Зульфия Талыбова
Ребекка. Пособие для начинающих ведьм
– Но почему ромашка?!
– Лепестки ее белые-белые, как крохотные пёрышки, они и заберут душу в другой мир, но поджечь их нужно обязательно: без этого перемещения не произойдёт. Огонь это как проводник, как будильник, как звонок, что душу сманивает. Важно, чтобы лепестки все сгорели, а жёлтая головка от ромашки должна остаться голой – это свидетельство того, что обряд прошел успешно.
– А что же дальше с цветком?
– Ничего особенного делать не надо. Важно просто оставить его на могиле.
– Ромашка – альтернатива метле, когда лететь надо, а ее нет! – подвела итог Красивая.
– Э-э-э, – промычала Ребекка, – а как это проверить?! Ну то есть это кто-то проверял, что душа находит новое тело?
– Нет, конечно! Но это так забавно! Мы верим в это, а что ещё остаётся?! Признать, что кошка всё ж таки сдохла, уж больно печально…
– Понимаю… – тихо сказала Ребекка. – Но вы дали мне надежду.
– Про самое важное не сказала, сестра! – ткнула Старую в бок Средняя.
– Ах, да! – поморщилась она. – Самое главное: проще совершить обряд до сорока дней после смерти тела: душа ещё принадлежит земле. После же есть только два варианта, где ее искать: либо на небе, либо глубоко под землёй. Но тогда придется к тем, кто пониже обращаться (наверху такими делами не занимаются), но напрасное это дело, много бумажной волокиты, всякие договоры да контракты, и не отвяжешься: под подпись все, а потом ещё и расплачиваться надо!
– Плевое дело, – поддержала Средняя. – Так что экологичнее все сделать до сорока дней: отчитываться ни перед кем не придется.
5
В тот день они собирались в органный зал, и как всегда опаздывали.
Ребекке нравилось представлять себя малышкой рядом с ним. Он купал ее в ванне, потом укутывал в полотенце и нес на кровать. Там вытирал ее тело и надевал белье… и даже чулки ни разу не порвал…
Но самом приятным было расчёсывание. Много раз он проводил гребнем по ее длинным волосам, а потом и кончиками пальцев пока она, закрыв глаза и слегка наклонив голову назад, улетала за пределы небес. А иногда он наклонялся к ее лицу и шептал что-то приятное на ухо. Он даже научился плести косы…
Ребекка в те моменты словно была его куклой, а он нежным любящим владельцем, очень чутким, осторожным и внимательным.
Ребекке не нравилось опаздывать в органный зал или театр, но сидеть и наслаждаться музыкой, вспоминая о причинах их опоздания – лучшего спектакля не придумаешь. Они словно сами в нем участвовали…
А иногда они добирались разными маршрутами и встречались в театре будто незнакомцы. Ребекка будоражилась от таких шалостей.
Их места были рядом. Иногда он невзначай касался ее руки, оправдываясь теснотой кресел.
В антракте, когда все зрители, и Рика тоже, спешила по своим недолгим делам, он хотел дотронуться до ее спины, и отдать сумочку, которую она забыла на сиденье.
Ребекка же вспомнила о ней раньше.
Было очень тесно, народ толпился, но все же она неожиданно повернулась, а его уже приподнявшаяся рука, скользнула по ее груди.
Они оба сделали вид, что ничего не произошло, оба смолчали, но теперь у них был секрет на двоих, который сблизил их. Ребекка смущённо забрала сумочку, буркнула слова благодарности и поспешила в уборную…
«Ямочки на твоих щеках…» – улыбаясь, шептала она тогда.
Ребекка лежала на мокрой подушке, к щекам прилипли волосы. Она плакала во сне и беспокойно ворочалась, от этого казалось, будто она бредила в лихорадке. Ребекка что-то бормотала бессвязное:
– Под землёй страшно и холодно… дышать нечем. Как ты там спишь? Тебе не жёстко спать? Хочешь, я принесу тёплое одеяло? Тебе, наверное, тоскливо, ужасно тоскливо, и тесно, и одиноко… Как ты там? Но, нет, – лепетала она во сне, – ты не там, не там, там лишь твое мёртвое тело, а твоя душа… я знаю, твоя душа ждёт обряда… Я сорву для тебя ромашку…
Сон потихоньку ускользал, а реальность уже разбудила Ребекку. Проснувшись, она все лежала, но глаза открывать не спешила.
Органный зал… Неужели все очутилось сном? Где она находится? Куда пропал он?
Ребекка открыла глаза: его тело под землёй, душа ещё метается по свету, а она в доме лесных ведьм, вернее знахарок-самозванок.
Ребекка приподнялась на локти и заглянула в окно. Сколько она уже здесь живёт? Несколько недель? Нужно успеть!
– Надо бы собрать букет ромашек.
6
– Сегодня целый день на базаре вспоминали нашу вафельку, а скоро и театр Посрамления, – без умолку трещала Красивая.
– Да ее и не забывали, – буркнула Средняя, перебирая картошку.
– Причем, так забавно: имени никто не называл, но все понимали о ком речь!
Красивая сняла фартук, забралась на лавку и, чередуя то громкий бас, то противное писклявое сопрано, стала передразнивать мужиков да баб:
– Опасная пожирательница душ! Любительница психов! Обольстительница! Похитительница талантов!
– Ну, прекращай уже, – заворчала Средняя, – она же услышит! Слазь, давай!
– Ой, а что это вы делаете? – Ребекка вернулась из сада вместе с огромным букетом ромашек.
Красивая тут же спрыгнула со стола, забрала букет из рук удивлённой Ребекки и закружилась с ним по кухне.
– Ох, вафелька, – залепетала Старая и тут же откуда-то достала глиняную вазу, чтобы налить в нее воду для цветов, – это Красивая распоясалась…
Старая дёрнула Красивую за фартук, и когда та остановилась, грубо отняла ромашковый букет, затем обхватила его за длинные ветви и несколько раз скрутила, пока они не оторвались. При этом она не сводила злобный взгляд от Красивой. Наконец букет достаточно укоротился, чтобы вместиться в вазу.
– Все в порядке, – Ребекка с улыбкой поглядела на Красивую. – Я все слышала, но не обижаюсь, более того, я рада, что меня помнят. Я чувствую, что живу. Пусть люди говорят, что угодно, меня это подпитывает. Значит, я интересна, значит я не забыта.
Сестры облегчённо переглянулись, а Красивая, все ещё волнуясь, но спросила:
– Ребекка, – неуверенно начала она. – На базаре говорили о твоих многочисленных женихах, которых тебе сватал отец…
– Ух ты! – оживилась Ребекка. – А что именно?
– Народ удивлялся, почему ты их всех отвергала, но… э-э-э я процитирую «таскалась с отбросами»…
– Ха-ха-ха, – залилась смехом Ребекка. – Мне и самой всегда было интересно, почему меня тошнило от женишков, которых мне сватал отец! Они были его молодыми копиями: до омерзения правильные, хорошие мальчики, в выглаженных костюмчиках и темными от зубрёжки кругами под глазами над болезненными анемичными щеками. А длиннющие бакенбарды были такими идеальными, словно их под линейку стригли! Почти все они учились в медицинском, и каждый мечтал стать психиатром.
– А тебя значит хотели сделать женой психиатра?
– Ага, черта с два! – выругалась Ребекка. – Они были настолько фальшивыми, настолько искусственными, нечувствительными и холодными, что я – от природы ранимая, чуткая и эмоциональная – автоматически становилась хронической истеричкой рядом с такими. А некоторые ухажёры, те, что понаглее, вообще на этом акцент делали! Сначала в шутку, а потом и не совсем в шутку.
– Лечили тебя значит?
– Ага.
– А что же с пациентами? Они совсем не походили на них?
– Совсем, – Ребекка оживилась, и лицо ее засияло. – Они были живыми, настоящими. Рядом с ними и я ощущала себя нормальной, а не экспериментом каким-нибудь, или подопытной для установки психиатрических диагнозов. Вот я и сама ответила на собственный вопрос, – улыбнулась Ребекка. – С пациентами – живая, с женишками-студентами – больная неврастеничка. Но меня, честно говоря, больше мучает другое: когда я впервые ощутила это?
– О чем ты? – не поняла Красивая.
– У меня ощущение, что я своих пациентов знала, как будто раньше, я чувствовала к ним (к некоторым, и их, конечно, меньшинство) такое тепло и даже родство, но это странно, они ведь для меня просто пациенты! В моем стерильном доме подобных персонажей никогда не было!
– А как ты ощущала это родство? – поинтересовалась Старая. – Как ты это понимала? Что они такое делали?
Ребекка задумалась. Сердце забилось чаще, Ребекку охватил сильный интерес и даже азарт. Наконец, наступило время: здесь – в избушке трёх знахарок-ведьм – разгадать свою тайну! Ей даже стало душно, а на лавке стало тесно сидеть.
– Они глядели на меня по-особенному, – произнесла она. – Я сейчас имею ввиду тех больных, с кем я общалась, с кем мне было интересно, ведь большинство из них были все же безнадежными и пустыми, но я выбирала живых, интересных и умных. У меня ощущение, что когда-то со мной случалось подобное…
– Что ты имеешь ввиду? – удивилась Средняя.
– Кто-то очень давно, может быть, когда я была маленькой, так глядел на меня, и, боюсь, признаться, мне это, наверное, понравилось, иначе не могу объяснить, почему я, будучи взрослой, продолжала искать эти взгляды даже на работе… – ахнула Ребекка.
– Но как все же они глядели на тебя? – допытывалась Старая.
– Они смотрели на меня как… как… не могу объяснить…
Ребекка наморщила лоб от усилий. Она громко выдохнула и подошла к открытому окну.
– А давайте карты разложим? – Вспыхнула Красивая.
– Карты? – повернулась Ребекка. – Мы будем гадать?!
– Феячить, – подмигнула ей Средняя. – Наша мать Герба нарисовала их.
– На самом деле, никакого волшебства здесь нет, – закатила глаза Старая. – Сейчас я расскажу, и ты всё поймёшь.
Ребекка вновь уселась.
Старая же вышла из кухни, но очень скоро вернулась. В руках у нее был льняной мешочек с вышитой приблизительно посередине золотистой нитью буквой «г», перевязанный розовой ленточкой.
Старая уселась и достала из мешочка колоду карт. Она разложила их картинками кверху. На каждой был изображен пёстрый рисунок: взрослые, дети, животные. На каждой были различные действия. Словно художник запечатлел повседневные моменты из жизни людей или зверей.
Ребекка зачарованно разглядывала необычные карты.
– Они очень красивые! – восхищённо произнесла она, – но как они мне помогут?
– Смотри, вафелька моя, – начала Старая. – Сейчас я их соберу и отдам тебе в руки, а ты их подержи у груди, да подольше, согрей их своими ладонями и думай о своем желании, сформулируй его, спроси у карт, что ты хочешь узнать у них о себе. Когда вопрос-желание будет готово, вытащи наугад любую карту, а потом переверни ее картинкой кверху, а дальше уже я тебе помогу.
Ребекка взяла трясущимися руками толстую колоду и, закрыв глаза, прислонила к груди. В голове замелькали вопросы.
– А сейчас, – Старая легонько коснулась плеча Ребекки. – Открой глаза и спроси матушку Гербу, почему ты выбрала такой жизненный путь.
Ребекка открыла глаза и произнесла:
– Матушка Герба, покажи, что прячется в закоулках моей памяти, я хочу вспомнить всё.
Ребекка вытащила карту приблизительно из середины колоды и положила на стол.
Сестры мигом кинулись к ней. Старая отгораживала руками Ребекку с картой от возбудившихся сестёр.
– Спокойнее, мои дорогие, эта карта сейчас принадлежит только Ребекке.
Красивая и Средняя же и не думали трогать её, но подглядеть, что же скрывается за внешностью местной обольстительницы, страсть, как любопытно! Хотя это могла понять только сама Ребекка: каждая из сестёр увидела бы что-то свое неразгаданное. В этом и заключался «фокус» карт: не было правильных или неверных ответов. Каждый посмотрит на картинку и поведает свою историю, а действие на картинке лишь приведёт заблудившееся событие из забытья памяти в реальность.
Об этом и рассказала Старая, и в конце подытожила:
– Вот и все волшебство! Ну, вафелька моя, что ты видишь?
На карте был изображен дремучий темный лес. Деревья – ни то чудища, ни то высоченные люди-великаны – определенно были здесь хозяевами, но ближе к центру чернота плавно переходила в свет, где посередине стояла то ли девочка, то ли фарфоровая кукла: такая милая, светлая, невинная. Как она очутилась в дремучем лесу?
– А кто ты на этой картинке? – спросила Старая.
– Я – девочка, – ответила Ребекка.
– Тебе страшно?
– Да.. нет, – Ребекка запнулась. Она пригляделась к картинке. – Нет, ей, то есть мне, не страшно. Она… здесь главная.
– А есть ещё живые существа на картинке?
– Да, чудища. Ее друзья. Они защищают ее, а ей приятно быть светом в их тьме… Она для них ценность, оберег…
Ребекка вдруг зажмурилась и отодвинула от себя карту. В голове всплыло воспоминание: пугающе ярко, резко, словно вспышка озарила ее память, и теперь как будто даже стало ясно видеть.
Ребекка ужаснулась воспоминаниям, она не понимала, как те события могли повлиять на ее теперешнюю жизнь, но они очень походили на то, что было изображено на карте.
В голове все смешалось: прошлое, настоящее. Чтобы как-то это все «размешать», она решилась говорить. Ведьмы помогут ей.
– Вы ведь все помните, где я работала, – начала она.
Сестры переглянулись и закивали.
– Среди них были и добряки, и интересные персонажи, но в основном мое окружение занимали злодеи и похотливые грязные гады. Я чувствовала, как многим хотелось коснуться меня, потрогать, возможно даже напасть, но меня это будоражило. Возбуждение разливалось по моему телу. Это не те ощущения, которые я испытывала внизу живота, когда любимый касался меня, ничего общего они с этим не имели. Но это ярчайшее ощущение жизни, азарта, понимаете? Я чувствовала, что живу… Я никому никогда не говорила о своих переживаниях: боялась меня упекут, или любезный папенька пропишет пилюли «для нормальности». Но сейчас я, кажется, вспомнила, почему таким странным, жутким и.. небезопасным способом э-э-э получала внимание…
Сестры уселись кучкой и внимательно стали слушать.
– Ещё в далёком детстве я впервые ощутила подобное, когда отец со своей любовницей отправился на свадьбу друзей, а меня оставили у родственников – таких же «злодеев», с кем я и работала до не давнего времени. Мне тогда было лет пять или шесть. В их огромном особняке было много людей, они пили вино, много-много вина, там были дамы для утех… В гостиной было сильно накурено, а двое мужчин – отец и сын (мой двоюродный дедушка и его сын – мой дядя) – которым меня и оставили на попечение, были хмельные до безобразия. Я помню, что неосторожно встала между ними, а они зачем-то стали тягать меня за шею: то один, то другой. Я помню, что замерла… – Ребекка и сейчас замерла и резко утихла, будто вернулась в ту ситуацию и то тело.
–Теле было страшно? – тихо спросила Старая и легонько коснулась ее руки.
– Нет, мне не было страшно… – ожила Ребекка. – Я не вырывалась, как нормальные дети, я не плакала и не закатила истерику, я просто не шевелилась, потому что… я и не испытывала ужаса! До сих пор помню тёплые пальцы на своей шее одного из них…
Ребекку словно обдало жаром, она раскраснелась и опустила глаза.
– Тебе стыдно от этого? – глядя на нее предположила Старая.
– Нет, в том-то и дело, – тихо произнесла Ребекка и подняла глаза. – Самое странное: когда я глядела то на одного, то на другого, пока они делили меня, я чувствовала себя очень… нужной, важной и… ценной. Я видела в их глазах себя, как нечто удивительное и волшебное, как будто даже недосягаемое, и я не пыталась им помешать, я молча сносила неудобства, хотя сейчас понимаю, что это и не было для меня таким уж неудобством… Я чувствовала, что они не навредили бы мне, они были очень… бережны со мной. Они делили меня не с целью наказать, побить или сотворить что-то зверское, но потому что… любили меня. В их доме, в котором постоянно был бардак, я ощущала больше любви, чем в нашем, где все было вылизано, как в больнице и «стерильно»: ни одной пьяной рожи, ни разбросанной вещи, ни скандала, но мертво, лживо и лицемерно. Там – в сраче и вине – по-настоящему, в отцовском особняке до такой степени «стерильно», что он и не заметил грязь: сын его любовницы домогался меня… Я уверена в доме дедушки такого бы не произошло. В той вакханалии я нашла любовь, которой не было в стерильной чистоте дома, где нельзя было показаться какой-то странной или плохой. Дома я была «дефектной»: постоянно нужно было что-то из себя строить, а у дедушки я была собой, и за это меня ценили и… делили, хватаясь за шею…
Ребекка замолчала, а ошарашенные сестры сидели раскрыв рты.
– Сын любовницы… что делал?! Это ведь тот мерзкий учитель истории, который частенько наведывался за лакричными леденцами?! Сыночек твоей мачехи! Не зря к детишкам пошел работать! Он мне всегда не нравился: ведьмовское чутье не затмить. Когда он заходил в лавку весь такой напомаженный и холеный, я чуяла, что рядом с ним кто-то сдох! А это от него, оказывается, гнилью всегда воняло! Придет он в следующий раз, я ему продам леденцов! Только вот, гад, давным-давно не заходит! – Средняя поднялась из-за стола и стала нервно расхаживать по кухне.
Остальных сестёр маленький секрет Ребекки тоже не оставил равнодушными: Старая замерла с открытым ртом, Красивая ошарашено поглядывала то на Среднюю, то на Ребекку.
