез в стол за чем-то, должно быть, за маузером. Может, вернули из починки?
– Боюсь, я оплошаю. А можно мне какое другое задание – статей каких не то наклепать или хоть изобретений? Я упрусь тоже, не снимая порток нахе…чу, а?
Гляжу, а у него глаз холодный стал, и прямо-таки сверлит им.
– У нас тут, на факультете, таких, которые хотят только статьи клепать да изобретения, полтыщи наберётся, а в агитпункте подежурить ни одна бл…ь не соберётся.
Даже стихами заговорил, видать, на нерве.
– Уйди с глаз моих, а как надумаешь подежурить на агитпункте, приходи, сынок.
Гляжу, а глаза опять добрые.
Так не стал я коммунистом – надо было в первый раз после обеда приходить. А потом, видать, он – настоящий большак – видел меня как на рентгене, чувствовал во мне червоточину, раскусил, что я хотел на карточку записаться из корысти, вот и не дал мне ходу.
А все-то коммунисты, которых я знал, они, конечно, во власть советскую верили и партейными стали из убеждения, должно быть, масть такая у них, очень доверчивые, сейчас в новую власть верят, все снова верят. Вот ведь молодцы, даже завидки берут.
А я опять не верю, и власть вроде переменилась, а так опять властишка какая-то паскудная: ворует в разы больше, чем прежняя, а народ-то по большинству всё так же хреновенько живёт. Правда, стрелять народ перестали, палят только друг в друга. Но это их дела, нам оно без интереса.
Новым заведующим кафедрой нашим стал Юрий Александрович Бочаров, доктор наук, профессор кафедры АМ 6. Поначалу мы обрадовались – кузнец, с родной кафедры, но это было только поначалу.
Мы на радостях накрыли стол, взяли лёгкой закуски и вина грузинского – Вазисубани, чтоб не подумал, что мы колдыри какие, пригласили Бочарова, Колю Бабина и ещё кого-то из ребят, пришедших с ним. Юрий Саныч поначалу нам лёгкий пистон вставил – как-никак антиалкогольная кампания, но сухого в его присутствии разрешил и сам пригубил. Отметили в узком кругу его восшествие, так сказать.
Поляеву Владимиру Михайловичу исполнилось шестьдесят – надо было поздравить, как-никак руководитель крупных тем по пористым материалам, и нам с этих тем капало понемногу. Илья из пористых трубок, конусов и обрезков листа соорудил какую-то настольную инсталляцию, прикрепили к ней табличку с благопожеланиями и пошли поздравлять. О предполагаемом походе предупредили Бочарова, он пошёл с нами – с Поляевым они были хорошо знакомы.
Владимир Михайлович принимал гостей в кабинете, дождавшись своей очереди, вошли – Поляев расплылся в улыбке.
– Ребята, здорово. Юра, привет, какими судьбами, что, решил пористыми делами заняться?
Илья ответил:
– Юрий Александрович теперь наш заведующий кафедрой.
– Поздравляю, Юра.
Они обменялись рукопожатиями, после чего Поляев широким жестом предложил переместиться к расположенному рядом столу, заставленному дарёным коньяком:
– Давайте по соточке, мужики.
Юрасик – так впоследствии на кафедре называли Бочарова бабы из секретариата – выпятил грудь и звонко, как пионер на утренней линейке, отчеканил:
– У нас на кафедре не пьют. – Вот же гад!
Поляев мельком глянул на нас, мы, с грустью глядя на бутылку дорого коньяка в его руке, молча сглотнули, но Михалыч явно знал тонкие струны души Бочарова и с чувством сказал:
– Это не по-русски, Юра.
А Бочаров в самом деле мало на русского походил: был низкорослым кареглазым брюнетом с вьющимися волосами, решил, видно, чтоб у Поляева сомнений не было о его русскости, пригубить и покорно взял рюмку с подноса с чистой посудой, стоящего рядом с батареей бутылок. Мы с Илюхой тоже были с непьющей кафедры, запах и вкус алкоголя вызывали у нас отвращение, но, если шеф взялся за рюмку, не можем же мы не поддержать его? Опять же и Михалыча надо поздравить, и мы тоже, обречённо, взяли с подноса двухсотпятидесятиграммовые стаканы – сослепу, не разобрались.
Поляеву наш выбор явно пришёлся по душе – наплескал нам чуть не до краёв. Бочаров сказал тост, выпили. Поляев посмотрел на меня и спросил:
– Ну, когда защищаешься?
Илья ответил:
– Так он уж защитился.
Михалыч хитровато прищурился.
– И молчит.
Тут и Бочаров встрепенулся:
– Ну, ладно, Володь, ещё раз поздравляем тебя, мы побежали – работать надо, да и народу у тебя в приёмной.
– Да, давайте, мужики.
Через пару недель в газете «Правда», главной газете СССР, появилась статья о роторных линиях Кошкина – устройствах, для специалистов более-менее известных, но чем-то зацепивших Юру, и Юра провозгласил на ближайшем заседании кафедры:
– Основным направлением деятельности кафедры будут линии Кошкина.
Оно понятно, раз уж в «Правде» написали, то, чем же ещё заниматься? В воздухе запахло серой.
Все с недоумением стали ждать разъяснений – где мы и где линии Кошкина, но их не последовало, поскольку через пару недель в «Правде» вышла новая статья, в которой было рассказано о пользе применения робототехнических комплексов. Вот, бл…ь, неймётся всё этим большевикам. Ну, написали бы, суки, про погоду чего-нибудь интересное или стихи какие не то опубликовали, нет, они всё в технику пёрлись. Ну, в общем, на ближайшем заседании кафедры Бочаров продекларировал:
– Основным направлением деятельности кафедры будут робототехнические комплексы.
Народ поёжился, посуровел, кто-то попытался запеть «Интернационал» – не прокатило, Бочаров зыкнул:
– Расходимся по рабочим местам, больше трёх не собираться.
Сера стала пощипывать глаза.
Весной по привычке стали готовить очередное выездное заседание кафедры. Бочаров, ещё не разобравшийся со всем доставшимся ему в наследство хозяйством, вызвал меня к себе, поскольку я был профоргом, чтобы обсудить проведение этого мероприятия:
– Алек Владимирович, а в чём смысл этого мероприятия? С какой целью вы их проводите?
Смысл, цель. А каковы вообще смысл и цель человеческого общения? Общения вне служебной необходимости? Об этом сказано много, повторяться особого смысла нет. Мне думается, без общения не бывает друзей, им просто неоткуда возникнуть. А без друзей мир упрощается, сужается, становится скучным и бездушным, уходит огромное количество событий, воспоминаний и надежд, уменьшается его объём, блекнут цвета, звуки.
Конечно, мы сопровождали свои дружеские встречи и возлияниями, увы, но издавна известно – вино выпитое увеличивает то многое, что связывает нас с друзьями.
И я ответил:
– Кафедральная традиция, учебный год закончился, у большинства впереди отпуска – люди до осени не увидят друг друга, хотят пообщаться перед долгой разлукой, повеселиться. Но поскольку это как бы заседание кафедры, то и доклады тоже приветствуются, но такие – облегчённые.
– Ну что ж, это хорошая инициатива, но в духе последних решений партии предлагаю провести эту встречу без алкоголя.
– Юрий Александрович! Тогда надо вообще отменять мероприятие, поскольку если мы алкоголь не привезём, то люди с собой принесут, ещё хуже получится – будет всё то же, но без нашего контроля.
Юра задумался – начинать работу с того, что запрещать сложившиеся на кафедре традиции, было как-то не comme il faut, а с другой стороны, случись чего? Сразу скажут – не справился.
– И как у вас обычно это всё происходило, без эксцессов?
– Да всё более-менее ничего. Бывает, кто-то выпьет лишнего, но ничего, друзья-коллеги рядом, всегда справлялись.
– Ну что ж, давайте, действуйте.
Все последние годы весенние выездные мы проводили за городом, доезжая до места отдыха на речном транспорте, арендуя для этих целей какое-нибудь судно. Кафедра при Дальском постоянно занимала какие-то призовые места в различных соцсоревнованиях на факультете, вот на эти-то деньги и арендовались пароходы-теплоходы для наших выездов. В тот год, с уходом Антона, мы ничего не выиграли и решили провести традиционное заседание в Серебряном бору, определили место и время встречи. Профком организовал доставку закуски, выпивки и посуды к месту проведения. Питьё обычно обеспечивали завлабы – они получали спирт для всяческих целей, а выпить на природе с коллегами – тоже цель достойная, разводили его до нужного градуса и разливали по бутылкам. Когда завлабом был Сашка Кузьмин, то он покупал клюкву и делал чудесную настойку, Гусёк ленился. Расстелили дастархан – полиэтиленовую плёнку, накрыли с помощью женщин кафедры стол, всё было по стандарту.
Юрий Александрович кратко поздравил всех с успешным окончанием учебного года, наступлением заслуженного отдыха, пригубил слегка бокал и уселся на травку. Минут через двадцать собрал заведующих, два тупых угла, и наказал:
– У меня важные дела – я уезжаю, смотрите, чтобы всё было в порядке.
Это он сделал зря, под начальственным взором народ ведёт себя как-то построже, потом этим он как-то сразу показал всем – я с вами только по долгу службы, а если так, то и отношение к тебе соответствующее.
А виноват во всём Гусёк – Вовка Гусев, набодяжил столько водки, а народ русский на столе недопитую водку не оставляет, вот и набрались, черти, однако. Мало того, все полезли купаться, и я в том числе – решил освежиться, переплыл на другую сторону пруда, греюсь на солнце, наблюдаю, что происходит на противоположном берегу.
Гляжу: кто-то привёз с собой байдарку, собрал её и начал катать женщин. Ну, это как бы ничего, но нашёлся идиот с литейной секции, который подплыл к байдарке, забрался на корму и нырнул с неё в воду. Байдарка, как известно, судно неустойчивое, в результате такого тупизма возьми и перевернись, а в ней, кроме флотоводца, две дамы весомых достоинств, одной из которых изрядно за пятьдесят, а другой за сорок. Оказаться под водой задом вверх в перевернувшейся байдарке не самое приятное дело, быстро выбраться из неё – нужен определённый навык и желание жить. Наверно, выручило второе – секунд через двадцать, может, меньше, над водной гладью появились две головы. Одна голова истошно кричала, матеря владельца байдарки, идиота, который прыгнул с неё, всех остальных, но упорно перемещалась к берегу. А вот вторая только кашляла, выплёвывала воду и периодически пропадала из виду. Тело, неотъемлемой частью которого она являлась, размахивало руками – оно явно не обладало навыками плавания. Куча стоящих на противоположном берегу раздолбаев с интересом наблюдала за происходящим, не предпринимая никаких действий для спасения. Потом какой-то парень прыгнул в воду, секунд за пять доплыл до утопающей – там было метров десять, ловко взял её за голову и отбуксировал к берегу.
Вернувшись на свой берег, я узнал – тонула Зоя, один из секретарей кафедры, а спас её Трындяков Толя – оказался молодцом, был решителен, не растерялся – это я уважаю.
Отметили спасение утопающих, прибрались за собой и разъехались по домам – лето ж, все, кто не на практику, отдыхает.
* * *
Летом помогал деду закончить дом на даче – обшивали стены оргалитом, закончили крыльцо и терраску. В доме получилось две комнатки метров по десять для тёщи с тестем и младшей дочки с мужем, гостиная метров одиннадцати и пятиметровая комнатёнка, в которой разместился племяш Виктор с женой. В маленьком домишке ночевала вся малышня, а на терраске по-прежнему кочумали мы с Милкой.
Толя Трындяков решил пройти первую предзащиту своей докторской диссертации. Действо это происходило в помещении нашей кафедры, послушать его пришли человек тридцать, в основном наши, но были и с других кафедр. Развесил плакатов сорок, говорил умно что-то, рассказывал, как много все наработали в эти годы по теме, руководителем которой он является. Ему задавали вопросы, я тоже задал вопрос, малосодержательный, так, просто по форме притязаний автора:
– Анатолий Фёдорович! Известно, что докторская диссертация в области технических наук должна соответствовать одному из трёх критериев: в работе должны быть разработаны теоретические положения, совокупность которых можно квалифицировать как научное достижение, то есть это большой вклад в науку; решена научная проблема, имеющая важное хозяйственное значение, вносящее значительный вклад в развитие страны; проведено научное обобщение результатов исследований в нескольких науках.
Анатолий солидно, основательно отверг предположения о больших научных достижениях и народнохозяйственном эффекте и сказал:
– Мой бессмертный труд является обобщением ранее выполненных работ в области создания пористо-сетчатых материалов, их сварки и деформирования. В частности, как Вы видите, в ней присутствуют и результаты Кременского, и вашей работёнки.
– Спасибо.
Надо сказать, я был уверен, что он ответит именно так. После того как все вопросы были заданы, приступили к дискуссии. Я сидел, дожидаясь, когда все выговорятся, собирался сказать что-то принципиальное и не хотел, чтобы потом это принципиальное заболтали. Дождавшись, когда все выговорились, встал.
– Анатолий Фёдорович! Обобщение – это форма приращения знания путём теоретического перехода от частного к общему, что соответствует переходу на более высокую ступень абстракции, это выделение каких-нибудь свойств, принадлежащих некоторому разряду знаний, и формулирование выводов, распространяющихся на каждое отдельное знание. Обобщая знания в прокатке, сварке, штамповке, Вы нашли какие-то общие признаки в процессах, которые возможно изучить и понять на уровне термодинамики или механики несплошных сред, если такая наука существует. Что это за признаки и на каком уровне, в каких науках происходит обобщение?
Такой подлянки Толя явно не ожидал, он стоял растерянно, глядя на меня, а с мест снова стали вскакивать уже закончившие выступления коллеги, и каждый пытался забить свой кол в тело его диссертации. Видать, и в самом деле его не очень любили на кафедре.
Стало понятно, что обобщения, которое обещал соискатель, не произошло – тогда что же защищает автор?
Апробация его докторской диссертации на нашей кафедре как-то не удалась. Конечно, он мог забить болт и идти на семёрку, где ему по-любому нужно было проходить предзащиту, но где гарантия, что кто-нибудь из присутствующих, не явится и туда, и как там пройдёт предзащита – это вопрос.
Защита диссертации у Толяна отложилась то ли на два года, то ли на три, не помню.
Вернул я ему должок за его выступление на моей предзащите. Не скажу, что испытал какую-то радость – отнюдь, но и тогда, и сейчас считаю, что поступил правильно – в конце концов, и работёнка его была, мягко говоря, никакая.
В сентябре выяснилось, что снимать фильм по сценарию, который я накропал, не будут, есть предложения более опытного специалиста, по работам которого уже снято двадцать фильмов, и, главное, первоначально предложение о написании было сделано ему. Я, надо сказать, огорчился, и не от того, что сорвалась неплохая халтура, а от того, что посвятил время этой работе, увлёкся и хотел посмотреть, выйдет что-то у меня или нет. Мой оппонент – сценарист, с которым заключили договор, – тоже знал, что у него есть конкурент с нашей кафедры, и даже появился у нас в секции – объясниться. Переговорил с Ильёй, я тоже был в секции, увидел его – нормальный мужик.
Когда фильм был снят, я его посмотрел – фильм мне понравился, даже очень. Посмотрев его, я понял свою главную ошибку – когда я начал писать сценарий, я не пытался представить, для кого я его пишу – для студентов какого курса, а это главный вопрос для сценариста – понимать, кому он адресует свой фильм. А я писал, вообще об этом не задумываясь, писал о том, что мне интересно – о наиболее распространённых операциях листовой штамповки, о специфике протекания операций, и только написав, понял, что информация эта будет полезно только студентам, изучающим обработку давлением как свою будущую профессию – аудитория, для которой я написал свой сценарий, была весьма ограничена.
Мой оппонент отлично понимал, кому он адресует свой фильм – студентам первых курсов всех специальностей, поэтому он рассказывал только о самых общих понятиях, и как я понял, именно такой фильм был заказан, так что зря я огорчался, но времени всё равно было жаль.
Рулил всеми этими делами на кафедре доцент Мельников – старикан лет шестидесяти с секции литья, у него были очень тесные связи на «Моснаучфильме». Он сказал мне:
– Алек, так бывает, не огорчайся. На темы листовой штамповки в этом году больше снимать не будут. Думай, какую перспективную тему тебе выбрать, я тебе гарантирую – договор с тобой заключат. Какую тему выбираешь, сейчас можешь сказать?
Я его плохо знал и не поверил, решил – болтун, а зря не поверил и сказал так, не подумав, – с кондачка:
– Деталепрокатное производство.
– Отлично, скажу, чтобы тебя поставили в план с этой темой. Но ты начинай писать.
– Да, конечно.
* * *
Царь Пётр поднял Россию на дыбы, Ленин тоже чего-то накурочил, кто, что и как, сложно сказать – я не был свидетелем тех событий, но был свидетелем того, как Бочаров попытался, как Пётр Россию, поднять на дыбы нашу кафедру, а не сумев, свернул её с наезженной колеи, как Ленин Россию в Гражданскую войну, повёл её, как герой русской сказки Иванушка-дурачок, туда – сам не знал куда.
На очередном заседании кафедры он, окончательно определившись, сформулировал:
– Основным направлением деятельности кафедры будут ГАПы – гибкие автоматизированные производства.
Народ, пожав плечами, пошёл, шлёпая по лужам серной кислоты, к своим рабочим местам, стряхивая с себя мелких чёртиков, поговаривая меж собой:
– Ну, мало ли чего городит, мы ж куда только ни собирались – и на линии Кошкина, и в робототехнические комплексы, так что ж с того, нехай брешет – от лукавого всё это, бесовщина.
В числе первых своих шагов по реализации новой инициативы Бочаров провёл заседание нашей секции, на котором сказал, что особенно рассчитывает на нашу поддержку, поскольку мы все выпускники одной кафедры, занимаемся одним делом и прочее, добавив, что научная работа некоторых будет продолжаться под его руководством и наблюдением, и назвал несколько фамилий, в числе которых была и моя, – я, наивный, даже обрадовался такому вниманию. Говоря об этих изменениях, Бочаров добавил:
– А тему научной работы инженера Гусева мы обсудим с ним индивидуально.
Услышав сказанное, Вовчик потерял сознание и свалился со стула. Бочаров поднялся, пошёл к выходу, перешагнув через тело лежащего на полу завлаба, и, обращаясь к Илье, произнёс:
– Почему у вас всегда не убрано?
Но Илюху так просто со стула не свалишь, вцепившись побелевшими от напряжения пальцами в столешницу, он ответил:
– Будем работать ещё лучше.
Бочаров благосклонно кивнул и с лёгким хлопком исчез, оставив после небольшое облако с запахом серы и такки – летучей мыши.
Но продолжения сразу не последовало, как-то всё стихло – видно, шеф пытался сам понять, что же это такое за штука – ГАП. Пока он разбирался, каждый потихоньку занимался своими мелкими делишками.
В конце года в нашем многострадальном училище произошло пренеприятнейшее событие – обокрали кассу, причём перед самой зарплатой. Денег по тем временам украли немерено – больше двухсот тысяч. Ходили слухи, что воры были с выдумкой, возле касс рассыпали размолотый табак, чтобы сбить нюх у служебно-разыскных собак – это не очень удивило, приёмчик так себе. А вот когда поступили сведения, что возле касс было разбросано мелких купюр на несколько тысяч, я решил – толковый народ, не найдут их менты. Дело в том, что студенты, собирая с утра эти деньги, затоптали все возможные следы.
По всему училищу прошли стражи закона, были и у нас в лаборатории, какой-то шлепок, лет двадцать пять от роду, стоял, задумчиво разглядывая слесарные тиски.
– Скажите, а можно в них изготовить ключ?
– Гаечный?
– Английский.
– Нет, английский только в Англии можно, мы только русские делаем.
– Вы понимаете, что я имею в виду, – ключ для сейфа.
– А, Вы об этом. Это, конечно, можно.
– А когда последний раз делали?
– А когда кассу обокрали, так вот за день до этого кто-то делал.
– А кто делал?
– Так кто ж его знает, они ж не представляются. Мы занятия проводим, а они шнырь – и давай ключи пилить. Гоняем их, а они всё прутся. Ума не приложим, что с ними делать.
Пинкертон, потеряв интерес к беседе, покинул нашу лабораторию, пошёл разглядывать тиски на других кафедрах – если все тиски по училищу осмотреть, это по уму до пенсии ходить надо.
Поглядел на него, думаю: эти не найдут. Нашли дня через четыре, видно, в конторе были и другие – потолковее. Оказалось, всё проще пареной репы – кассу подломил любовник одной из кассирш. Взял ключ у любимой, сделал оттиск, пришёл ночью, отключил сигнализацию, открыл сейф – и деньги ку-ку. Да жадный оказался вдобавок, украл двести тысяч, а кофемолку, в которой смолол табак, не выкинул, оставил – ещё бы, она ж десять рублей стоила.
В результате этой истории сняли с должности ректора – Георгия Александровича Николаева, академика, двадцать один год простоявшего у штурвала института, сняли, собственно, не за сам факт кражи. Георгий Александрович, узнав о краже, решил возместить ущерб из личных сбережений, а поскольку целиком такой суммы у него не было, он стал обзванивать знакомых академиков – ну, где-то протекло, в министерстве узнали и пришли к выводу, что он старался скрыть факт кражи. Это было не так – старик чувствовал собственную вину и хотел не допустить задержки получения зарплаты в положенный срок.
В итоге у нас появился новый ректор – лётчик-космонавт, д-р техн. наук, профессор Алексей Станиславович Елисеев, молодой, спортивный, ретивый, получил тут же кличку – Лётчик.
Не знаю, как на других факультетах, но на нашем его встретили не очень любезно.
В конце 1985 года мы пришли к заведующему с вопросом:
– Юрий Александрович! Выездное заседание в Измайлово будем организовывать?
– Напомните, как это у вас происходит.
– Пленарное заседание, пара докладов и банкет.
– Ну что ж, традиция есть традиция, организуйте, но без банкета. А впредь давайте все наши собрания, заседания, выездные, не выездные организовывать без застолий. Будем заказывать аудиторию в МВТУ и там проводить выездные заседания.
Так и организовали – сняли в аренду зал в Измайлово, пробубнили пару скучных докладов, вышли на улицу и распрощались. Бочаров бодро зашагал к выходу из парка, а мы, сказав ему, что идём играть в футбол по снегу, пошли в ближайшую забегаловку.
В январе 1986 года Мельников позвонил мне.
– Алик, нам надо вдвоём подъехать в «Моснаучфильм».
– Я готов.
На киностудии я подписал договор, и приятного вида невысокая женщина лет сорока семи, наверно, редактор какой-то или другой какой начальник, сказала:
– Привозите на следующей неделе сценарий, познакомлю Вас с режиссёром, и начнём, определимся с объектами, и группа приступит к съёмкам.
– Как на следующей неделе? У меня ещё сценарий не готов.
Не готов – это была очень осторожная формулировка, мало того, что я не думал о его написании, я ничего толком не знал о предложенной мною же теме – имел самое общее представление, увидел на какой-то выставке и понял, что дело это очень интересное во всех отношениях и требует самого пристального внимания, но не знал его абсолютно.
– Как не готов? – с недоумением в голосе произнесла женщина, удивлённо поглядев на Мельникова, который так же с удивлением посмотрел на меня.
– Алек, ты ж сказал, что пишешь.
– Пишу, конечно, но никто ж не сказал про сроки. Я в прошлый раз полгода писал, думал, и сейчас примерно так же. Надо же на заводы съездить, уточнить точки съёмки, – сказал я с умным видом.
– Никуда ездить не надо, у нас режиссёр опытный, это его дело – точки съёмки искать. Сколько Вам времени надо, чтобы закончить сценарий? – сказала голосом надзирательницы карцера тюрьмы строгого режима невысокая женщина приятного вида.
– Ну, хотя бы месяц.
– Две недели максимум, работа у нас в плане стоит на февраль.
– Ну, хотя бы три, что ж я халтуру гнать буду?
– Хорошо, три – никакой халтуры мы не потерпим. Кстати, технология, о которой Вы пишете, малоотходная?
– Конечно, это одно из её достоинств.
– Тогда обязательно включите этот термин в название, у нас указание обратить особое внимание на эту тему.
– Хорошо, название будет «Малоотходное деталепрокатное производство».
Сухо попрощавшись с нами, редактор удалилась.
По приезде я пошёл на десятку узнать, кто на кафедре занимается деталепрокаткой – таковых не нашлось. Анатолий Прокопович Молчанов – доцент кафедры – посоветовал мне соответствующую литературу, изучив которую я написал сценарий и гордо отнёс его на студию.
Сели читать мы его совместно с редактором, которая безжалостно выкинула из него тридцать процентов материала. Дело в том, что я включил в сценарий много анимационных сюжетов, с помощью которых показывал характер течения металла при деформации – накатке винтов, прокатке шестерней, но на студии не было анимационной мастерской, и всю придуманную мной мультипликацию пустили под нож. Удаление этого материала исключило сущностные сюжеты, без которых фильм терял смысл. Надо было чем-то заменить выкинутое, например, добавлять сюжеты со съёмками, а мне не хватало знания предмета.
Редактор, заметив мою некоторую растерянность, сказала:
– Нужен консультант, у Вас есть кто-нибудь на примете?
– Есть, доцент кафедры прокатки Молчанов Анатолий Прокопович.
– Хорошо, приводите его – заключим договор.
– А если он спросит о размерах вознаграждения?
– Четыреста рублей после сдачи материала и четыреста рублей потиражных.
В тот же день я нашёл Молчанова на кафедре.
– Прокопыч, есть хорошая халтура.
– Не, Алик, у меня столько дел, не до халтур.
– Ну, ты выслушай хотя бы.
– Хорошо, давай.
– Позавчера я тебе говорил, что пишу сценарий учебного фильма о деталепрокатке, так вот, студии требуется консультант по этому фильму. Оплата – восемьсот рублей.
– Сколько-сколько?
– Во-семь-сот.
– Чего, серьёзно? А что делать?
– А что консультанты делают? Прежде всего умное лицо сделаешь, потом поглядишь, что я там накропал, подскажешь что-то.
– Уже готов.
В тот же день мы с Молчановым вдвоём просмотрели написанное мной, добавили два абзаца, на следующий день были в «Моснаучфильме». Он подписал договор, после чего пообщались с режиссёром фильма – подвижным разговорчивым интересным человеком, обсудили места предполагаемых съёмок, и группа в составе режиссёра и директора, который являлся и оператором, приступила к работе.
По их возвращении, посмотрев втроём с режиссёром отснятый материал, мы с Толей пришли к выводу – «кина не будет», если не добавить материала, и Прокопыч вспомнил, что ВНИИМЕТМАШ, имеющий свою студию, недавно снял научно-популярный фильм о деталепрокатке и что у него там есть знакомые, которые могут поспособствовать в его получении, а вдруг это нам поможет?
Сказано – сделано, через день мы с режиссёром стояли, курили и трепались у студии, дожидаясь Молчанова с копией фильма, режиссёр спросил:
– Я смотрю, ты на машине не ездишь, нет или не любишь это дело?
– Да был у меня «Запорожец», по рассеянности на встречку выехал и лоб в лоб в автобус, пострадали с женой не сильно, но что-то с тех пор за руль не тянет. Наверно, время должно пройти.
Режиссёр расхохотался.
– «Запорожец», так поэтому и не тянет за руль, что «Запорожец». А я без руля не могу – он меня успокаивает. А чего заканчивал?
– Бауманский, я кандидат наук.
– Молодца, то-то я гляжу – голова вся белая. А я ВГИК у Герасимова. – Тут он принял позу и произнёс какую-то фразу, очень точно имитируя речь и манеру известнейшего режиссёра Сергея Аполлинариевича Герасимова. – А потом режиссёрский.
– Интересно – играешь и снимаешь?
– По-разному получается, а вот ты пишущий, а что-нибудь в другой области – из жизни – пытался писать?
– Да я не очень пишущий – сценарий этот первый у меня, хотя мы пишем немало: статьи на научные темы, методички, описания изобретений. А про жизнь как-то не приходится.
– А я пишу. Прозу, стихи.
Тут он стал цитировать своё стихотворение. Я большой любитель поэзии и немалое число стихотворений знаю наизусть, поэтому мне казалось, что немного я разбираюсь в том, где поэзия, а где версификация – стихотворение его мне понравилось очень. Хорошие стихи запоминаются сразу, и довольно большой фрагмент его стихотворения долго хранился у меня где-то в башке, через тридцать пять лет в памяти осталась только первая строчка: «В Паланге белки бегают по снегу…». Помнится, у Бродского есть стихотворение «Паланга», так, по мне, стихотворение режиссёра было не слабее.
Нашу содержательную беседу прервал Прокопыч, явившийся с коробкой киноленты. Просмотрев её, мы обнаружили много такого, чего не хватало нашему фильму, и режиссёр задал главный вопрос:
– Анатолий Прокопыч, скажите, а контратипы у них можно попросить?
– А что это такое?
– Это как бы те же негативы.
– Попробую.
На следующий день Прокопыч притащил контратипы, мы обсудили, что нам надо взять из чужой картины – в порядке оказания технической помощи, далее всё пошло как по маслу. Режиссёр резанул несколько кусков, воткнул в наш фильм, переозвучил по нашему тексту, вставил в титры благодарность ВНИИМЕТМАШу. Мы с Прокопычем передали два литра мужикам из студии ВНИИМЕТМАШа за спасение утопающих – фильм был готов.
