Юлиана Руслановна Гиндуллина
Привет, Роза
Глаза Лии становятся влажными. Она чувствует приближение Ромы. Шнурок предательски не оцепляется. Она бы смогла выбраться, если бы знала, что Рома настолько близко. Безумие стука сердца ускоряется, а глаза лишь обволакиваются соленой водой. Ее щеки сухи, слезы держатся в глазах. Лия слышит, как кричит Роза. Только теперь она слышит шаги Ромы. Каждый его предельно близкий шаг. Они такие твердые, звериные, хищные. Снова все замирает перед ней. Она чувствует какой-то взмах за спиной. Да, на этом месте должна была быть Клара, которая спаслась бы, но это Лия, тупо застрявшая в своем невезении. Лия безнадежно опускает свою голову и готовится к удару от своего же одноклассника. Напоминает несправедливую и ненужную казнь. Миг, палка ударяет со всей силой и злостью, что скрыта в Роме. Лия вздрагивает, но не чувствует дикой боли. Лишь запах ромашек…
Когда леденеет кровь
Когда она почувствовала запах ромашек, слеза скатилась по сухой щеке. Единственная. Да, ей не было больно. Не было, потому что она полностью защищена Марком. Он успел взять на себя удар. Лия поняла, что ей ужасно больно. Боль намного сильнее, чем, если бы ее действительно ударили. При первом ударе Марк крепко ее сжал, его дыхание касалось пока сухой щеки Лии. Лебедева ощущает его крепкое объятие, невероятно нежное и заботливое, словно она укрыта лепестками ромашек, но в то же время сильное и надежное. Второй удар свершился, и вибрация прошла по его телу, передавшись слабым, но таким же больным откликом в теле Лии. Она почти крикнула, но так тихо, что только голос ее сердца услышал этот призыв. Теперь его дыхание касалось уже влажной щеки Лии.
– Ошибка, почему тебя всегда нужно спасать? – тихо произносит Марк и вздрагивает при втором сокрушительном ударе. Лия вообще ничего не может сделать. Она поражена молнией, отключена ослепительным светом или убита страхом. Лия физически не может пошевелить даже пальцами.
– Марк? Что ты делаешь?
– Не хочу, чтобы тебе было больно, – произносит это и напрягается всем телом, думая, что последует следующий удар, но его не последовало.
Роза и Дали уже подоспели. Они толкнули Рому к дереву, предварительно отобрав орудие насилия. Дали даже ударил его, что, кстати, очень неожиданно с его стороны. Роза же решила вспомнить свои тренировки, поэтому просто надавала ему кулаками и полностью отключила. Сама она после столь удачных ударов ослабла окончательно.
– Лия! Марк! – она кричит и подбегает к ним, несмотря на ужасную слабость. Марк освобождает Лию от своих спасительных объятий. Лебедева поворачивается к нему лицом:
– Спасибо, но тебе, наверное, так больно из-за меня? – Она смотрит в его карамельные глаза.
Марк только улыбается и легко говорит:
– Мне не было больно. Рома такой слабак и неудачник. Я хотел ему врезать, но думаю, он бы успел ударить тебя, поэтому пришлось с тобой пообжиматься.
Даже в такой ситуации Марк не перестает шутить и показывать превосходство.
– Я так переживала! А ты шутишь даже сейчас. Как так можно? – взволнованно произносит Роза. Лия в первый раз видит заплаканную подругу. Вся тушь некрасиво растеклась. В глазах блестит жидкость, растекающаяся по лицу.
– Да ничего со мной бы не было. – Закатывает глаза Марк.
– Это не шутки!
– Боже, Лия, он хотел ударить меня? Это было мое место! Вы в порядке? – Клара следует примеру Розы и тоже начинает рыдать.
– Да, он хотел ударить тебя, – возвращается к Лие сарказм, но сразу угасает, как недавно угаснувшие звезды. Не хочет шутить именно сейчас, когда Марк подставил своё тело удару. На его месте могла бы быть она. Но у Марка были другие планы.
– Он псих? – Клара подходит к отключенному Роме и хочет завязать ему руки своей лентой для волос. Сарказм Лии не оценила, а лишь удрученно покачала головой.
– Не надо этого делать, – замечает ее движения Дали.
– Почему? – Роза удивляется. Она все еще обнимает Лию, но и не спускает глаз с Ромы.
– Потому что сделаем ему больно.
– Но он сам сделает больно, – Роза настаивает. – Это бант. Ему бы наручники да в тюрьму.
– Мы не знаем, что у него на душе. Мы совершим грех, делая ему больно. Не нужно.
– Но ты его уже ударил и сделал ему больно, – замечает Клара, точнее вспоминает. В ее голове начинает все проясняться. Шестеренки в мозгу начинают крутиться.
– Это была защита. Разные вещи. Мы доверимся ему и не станем завязывать руки.
– Я ему не доверяю, – Роза злится на Дали. Она не понимает его якобы святых намерений. Он до жути правильный парень. Дали начинает ее здорово раздражать святостью.
– Я тоже. Ты видел, как он ударял Марка? Будто черт в него вселился. Я не хочу, чтобы такое повторилось, – беспокоится Клара.
– Да не сильно он меня ударил. Всего-то два слабых удара. Говорю же: он тюфяк.
Марку не нравилось, что его считали жертвой. Жалость со стороны Клары была ему бесполезна. Клара пытается вести себя взрослой, но это лишь бессмысленные попытки.
– Короче, Дали, засунь ненужное благородство себе в одно место. Я даже это слово этим словом называть не буду. Ради тебя, – выпалила Роза, причем сразу же раскраснелась почему-то, но слов назад не взяла.
Дали стоял с открытым ртом, удивленно глядя на свою обидчицу. Он не смог ничего сказать и лишь молча стоял.
– Лия, прости меня, пожалуйста, но, почему Рома это сделал? Я не понимаю. Вообще ничего не понимаю. Его нужно засунуть в психушку или сдать в полицию! Он – зверь.
– Ты сказала слово «химчистка», – ответила за, пока в шоковом состоянии Лию, Роза.
– Что? Что в этом такого?
– Мы сами не в курсе. Вся наша школа знает, что нельзя говорить при нем этого слова. Это глупо и неправдоподобно, но так и есть. Чистейшей воды правда. Говорят, он избил кого-то за этот проступок. Сейчас произошло то же самое, – Роза говорит быстро и нехотя.
– Тогда его точно надо завязать и вызвать полицию.
– Ничего не нужно вызывать, – снова вмешивается добрый Дали. – Он одноклассник. Вообще, это человек со своими проблемами и трудностями.
– Мы его завяжем, – злостно проговорила сквозь сжатые зубы Роза.
Пришлось завязать. Дали не стал спорить со слишком настойчивой Розой. Тем более, она болеет. Снова эта проклятая болезнь, сыгравшая сейчас наудачу.
Долго идти не пришлось.
Родным Розы было бы странно видеть рыжего паренька, со связанными руками, причем связанными бантом.
Как раз начинается дождь. Если будет и гроза, вовсе прекрасно. Роза стучится, в уже мокрую благодаря дождинкам, дверь. Она вспоминает, что вообще-то есть волшебный звонок. Вовсе не нужно барабанить маленькими кулачками в поисках ответа.
– А кто у тебя дома? – спрашивает Клара.
– Бабушки.
– Со стороны папы и мамы? Здорово.
В прихожей включается свет. Слышатся торопливые и короткие шаги, а лучше сказать шарканье тапочек.
– Кто это? – за дверью раздается сонный взрослый голос, бабушкинский.
– Это я.
– Кто-кто? – еще не окончательно проснулась бабушка.
– Да я! Роза. Кто же еще. Бабушка?
Эта бабушка немного повозилась около двери, чуть-чуть потопталась в нерешительности, но все же открыла.
Милая бабушка открывает дверь и не понимает, что видит перед собой. Она была в белой ночнужке и с растрепанными, уже давно седыми волосами. Напоминает пушистого, еще не проснувшегося кота. Она стоит на пороге и не решается впустить свою внучку. Еще бы! У Розы лицо все мокрое и грязное от черной туши и слез. Рядом какая-то взрослая девушка, от которой мерзко несет за километр, хотя сегодня она была у них в доме и общалась с одним парнем, но сейчас от нее разило, как от свиньи. И кто этот юноша, держащий на спине паренька, руки которого завязаны в бант? Рядом девушка со светлыми волосами и бледным лицом. А что с ее любимым Марком? Почему он устало прижат к стене. Он же не пил? Так надеется бабушка.
Через секунды четыре слышится еще одно торопливое шарканье тапочек. Это вторая бабушка, но уже одетая в халат и с очками на носу. Ее волосы аккуратно спрятаны в платке. Она также неуверенно всматривается в своих внуков. Наверное, думают, что видят галлюцинации. Вообще-то дождь начинается. Ребята стоят не под укрытием, а как раз под небом.
– Бабушки! – будит их Роза.
– Что это с Марком и вашими эм… друзьями? – Последнее словами было выделено с вопросительной интонацией.
– Да это долгая история. Честно, расскажу позже. Может, впустите, все-таки дождь начинается.
– Баааабушки? – Устроил показ собачьих милых глазок Марк. Видимо это всегда срабатывает. Ведь именно на бабушках скользнули добрые улыбки, тающие и теплые.
– Конечно-конечно. Вы же наши пельмешки. – Бабушка с седыми волосами похлопала Розу по спине. – Я – Рина, бабушка со стороны папы Розы, а вон Лонита. – Кивает в сторону второй.
Радушнее приема и не ожидать. Наконец, дождик позади, а спереди лишь большой теплый зал, посреди которого огромный стол, заваленный вкусной едой. Не буду говорить о том, как долго они ели, восхищаясь каждым лакомым кусочком. Они пили вишневый компот, наверное, лучший в их юной жизни.
Две бабушки постоянно переглядывались и хихикали, очень уж они были оптимистичными. Лонита не спускала глаз с Марка. Роза все же уговорила их лечь спать, иначе они устанут, но бабушки хотели знать правду о том, что случилось в лесу. Тогда Роза придумала историю, будто бы эта такая игра: связать одного участника и тащить его до дома. Бабушки претворились, что поверили, но с тяжелым грузом на сердце отправились в свои спальни.
– Они поверили? – спрашивает все та же любопытная Клара.
– Нет. Зато они поняли меня.
– Класс.
– А вы не думали о том, что в палатках остались Микки, Карина и Август? – Голос Дали вовремя.
За окном все завывал ветер, дождинки подавно обсыпали собой большие окна дома. В зале различались тихие голоса Розы, Клары и Дали. Самым громким голосом был дождь. Он барабанил, не оставляя пустого места на стекле. Молния ослепительным мгновением проникала в затемненную комнату, а гром оглушал всю тишину, заставляя вздрагивать Лию. Она пока не могла признать тот факт, что всю боль, предназначавшуюся ей, принял совершенно другой человек. Немного шоковой терапии, горькой правды и осознания реальности были уже на подходе в ее голове. Да, она знает, что нравится Марку, но чтобы на столько. Это походило на нереалистичное кино со спецэффектами и прочей фальшивостью, но все было намного серьезнее. Все уже произошло. Она наблюдает за Марком, который прижался к креслу.
– Это проблема, – печалится Роза. – Увы, начался дождь. Мы не сможем туда пойти.
– Вы собирались идти обратно? – ужасается Клара. – С таким-то рыжим психом, девчонкой, боящейся до смерти темноты, не в обиду, Лия, и, Роза, тоже не в обиду, но ты больна.
– Я знаю. Осведомлена лучше тебя.
– Как ты можешь так говорить? – Лия приходит в себя. – Все из-за тебя. Ты напилась, как последняя свинья. Когда уже повзрослеешь? У тебя уже есть ребенок, но ты сначала себя воспитай. Ты ужасная. Я не могу понять, никогда не могла, почему родители тебя возвышают. За что так любят?
Клара молчит. Пока не может произнести слова.
Тишину лучше всего может разрешить клоун. А он у нас уже имеется, правда связанный непонятной лентой и без красного поддельного носа.
– Ребят, развяжите, – произносит он. По правде говоря, он и сам прекрасно выпутается из этого бантика. Он так и делает. Выпутался назло испуганной Кларе.
– Мы вызовем полицию, – угрожает как раз-таки испуганная Клара. Не на шутку боится рыжих психов.
– Ребят, я все объясню, не надо никакой полиции.
– Ага, так мы тебе и поверим.
– Поверим, – вездесущий голос Дали прорывается сквозь чернеющий лес испуга и недоверия. Произнеся единственное слово, то есть глагол, даже гром прогремел.
Услышав снова голос Дали, Роза посмотрела на него со всей злостью. Ее раздражало его поведение, она никак не могла его понять, но не спорю, ей он был ужасно интересен.
– Я… я… – Рома захлебывается в воздухе, который он набирает для смелости. Видимо, он решится рассказать что-то, чего мало кому говорил. Это будет страшнейшим испытанием в его жизни. Он понял, что совершил просто ужаснейший поступок в своей жизни, ударив Марка. Рома смотрит на Марка, на свои руки, на Лию. Его сердце катается на американских горках, цель которых полное разоблачение. На этих каруселях боишься провалиться в пропасть, но всегда знаешь, что ты застегнут ремнем безопасности. Роме так не казалось. Он кружил на какой-то вертушке, от которой его выворачивало наизнанку. На лбу выступают горошки холодного пота. Проверка на детектор лжи. Если провалишься, умрешь. Каждый мускул на его теле пропитывается высоким напряжением. Он решается только тогда, когда еще раз смотрит на Марка.
– Не тяни, – командует Роза. – Ты натворил таких непонятных дел. Пора рассказать, в чем дело.
Рома ловит на себе взгляд Марка. Рыжий вытаскивает из кармана сиреневые конфеты (их ровно три штуки) и кидает на пол. Они камешками плюхаются об паркет.
– Это не конфеты, а лекарство. Таблетки по управлению гневом. Так говорит мой лечащий врач. Мой психолог. – Никто никогда не видел Рому таким серьезным. Он смотрит на конфеты, извиняюсь таблетки, затем поднимает глаза на ребят. Все изумились запредельному ужасу в его глазах. Голос Ромы был настолько убитым, что капающий дождь казался пением какой-то дивы.
Да, все знали, что Рома странный, называли его психом, но никто не догадывался о правоте порочащих слов. Очередная тишина окутала когда-то оживленный зал. Даже бабушки в соседних комнатах притихли. До этого они пытались пришлепнуть газетой муху.
– Я понимаю, это странно звучит, но я такой. Я – псих. И моя фамилия (о, да Химчистка)… – он снова запинается. Кажется, от него послышался едкий смешок, словно серная кислота гонится за жертвой. Он снова напрягается. Лицо выражает мучительную пытку. – Моя фамилия. Я ее ненавижу. Ненавижу людей, которые ее произносят. Да, фамилия Химчистка – это проклятие.
Снова тишина, сопровождающаяся барабанными стуками дождя. Все молчат. Сейчас не время их голосам. Только один должен разрушить роковое молчание.
– Это было три года назад. У меня был брат. Младший брат. Его звали Рамин… – История повествуется в прошедшем времени. Все понимают, что прошлого не вернуть. – Я как всегда любил отстойные шутки и приколы. Он всегда поддерживал мои дурацкие идеи и осуществлял их. Однажды я придумал новую шутку с его участием. Я сказал ему прокрасться ночью в химчистку, да именно в химчистку, потому что мы знали о существовании черного хода. Когда-то мы сделали там дыру. – Он снова улыбается. – Рамин так и сделал. Прокрался туда, но это бы ничего. Я сказал ему закричать нашу фамилию, то есть закричать слово «химчистка». Все время я стоял на улице. Я слышал, как он кричит. Потом я услышал, как он смеется над поступком. Вообще, мы всегда смеялись над своей фамилией. Но не в эту ночь. В то время в химчистке находился алкоголик-бомж. Он испугался крика Рамина и просто… просто пырнул его ножом. – Рома не в силах сидеть с каменным лицом. Он отворачивается от всех и уже дребезжащим голосом произносит: – А я стоял на улице и ничего не понимал. Почему мой брат так долго не выходит. Я побежал в химчистку и обнаружил лишь холодного Рамина и кровь. Такую противную. Страшную. Липкую. Я начал звать своего Рамина, дергать за плечи, но в ответ не было его дикого смеха. В первый раз я слышал лишь тишину, находясь с ним. Он умер от рук какого-то бомжа. Это несправедливо. И все из-за меня, моей нелепости, моего существования. Если бы я не попросил крикнуть его это слово, бомж не испугался бы и не убил брата. Я вызвал скорую, но знал, что больше никогда не увижу своего Рамина. Врачи сказали, что я мог успеть, но я стоял на улице и паршиво ждал его прихода. Он не вернулся. Больше никогда не вернется. Все из-за меня. Из-за меня он пошел в химчистку, из-за меня прокричал нашу фамилию, из-за меня его ранили, из-за меня его не спасли, из-за меня его нет рядом со мной. А ведь я никогда не говорил, что люблю его. Я всегда издевался над ним, дрался, но без него моя жизнь паршива. Только он мог меня понять. Я убил своего брата.
Шок поселился в сердце каждого. Чисто физически все молчали. Рома смело начинает довершать свою страшную историю:
– Я всегда виню себя за это. С тех пор моя фамилия стала мне проклятьем. Стала моим клеймом, как напоминание о том, что брата убил брат с той же фамилией. Родной брат! – он прокричал это. – При каждом упоминании этого слова я не могу контролировать себя. Я всегда на пределе. Меня повели к психологу. Он и выписал мне эти таблетки. Не спорю, они мне помогают. Я хотел провести эти дни без долбанных таблеток. Думал, что смогу. Но даже при их употреблении я не смог совладать с собой. Простите. Я не смог контролировать себя. Помните разгром в школе, когда не нашли виновного? После этого наш физрук перекрасил там стены. Этим психом был я. Я не мог себя контролировать, увидев слово «химчистка». Я знал, что кто-то специально написал его.
Теперь Рома замолчал и больше ничего не говорил. Вообще никто ничего не сказал. Просто не осмелились. Свет в комнатах бабушек погас. Теперь только зал освещен слабой лампой. Эту ночь никто не смог спать. Рома так и остался в своем положении. Отвернувшись и дрожа, так и замер. Роза сидела на диване вместе с Лией, укрывшись одним одеялом. В обнимку они просидели всю ночь. Марк присоединился к ним. Положил голову на колени Лии и держал за руку. Клара разместилась на полу и смотрела в плачущее окно. Дали встал только рано утром, чтобы прочитать намаз. Ребята в первый раз увидели исполнение молитвы. Молча сидели, пялясь на Дали. Но никто, повторюсь никто, не спал.
Бессонная проклятая ночь, наполненная колючим молчанием, леденящим всю кровь.
Мои письма тебе
Как бы ни старались бабушки развеселить умирающую публику, ничего не получалось. Ребята ушли из коттеджа в семь утра. Снова молча, утопая в безмолвии.
Слишком холодно, но предсказуемо для сентябрьского утра. Роза теплее укуталась в шерстяной шарф. Роме было холодно, несмотря на одежду, в которую его закутал Дали. Клара же осталась в домище отдыхать. На самом деле Лия запретила приближаться к ней. Она не была готова к новым неприятным сюрпризам. Пусть получит наказание.
Идут по лесу. Вдруг:
– Слушайте, я знаю, что шокировал вас до предела. Если вы отвернетесь от меня, я пойму, но давайте хотя бы не молчать, – он решился.
– Мы только тебя и ждали, – отозвался Дали. – Мы не откажемся от тебя. Ты не виноват в случившемся. Не виноват. Только Аллах может судить. Наступит судный день, и он сделает свой приговор. Пока ты можешь только молиться за счастье Рамина в следующей жизни. Ты должен вершить добро. Прости себя. Это тоже нужно уметь делать.
– Господи, Дали, – снова возражает Роза.
– Он прав.
– Рома? Что? Но ты же всегда издевался над ним. Сейчас послушаешься?
– Наверное. Я не знаю, что мне делать.
– Так, все. Забыли. – Марк встревает, и не зря. Роза замолкает, поворачивается к брату и улыбается. Ей нравится голос Марка.
Беседа все же завязалась. Лия начала даже язвить, пытаясь забыть кошмар Ромы. Дали постоянно что-то шептал рыжику и показывал на деревья, кусты.
Обратный путь к палаткам был намного легче и короче, чем путь в домик. Интересно, что же делали остальные, когда Рома нападал на Лию.
– Эй, явились, значит, уже. Нет, ну, а почему бы вам еще на денек не свалить отсюда в уютненький коттеджик со всеми удобствами? – Динара вылетает из своей палатки и мчится к прибывшим. Ужасно удивительно, но из этой же палатки выходит Микки, а затем и сам Август.
Ее вопрос застал всех врасплох. То, что они якобы отдыхали в большом доме Розы никак нельзя назвать отдыхом. Все снова вспомнили звериные шаги и удары Ромы, его связанные руки и его ужасную историю. Кровь застыла в венах, но на мгновение. Нужно разряжать ситуацию. Предоставляется слово разрядителю ситуаций, конечно же, Марку:
– А мы тут видим, вы зря времени не теряли. – Многозначительно смотрит на выходящих из палатки. Никто не смог сдержаться. Прыснули со смеху все, кроме тех, над которыми смеялись.
– Объясните ваш побег, – смертельно серьезно настаивает Август. Лия поняла, что он слышал, как его звали, когда он был нужен. Только он мог сказать о коттедже. Только он слышал их споры, но не вышел. Лебедева начинает свою атаку:
– Ты бы мог сбежать с нами, если на то пошло. Мы тебя звали. Марк даже тряс палатку, но ты так сладко спал. Тебе во сне приснилось, что мы собираемся в дом?
Август почувствовал острие вины на своей шкуре.
– Прости, Лия. Я хотел, но я спал. Или не мог идти. Слишком устал. Полу дремное состояние.
– Это мне кого-то напоминает. Поверь мне, ты врешь. Хотя бы честно признался, но нет, надо еще и других обвинять. Мне надоел твой пессимизм и недоверие. Я не буду перед тобой оправдываться.
– Лия.
– Август?
– Не хотите услышать нашу историю великой ночи? – не сдержалась и спросила Динара. Когда обращают внимание на посторонних людей, ей становится обидно. Ее самооценка понижается до предельного уровня, и именно тогда в экстренном случае включается защита – ее язык. Никто особенно и не хотел слушать истории Динары, так как особым красноречием и интригой ее речь не отличалась, но делать было нечего. Нужно снова разрядить ситуацию. – Когда вы бросили нас, я еще спала, но меня разбудил дикий гром. Я испугалась, начала ощупывать ваши места, да, девочки, я о вас говорю. Я поняла, что одна в палатке и решила зайти к Августу, а там уже сидел и Микки. И так, мы втроем и остались в Августиной палатке.
– Какая интересная история, – замечает Лия.
– И не говори, – подхватывает Роза.
Обе снова истерически смеются. Смех был необходим.
Неважно сколько времени сейчас, и какая секунда снова пролетает, ребята уже идут по незнакомым полям, следуя за Розой. Эта красноволосая девчонка обгоняет всех и бежит навстречу солнцу, кружась вокруг себя, совершая неумелые, но чувственные пируэты, каждый раз воздушно приземляясь на траву вновь и вновь.
Марк шел рядом с Лией, иногда якобы случайно касаясь ее руки. Каждое легко прикосновение поднимало Лию на седьмое небо.
Роза снова и снова взлетала на долю секунды над землей, прыгала и кружилась. Скакала, словно маленькая лошадка, не отстающая от своей мамы.
Роза глотала свежий воздух, ловила солнечные лучи, размахивала руками. Она не стеснялась своей жажды. Динара как всегда отвлекала внимание и выводила его курсором на себе. Дали постоянно смотрел на Розу, одновременно болтая с Ромой. Август молчал и делал вид, что слушает истории Микки. Вообще-то он следил и за Лией. Снова не знал, что делать и как извиниться. Он чувствовал себя предателем.
Так бы и продолжалось дальше, но полет неумелой птицы не всегда совершается удачно. Так и с Розой. Прыгая все на одной ноге, она упала. Быстро и сразу. Никто не мог еще осознать того, что полет окончен и что птичка ранена. А солнце все же играет своими лучами. Все бегут к раненому лебедю, хватая на своем лице отблески солнца. Лия бежит так быстро, что кажется будто она внедряется в новые безпространственные измерения и вырывается вновь из них, ускоряясь все больше и больше. Почему Роза упала?
– Что с тобой? – Лия садится на корточки и хватает Розу за руки.
– Роза! – Рядом Марк. Его карамель в глазах тускнеет. Неужели слезы хлынут из глаз? Ведь он обещал, что никогда не будет плакать.
– Роза, ты что? Почему не отвечаешь? – Лия трясет Розу, подносит ее руки к своему сердцу и пытается чудом оживить сознание подруги. Тщетные усилия. А Лия слепо верит надежде, которая, действительно, в каких бы тяжелых случаях не оказался человек, каким бы ничтожным и предсказуемым был конец, умирает последней. – Роза, почему, почему так быстро? Так легко уходишь? Я же не прощу тебя. Роза, я тебе еще многого не рассказала. Я же говорила, что, если ты умрёшь, я тебя убью! Не надо сейчас уходить… – Лия склоняется над телом Розы и прижимается всей силой. В горле стоит противный ком.
Солнце все светит, блестит в глазах Лии. А Роза лежит, раскинув руки по сторонам, словно вдыхая каждый миллиметр жизни. Холмы стали на тон ярче, а небо яснее. Словно вновь наступило долгожданное лето и на этот раз навсегда. Внезапно начала всхлипывать Динара. Она не очень-то и знала Розу. Динара сама стыдилась того, что неискренне плачет, но плакать нужно, чтобы хотя бы показать трагичность момента. Для Динары Роза была всего лишь одноклассницей, пригласившей свой класс на якобы вечеринку. Роза болела раком, и Динара не смогла отказать. А теперь, прямо перед ней Роза лежит без чувств на сухой траве, в поисках летнего солнца. И Динара… она знает, что лишняя, что ее не должно быть сейчас здесь, и ее слезы лишние. Но она должна пустить свою соленую жидкость, чтобы как-то простить себя.
– Роза, милая, я тебя плохо знаю, прости. Но я бы обязательно узнала. Пожалуйста, не уходи именно сейчас. – Динара хоть как-то пытается вернуть Розу, безнадежно.
– Прости за то, что ударил твоего брата. Два раза, – на Рому посмотрели все. Особенно удивление танцевало в глазах Динары, Микки и Августа.
– Эй, сестренка, ты серьезно? Не шутишь? Но я же. Я же люблю тебя, сестренка. – Даже Марк не в силах бесчувственно стоять. Немного соленой жидкости приукрасили его щеки. Он быстро стирает их ладонями. Никто не должен видеть его слез. Лие стало так больно из-за него, она кинулась обнимать его и плакать. Марк даже не мог ее нормально обнимать от нехватки сил. Его покидает родная душа, он осознал это только сейчас.
Микки начал извиняться за что-то и тоже просить прощения. Август тихо стоял в стороне и не мог понять, какую роль ему выполнить и какие слова произнести. Больше шока и ужаса, меньше сентиментальности. И вот сейчас заговорит многоуважаемый и всегда правдивый Дали:
– Будь счастлива в следующем мире. Да поможет тебе Аллах, – он произнес молитву и хотел дотронуться до лба Розы, но неожиданно:
– Эй, Дали, это все, что ты можешь мне сказать? А ты, Август? Ты вообще молчишь. Боже, Лия, как же ты расчувствовалась. Марку передались твои чувства. Вы на одной волне, – она и правда говорила. Глаза светились озорным блеском. Пока никто не мог смириться с настоящим. Лия злилась на нее, но в то же время просто боготворила судьбу за шутку Розы. – Я всегда хотела посмотреть на жизнь людей после своей смерти. Я думаю, то есть знаю наверняка, что только горсть людей узнает о моей смерти и будет ее оплакивать. Остальные бесчисленные миллиарды даже не будут знать о моем существовании. Некоторые не знают о существовании такого имени, как мое. Это печально. Только близкие будут плакать и не только. – Она смотрит на Динару. – Спасибо, Динар, что попыталась показать слезы, но если я умру, лучше улыбайся. Улыбка больше идет тебе.
– Роза! – злостно начинает Марк. Вся ее жизнь уже пробежала перед его глазами. Все превратилось в страшный сон, который мгновенно испарился. Даже фальшивая смерть сестры показала ему то, что он никогда не сможет забыть о ней, никогда не отпустит ее. – Я понимаю, тебе смешно, но это идиотские шутки. Когда ты умрешь по-настоящему, я подумаю, что ты пошутила и рассмеюсь, – злится Марк. Он отодвигает от себя Лию.
– Я не считаю твои шутки идиотскими, дай пять, Роза. – Рома подходит к ней и протягивает ладонь. Они обмениваются шлепками.
– Марк, видел бы ты свое лицо, – она еще и смеется. – На моих похоронах будет также? Мне всегда было интересно, что будут делать все, когда увидят меня мертвой. Я впервые увидела, как ты плачешь. Я чуть не прокололась.
– Ты не умрешь, ясно? Тупая овца, ты не умрешь. Не смей говорить о похоронах. – Угрожающе смотрит на нее Марк и уходит дальше. Лия немного расстраивается из-за его неожиданного отстранения от нее. Почему ей нельзя его обнять первой?
– Они скоро будут. Прими это. – Яркий смех не унимается. Глаза все же блестят и озорно играют. Марк снова останавливается, но не торопится повернуться. – Возможно завтра, возможно послезавтра или даже в следующем месяце. Я просто говорю это сейчас. Хочу, чтобы вы приняли это, как приняли прошлое Ромы.
– Что делаешь? Ты несешь чушь. Хватит этого, – шипит Лия.
– Знаю. Спасибо, что верите в возможность жизни, но надо признать это. И я вас очень люблю. Я не буду жалеть о том, что чего-то не сделала в своей жизни. Моя жизнь и так прекрасна. Хочу сказать, если вдруг я умру, пожалуйста, не грустите, не плачьте и не обтекайте соплями. Потому что я круто жила, понимаете? Я многое успела и многое повидала. Лия, меня не было год, потому что большую часть я путешествовала. Да. Я помогала разным центрам, людям с депрессией, твоей Карине я тоже помогла, да. Она была такой капризной и глупой. Пришла к ней в платке. Кое-какую речь произнесла. Я всему радовалась. Любой фигне. Мне надоела моя больница. Тебе от меня не было писем, потому что я была слаба, это факт. Но дверь к многоэтажкам была открыта всегда по моей просьбе. Ромашки на стенах в твоем подъезде и во дворе – дело рук Марка. Мы попросили бабушек. Вот и были наши письма. Мы всегда были с тобой. Я немного готовилась к концу, но его так и не было. Я подумала, а что, если я вылечилась? Что, если свершилось чудо? Но чудес не бывает. Я всегда чувствую легкое утомление, но знаю, что живу. Мы уехали из Израиля, чтобы просто жить. Нормально жить. И мы никогда тебя не забывали.
– Роза, я и не знала. Как я не могла понять, что все это сделали вы? Как я не могла этого заметить? – Лия остро осознает свою нелепость. Она всегда считала себя умной, но некоторые вещи невозможно понять, их нужно почувствовать. Они не бросали ее. Лия просто не понимала их писем, их живых писем. Всё было так удачно с ромашками и открытой дверью в подъезд. Она засунула руку в карман и сжала часокулон.
– Слова на бумаге истратили смысл, мне не о чем было писать. Я хотела сделать что-то для тебя. Оставить хоть какую-то крупицу. У меня получилось. Но я решила приехать, потому что только ты могла видеть во мне настоящее, а не просто больную девчонку. Я скучала.
– Я в шоке, но больше всего я хочу сказать, чтобы ты жила нормально и как тебе хочется. Без театральных представлений своей смерти и без скандальных речей. Да, поражена твоим признанием, но не время выяснять такие отношения. О, как бы я хотела тебе врезать за твою ложь, но знаю, что твои поступки выглядят крайне трогательно, поэтому лишь скажу, чтобы ты начала нормальную жизнь. – Лия не знала, что делать. Она так тронута.
Остаться в Стами ребята не решили. Многое произошло. Очень многое нужно отфильтровать в голове и понять, куда идти. Каждому нужен отдых в своей семье. Каждому. Даже Лие, возможно не помешает. Как и все поездки, эта заканчивается. Лия все еще была с Розой и постоянно ее забавляла, но Роза знает, что пора меняться и бросать свои тупые фокусы по поводу смерти. Теперь она станет такой же, какой была. Теперь она забудет о существовании своей болезни.
