Юлия Николаевна Гусева
Сердце Творца
– Разденься, чтобы не намочить свою одежду. Изнутри я помыл, осталось только снаружи, до верхних крыльев никак не дотянуться. В коробе найдёшь всё необходимое.
Ишимиэль разделась, прошла к нему и села на лавочку, решила начать с левого нижнего крыла. Она вела специальной щёточкой осторожно, боясь повредить такое шикарное оперение.
– Смелее. Это всего лишь перья, а не драгоценные камни. Как твоё ампутированное крыло? Не побаливает?
– Всё в полном порядке.
– Очень рад, раз это так.
Она положила руку ему на крыло, а затем одёрнула.
– Прости.
– Не переживай, прикасайся, если нужно.
– А раньше, как ты справлялся один?
– Как бы тебе сказать… Иркалагор вылизывал, а до его помощи я чистил перья совсем иначе. Ишимиэль, прости, что плакал перед тобой.
– Что ты такое говоришь? Не следует извиняться. Любой бы дал волю эмоциям.
– Наверное, любой, но не я. Благодарю от всего сердца. Твоя поддержка помогает мне сохранять равновесие в этом шатком мире.
Ишимиэль сильно засмущалась, но ничего не стала говорить.
Женщина легко касалась крыльев Архистратига, его оперение не сверкало и не переливалось золотистым цветом, как обычно, оно горело тускло, подобно погасшему пламени, но не переставало от этого быть прекрасным. Чтобы дотянуться до самых верхних перьев пришлось подняться на ноги и нанести на оперение гель с мягким цветочным ароматом, а затем тщательно прочистить щёточкой и смыть водой. Некоторое время спустя Ишимиэль закончила. Она положила щёточку в короб, а затем нежно прикоснулась ладонью к спине Люцифера.
Когда она одевалась, стоя к нему спиной, то думала о тех приятных ощущениях, когда касалась его оперения и мокрого от воды тела. Верховный серафим уже и сам почти оделся. Он надел чёрную рубашку с короткими рукавами, но застёгивать не стал, подошёл к Ишимиэль. Попросил её повернуться.
Вмиг их лица стали настолько близко, что Ишимиэль ощутила губами волнительное дыхание Люцифера. Ангелы соприкоснулись носами и немного потёрлись ими. Боги всегда считали этот вид ангельского поцелуя своеобразным и весьма несерьёзным, можно сказать, дружеским.
Уже в покоях Архистратига Ишимиэль разомкнула губы Люцифера в обычном поцелуе, когда они свалились на кровать. Его грубые руки обняли её за талию, пока они лежали и целовались. Он в какой-то момент понял, что с этого часа, с этой минуты, с этого сладостного момента для него всегда существовали её нежно-лиловые глаза, её залившиеся румянцем щёки, её мягкие, как сон, губы, её гладкая, как бархат лепестков, тёплая кожа.
Она снова коснулась его спины и все тревоги растворились в новом поцелуе.
– Ты полюбила меня с того дня, как я тебя спас? – шепнул он у самого её уха.
– Да… – в полустоне ответила Ишимиэль. – А ты меня?
– Когда потерял тебя, казалось, навсегда.
Она не поняла, о чём он говорил. Стоило ему вспомнить тот странный сон о ней, о… и об Адонае, как всё вставало на свои места. Как же он раньше не замечал своё счастье?
С каждым нежным поцелуем, заботливым объятием, долгожданным прикосновением, вожделенными ласками хотелось заполнить ту пустоту в сердце, что существовала всегда до этой минуты. Тяжёлое дыхание ангелов и их вздохи нарушали привычную тишину комнаты, в которой почти никогда не было так приятно находиться. Шорох снимаемой одежды приближал момент их слияния и сотворения чего-то большего, чем просто природный инстинкт соития. И когда это произошло, всё: время, целый мир, все проблемы как по волшебству перестали существовать в одночасье. Им не хотелось торопиться, потому как любовь – всего лишь краткий миг, растянувшийся до целой вечности.
Часть 4: Искажения в памяти
Глава 1: Свид…ль ис..рии
Дверь оказалась закрыта не до конца, слуги-подростки открыли её, вошли в покои Архистратига и замерли. Руб зажал рот другу, чтобы тот не разбудил хозяина приветствием, Люцифер крепко спал, подложив под подушку правую руку. У стены слегка шевельнулась чья-то фигура. Ребята удивились Ишимиэль, спящей вместе с их хозяином в одной постели. Это всё весьма странно и очень непривычно. Руб убрал руку от рта Онипа, они тихо подошли к шкафу, открыли его дверцу и положили внутрь постиранные вещи. И всё также тихо покинули покои Люцифера, закрыли дверь, встали у окна и выдохнули.
– Ух ты… Похоже, Ишимиэль ему понравилась, – тишком заговорил Руб.
– Ага. Да это же просто потрясающая новость! – не скрывая радости ответил Онип.
– Тише ты! Чего орёшь?
– Ой. Молчу-молчу. Пошли-ка отсюда. Как думаешь, может, им принести завтрак в комнату?
– Спросим у Барбатоса. Идём к нему.
Если бы не беспечность этих двоих, то сенсационная новость о любовнице Архистратига не разлетелась бы так быстро. Другие слуги подслушали разговор Онипа и Руба, пока они шли к камердинеру верховных богов, а затем про это узнали все.
За чашечкой чая во время завтрака Сафия приступила к лёгкому десерту, как явилась её подруга, лучшая швея во всей столице и пересказала новость, о которой судачили все в замке.
Чашка чая звонко была поставлена на блюдце.
– Неужели тебя это задело? – Никта прикоснулась к единственной чёрной серьге, что висит на левом ухе. – Злишься, что помощница опередила тебя и охмурила всенародного героя?
– Нет, просто считаю, что каждый имеет право на личную жизнь. И сплетничать о своём друге, который переспал с кем бы то ни было, мне очень неприятно. – весьма серьёзно ответила Сафия, будто испепеляя жёлто-зелёным взглядом подругу.
– Ну, знаешь, он всё-таки спал с твоей помощницей, а её статус, сказать честно, недостоин его внимания. Где он, а где она. Небо и земля. А уж тем более она ниже его рангом: херувим с перебитым крылом, чужеземка… Хм! Ей просто повезло, что его взгляд пал на неё вчера.
Никта положила перед Сафией новый журнал с моделями одежды для женщин-серафимов, только что взятый из типографии. Она открыла его, пролистала до девятнадцатой страницы и показала Сафии то самое платье и шляпку, которые они обсуждали задолго до захвата и освобождения Элирия. Сафия поражена талантом подруги, бесспорно, лучше Никты не найдётся в ближайших вселенных швеи с такими золотыми руками, которые хочется расцеловать.
– Возвращаясь к разговору про нашего главнокомандующего… Мне кажется, Васария будет для него подходящей парой. Она аристократка, из хорошей семьи, занимается благотворительностью и культурой во всём Пантеоне. Она станет одной из важных фигур Элирия, если выйдет за Архистратига. – продолжила рассуждать Никта, чем успела надоесть Сафии.
Когда Руб нёс завтрак для хозяина и Ишимиэль на подносе, то повстречал Ларкейда, который, словно страж коридора, встал на его пути.
– Разворачивайся и уходи, – сурово сказал юному слуге Ларкейд.
– Это ещё почему? – удивился Руб. – Ты здесь не главный, чтобы приказывать мне.
– Может и не главный, но знающий, что твой хозяин сейчас очень занят. Будет ли он рад, если ты помешаешь ему? Вот то-то же. А теперь уходи. – Ларкейд внушительным взглядом взирал на него.
Руб вздохнул от злости на него, развернулся и пошёл обратно на кухню. Он расскажет об этой наглости хозяину. Поглядев в сторону покоев Люцифера, Ларкейд вдруг переменился в лице.
– Теперь мы в расчёте, – тихо произнёс про себя Ларкейд и ушёл.
***
За дверью, что сокрыта магией Творца, Люцида побежала к дереву памяти всего измерения. Оно было совсем небольшим, Люциде по пояс. Иркалагор догнал подругу и сел на бескрайней пустой поверхности.
– Почему оно такое маленькое? – серафим озадаченно поглядела на морду Иркалагора.
– Измерение пережило не так много Спиралей, вот и информации собралось крайне мало. Я давно не был здесь. Ровно с тех пор, как в ссоре сказал Отцу, что перестану делиться нашей мудростью с другими цивилизациями. – сказал Огненный Зверь, глядя наверх, где над деревцем вились потоки информации и стремились в его ветви.
– Ты можешь управлять “знаниями”?
– Хм. Предположим, что да, могу. Что ты хочешь сделать?
– Привести сюда Адоная и стереть его из памяти всего измерения.
Иркалагор расширил глаза, услышав эти слова из её уст. Он нахмурился, обдумывая это.
– Тогда Люцифер… Я не могу согласится. Если это сделать, то он… он просто исчезнет.
– Да…
Люцида понимала, как горько Иркалагору от осознания происходящего, но ей самой гораздо больнее всё это переживать.
– Всё, что связано с Адонаем, исчезнет без следа. Если не покончить с ним как можно скорее, то другие Иномирцы и их боги вряд ли когда-нибудь одолеют его. – произнесла она, отошла от деревца и забралась на шею Иркалагора. – Пора возвращаться в Элирий и обо всём рассказать тем, кто должен знать.
– И сыну? – спросил Иркалагор, не двигаясь с места. – Ты должна ему сказать о том, что задумала. Без Люцифера твоя задумка неосуществима. Адонай желает завладеть им, как самой драгоценной вещью и при этом боится навредить ему. Поговори с сыном без меня, как придёте к согласию, сообщи мне результат вашего разговора.
– Поняла. Вперёд, у нас мало времени.
Она схватилась за его рога. Огненный Зверь покинул это тайное место, созданное Творцом.
***
Поздним вечером, когда Айла пошла укладывать Кадзоку спать, Ларкейд тайком прошёл в покои родителей, чтобы поговорить с отцом. Он по добродушному приглашению Силвы сел в кресло, а отец сел рядом на диван.
– Нынешняя ситуация – самая лучшая для заключения мира между нашими народами, – начал Ларкейд, безмятежно рассевшись в кресле. – Это будет мой последний дар демонам.
– Почему же последний? – поинтересовался Силва.
– Мой путь лежит за гранью их понимания, и понимания богов. Я же говорил тебе, что я вознёсся, став настоящим божеством. Если будет возможно, сними с демонов проклятие, данное много лет назад так несправедливо богами. Им суждено пройти долгий путь до появления нового предателя.
– Снять проклятие будет не так просто. Я не могу ничего обещать, но постараюсь.
– В отличие от других богов, ты не разучился любить. Это вселяет надежду. Твои идеалы совсем иные, чем у Истануса и Адоная. Помни на божественном суде, что они собирались создать мир, основанный на чужой боли и страданиях – это стало бы основой их нового мироздания. Удобная безмятежная жизнь во лжи… Ха-ха! Мне нравится, как рушится сцена их спектакля.
– Для тебя всё игра, как я вижу. Мне не понять твоего мировоззрения.
– Если знать истину, то да, всё – лишь маленькая игра. То, что сейчас происходит и войной божеств назвать очень трудно. Это так, ребячество. Ха-ха!
Когда Ларкейд улыбался, Силве приходилось испытывать гнетущее напряжение. Сын явно узнал больше, чем должен был. Почему его это всё так забавляет? Почему он так беспечен? Куда он теперь стремится? Тонкий полумесяц улыбки не исчезал с холодного лица Ларкейда. Его пронзительный леденящий синеглазый взгляд словно сожалел, что нельзя сказать больше положенного.
– История – самая хрупкая вещь, которую легко изменить хоть в эту секунду. Она не воспитатель, чтобы кого-то учить, она не судья, чтобы принести воздаяние за грехи. История – кисть в руках Мастера. И краска, в которую он её обмакивает, ещё долго остаётся как на ней самой, так и на бумаге. Вверяю дальнейшую судьбу демонов тебе, они скоро придут в Элирий тропой, которой шёл я.
Ларкейд поднялся, попрощался с отцом, поправил на одежде большую круглую брошь и отправился в дальнейшее странствие. Дверь открылась, Айла, весёлая после разговора с Кадзоку, вошла сюда и не успела ничего сказать, как Ларкейд ушёл. Он будто растворился в следующее мгновение в тускло освещённом коридоре. Айла задумчиво поглядела на Силву.
Глава 2: Ланубирт
Пять дней спустя сотрудниками Департамента правопорядка и защиты граждан было подготовлено несколько томов с обвинениями против Истануса и Квирина. Верховный бог всё это время готовился к проведению военного трибунала. В своей подготовленной речи он выделил красными чернилами несколько пунктов против обвиняемых: преступления против мира, преступления против сути божественности, заговор против всего божественного рода.
В течение этого периода химеры, созданные Истанусом, были подвергнуты истреблению. Их природа рождения противоречит всем божественным законам. Из подвала замка, где Истанус оборудовал лабораторию по созданию химер, изъяли десяток дневников, тысячи записей экспериментов Истануса. Лучших доказательств его преступлений не найти. Показания при допросе также были занесены в особо засекреченные материалы.
Военный трибунал проходил в закрытом режиме, никто из мирных жителей не мог явиться на суд, а из газетчиков пригласили только двадцать профессионалов своего дела. Из тюрьмы под стражей вывели Истануса, его “звено” Абраксаса, тройного агента Квирина и бывшую наёмницу из организации Убийц Богов – Коко. Их привели в зал, посадив на скамью подсудимых. Подготовленная речь верховного бога заняла почти весь день. В ней, как отметили между собой два газетчика, в полной мере отражены военные преступления против элирийцев и посягательства на истребление других народов. Судебный процесс длился долго и по итогу завершился пожизненным тюремным приговором для Истануса, оправданием Коко, казнью Абраксаса и заключением Квирина под стражу до “особого распоряжения”.
Судя по безжизненно мрачному лицу Истануса, тот ожидал, что всё для него закончится казнью. Он даже не взглянул на Абраксаса, которого уводили из зала. Люциферу показалось, что Истанус больше переживал за утраченные навсегда результаты своих экспериментов, чем за собственную жизнь. Архистратиг так же счёл выдвинутое и вступившее в силу решение верховного бога слишком мягким. Но Силву понять можно, это первый раз, когда он выступает в роли вершителя судеб военных преступников. Любой бы другой казнил всех, не проявляя доли божественного начала в себе.
Когда всё завершилось, Силва захотел побыть один и обдумать вновь приговор для каждого преступника. Его мысли занимала судьба новорождённого двоюродного брата. Ясное дело, что за ним будет ухаживать Коко, но не пойдёт ли сын Истануса по стопам своего отца? Станет ли мстить за него? Или примет его грехи и будет жить, не тая ненависти на Силву?
Задумчиво бродя по улицам, Силва остановился у трактира “Хрустальная чаша”. Он вдруг увидел, как его по ту сторону окна зовёт и машет руками Кайрос. Силва вошёл в трактир, садясь за столик, где был Кайрос в одежде официанта.
– Почему ты так не весел? – поинтересовался Кайрос. – Жизнь ведь налаживается. Слышал от знакомых, сегодня ты вёл закрытый судебный процесс. И каков приговор…
– Пожизненное заключение, – опережая вопрос устало сказал Силва. – Это не из уважения к нашей родственной связи, а из этических соображений. По хорошему его бы казнить, но мне что-то претит. Я лично видел изготовленные Истанусом предметы быта, сделанные из костей или из кожи богов. Это отвратительно до ужаса.
– Кошмар, – едва слышно выдавил из себя Кайрос и виновато опустил глаза. – Что будет со мной? Ну, там, преследование…
– А причём здесь ты? Ты ничего из этого не делал, никого не убивал, не ставил эксперименты. Да, ты его сын, ничего с этим не поделаешь, живи дальше. Ты уж никак не похож на всемирного злого гения. Извини, но больше времени уделить тебе не могу. Живи счастливо. Удачи.
– Спасибо. Очень рад, что мы поговорили, хоть и совсем немного. Пока!
Через пару часов после свершившегося трибунала, Айла втайне от мужа и деверя решила посмотреть в глаза Истануса, пришла в подразделение Департамента, где находилась тюрьма, на правах верховной богини вошла и попросила тюремщиков отвести её к особо опасному заключённому. Она увидела за решёткой Истануса, и сказала тюремщикам оставить её наедине с ним. Стражники, заметно нервничая, ушли.
– Что тебе дало столь пристальное изучение тел богов, их геномов и создание химер? – спросила Айла и встала у стены.
– Лучше уж ты бы позлорадствовала, чем задавала бы такие вопросы. – Истанус поднял на неё голову.
– Ты плохо меня знаешь. Сейчас все на нервах, а я единственная, кто ещё не утратил самообладание и могу спокойно поговорить с тобой. Отвечай на вопрос.
Истанус хрипло посмеялся.
– Ты знаешь, что такое жизнь? Не в теории, а на практике. Чья воля и чьи стремления заложены в каждом из нас? Из какого набора геномов мы состоим? Так ли уж соитие важно для рождения? Или жизнь можно получить искусственным способом? На эти и другие вопросы я подходил с чисто научной точки зрения. Скажи, знаешь ли ты других богов-учёных, что посвятили всё своё время для тщательного изучения вопроса жизни? Наверное, ты не назовёшь таких. Не скажу, что я был первым, просто Орден Великих Божеств, ещё до влияния на него Адоная, запретил великие труды Зелимхана, Ишиира, Менгело. Имён на самом деле больше. В нашей научной сфере самое главное – отбросить мораль ради достижения заветных целей. В твоих глазах я “величайший злодей”, но, по сути, я всего лишь слишком любопытный учёный.
– Учёный, что извращал всё возможное, причинял страдания подопытным и вершил зверства над богами и другими расами в эгоистичных целях. В тебе не осталось ничего божественного.
Истанус ухмыльнулся.
– О, значит я достиг маленькой цели – отбросить мораль.
– И совсем не жаль сыновей, которых ты обрёк на вечный позор?
– Те два юнца? Они кто угодно, но уж точно не родня. Мои истинно любимые дети мертвы, от них остались лишь зубы, да и те были на шее у Абраксаса.
– Ты случайно не об этом странном ожерелье говоришь? – Айла вынула из кармана ожерелье из волчьих зубов. – Его сняли с Абраксаса перед казнью. Мой слуга сказал, что эти клыки принадлежат симуранам, благородным крылатым волкам.
Истанус подошёл к решётке, протянул к Айле руку. Кожа на его руке огрубела, мозолистые пальцы дрожали от внутреннего напряжения.
– Отдай.
– Отдам его, если расскажешь про Адоная всё, что знаешь. Твои прошлые показания были подвергнуты сомнению.
– Шантажистка.
– Просто пользуюсь случаем. Есть ли у Адоная слабости? Говори, или я выброшу ожерелье, как безделушку.
– Слабости у такого бога, как он? Адонай поглотил силу Творца, стал подобен нашему ничтожному Иномирцу. У Адоная нет слабостей. Никому не остановить этого дьявольского отпрыска.
– Значит, ты ничего не знаешь. Досадно. Есть ли за ним тот, о ком мы не подозреваем?
– Мыслишь шире… это интересно. Я ничего не знаю о том, кого воскрешает Адонай, но видел эти зловещие кости воочию. Думаешь, что, повергнув Адоная, что-то изменится? Как это наивно и безрассудно.
– Тебе не искупить свои грехи, Силва не простит тебя за предательство нашего рода. Я не в праве отнимать у тебя то, что так дорого сердцу.
Верховная богиня вложила в его руку ожерелье и ушла, более ничего не сказав. Истанус взял обеими руками звенящую костяную драгоценность. Он сел на кровать и сжал в руках немного иссохшие зубы своих детей. Он скучает по их вою, их волчьему запаху, но больше всего ему горько, что любимая волчица не дождалась его в пещере, где они встречались, жили и вылизывали друг другу шерсть. Теперь умение менять облик на чёрного бродячего пса ему ни к чему.
***
Параллакс, придавленный большой каменной плитой в разрушенном подвале Кровавой Башни, старался выбраться на свежий воздух. Он услышал треск над собой, а затем его расплющило громадной кристаллической рукой дьявольского гиганта. По всему лицу колосса проходили острые шипы, похожие на рога. Он издал рёв. Остальная часть его тела ниже груди тоже приобрела новый кристаллический вид.
Видя столь пугающую картину, арлийцы в городе замерли от ужаса. Адонай взирал на своих букашек, тяжело дыша через рот, так как нос в его нынешнем облике отсутствовал. Он в гневе разрушил остатки Кровавой Башни, схватился когтями за лицо и расцарапал, оставляя глубокие порезы, откуда реками хлынула сияющая кровь. Стоило ей попасть на арлийцев, как они стали превращаться один за другим в таких же монстров, как и их правитель-кумир.
Пролетая на чёрной незаметной звезде мимо Арлии, Смерть видел, как планета озарялась зловещими ледяными огнями, покрываясь кристаллическим панцирем. А затем увидел Адоная, который так скоро овладел силой Иномирцев. Кристаллический гигант стал настолько огромен, что в космосе запросто взял пальцами свою планету и понёс в ладони, направляясь прямо к Уроборосу. Панцирь был нужен, чтобы не раздавить свой народ.
В чёрной дыре Млечного Пути мирно трапезничал змей, пожирая души умерших, что прибывали к нему благодаря Жнецам. Уроборос почти возродился. Узкие зрачки змея поглядели прямо на колосса, шедшего к нему. Тот разжал руку, родная планета повисла на месте. Она чуть наклонилась и начала вращаться, согласно здешним законам; кристаллический панцирь медленно разрушался, образуя вокруг планеты кольцо космической пыли.
– Ты славно потрудился. Но…
Уроборос окольцевал Адоная, раскрывая широко свою пасть.
– Трагедию эту тебе и всем остальным суждено повторять вновь и вновь!
Гигант словно ожидал подобного исхода их сотрудничества, а потому сбросил с себя Уробороса, схватил его за тело, а другой рукой зажал пасть. Адонай разжал свою челюсть, а затем впился в затылок змея, пытаясь откусить его плоть. Змеиная кожа не смогла выдержать такой силы. Челюсть гиганта сомкнулась, кусок змеиного мяса остался в его рту. Уроборос извивался, шипел, борясь с потомком. Извергал из пасти яд, но тот ничего не мог сделать бронированному телу Адоная. Вдруг гигант швырнул Уробороса и со всей силы наступил стопой на его голову.
Когда древний змей был вновь убит, Адонай стал пожирать его, съедая даже кости, чтобы тот не смог снова возродиться. Его кристаллическое тело вдруг содрогнулось от непонятного приступа боли. Змеиный яд разлился по рукам и ногам причудливыми узорами. Адоная сильнее пронзила непонятная тупая боль. Грудь разошлась множественными трещинами. Свет из неё стремился вырваться наружу.
Колосс встал на одно колено, ощущая, как тело отказывается принять столько противоречащих сил сильнейших существ, что он съел. Долго он пытался унять эту бушующую эфемерную боль, и, наконец, справился. Оглядев пространство чёрной дыры, Адонай в зловещем оскале расширил пасть всего своего существа.
Он есть Бог, он – новый властелин всего пространства.
