Алек Владимирович Рейн
Алька. Кандидатский минимум
Парни ушли рано утром, через три часа меня кликнули в контору – звонили из ПМК. На проводе был Зрелов.
– Как твоим парням закрывать наряды?
– Как положено, выполненный объём ты видел, раздели на пятерых и отдай им по одной пятой.
– Хорошо. А как вы там?
– Да никак, тоже домой собираемся.
– Подождите, я завтра буду.
Мы действительно обсудили ситуацию и тоже решили уехать – залить полы толщиной десять сантиметров втроём за неделю не представлялось нам возможным, так что будет цемент, не будет цемента – нам было наплевать.
Зрелов приехал рано утром, отвёл меня в сторону.
– Вчера твои парни, когда деньги получали, клали их в полиэтиленовые пакеты. Девки наши рассказывали, что в пакетах этих уже полно денег было. Вы что, халтурку здесь нашли?
– Кто её знает, может, нашли, может, нет, а ты как думаешь? Тебя неделю нет, цемента нет, а мы что, должны дырка глядеть?
– А чего делали-то?
– Да кто знает, да тебе не всё равно? Ты что, приехал только это спросить?
– А я думаю, что они молчат? Неделю меня нет, цемента нет, а они халтурку взяли и мантулят потихоньку.
– Ну, ладно, если у тебя больше ничего нет, я пойду собираться.
– Ладно, это ваши дела, давай по нашим поговорим – объект надо закончить.
– А как? Предлагаешь песочком присыпать?
– Вечером цементовоз будет.
– Коля, нас трое осталось! Что мы втроём наработаем?
– А что? Троим на неделю такой объём бетонирования – это в пределах нормы.
– Ну да. Вполне возможно, если бетон готовый, а мы бетон-то сами мешаем, а пожрать приготовить надо? Надо, а тогда мы уже вдвоём. Да и ребята не согласятся.
Я окликнул Димку и Веню, и разговор продолжался втроём. Коля грузил нас по полной – это он умел, мы слушали. То, что он говорил, было нам малоинтересно, в конце концов, мы не были зелёными юнцами, главное было в другом – уезжая, предполагали заработать какие-то реальные деньги, порядка тысячи, плюс-минус двести рублей. Было ясно, что, прекратив работу на этой стадии, заработаем вполовину меньше.
Выслушав Николая, сказали, что нам нужно обсудить между собой, отошли, обменялись мнениями и решили рискнуть. Подошли к Зрелову, который ходил, разглядывал сделанное.
– Хорошо, мы остаёмся, но, Коль, если будешь нас опять динамить, свалим сразу.
– Всё, мужики, обещаю, что теперь всё будет тип-топ.
Цемент пришёл после обеда. Так тяжело трудиться физически мне не приходилось никогда, ни до, ни после. Работали мы по двенадцать часов, убрали дневной отдых, поочерёдно менялись на разных позициях: загрузка песка в бетономешалку, загрузка цемента, заливка воды – казалось, эта грёбаная площадка никогда не закончится, но в первой половине седьмого дня, когда сил уже не было никаких, она была забетонирована. На последнем метре у будущего входа мы оставили отпечатки своих ладоней.
Я позвонил в ПМК, к телефону подошла Плишкина.
– Здрасте, Лидия Михална, а Зрелов далеко?
– Привет, Олег. Он на объекте, как ваши дела?
– Всё закончили.
– Ой, какие вы молодцы, очень рада за вас. Скажу Коле, чтобы он сегодня к вам заехал. Отдыхайте. Подожди, трубку не клади. Там рядом с вами в Степурино наш сотрудник работает, я ему позвоню, и он к вам через пару часов подъедет.
– Да, мы на месте, на речку сходим и через час в доме будем.
Часа через три в дом к нам постучали, на наш дружный рёв:
– Войдите, – в нашу избёнку ввалился сухой старичок лет шестидесяти, седой, в очочках.
Войдя, он оглядел нас острым взглядом и поинтересовался:
– Алек Владимирович кто из вас будет?
Я откликнулся, старичок сказал:
– Вам Лидия Михайловна обо мне говорила?
– Да.
– Тогда пройдёмте на объект.
Я встал и направился к двери, старичок, выходя на крыльцо, добавил:
– Лопатку прихватите.
Я взял лопату и направился вслед за ним. Старичок бодренько обежал всю площадку, выбрал один из фундаментов под колонны и махнул мне рукой. Я подошёл к нему, он сказал:
– Копайте здесь, рядом с фундаментом.
Фундаменты наши книзу слегка сужались, поскольку подрезать стенку до строго вертикального положения не имело смысла – это никак не влияло на его несущую способность, а объёмы бетонирования существенно выросли бы. Я начал копать, где-то на глубине полметра стенку фундамента не стало видно – я просто не успел выбрать грунт. Старичок, не разобравшись, решил, что мы залили фундаменты на глубину полметра, пришёл в необычайное возбуждение, стал хохотать, указывать пальцем на фундамент, и дискантом провизжал:
– Туфта, Алек Владимирович, туфта.
Ничего не отвечая, я углубил шурф, подрезал грунт, примыкающий к фундаменту, выкинул его наружу, вылез из шурфа и предложил:
– Залезайте, посмотрите.
Старичок забрался в шурф, присмотрелся, как-то поскучнел, вылез наружу, сказал:
– Вы не могли бы ещё углубиться?
– Конечно.
Я расширил шурф и стал копать дальше. Добравшись до метровой глубины, я опять вылез, уступая ему место. Он с явной неохотой влез в яму, поглядел вниз и, выбравшись, спросил:
– На какую глубину вы копали?
– На полтора метра в соответствии с проектом.
– Все?
– Все.
– А если я проверю?
– А чем мы занимаемся? Дальше копать?
– Не надо, пойдёмте дальше.
Старичок ещё раз обошёл площадку, выбрал фундамент и предложил:
– Давайте здесь попробуем.
На этот раз я сразу заложил шурф пошире и копал, пока он меня не остановил. Старик глянул в шурф, сказал:
– Засыпайте.
– Так не оставим, ребята придут, засыпят, затрамбуют. Где дальше копать?
– Не надо, всё в порядке. Вы, Алек Владимирович, не обижайтесь, но такое бывает на объектах.
– Да какие обиды, работа есть работа – дело житейское.
Мы распрощались, старичок забрался в грузовик, ожидавший его неподалёку, и запылил в Степурино.
Через пару часов приехал Зрелов, зашёл к нам, поздоровался, сказал мне:
– Бери лом, – и вышел на улицу.
Я с ломом в руках потопал за ним. Дойдя до площадки, Зрелов подошёл к участку, который мы залили первым – неделю назад, выбрал точку и сказал:
– Долби.
Я начал долбить, демонстрируя всем видом, что колочу со всей силы, но на самом деле слегка притормаживая лом в конечной точке. Дело в том, что лить раствор на землю и лить на твёрдое основание – это разные по конечному результату процессы. Дно бетонного слоя, соприкасающегося с грунтом, как ни старайся, будет всегда слегка неровным. Сама струя раствора промоет слегка грунт и углубит в месте падения дно основания, а вымытый грунт частично смешается с раствором, ухудшив его свойства, и частично сместится вбок, уменьшив таким образом окончательную толщину пола в этой точке. Вообще-то всё это не имеет особого значения, для прочности полов мастерской в будущем, черновые полы нужны только как основание для обустройства на нём полов, которые будут выдерживать вес тяжёлого трактора. Весною следующего года на них будет смонтирована двухслойная арматура, всё это зальют высокопрочным бетоном. Так что ни на что дыра, которую я пробью, если в этом месте слой бетона окажется меньше десяти сантиметров, не окажет влияния, ни на что, кроме нашей зарплаты. А вот на нашей зарплате это могло сказаться весьма и весьма серьёзным образом, но нам свезло – видно, попали на нужное место. Ямка уже была сантиметров девять в глубину, но трещины не было, и дыра не образовывалась, и Зрелов сказал:
– Хватит. Завтра в первой половине пришлю за вами машину – собирайте всё барахло: инструмент, бельё, матрасы, кровати – будем сдавать на склад. Потом посчитаем вас, деньги, скорее всего, послезавтра с утра.
Решили отметить окончание. Вениамин вытащил все наши остатки харчей, подкупил чего-то у соседок, мы с Димкой сходили в магазин, вероятность купить какого-нибудь бухла была минимальна – сухой закон, но ошиблись – было сухое крымское вино, почти полный ящик. Мы его и выкупили целиком, чем несказанно обрадовали продавщицу, поскольку его никто не желал брать. Ещё бы, градусов мало, а стоило оно по рубль восемьдесят. Вино это хранилось у ней наверняка не один год, было укупорено корковыми пробками и залито сургучом. Такого я в продаже не видел нигде, в те годы отечественные вина закупоривали преимущественно пластиковыми пробками. Но мы-то ожидали приличную зарплату, патронов не жалели, в итоге получился неплохой стол, и вино оказалось очень приличным.
Проспали мы двенадцать часов кряду. Проснулись около одиннадцати, попили чайку, приготовились к отъезду – вытащили всё во двор, ожидая машины, лежали, дремали на матрасах в тени, вдруг услышал возглас:
– Алик!
Оглянулся, увидел стоящего у забора колдыря, который помог нам доставить домой пьяного Толяна, встал, подошёл к нему.
– Привет.
– Здорово, водички принеси запить.
Я посмотрел – колдырь держал в руке литровую лабораторную колбу, в которую было влито никак не меньше пары фуфыриков тройного одеколона. Глядя на эту колбу, я представил, как он выпьет эту гадость, как запьёт водой – вода частично смоет одеколон, но не до конца, и будет бедолага ходить маяться, и решил как-то ослабить его страдания. Опять же он помог нам, и вполне бескорыстно. Сказав:
– Жди пять сек, – метнулся в дом, где, как я помнил, ещё осталось полбутылки сухого вина.
– Запей вином, оно и промоет лучше, и, может, вкус одеколона уберёт.
Колдырь взял в руки бутылку, глянул на этикетку и передёрнулся, испитую его физиономию исказила гримаса неприязни и брезгливости.
– Кислятина.
После этого он пару минут разглядывал колбу с одеколоном и бутылку с вином, а затем взял и вылил вино в колбу, выпил образовавшуюся мутную смесь зеленоватого оттенка, передёрнулся, повернулся и ушёл не прощаясь.
Пришёл грузовик, мы побросали туда своё барахлишко и отбыли из деревни Лыткино. В ПМК парни отправились сдавать барахло на склад, а я пошёл искать Зрелова – надо было его коррумпировать до того, как он подпишет и сдаст наши наряды. Нашёл.
– Здорово, сдали инвентарь?
– Ребята сдают.
– Как сдадут, пусть мне в конторку копию акта закинут, с вас что-то вычтем под расчёт, помнишь, я говорил?
– Помню, сделаем. Наряды сдал?
– Нет, сейчас пойду считать, к концу дня закончу, деньги завтра часов в одиннадцать получите.
– Хорошо, мы в гостинице переночуем. Ну, давай, до завтра.
Зрелов стиснул мою кисть, протянутую для рукопожатия, после чего достал носовой платок и протёр им ладонь, точнее, сделал вид, что он её протирает – на самом деле он скомкал носовым платком пятидесятирублёвую купюру, которую я держал в правой руке и передал ему прощаясь.
Предосторожность была не лишней, мы стояли и разговаривали в центре двора, кругом сновали работники ПМК.
Коля явно разобрался, какого достоинства бумажка попала ему в карман, заулыбался и спросил:
– Ну, ты же понимаешь, что этого недостаточно?
– О чем speak, Николай, озвучь цифру.
– Ещё три таких же бумажки.
– Замётано, но ты учти всё при заполнении нарядов.
– Само собой. Ладно, я пошёл туфтить, а туфтить я умею.
Часов в двенадцать следующего дня мы получили деньги. На каждого с учётом заработанных на зернотоке и благодарности прорабу вышло около девятисот пятидесяти рублей чистыми, что было очень неплохо, особенно если учесть, что это был первый опыт шабашки, опыт неподготовленный и не организованный. Тепло распрощались с Плишкиной, отслюнявили обещанное Зрелову, на прощание он сказал:
– Если у вас будет желание снова поработать со мной, то приезжайте в марте, не позже. Все сладкие объекты в ПМК распределяются в это время. Заключим договор именно тогда, чтобы летом время не терять.
Автобус до Калинина, электричка в Москву. В электричке я понял, что смысла в Москву ехать нет, была пятница, на работу в понедельник, и главное, Милка с сыном на даче.
Очень хотелось увидеть жену и сына, и я сошёл на станции Подсолнечной и отправился на автобусную остановку. Автобус надо было ждать, но я был при деньгах, пошёл искать такси. Такси поймать не удалось, но на площадке стоял роскошный ЗИЛ-130, водитель которого за неимением клиентов с грузом засчитал за груз мой потрёпанный рюкзак и довёз меня до остановки у деревни Соколово, истребовав за доставку один рубль тридцать копеек – земля русская полна хорошими людьми. А чего там до дачки-то добежать – да там меньше километра, от силы метров девятьсот восемьдесят.
Людочка моя расцвела, когда увидела меня входящим в калитку после тридцати дней упражнений на свежем воздухе, а я, увидев её, почувствовал, как я наполняюсь покоем и теплом.
В субботу и воскресенье потрудился с дедом на отделке дома, после месяца бетонных развлечений это был балет какой-то, а не работа. Полагая небезосновательно, что на работе меня никто не хватится, мы выехали с Людой в понедельник – она решила сбежать на несколько дней в Москву.
На работе я всё же появился, но после обеда. В секции сидел Илья Кременский, увидев меня, обрадовался, поинтересовался:
– Ну как, заработать удалось или нет?
– По девятьсот рублей на нос.
Илья обрадовался:
– Какие молодцы, рад за тебя.
Илья относится к тому редкому типу людей, которые радуются успеху друзей и переживают вместе с ними их неприятности. Надо сказать, когда я перед отъездом посвятил его в свои планы отправиться на заработки, он, расспросив меня о предполагаемом составе участников и предварительной проработке мероприятия, выразил глубокий скепсис в том, что мы вообще чего-нибудь заработаем, поэтому, услышав цифру, удивился и обрадовался за меня. Мне это кажется, или в самом деле сейчас таких людей становится всё меньше? Или я становлюсь брюзгой?
* * *
Не помню, у кого в нашей команде ПСМ возникла идей попытаться сделать пористый материал из нихрома, мне было поручено добыть нихромовую проволоку. Что её производят на УЗКТЖМ13, рассказал Генка, он там закупал какие-то материалы. Надо было туда ехать, но одному мне было ехать скучно, и я предложил составить мне компанию Борьке Агееву, бывшему моему однокашнику по институту, и Володьке Кондратьеву с кафедры Э3. А чего не посмотреть Ташкент осенью?
Прилетев в Ташкент, мы отправились на автовокзал, сели в автобус и доехали до города Чирчика, где располагался завод. Когда в Чирчике открылись двери автобуса и я шагнул вниз, стоящий у дверей черноволосый мужчина, больше похожий на кавказца, чем на азиата, протянул мне руку, как протягивают даме, помогая сойти вниз, так же он поступил и с Борькой, а вот Володька отказался от протянутой руки, впрочем, незнакомца это не смутило. Он оглядел нас и спросил:
– Откуда вы прибыли в наш город?
– Из Москвы.
– Вам надо выпить нашего чирчикского вина.
Мысль показалась нам интересной, и мы устремились за нашим Вергилием. После получаса ходьбы по ночному городу он подвёл нас к какому-то забору и громко позвал:
– Коля.
Из дома вышел заспанный русский мужик, наш проводник сказал:
– Мужчины хотят вина.
Мужик почесал грудь, густо заросшую рыжими волосами, и задумчиво произнёс:
– Кислушки Троицкой, что ли, им принести?
Не дождавшись ответа, он вернулся в дом и через несколько минут появился с трёхлитровой банкой, которую передал нам через забор.
Проводник сказал:
– Дайте ему три рубля.
Мы вручили продавцу три рубля и собрались следовать дальше, но он сказал:
– Баночку вернуть бы надо.
Стало понятно, что пить придётся на месте, мы спросили:
– А стаканы-то есть?
Стаканов не оказалось, пришлось выдуть три литра из банки, прикладываясь по очереди. Разузнав у продавца, что ближайшая гостиница находится при стадионе, отправились туда, но там были какие-то спортивные сборы, и нас оттуда наладили, пояснив при этом, что в городской гостинице у нас тоже шансов нет. Однако литр Кислушки Троицкой, находившийся в каждом из нас, открывал новые горизонты, как написали бы в газете «Правда» того времени, – у меня родился план по попаданию в городскую гостиницу. Для реализации вновь утверждённого плана мы узнали номер городской гостиницы и позвонили туда из телефона-автомата по дороге. Набрав номер гостиницы, я усталым, измученным голосом человека, работающего всю жизнь на благо народа, произнёс:
– Гостиница?
– Да, слушаю.
– Из райкома беспокоят. К нам на УЗКТЖМ из Москвы три инженера приехали, устройте товарищей, это важные для нас специалисты, – и, продиктовав три наши фамилии, положил трубку. Я полагал, что именно так говорят и поступают работники организации, ведущие нас шестьдесят с лишком лет по светлому пути построения коммунизма.
В целом я угадал, когда мы уверенно впёрлись в гостиницу, заявив с порога администратору:
– Здрасьте, мы командировочные из Москвы, Вам из райкома звонили?
Приветливо улыбаясь, женщина-администратор – интересно, что, изрядно поездив по стране в советское время, я ни разу не встретил в гостинице мужчину-администратора – сказала:
– Да, звонили. Рейн и Кондратьев, давайте паспорта.
Мы оторопели и слегка растерялись – не скажешь же, что мы сами десять минут назад звонили и назвали ей три фамилии. Борька с Володькой вскрывали администратору мозги, я помалкивал, боялся, что узнает по голосу. Обошлось – уговорили, заселились, утром, позавтракав в номере, поехали на завод.
Через час были в кабинете главного инженера. Беседа продлилась недолго. Представившись и представив Бориску с Вовкой, я объяснил цель нашего визита:
– Хотим у вас проволоки нихромовой купить разного диаметра.
– А для каких целей?
– А мы из неё сплетём металлическую сетку, потом пакет этих сеток прокатаем в вакууме – получим пористый волокнистый материал, наштампуем из этого материала всяких деталек и попробуем их работоспособность в высокотемпературных газовых потоках.
– А ваши газы активны или это нейтральные газы, не способные окислять металл?
– Весьма активны.
– Ну, тогда вам даже не стоит браться за эту работу – нихром не способен работать в окислительных средах. Вам, наверное, в школе рассказывали, что лампы освещения для защиты нихромовой спирали нейтральным газом заполняют.
Упс, а про лампы-то я отлично помнил, и все наши доценты-проценты тоже, вот ведь зараза какая главинж, чуть настроение от турпоездки не испортил.
– Да, будем думать.
– Думайте, чем могу ещё помочь?
– Да у нас билеты на Москву на пятницу, нам бы командировочки отметить.
Главный снял трубку, произнёс:
– Рейн, Агеев, Кондратьев.
– А у кого?
– У секретаря.
Попрощавшись, мы вышли в приёмную, где секретарша отметила нам командировочные удостоверения, являющиеся обязательным атрибутом любого гражданина СССР, отправляющегося по делам службы в другой город страны. Она рассказала, что нам надо посмотреть в Ташкенте, что покупать фрукты перед отъездом лучше всего на Алайском рынке и что в Ташкент лучше ездить на электричке – чуть дольше по времени, но удобней и комфортней, и что нужно обязательно возить с собой паспорта и командировочные удостоверения, иначе не сможем подтвердить, что мы москвичи, и нас запросто смогут заставить целый день убирать хлопок.
Распростившись, мы дошли до вокзала, сели на электричку и потащились на ней в Ташкент. Скорость её перемещения была, наверно, чуть больше скорости арбы с запряженным в неё ослом. В дороге нас ждала вдобавок не предвиденная нами остановка, предсказанная секретарём главного инженера УЗКТЖМ. Поезд остановился посреди долины, основная масса народа ломанулась в направлении головного вагона, мы и ещё несколько пассажиров остались на местах. Через какое-то время появилась небольшая группа – человек пять в сопровождении двух милиционеров. Они подходили к сидящим, вежливо смотрели документы, после чего шли дальше, кого-то приглашали пройти с ними – народ беспрекословно подчинялся. Подошли и к нам.
– Будьте любезны ваши документы.
Мы предъявили паспорта, бегло глянув в них, проверяющие, не отдавая нам паспортов, спросили:
– По прописке вы жители Москвы, скажите, а что вы у нас делаете?
– В командировке на УЗКТЖМ.
– Можно ваши командировочные удостоверения посмотреть?
Мы предъявили командировки. Ознакомившись с ними, контролёры вернули нам их вместе с паспортами и продолжили методичный обход состава. Минут через двадцать после ухода проверяющих поезд остановился посреди чистого поля, постоял минут десять, и мы поехали дальше.
После остановки к нам подсел на скамейку невысокий весёлый мужичок, как оказалось, этнический немец, из семьи поволжских немцев, высланных во время войны в Казахстан, позднее перебравшихся в Узбекистан, уже оформивший все документы на переезд в Германию. Рассказал, что полсостава отправили на уборку хлопка и что это обычная практика, но сейчас к ней стали прибегать реже. Кроме того, со всех предприятий и учреждений по осени направляют работников на уборку хлопка – кстати так же, как у нас направляли у нас на картошку.
В Ташкенте мы первым делом купили в аэропорту билеты на пятничный рейс в Москву, потом просто болтались по городу, смотрели, фоткались. В Ташкенте выпал снег, и пальмы с его шапками на листьях выглядели очень впечатляюще.
В один из дней решили взять на вечер чего-нибудь выпить, зашли в магазин и не увидели на бутылках ни одной этикетки на русском языке, обратились к продавщице:
– Девушка, не подскажете, какой из этих напитков по вкусу ближе всего соответствует обычной водке?
Продавщица в весьма нелюбезной манере ответила:
– Я не пью вообще и сказать, как одно дерьмо соответствует другому, не могу.
Мы стояли, размышляя, в какое дерьмо ткнуть указательным пальцем, когда в магазин вошёл русский мужик, явно местный.
Боря спросил:
– Слушай, скажи, что здесь пить можно?
Мужик, не раздумывая, ткнул пальцем в одну из бутылок:
– Это.
– А чем лучше других?
– Отход нормальный.
Жили мы втроём в одном номере, удобства были в конце коридора, но в номере была фаянсовая раковина и кран с холодной водой. На закусь купили на местном рынке всяких национальных солений, картошки, у каждого была кой-какая колбаска. Володька, у которого был кипятильник, выпросил у дежурной кастрюльку и сварил в ней картошку, но когда стал сливать воду в умывальник, раковина лопнула, повезло – трещина не дошла до конца и раковина не развалилась, в противном случае нас при расчёте заставили бы оплатить её стоимость. Посидели, распили эту, как точно охарактеризовала продавщица, дрянь со вкусом одеколона, но мужик не обманул – отход был нормальный.
Утром пятницы, часов в одиннадцать, мы были на Алайском рынке – азиатский, в те годы настоящий декханский рынок. Любой московский – это просто жалкое подобие. Сам запах фруктов всех видов, специй, большинство которых я до этого не видел, а про часть из них и не слышал, уже погружает тебя в атмосферу востока, и каждый продавец тебя хватает за руку и кричит, что только у него самые лучшие дыни, арбузы, виноград и прочее. Спешить нам было некуда – до отлёта было часов шесть, прошли и попробовали всё, что мы планировали купить, почти у каждого продавца, отчаянно торговались, чем вызвали уважение продавцов и, как следствие, скидки, закупились – чёрт на печку не вскинет. Я купил корзинку с крышкой, втиснул туда килограммов восемь винограда, взял две огромные дыни «торпеды», набрал по мелочи какой-то экзотики и вволю вяленой дыни и ещё чего такого, что в Москве было тогда большой редкостью. Позвонил в Москву жене.
– Мил, сегодня вечером прилетаю, попроси деда, чтобы он меня встретил в Домодедово в девять вечера, а то я тут фруктов накупил, в руках не довезу, пусть подскочит, поможет.
– Хорошо, у тебя всё в порядке?
– Всё отлично, до встречи, целую.
Женщины думают совсем иначе, чем мы, мужики, а логика принятия их решений мне неведома. Иногда эти решения меня очень не радуют, если не сказать хуже. В общем, когда я увидел в зале аэропорта встречающих меня жену, тёщу и сына и растерянно разводящего руками деда – мол, извини, Алек, что с этими бабами поделаешь – то сказать, что я удивился, – это… мало. Нет, естественно, я был рад, но, с другой стороны, как бы всего пяток дней не виделись, что уж так-то? Потом был такой маленький нюансик – я по телефону разъяснил, что у меня под завязку всякой ерунды с Алайского рынка, а куда их класть? Я-то полагал, что с дедом вдвоём будем, всю эту фруктовину сложим сзади на пол и на сиденья – и порядок, так что? Спереди тесть с тёщей, сзади Мишутка и мы с Милкой. «Запорожец» не самая большая машина, если не сказать, что весьма небольшая, сзади при трёх пассажирах больше ничего не впихнёшь. Багажничек у «Запора» невелик и, как всегда у деда, забит каким-то очень нужным хламом, но дыньки туда удалось впихнуть и прочую ерунду, а вот корзину привязали к багажнику на крыше – ладно, всё вместилось. Когда уже выехали на трассу, нам подмигнуло габаритами, обогнав нас, какое-то роскошное американское авто – Бориска с тестем промчались.
Тесть мой собрался покупать «Жигуль» и предложил мне купить у него «Запорожец» за три тысячи – цену вполне приемлемую. Новый «За́пор» 968М стоил пять тысяч восемьсот рублей, и машина была в очень хорошем состоянии. Мы с Милкой помозговали – тысяча у нас была, тысячу заняли у моей мамы, тысячу дед решил подождать, в итоге решили брать машину.
Я записался на курсы автолюбителей ВДОАМ – срок обучения тогда составлял полгода, сдавали знание двигателя и ходовой части, знание правил дорожного движения и непосредственно езду. Проблемой было устроиться на сами курсы, там была очередь года на полтора. По счастью, у моего дядьки – дяди Вани – были какие-то знакомые в этой структуре, и по осени меня зачислили в группу. Курсы были платные, занимались мы где-то на Соколе, в основном сидели в каком-то подвальном помещении и учили «железку» и правила дорожного движения. Через три месяца занятий стали раз в неделю обучать практическому вождению. В конце занятий скинулись по рублю – как было объявлено, на взятку гаишникам, весной я получил права.
Первый раз в относительно длительную поездку – до дачи – я поехал под контролем тестя и тормознулся перед железнодорожным переездом – машина каждый раз глохла, когда я втыкал первую передачу. Мало было практической езды, учили опять же на «Жигулях», а «Запорожец» чуток покапризней, никак не мог стронуться с места, всех дел – подгазовать чуток после включения передачи, а я забыл это. Тёща что-то гундела сзади мне в ухо, тесть уже собрался садиться за руль, но я озлился, рявкнул, чтобы все замерли, тронулся, и мы покатили.
С этого момента почувствовал машину, ошибался, конечно, с правилами дорожного движения, но машина у меня летала будь здоров – оборзел, короче. Мне нравился сам процесс вождения, мобильность, комфорт, потом это было вполне по средствам – десять литров 72-го бензина стоили тогда семьдесят копеек, то есть семь копеек за литр. И чего не прокатиться?
По осени решили поездить с Милкой по магазинам. Катались весь день, ничего не нашли. Людуся стала уговаривать меня ехать домой, но я решил по пути заехать ещё в магазин на Вторую Сельскохозяйственную улицу. Улочка узенькая, я подзабыл, где нужный нам переулок, а поворачивать надо было налево через полосу встречного движения. Разглядывая, не заметил, как вылез слегка на встречку. Собрался вернуться в свою полосу движения – ан нет, едущий сзади меня, увидев, что впереди образовалось свободное пространство, взял и втиснулся рядом, а по встречке на меня пёр автобус.
Людуся, предвкушая скорую парковку, уже отстегнула ремень безопасности и после столкновения улетела головой в лобовое стекло, заработав лёгкое сотрясение, шишку на лбу и сломанный передний зуб. Я делал своё дело – гнул грудью рулевую колонку. Пострадал и «Запорожец»: разбита морда, левый фонарь и бампер, немного повело кузов. Но больше всего пострадало моё желание быть автособственником – мне как-то сразу разонравилось это дело.
Дальше всё как полагается – ГАИ, затем эвакуатор, который отволок мой разбитый «За́пор» во двор. У меня была страховка, но, чтобы получить её, надо было оттащить «Запорожец» в автотехцентр куда-то на окружную. Пришлось пройти все эти этапы, дать денег страховщику в этом самом центре. В результате страховка покрыла все мои последующие расходы по ремонту. У нас на секции работал учебным мастером парень, который сделал мне протекцию по ремонту – близкий друг его по большому спорту, парень наш был мастером спорта по баскетболу, работал на автосервисе «Запорожца». Зиму машина простояла во дворе, а весной я отволок её на станцию, где её за месяц привели в полный порядок.
После ремонта я тут же продал её за те же три тысячи Виктору – Милкиному двоюродному брату, потеряв интерес к вождению лет на десять.
Избавился я от неё даже с каким-то облегчением, но права, которые бравый гаишник забрал прямо на месте аварии, застряли в отделении ОРУД-ГАИ, если мне не изменяет память, Останкинского района, а избавляться от них я не планировал – мало ли чего, вдруг ко мне вернётся желание покататься когда-нибудь?
Я был на разборе автопроисшествия, заплатил семнадцать рублей ущерба автопарку за ремонт автобуса, готов был заплатить штраф, но в ГАИ мне печально рассказывали, как я грубо нарушил права, с чем я был абсолютно согласен, и толком не объявляли, как меня накажут, что я должен предпринять для своего исправления. Капитан гаишный настойчиво рекомендовал мне серьёзно подумать о своей езде. После второго посещения я просто перестал туда ходить – не мог понять, что я должен сделать.
После Нового года нас с Милкой пригласили к себе в гости тёщин двоюродный брат Юрий Соколов, сидели болтали и в разговоре я упомянул о возникшей у меня коллизии с московским ГАИ. Алла – жена Юры, которая работала, кстати сказать, каким-то инструктором в ВЦСПС, сказала:
– Да я сейчас твою проблему на раз решу.
– Как, каким образом?
– Да у меня подруга – Катя Комаровская – секретарём работает у начальника московского ГАИ, такая баба, я вам доложу – по совместительству его любовница, руководит своим начальником и всеми гаишниками московскими, они боятся её больше, чем своего начальника. Сейчас я ей позвоню.
Алла подошла к телефону, накрутила диск.
– Алло, Катюша, привет. Узнала? Ну да, это я. Катюш, у меня племянник весной в аварию попал на «Запорожце», виноват сам – водитель неопытный, ну, бывает. Ну да. У него странная история какая-то с гайцами вашими. Он ущерб уже оплатил потерпевшей стороне – парку автобусному, а в ГАИ штраф не назначают, права не отдают, ничего толком не говорят. Подскажи, как ему поступить.
Проговорили они минут десять, из них пару минут обо мне, а потом явно забыли о цели звонка, но, положив трубку, Алла сказала:
– Значит, так, в следующий четверг езжай к двенадцати в ГАИ и иди прямо к начальнику, никого не спрашивай, на секретаршу даже не гляди. Начальнику скажешь, что Екатерина Георгиевна Комаровская просила его позвонить ей. Если начнёт расспрашивать, скажешь, что ты её племянник. Он перезвонит ей, а дальше она ему всё объяснит.
В указанный четверг я, ничего не говоря находившимся в приёмной, впёрся в кабинет начальника ГАИ и, не обращая внимания на визг секретарши, заявил:
