Владимир Вольфович Жириновский
Каста предателей
ЗАВЕТАМ ПЕСТЕЛЯ
ВЕРНЫ!
1 ноября 1916 года масон Милюков произносит свою речь на тему «Глупость или измена?»
С высоты думской трибуны было названо впервые имя царицы и предъявлено правительству тяжкое обвинение в национальной измене.
Эта подлейшая речь одного из самых гнусных людей России не имела под собою решительно никаких доказательств – все от начала до конца было заведомой ложью.
По отречении императора Николая II Временным правительством была учреждена Верховная комиссия для расследования вопроса об измене.
Комиссия, несмотря на её предубежденность против деятелей «старого режима», выявила с полной очевидностью, что не только государыня, но и Штюр- мер, Щегловитов, Протопопов и сам Сухомлинов ни в какой мере не повинны ни в измене, ни в переговорах с Германией, ни в поисках сепаратного мира.
С первых же дней российского бунта февраля 1917-го союзные с Россией страны, Англия и Аме- 128
рика, выразили необычайное торжество. Известие о падении Русской монархии вызвало в английском парламенте взрыв рукоплесканий и восторга.
19 марта 1917 года Яков Шифф прислал министру иностранных дел Милюкову телеграмму следующего содержания: «Позвольте мне в качестве непримиримого врага тиранической автократии, которая безжалостно преследовала наших единоверцев, поздравить через ваше посредство русский народ с деянием, только что им так блестяще совершённым, и пожелать вашим товарищам по новому правительству и вам лично полного успеха в великом деле, которое вы начали с таким патриотизмом».
На это «поздравление русского народа» Яковом Шифом, который – по данным французской разведки – передал русским революционерам двенадцать миллионов долларов на устройство революции, признательный Милюков ответил в следующих выражениях:«Мы едины с вами в нашей ненависти и антипатии к старому режиму, ныне сверженному, позвольте сохранить наше единство и в деле осуществления новых идей равенства, свободы и согласия между народами, участвуя в мировой борьбе против средневековья, милитаризма и самодержавной власти, опирающейся на божественное право. Примите нашу живейшую благодарность за ваши поздравления, которые свидетельствуют о перемене, произведённой благодетельным переворотом во взаимных отношениях наших двух стран».
Русское передовое общество в первые дни после падения монархии обезумело от радости. Рево-
129 люцию сравнивали с весной, с чарующей улыбкой прекрасной девушки; в честь революции слагались восторженные гимны. Царизм подвергался всевозможным проклятиям.
Но очень быстро облетели цветы и догорели огни революции.
Переворот, построенный на лжи и обмане, не мог привести ни к чему иному, как к «бессмысленному и беспощадному русскому бунту» и разрушению.
Генерал Алексеев и командующие армиями беспрекословно выполняют приказ № 1, написанный масоном Наумом Соколовым, которым уничтожается воинская дисциплина в армии. Армия разваливается. Временное масонское правительство князя Львова, составленное из масонов, безвольных и неумных людей, быстро приводит всю страну к разложению…
Этим роль его и закончилась.
С 1917 года центр, поддерживающий русских либералов и демократов, отказывает в этой поддержке.
Масоны Временного правительства сделали свою работу и должны были бесславно закончить свою карьеру.
Правительство князя Львова уступило свое место масонскому радикально-социалистическому правительству во главе с масоном Керенским.
Этот последний завершил разложение армии и страны, в октябре 1917 года передал власть большевиком без всякого сопротивления и противодействия.
130
После февральской революции центр мировой масонской политики переходит в Америку.
Из Америки идет моральная и финансовая поддержка большевистской революции.
Троцкий (Бронштейн) и Зиновьев (Алфель- баум) направились со своими соплеменниками из Америки. Троцкий, как немецкий шпион, был задержан английской полицией на пароходе около Галифакса. Его арест не был продолжителен. Масон Милюков, министр иностранных дел правительства князя Львова, предупрежденный по телеграфу Шиффом, потребовал у Бьюкенена, английского посланника, чтобы он освободил «брата» Троцкого. Троцкий был освобожден и мог продолжать свою работу.
Великий праведник Земли Русской о. Иоанн Кронштадтский предвидел грядущее царство Антихриста и призывал православных быть готовыми к принятию страшного события:
«Царь у нас праведный и благочестивой жизни, Богом послан ему тяжёлый крест страданий, как своему избраннику и любимому чаду, как сказано тайновидцем судеб Божиих: «Кого Я люблю, тех обличаю и наказываю» (Апок. 3, 19). Если не будет покаяния у русского народа, конец мира близок. Бог отнимет у них благочестивого царя и пошлёт бич в лице нечестивых жестоких самозваных правителей, которые зальют всю землю кровью и слезами».
Луначарский – министр просвещения у большевиков, однажды сказал: «Мы ненавидим Христианство и христиан. Даже лучшие из них должны
131 быть рассматриваемы как наши злейшие враги. Они проповедуют любовь к соседу и милосердие, что совершенно несовместимо с нашими принципами. Христианская любовь – это препятствие развитию нашей революции. Долой любовь к соседу. Что нам нужно, так это ненависть. Только так мы покорим вселенную».
Этой ненавистью, декабристским «психозом крови», а также интеллигентской гремучей смесью беспочвенности и идейности проникнута и знаменитая ленинская формула: «Пусть вымрет 90 % русского народа, лишь бы осталось 10 % к моменту всемирной революции».
И заплечных дел мастера вожделенно взялись за дело.
Началась «Работа ЧК в России».
Об этом забытом геноциде, русском холокосте первых послереволюционных лет члены Ордена антирусской интеллигенции предпочитают не вспоминать. Иные их представители из числа «шестидесятников» в разговорах между собой ломали головы, куда девать страшную убыль населения, случившуюся в те годы. И приняли решение: «перетащить» все жертвы в 30-е годы.
По сей день нижеприведённые свидетельства есть чуть ли не государственная тайна. Приоткроем её.
В России каждый город имел несколько отделений, задача которых состояла в уничтожении образованного класса; в деревнях и селах эта задача сводилась к истреблению духовенства, помещиков и наиболее зажиточных крестьян, а за границей – к шпионажу и подготовке коммунистических выступлений, устройству забастовок, подготовке выборов и к подкупу прессы, на что расходовались сотни миллионов золота, награбленного большевиками в России.
«1-ю категорию» обречённых чрезвычайками на уничтожение составляли: 1) лица, занимавшие в добольшевистской России хотя бы сколько-нибудь заметное служебное положение – чиновники и военные, независимо от возраста, и их вдовы; 2) семьи офицеров-добровольцев (были случаи расстрела 5-летних детей, а в Киеве разъярённые большевики насквозь прокалывали штыками своих ружей даже младенцев); 3) священнослужители; 4) рабочие и крестьяне, подозреваемые в несочув- ствии советской власти; 5) все лица, без различия пола и возраста, имущество коих, движимое или недвижимое, оценивалось свыше 10 000 рублей.
По размерам и объему своей деятельности московская Чрезвычайная комиссия была не только министерством, но как бы государством в государстве. Она охватывала собой буквально всю Россию и щупальца ее проникали в самые отдаленные уголки необъятной территории русского государства. Комиссия имела целую армию служащих, военные отряды, жандармские бригады, огромное количество батальонов пограничной стражи, стрелковых дивизий и бригад башкирской кавалерии, китайских войск и прочее и прочее, не говоря уже о специальных, привилегированных агентах, с многочисленным штатом служащих, задача которых заключалась в шпионаже и доносах.Во главе этого ужасного учреждения стоял человек-зверь поляк Феликс Дзержинский, имевший нескольких помощников, и между ними Белобородова, с гордостью именовавшего себя убийцей царя. Во главе провинциальных отделений находились подобные же звери, люди, отмеченные печатью сатанинской злобы, а низший служебный персонал, как в центре, так и в провинции, состоял, главным образом, из подонков всякого рода национальностей – евреев, китайцев, венгров, латышей и эстонцев, армян, поляков, освобождённых каторжников, выпущенных из тюрем уголовных преступников, злодеев, убийц и разбойников.
Это были непосредственные исполнители директив, палачи, упивавшиеся кровью своих жертв и получавшие плату сдельно, за каждого казнённого. В их интересах было казнить возможно большее количество людей, чтобы побольше заработать. «Заработок» был велик: все были миллионерами.
Не подлежит ни малейшему сомнению, что между этими людьми не было ни одного физически и психически нормального человека: все они были дегенератами, с явно выраженными признаками вырождения, и должны были бы находиться в домах для умалишённых, а не гулять на свободе, все отличались неистовой развращённостью и садизмом, находились в повышенно нервном состоянии и успокаивались только при виде крови… Некоторые из них запускали даже руку в дымящуюся и горячую кровь и облизывали свои пальцы, причём глаза их горели от чрезвычайного возбуждения. И в руках этих людей находилась Россия! И руки этих людей пожимала «культурная» Европа!
В течение короткого промежутка времени были убиты едва ли не все представители науки, учёные, профессора, инженеры, доктора, писатели, художники, не говоря уже о сотнях тысяч всякого рода государственных чиновников, которые были уничтожены в первую очередь. Такое массовое избиение и оказалось возможным только потому, что никто не предполагал самой возможности его, все оставались на местах и не предпринимали никаких мер к спасению, не допуская, конечно, и мысли о том, что задача новой власти сводится к истреблению христиан.
Вот сведения о гибели русских учёных, оставшихся в Советской России. Приводим выдержку: «За 2 1/2 года существования советского строя умерло 40 % профессуры и врачей. В моём распоряжении списки умерших, полученные мною из Дома учёных и Дома литераторов. Даю здесь список имен наиболее известных профессоров и учёных: Армашевский, Батюшков, Бороздин, Васильев, Вельяминов, Веселовский, Быков, Дор- мидонтов, Дьяконов, Жуковский, Исаев, Кауфман, Кобеко, Корсаков, Киковеров, Кулаковский, Кулишер, Лаппо-Данилевский, Лемм, Лопатин, Лучицкий, Морозов, Нагуевский, Погенполь, Покровский, Радлов, Рихтер, Рыкачев, Смирнов, Танеев, кн. Е. Трубецкой, Туган-Барановский, Тураев, Фамицын, Флоринский, Хвостов, Фёдоров, Ходский, Шаланд, Шляпкин и др.»По сведениям газеты «Время» (№ 136) в течение последних месяцев 1920 года умерли в Советской России от голода и нищеты проф. Бернацкий, Бианки, проф. Венгеров, проф. Гезехус, Геккер, проф. Дубяго, Модзалевский, проф. Покровский, проф. Фёдоров, проф. Штернберг и академик Шахматов». Сведения эти, конечно, неполные, но если столько ученых погибло за 2 1/2 года, то сколько же их погибло за 10 лет?! Да и возможно ли теперь установить точную цифру, когда советская власть не пропускает за границу никаких сведений, могущих ее компрометировать, а эмиграция пользуется лишь обрывками, случайно попадающими в газеты?!
Террор был так велик, что ни о каком сопротивлении не могло быть и речи, никакого общения населения не допускалось, никакие совещания о способах самозащиты были невозможны, никакое бегство из городов, сел и деревень, оцепленных красноармейцами, было немыслимо. Под угрозой смертной казни было запрещено выходить даже на улицу, но если бы такого запрещения и не было, то никто бы не отважился выйти из дома из опасения быть убитым, ибо перестрелка на улицах стала обычным явлением.
Людей хватали на улицах, врывались в дома днём и ночью, стаскивая обезумевших от страха с постели, и волокли в подвалы чрезвычаек, оглушая их ударами, с тем чтобы расстрелять, а трупы бросить в ямы, где они становились добычей голодных собак.
Вполне очевидно, что отсутствие сопротивления, покорность и запуганность населения ещё более разжигала страсти палачей, и они скоро перестали обставлять убийства людей всякого рода инсценировками, а начали расстреливать на улицах каждого проходящего.
И для несчастных людей такая смерть была не только самым лучшим, но и самым желанным исходом. Внезапно сражённые пулей, они умирали мгновенно, не изведав ни предсмертного страха, ни предварительных пыток и мучений в чрезвычайках, ни унизительных издевательств, сопровождающих каждый арест и заключение в тюрьму.
В чем же заключались эти пытки, мучения и издевательства? Нужно иметь крепкие нервы, чтобы только вдуматься в ужас этих переживаний и хотя бы на очень отдалённом расстоянии представить их в своём воображении.
На первых порах, как уже было сказано, практиковались обыски якобы скрытого оружия, и в каждый дом, на каждой улице, беспрерывно днём и ночью, являлись вооружённые до зубов солдаты в сопровождении агентов чрезвычайки и открыто грабили все, что им попадалось под руку. Никаких обысков они не производили, а имея списки намеченных жертв, уводили их с собой в чрезвычайку, предварительно ограбив как самих жертв, так и их родных и близких. Всякого рода возражения были бесполезны и приставленное ко лбу дуло револьвера было ответом на попытку отстоять хотя бы самые необходимые вещи. Брали всё, что могли унести с собой. И запуганные обыватели были счастливы, если такие визиты злодеев и разбойников оканчивались только грабежом.Позднее они сопровождались неслыханными глумлениями и издевательствами и превращались в дикие оргии. Под предлогом обысков эти банды разбойников являлись в лучшие дома города, приносили с собой вино и устраивали вечеринки, барабаня по роялю и насильно заставляя хозяев танцевать. Кто отказывался, того убивали на месте. Особенно тешились негодяи, когда им удавалось заставлять танцевать престарелых и дряхлых или священников и монахов. И нередки были случаи, когда приносимое разбойниками шампанское смешивалось с кровью застреленных ими жертв, валявшихся тут же па полу, где они продолжали танцевать, справляя свои сатанинские тризны. Кажется, дальше уже идти некуда, а между тем изверги допускали ещё большие зверства: на глазах родителей они не только насиловали дочерей, но даже растлевали малолетних детей, заражая их неизлечимыми болезнями.
Вот почему, когда такие посещения ограничивались только грабежом или арестом, то обыватели считали себя счастливыми. Чрезвычайки занимали обыкновенно самые лучшие дома города и помещались в наиболее роскошных квартирах, состоящих из целого ряда комнат. Здесь заседали бесчисленные «следователи». Начинался допрос.
После обычных вопросов о личности, занятии и местожительстве начинался допрос о характере политических убеждений, о принадлежности к партии, об отношении к советской власти, к проводимой ею политике и прочее и прочее. Затем, под угрозой расстрела, требовались адреса близ- ких, родных и знакомых жертвы и предлагался целый ряд других вопросов, совершенно бессмысленных, рассчитанных на то, что допрашиваемый собьётся, запутается в своих показаниях и тем создаст почву для предъявления конкретных обвинений… Таких вопросов предлагалось сотни, и несчастная жертва была обязана отвечать на каждый из них, причём ответы тщательно записывались, после чего допрашиваемый передавался другому следователю.
Этот последний начинал допрос сначала и предлагал буквально те же вопросы, только в другом порядке, после чего передавал свою жертву третьему следователю, затем четвёртому и т. д. до тех пор, пока доведённый до полного изнеможения обвиняемый соглашался на какие угодно ответы, приписывал себе несуществующие преступления и отдавал себя в полное распоряжение палачей. Многие не выдерживали пытки и теряли рассудок. Их причисляли к счастливцам, ибо впереди были ещё более страшные испытания, ещё более зверские истязания.
Никакое воображение не способно представить себе картину этих истязаний. Людей раздевали догола, связывали кисти рук верёвкой и подвешивали к перекладинам с таким расчётом, чтобы ноги едва касались земли, а затем медленно и постепенно расстреливали из пулемётов, ружей или револьверов. Пулемётчик раздроблял сначала ноги, для того чтобы они не могли поддерживать туловища, затем наводил прицел на руки и в таком виде оставлял висеть свою жертву, истекающуюкровью. Насладившись мучением страдальцев, он принимался снова расстреливать её в разных местах до тех пор, пока живой человек превращался в бесформенную кровавую массу, и только после этого добивал её выстрелом в лоб. Тут же сидели и любовались казнями приглашённые «гости», которые пили вино, курили и играли на пианино или балалайках.
Ужаснее всего было то, что несчастных не добивали насмерть, а сваливали в фургоны и бросали в яму, где многих заживо погребали. Ямы, наспех вырытые, были неглубоки, и оттуда не только доносились стоны изувеченных, но были случаи, когда страдальцы, с помощью прохожих, выползали из этих ям, лишившись рассудка.
Часто практиковалось сдирание кожи с живых людей, для чего их бросали в кипяток, делали надрезы на шее и вокруг кисти рук и щипцами стаскивали кожу, а затем выбрасывали на мороз. Этот способ практиковался в харьковской чрезвычайке, во главе которой стояли «товарищ Эдуард» и каторжник Саенко. По изгнании большевиков из Харькова Добровольческая армия обнаружила в подвалах чрезвычайки много «перчаток». Так называлась содранная с рук вместе с ногтями кожа. Раскопки ям, куда бросались трупы убитых, обнаружили следы какой-то чудовищной операции над половыми органами, сущность которой не могли определить даже лучшие харьковские хирурги.
Они высказывали предположение, что это одна из применяемых в Китае пыток, по своей болезненности превышающая всё доступное человеческому воображению. На трупах бывших офицеров, кроме того, были вырезаны ножом, или выжжены огнём погоны на плечах, на лбу – советская звезда, а на груди – орденские знаки, были отрезанные носы, губы и уши. На женских трупах – отрезанные груди и сосцы и прочее. Масса раздробленных и скальпированных черепов, содранные ногти, с продетыми под ними иглами и гвоздями, выколотые глаза, отрезанные пятки и прочее и прочее. Много людей было затоплено в подвалах чрезвычаек, куда загоняли несчастных и затем открывали водопроводные краны.
В Петербурге во главе чрезвычайки стоял латыш Петерс, переведённый затем в Москву. По вступлении своём в должность «начальника внутренней обороны» он немедленно же расстрелял свыше 1000 человек, а трупы приказал бросить в Неву, куда сбрасывались и тела расстрелянных им в Петропавловской крепости офицеров. К концу 1917 года в Петербурге оставалось ещё несколько десятков тысяч офицеров, уцелевших от войны, и большая половина их была расстреляна Петерсом, а затем Урицким. Даже по советским данным, явно ложным, Урицким было расстреляно свыше 5000 офицеров.
Переведённый в Москву чекист Петерс, в числе прочих помощников имевший латышку Краузе, залил кровью буквально весь город. Нет возможности передать всё, что известно об этой женщине-звере и еёе садизме. Рассказывали, что она наводила ужас одним своим видом, что приводила в трепет своим неестественным возбуждением. Она издевалась над своими жертвами, измышляла самые тонкие виды мучений преимущественно в области половой сферы и прекращала их только после полного изнеможения и наступления половой реакции. Объектом её мучений были, главным образом, юноши, и никакое перо не в состоянии передать, что эта сатанистка производила с своими жертвами, какие операции проделывала над ними.
Достаточно сказать, что такие операции длились часами, и она прекращала их только после того, как корчившиеся в страданиях молодые люди превращались в окровавленные трупы с застывшими от ужаса глазами. Её достойным сотрудником был не менее извращённый садист Орлов, специальностью которого было расстреливать мальчиков, которых он вытаскивал из домов или ловил на улицах. Этих последних им расстреляно в Москве несколько тысяч. Другой чекист Мага объезжал тюрьмы и расстреливал заключённых, третий посещал с этой целью больницы. Если эти сведения кажутся неправдоподобными, а это может случиться, до того они невероятны и с точки зрения нормальных людей недопустимы, то их можно проверить, ознакомившись хотя бы только с иностранной прессой за годы, начиная с 1918-го, и просмотреть газеты Victoire, Times, Le Travail, Journal des Geneve, Journal des Debats и другие.
Все эти сведения заимствованы или из рассказов чудом вырвавшихся из России иностранцев, или же из официальных сообщений советской власти, какая считала себя настолько прочной, что не нашла даже нужным скрывать своих злодейских замыслов в отношении русского народа, обречённого 142
ею на истребление. В изданной Троцким (Лейбой Бронштейном) брошюре «Октябрьская революция» он даже хвастался этой силой, этим несокрушимым могуществом советской власти.
«Мы так сильны, – писал он, – что если мы заявим завтра в декрете требование, чтобы всё мужское население Петрограда явилось в такой-то день и час на Марсово поле, чтобы каждый получил 25 ударов розог, то 75 % тотчас бы явилось и стало бы в хвост и только 25 % более предусмотрительных подумали запастись медицинским свидетельством, освобождающим их от телесного наказания.»
В Киеве чрезвычайка находилась во власти латыша Лациса. Его помощниками были изверги Авдохин, некая «товарищ Вера», Роза Шварц и другие девицы. Здесь было полсотни чрезвычаек, но наиболее страшными были три, из коих одна помещалась на Екатерининской ул., 16, другая на Институтской ул., 40 и третья на Садовой ул., 5. Каждая из них имела свой собственный штат служащих, точнее палачей, но между ними наибольшей жестокостью отличались упомянутые две жидовки. В одном из подвалов чрезвычайки было устроено подобие «театра, где были расставлены кресла для любителей кровавых зрелищ, а на подмостках, т. е. на эстраде, какая должна была изображать собой сцену, производились казни.
После каждого удачного выстрела раздавались крики «браво», «бис» и палачам подносились бокалы шампанского. Роза Шварц лично убила несколько сот людей, предварительно втиснутых в ящик, на верхней площадке которого было про-
143 делано отверстие для головы. Но стрельба в цель являлась для этих девиц только шуточной забавой и не возбуждала уже их притупившихся нервов. Они требовали более острых ощущений, и с этой целью Роза и «товарищ Вера» выкалывали иглами глаза, или выжигали их папиросой, или же забивали под ногти тонкие гвозди.
В Киеве шёпотом передавали любимый приказ Розы Шварц, так часто раздававшийся в кровавых застенках чрезвычаек, когда ничем уже нельзя было заглушить душераздирающих криков истязуемых: «Залей ему глотку горячим оловом, чтобы не визжал, как поросёнок». И этот приказ выполнялся с буквальной точностью. Особенную ярость вызывали у Розы и Веры те из попавших в чрезвычайку, у кого они находили нательный крест. После невероятных глумлений над религией они срывали эти кресты и выжигали огнём изображение креста на груди или на лбу своих жертв.
С приходом Добровольческой армии и изгнанием большевиков из Киева, Роза Шварц была арестована в тот момент, когда подносила букет одному из офицеров, ехавших верхом во главе своего отряда, вступавшего в город. Офицер узнал в ней свою мучительницу и арестовал её. Таких случаев провокации было много, и доведённый до совершенства шпионаж чрезвычайно затруднял борьбу с большевиками.
Практиковались в киевских чрезвычайках и другие способы истязаний. Так, например, несчастных втискивали в узкие деревянные ящики и забивали их гвоздями, катая ящики по полу. Сотнями загоняли в Днепр связанных друг с другом людей, где их или топили, или пачками расстреливали из пулемётов.
Когда фантазия в измышлении способов казни истощилась, тогда несчастных страдальцев бросали на пол и ударами тяжёлого молота разбивали им голову пополам с такой силой, что мозг вываливался на пол. Это практиковалось в киевской чрезвычайке, помещавшейся на Садовой, 5, где солдаты Добровольческой армии обнаружили сарай, асфальтовый пол которого был буквально завален человеческими мозгами. Неудивительно, что за шесть месяцев владычества большевиков в Киеве погибло, по слухам, до 100 000 человек и между ними лучшие люди города, гордость и краса Киева.
Приказ Лациса: «Не ищите никаких доказательств какой-либо оппозиции Советам в словах или поступках обвиняемого. Первый вопрос, который нужно выяснить, это к какому классу и профессии принадлежал подсудимый и какое у него образование». Этот приказ его сотрудники-чекисты выполнили буквально. «По откровенно и цинично горделивым признаниям того же Лациса, в 1918 году и в течение первых семи месяцев 1919 года было подавлено 344 восстания и при этом убито 3057 человек, и за тот же период было казнено, только по приговорам и постановлениям В.Ч.К. 8389 человек. Петроградская чрезвычайка за это же время «упразднила» 1206 человек, киевская – 825, специальная московская – 234 человека. В Москве за девять месяцев 1920 года был расстрелян по приговорам
чрезвычайки 131 человек. За месяц от 23 июля по 21 августа этого года московский революционный трибунал приговорил к смертной казни – 1182 («Общее Дело», 7 ноября 1920 г., № 115). Разумеется, сведения эти, как исходящие от Лациса, неточны.
В Одессе свирепствовали знаменитые палачи Дейч и Вихман с целым штатом прислужников, среди которых были китайцы и один негр, специальностью которого было вытягивать жилы у людей, глядя им в лицо и улыбаясь своими белыми зубами. Здесь же прославилась и Вера Гребенщикова, ставшая известной под именем Доры. Она лично застрелила 700 человек. Каждому жителю Одессы было известно изречение Дейча и Вихмана, что они не имеют аппетита к обеду, прежде чем не перестреляют сотню «гоев». По газетным сведениям, ими расстреляно свыше 800 человек, из коих 400 офицеров, но в действительности эту цифру нужно увеличить по меньшей мере в десять раз.
Тотчас после оставления Одессы «союзниками» большевики, ворвавшись в город и не успев ещё организовать чрезвычайку, использовали для своих целей линейных корабль «Синоп» и крейсер «Алмаз», куда и уводили свои жертвы. За людьми началась буквально охота, пойманных не убивали на месте только для того, чтобы сперва их помучить. Хватали и днем и ночью, и молодых и старых, и женщин и детей, хватали всех без разбора, ибо от количества пойманных зависело количество награбленных вещей и высота заработка. Приводимых на борт «Синопа» и «Алмаза» прикрепляли железными цепями к толстым доскам и медленно постепенно продвигали, ногами вперёд, в корабельную печь, где несчастные жарились заживо.
Затем их извлекали оттуда, опускали на верёвках в море и снова бросали в печь, вдыхая запах горелого мяса… Кто мог бы подумать, что человек способен дойти до такой жестокости, не имевшей ещё примера в истории?! И такой ужасной смертью умирали лучшие люди России, офицеры, её доблестные защитники, и между ними герой Порт-Артура генерал Смирнов! Других четвертовали, привязывая к колёсам машинного отделения, разрывавших их на куски, третьих бросали в паровой котёл, откуда вынимали, бережно выносили на палубу, якобы для того, чтобы облегчить их страдания, а в действительности для того, чтобы приток свежего воздуха усилил их страдания, и затем снова бросали в котёл, с тем, чтобы сваренную бесформенную массу выбросить в море.
О том, каким истязаниям подвергались несчастные в чрезвычайках Одессы можно было судить по орудиям пыток, среди которых были не только гири, молоты и ломы, коими разбивались головы, но и пинцеты, с помощью которых вытягивались жилы, и так называемые «каменные мешки», с небольшим отверстием сверху, куда страдальцев втискивали, ломая кости, и где в скорченном виде они обрекались специально на бессонницу. Нарочито приставленная стража должна была следить за несчастным, не позволяя ему заснуть. Его кормили гнилыми сельдями и мучили жаждой. Здесь главными помощницами Дейча и Вихмана были упомянутая Дора и 17-летняя проститутка Саша, расстрелявшая свыше 200 человек. Обе они подвергали свои жертвы неслыханным мучениям и буквально купались в их крови. Обе были садистками и по цинизму превосходили даже латышку Краузе, являясь подлинными исчадиями ада.
В Вологде свирепствовали палачи Кедров, Це- дербаум и латыш Эйдук, о жестокости которых создались целые легенды. Они перестреляли несметное количество людей и вырезали поголовно всю местную интеллигенцию.
В Николаеве чекист Богбендер, имевший своими помощниками двух китайцев и одного каторжника-матроса, замуровывал живых людей в каменных стенах.
В Пскове, по газетным сведениям, все пленные офицеры, в числе около 200 человек, были отданы на растерзание китайцам, которые распилили их пилами на куски.
В Полтаве неистовствовал чекист Гришка, практиковавший неслыханный по зверству способ мучений. Он предал лютой казни восемнадцать монахов, приказав посадить их на заостренный кол, вбитый в землю. Этим же способом пользовались и чекисты Ямбурга, где на кол были посажены все захваченные на Нарвском фронте пленные офицеры и солдаты. Никакое перо не способно описать мучения страдальцев, которые умирали не сразу, а спустя несколько часов, извиваясь от нестерпимой боли. Некоторые мучились даже более суток. Трупы этих великомучеников являли собой потрясающее зрелище: почти у всех глаза вышли из орбит.
В Благовещенске у всех жертв чрезвычайки были вонзённые под ногти пальцев на руках и на ногах грамофонные иголки.
В Омске пытали даже беременных женщин, вырезывали животы и вытаскивали кишки.
В Казани, на Урале и Екатеринбурге несчастных распинали на крестах, сжигали на кострах или же бросали в раскалённые печи. По газетным сведениям, в одном Екатеринбурге погибло свыше 2000 человек.
В Симферополе чекист Ашикин заставлял своих жертв, как мужчин, так и женщин, проходить мимо него совершенно голыми, оглядывал их со всех сторон и затем ударом сабли отрубал уши, носы и руки. Истекая кровью, несчастные просили его пристрелить их, чтобы прекратились муки, но Ашикин хладнокровно подходил к каждому отдельно, выкалывал им глаза, а затем приказывал отрубить им головы.
В Севастополе несчастных связывали группами, наносили им ударами сабель и револьверами тяжкие раны и полуживыми бросали в море. В Севастопольском порту есть места, куда водолазы и через годы отказывались опускаться: известно, что двое из них, после того как побывали на дне моря, сошли с ума. Когда третий решился нырнуть в воду, то, выйдя, заявил, что видел целую толпу утопленников, привязанных ногами к большим камням. Течением воды их руки приводились в движение, волосы были растрепаны. Среди этих трупов священник в рясе с широкими рукавами, подымая руки, как будто произносил ужасную речь.
