Владимир Карлович Осипов
Гюлистан страницы истории
Казалось, что после смерти Ибрагим-хана Карабах станет одной из губерний России со своим губернатором, а разбросанное по миру армянское население вернется наконец на свою многовековую родину. Но убийство хана возбудило волну антирусских настроений среди мусульман. Даже бывшие «рьяные сторонники» мгновенно превратились в открытых врагов. Опасаясь восстания, командование назначило новым ханом Мехти-Кули-ага. Своему назначению способствовал и сам Мехти-Кули, публично обвинив родного отца в предательстве и отрекшись от него (пресловутая турецкая дипломатия). Об этом сообщал мелик Джумшуд в своем письме генерал-майору Несветаеву (май 1806 года)[70].
Граф И. В. Гудович[17] в письме барону Бубергу от 21 августа 1806 года писал: «Т. к, сын Ибрагим-хана Мехти-Кули оказал достаточно услуг и доказал свою преданность Е. И. В., соглашаясь с Небельсоном, считаю своим долгом повторить, а сейчас и просить, чтобы Е. И. В. утвердил его ханом»[71].
Гудович, наверное, сам улыбался, рассказывая об услугах Мехти-Кули. Но это было не важно. Герой он или трус – какая разница. Важнее было утихомирить волнения. А ради покоя можно и приврать, и закрыть глаза на многое (это уже русская дипломатия).
Что бы там ни случилось, не было уже заклятого врага армян – Ибрагим-хана. Хотя вместо него и ханствовал его сын, но права последнего были заметно ограничены. В частности, он не имел права наказывать и вести судебные дела. Эти отношения регулировались русскими законами, что создавало более или менее терпимые условия для возвращения истинных хозяев земли.
После смерти Георгия положение Абова ухудшилось. Со смертью царя, как уже отмечалось, перестало существовать и царство. В стране образовался правовой вакуум: старые законы потеряли силу, а новых еще не было. Этим не преминули воспользоваться недруги Абова, все более и более нагло претендуя на его владения. Владения, пожалованные ему царем Грузии и государем-императором. Вот что писал мелик Абов Минасу Лазаряну в 1807 году: "…Все обижают нас, стараются отобрать у нас Болнис и требуют десятую часть зерна. Все это до такой степени неприятно нам, что мы более не желаем жить здесь. Только после того, как я строениями и жителями довел до расцвета эту область, очистил ее от всех врагов и дикарей, явились разные хозяева, одни из которых требуют каналы, другие – горы, третьи – землю…
Я много раз просил графа (Гудовича). чтобы разрешил нам, подобно мелику Джумшуду, перебраться на родину – в Карабах. Но он не захотел, ответив, что если мы оставим эту страну (Грузию), тогда Болнис исчезнет, а ахалцхинцы, лезгины и другие дикари уничтожат села в окрестностях Тифлиса. Но когда мы говорим: "Т. к. Ираклий пожаловал нам Болнис со всеми землями, водами, лесами и др., утвердите все это за нами. он отвечает: "Я не могу дать вам чужие владения"[72].
В таком вот незавидном положении оказался мелик Абов на закате своей славы, когда не только отбирали нажитое многолетним трудом, но даже не разрешали вернуться к могилам предков.
Абов так и не смог возвратиться на родину. В 1808 году на одном из приемов его отравили. Он слег и вскоре умер. Еще до смерти Абова, в 1807 году. Фридон вместе с братом Сами и частью подданных вернулся в Гюлистан и обосновался в селе Карачинар. Вот что об этом пишет генерал А. П. Ермолов [18] в докладе Александру I от 6 сентября 1824 года: По вступлении хана Карабагского в подданство В. И. В. Фридон Бегляров возвратился в Карабаг и, приобретя нового последнего хана расположение, достиг до возвращения себе прежнего достоинства мелика. С ним возвратился один только брат Саам (Багир же остался в Грузии, где и умер, а Агабек отправился в Индию): но и тот, нанеся ему в скором времени смерть в предположении наследовать по нем меликство, скрылся в Персию, где и умер не достигши цели своей. По смерти Фридона Бсгларова осталось 6 меликских сыновей; старшего из них – Иосифа – утвердил хан на место отца меликом. Неизвестность, чем именно управлять он должен, побудила его ходатайствовать у хана определительной бумаги, который прежде нежели выдал оную, командировал визиря Мирза-Джемаля для учинения описи, всему тому, что владению Бегляровых принадлежало, а потом удовлетворил и желанию искателя.
По талаге сей, новому мелику в 1808 году выданной, показаны принадлежащими его ведению следующие пустопорожия земли, по здешнему наречию селениями именуемые: 1) Аркибуа; 2) Барандата; 3) Малый Сигнак; 4) Дишлик; 5) Кязы-Кенди <…> 9) Тодан; 10) Макамад; 11) Ени-Кенд; 12) Чардуса половина: 13) Канава-Казиан половина; 14) Карабулак; 15) Кара-Чинар; 16) Тут-Булаг; 17) Бузулук; 18) Барис; 19) Снефт-Алан; 20) Зейва половина"[73].
После смерти Абова болнисские подданные его избрали меликом его сына Манас-бека. Последний обратился к генералу А. П. Тормасову [19]. чтобы тот утвердил его наследственные права на владения. В ответ на это Тормасов в письме генерал-майору Сталю 18 марта 1811 года писал: "Подававшему мне просьбу мелика Абова сыну Манас-беку, в коей объясняет он право свое на наследственное владение Болнисскими жителями, я поручаю просьбу сию купно со всеми приложениями возвратить ему, объяви, что Болнисские жители суть собственность Г. И. и никому не принадлежат; мелик Багир-бек Бегляров управляет ими по выбору правительства и по собственному тех крестьян желанию, а из Карабага выведены они на прежнее жилище воинскою Российскою командою без наималейшего его пособия, и он совершенную пишет в прошении своем ложь, якобы он жителей тех вывел из Карабага на прежнее жительство Болниси, получа законное от начальства вспомоществование, ибо я сего совсем не знаю, да и представляемо о том мне ни от кого не было…"[74]
Откуда было знать генералу, что жителей этих вывел сам Абов со своим отрядом? А может, он прекрасно знал это и лукавил? Трудно сказать. Но факт остается фактом; в Грузии установилось относительно спокойное, устойчивое положение. Границы продвинулись на сотни километров вперед, следовательно, мелики были не нужны, ими можно было пренебречь.
Получив такой ответ, Манас в следующем 1812 году вместе с братом Саи и большинством подданных вернулся на родину – в Гюлистан. Разместив часть народа в селах Эркедж и Сулук, он с остальными обосновался в Нор-шене (отсюда и второе название села – Манасин-шен).
До возвращения меликов Гюлистан представлял собой пустынную и необитаемую территорию. От процветающих всего полтора десятка лет назад деревень не осталось и следа. Народу предстоял упорный и кропотливый труд по восстановлению разграбленных и разрушенных очагов. Согласно найденной после взятия Гандзака в резиденции Джавад-хана камеральной описи от 2 марта 1804 года во всем “Игирмидорте" проживало лишь 28 армянских семей: 130 мужчин и 100 женщин[75]. Это кажущееся невероятным сведение может привести нас к вывода, что упомянутый «Игирмидорт» не имеет никакого отношения к Гюлистану и, возможно, село с таким названием находилось в окрестностях Гандзака. Но в этой же описи встречаем также населенные турками села Молла-валатлу и Зейвалу, из которых первое имело 6 домов, а второе – 4 дома. Это уже села гюлистанского гавара. Возможно, все армянское население гавара было записано под названием “Игирмидорт" ввиду малого его количества и необитаемости многих сел. Но тогда возникает закономерный вопрос: как подчиняющийся карабахскому хану гавар мог оказаться в камеральной описи Гандзака? Можно предположить, что в 1797 году, когда после похода Ага-Мамад-хана, союзником которого был также гандзакский хан Джавад, Ибрагим бежал в Дагестан, некоторые граничащие с Гандзаком села Карабаха, в том числе часть Гюлистан – «Игирмидорта» были переподчинены Джаваду.
Армянская иммиграция, состоящая в основном из жителей Гюлистана и Варанды, просуществовала в Грузии около 15 лет (1797–1812). Жители других гаваров обосновались в основном в окрестностях Гандзака, в Шамхоре, Шаки, Шамахи и др. За это время ранее необитаемые и необрабатываемые территории Борчалу и Болниса были превращены в цветущие сады. Народ мог вести относительно спокойную и благополучную жизнь. Но политические обстоятельства и стремление жить на родине заставили армян вернуться и в который уже раз возрождать из пепла разоренный край.
В Карабахе за это время были уничтожены три из пяти когда-то могучих княжеских родов. В Джраберде уже не властвовали Мелик-Исраеляны. В Хачене – Асан-Джалаляны. Дизаком правили исламизированные Мелик-Еганяны. Оставались два меликских дома: в Гюлистане – Мелик-Бегларяны, в Варанде – Мелик-Шахназаряны. Но, как увидим потом, Мехти-хану удалось сломить также Мелик-Шахназарянов.
После событий 1806 года, когда русским войскам с помощью армянских добровольцев удалось вытеснить из Карабаха Аббаса-мирзу [20], опасность нового нападения со стороны персов вовсе не исчезла. Российское военное руководство всячески старалось уладить часто возникающие территориальные споры путем переговоров, тогда как персы активно готовились к войне, затягивая время ложными заверениями о мире.
Начиная с 1806 года не проходило почти ни одного года без переговоров о мире или перемирии, причем главным предложением с нашей стороны всегда было поставление границы по рр. Куре, Араксу и Арпачию. Переговоры эти, оканчиваясь, по обыкновению, новыми неприятельскими действиями, употреблялись нередко Персией для того только, чтобы собраться с новыми силами, а иногда и просто с намерением осуществить какие-либо вредные для нас замыслы"[76].
Мехти-хан, со своей стороны, нагнетал антирусские настроения среди мусульман занятых территорий. (Он, конечно же, знал, что из-за похода Наполеона русские сняли с Кавказа и переправили к западной границе огромные соединения.) Подстрекаемое Аббасом-мирзой движение, направленное против России, началось также в Грузии. Для персов создалась исключительная возможность отобрать у русских весь Кавказ, тем более, что этому способствовали подчиненные императору магометане во главе с генерал-майором российской армии Мехти-Кули-ханом.
"Мехти-Кули-хан карабагский, зная о возмущении, вспыхнувшем в Грузии, о приготовлениях персиян к вторжению в наши пределы и о затруднительности нашего положения в крае, стал оказывать нам явное нерасположение, преследовал беков, приверженных к русскому правительству"[77].
Ситуация для персидского нападения была идеальной. И оно не заставило себя долго ждать. В начале 1813 года персы вторглись в пределы Карабаха. Магометане во главе с племянником Мехти-Кули Джафаром-Кули-ага сразу же присоединились к ним.
Первой мишенью для нападения стал батальон Троицкого полка. В его рядах находился и Мехти-Кули, который, предав русских, скрылся в Шушинской крепости. Оставшийся без поддержки батальон вынужден был сдаться. Но генерал Котляровский, до этого одержавший блестящие победы над персами в Асландузе и Ленкоране, неожиданно появился в Карабахе и заставил Аббаса-мирзу уйти из края. Предательство хана стало очевидным. Казалось, он не избежит наказания. Но начавшееся в Кахетии восстание заставило главнокомандующего маркиза Паулуччи быть снисходительным, поскольку наказание хана могло возбудить мусульман. Потто в своей книге "Добровольцы Карабаха" пишет, что о Мехти-Кули ходатайствовал касапетский юзбаши Вани, пользующийся огромным уважением у командования русской армии за свою храбрость. "Я знаю. – сказал Вани. – что вчера приехал к Вам из Тифлиса князь Василий Бебутов [21] с известием о восстании в Кахетии. Удаление хана может вызвать восстание и среди карабахских татар. Лучше все оставить по-прежнему"[78].
С нашей точки зрения, ходатайство Вани действительно могло иметь место, ибо спустя некоторое время Мехти назначил его меликом Джраберда.
Согласно данным В. А. Потто, главнокомандующий хотел назначить ханом варандского мелика Джумшуда, но последний якобы отказался в пользу Мехти-Кули. К такого рода сведениям мы относимся весьма скептически. И вот почему. Еще 2 декабря 1806 года в письме Минасу Лазаряну мелик Джумшуд писал:
"…чтобы наш народ не находился под властью турок (татар), потому как эти не могут навечно остаться верными нашему христианскому царю, а наоборот, изо дня на день стараются обессилить наш народ"[79].
Мог ли человек, написавший подобные слова, патриот до мозга костей, чья сознательная жизнь ушла на свержение чужеродного ига, не воспользоваться таким прекрасным случаем расквитаться с потомками Панаха? Однозначно – нет. Полковник русской армии Джумшуд Шахназарян не мог совершить подобную глупость. А избежание Мехти-ханом "командировки в Сибирь" объясняется вездесущим и всемогущим мусульманским фактором.
Разгром персидской армии в Ленкоране и Асландузе в 1812 году отрезвил персов, вынудив возобновить переговоры о мире.
1 октября 1813 года генерал Н. Ф. Ртищев [22] подписал 50дневное перемирие с персидским правительством, а 12 октября – мирный договор в Гюлистане. По нему к России перешли Карабахское. Шекинское, Гянджинское, Ширвандское, Дербентское, Кубинское, Бакинское и Талышское ханства.
Нельзя сказать, что персы обязались навсегда отказаться от этих территорий. Еще до Гюлистанского договора они по сепаратному соглашению оставили за собой право просить императора об уступке Персии части завоеванных территорий, в особенности Карабаха. Но потерпев неудачу и здесь, персы начали длительную подготовку с целью силой заполучить у русских Закавказье. Для этого с помощью местных ханов были сделаны попытки консолидировать проперсидские силы.
Наиболее ярко эти попытки выразились в Карабахе. Мехти-хан, хорошо понимая, что армянское население имело только и только русскую ориентацию, усилил гонения. С особой жестокостью преследовались потомки меликских родов. Для ослабления экономической мощи последних хан отбирал у них и передавал магометанским бекам целые села и имения.
В ноябре 1817 года Карабах посетил главнокомандующий Ермолов. «Карабах произвел на него весьма грустное впечатление: посреди роскошной природы и богатой растительности видны были развалины городов и больших деревень, остатки обширных шелковичных садов, свидетельствовавших о богатом некогда состоянии одного из лучших уголков Закавказья»[80].
Познакомившись с ханом, Ермолов пришел к выводу, что пока народ будет находиться под властью такого правителя, как Мехти-хан, Карабах не сольется с Российской империей и будет лишь временно занятой территорией. Поэтому генерал назначил военным правителем ханства В. Г. Мадатова [23], обязав его контролировать действия хана, установить русские порядки и законы. Назначение Мадатова было с радостью встречено армянским населением и способствовало возвращению беженцев в родные дома. (Мадатов лично вывез из Шаки 240 армянских семей и обосновал их в Варанде.)
Мехти-хан играл роль английской королевы. Фактическая же власть принадлежала бывшему подданному Джумшуда Шахназаряна Ростому, ставшему русским генералом В. Г. Мадатовым. Разумеется, ему подчинялись также потомки мелика Джумшуда. Как тут не воскликнуть: "О времена, о нравы…"
Подобное положение дел, конечно, не могло устроить хана, и достойный сын своего отца прибегнул к очередной хитрости. Он предложил Мадатову принять в дар несколько имений в Варанде, преследуя этим две цели: во-первых, улучшить свои отношения с генералом, чтобы последний не вмешивался в его дела, и во-вторых, лишить экономической базы своих недругов – Мелик-Шахназарянов. (Вспомним, что мелик Джумшуд убил его отца, Ибрагима.)
Неизвестно, тщеславие или стремление иметь владения на родине заставили генерала принять этот дар. Зато известно однозначно: Мадатов стал инструментом разорения одного из древнейших меликских родов Арцаха.
Надо сказать, что российские военные представители сначала недоброжелательно восприняли действия хана. Когда последний обратился к Ермолову с просьбой разрешить Мадатову принять указанные имения в постоянное владение, генерал в своем письме от 26 марта 1818 года ответил:
"Узнав, что вы через данную от вас бумагу предоставили кн. Мадатову наследственное право владеть несколькими деревнями Варандинского и других Магалов, я почитаю обязанностью, отдавая справедливость благородному поступку вашему, которым желали вы доказать уважение к службе кн. Мадатова, коею, как уроженец Карабага, делает он честь своему народу, принести вам совершенную благодарность. При сем нужным нахожу сообщить, что от меня воспрещено кн. Мадатову вступать во владение сими деревнями".[81] Видимо Ермолова насторожила неожиданная щедрость Мехти-Кули, и он дипломатично выразил ему.
Но хан не удовлетворился этим и в мае 1819 года снова обратился к Ермолову с прежней просьбой, одновременно сообщая, что они с Мадатовым якобы друзья детства и он преследует только благие цели, тем более, что предки Мадатова имели владения в Варанде (? – авт.).
Для решения возникшей проблемы Ермолов вынужден был обратиться 21 мая 1819 года с посланием к Александру I и получил 23 апреля 1821 года ответ императора:
"Признавая основательными представленные вами причины, по коим находите вы справедливым и полезным, дабы генерал кн. Мадатов воспользовался имением, предлагаемым ему от хана Карабагского взамен другого, принадлежавшего предкам его в сем ханстве, я предоставляю вам допустить кн. Мадатова принять в вечное – и потомственное владение…"[82].
Вот оно, торжество турецкой дипломатии! Хан мог ликовать: Шахназаряны разорены, а Мадатов, если и не друг, то хотя бы и не враг ему.
Печальный итог – из некогда могучих пяти княжеских домов Карабаха только гюлистанские Мелик-Бегларяны сохраняли свои родовые владения. (Забегая вперед, скажем, что они сберегли их вплоть до 1920 года.)
Тем временем окружение Мехти-Кули, особенно его племянник, единственный наследник ханства. Джафар-ага (Мехти не имел детей), зная о робком нраве, подозрительности, а под воздействием выпитого и трусливости хана, стали настойчиво убеждать его в том, что русские хотят выслать его в Сибирь. Это, а также неоднократные предложения Аббаса-мирзы перебраться в Персию и подготовить новое наступление на русских, заставили Мехти 21 ноября 1822 года оставить Карабах и бежать в Персию. Об этом князь Мадатов сообщил генералу Вельяминову":
"Рапорт кн. Мадатова генералу Вельяминову
от 21-го ноября 1822 года № 916
Поспешаю донести в пр., что Мехти-Кули-хан сего числа, в утро очень рано, в сопровождении более 15-ти или 20-ти нукеров бежал за границу.
О побеге хана, и что он уже более в Карабаге не будет, мною объявлено всему народу, который весьма радостно сие принял"[83].
14 декабря 1822 года Ермолов отправил депешу государю-императору:
"Всеподданнейший рапорт генерала Ермолова
от 14-го декабря 1822 года
…После побега хана, по прежнему распоряжению должен бы полк. Джафар-Кули-ага быть наследником, но как оный в 1812 году был в бегах в Персии и действовал против нас оружием, я, находя основательную причину удалить его от наследства, объявил, что Карабагское ханство, подобно как и прочия провинция, вперед будет состоять под Российским управлением…"[84]
Таким образом, Карабахское ханство, просуществовавшее около 75 лет и ставшее причиной переселения, ассимиляции и уничтожения большой части армянского населения, кануло в небытие. Карабахские армяне, за эти годы видевшие от ханов только горести и мучения, с радостью восприняли добрую весть. Только прямое подчинение России могло стать стимулом возрождения края, залогом покоя и процветания.
В российских дипломатических кругах хорошо понимали, что Персия не смирится с мыслью о потере Закавказья. Несмотря на дружественные жесты Аббаса-мирзы, известно было о его тайных взаимоотношениях с мусульманскими беками. Неизбежность новой войны стала очевидной.
В августе 1826 года персы под руководством Аббаса-мирзы, нарушив Гюлистанский договор, без объявления войны вторглись в Карабах и осадили Шуши. С персами был также бывший карабахский хан Мехти-Кули. Над армянским населением снова нависла опасность физического уничтожения. Только малая часть его смогла найти пристанище в крепости. Остальные беззащитные жители были либо уничтожены, либо ограблены. Аббас-мирза за каждую голову убитого армянина давал 10 рублей. Находящиеся в крепости армяне сконцентрировали все силы для ее защиты, оказывая действенную помощь русским войскам во главе с полковником Реутом. Не зря Ермолов писал Реуту:
"Требую от вас, чтобы все употреблены были средства для обороны. Армян под ружьем имейте большое количество, и они защищаться будут"[85].
Шли дни, но шаху не удавалось сломить сопротивление защитников крепости, и это сильно злило его. Всю свою злость Аббас обрушил на беззащитные армянские села. Для смягчения шахского гнева ганзасарский католикос Саргис Джалалян вместе с гюлистанским меликом Овсепом Бегларяном и джрабердским меликом Вани поспешили в лагерь Аббаса-мирзы. Парламентеры убедили шаха усмирить свою гордыню и тем самым спасли находящихся вне крепости армян от неминуемой гибели. Этому способствовала и начавшаяся в персидской армии паника, вызванная дошедшим до Шуши слухом о том, что Мадатов разбил вблизи Шамхора многотысячное войско шаха и отвоевал Елизаветополь. Шах, услышав эту новость, оставил осаду крепости и поспешил в Елизаветополь. В качестве заложника он взял с собой Овсепа, а Вани и Саргису Джалаляну удалось бежать. Аббас-мирза разбил лагерь на границе Гюлистана и Елизаветополя, на берегу реки Курак. Ночью Овсеп сбежал из плена и рассказал о местонахождении неприятельской армии генералам Паскевичу и Мадатову.
"Покинувшие также персидский стан армяне – Александров, служивший переводчиком у Аббас-мирзы, и мелик Юсуф, карабахский житель – сообщили, что персидская армия находится на реке Куракчае, в 20-ти верстах от Елизаветополя, и что Аббас-мирза намерен атаковать русских в ту же ночь"[86].
Получив такие сведения, князь Мадатов и начальник штаба генерал Вельяминов долго убеждали Паскевича напасть первыми. Паскевич, совсем недавно принявший командование войсками на Кавказе, с подозрением отнесся к предложению генералов, очевидно, решив, что в случае неудачи лишится авторитета. Но затем, принимая во внимание воинский талант Мадатова, позволивший ему незадолго до этого малочисленным войском победить персов в Шамхорской битве, что оказало на последних огромное психологическое воздействие, дал согласие наступать. В результате неожиданного наступления русских персы растерялись и ударились в бега. Русские преследовали их до берегов Аракса. Победа была совершенной. За блестящие победы в Шамхорской и Елизаветопольской битвах князь Мадатов был награжден алмазным мечом.
22 сентября 1826 года Мадатов приезжал в Карабах, где встретился с полковником Реутом, который рассказал ему о героизме армянского населения при обороне Шуши и о предательстве магометанских беков. Услышанное от Реута князь передал Ермолову."…Относительно до войск и армян, защищавших крепость, – писал Мадатов генералу Ермолову в рапорте от 22 сентября 1826 года, – то долгом себе поставляю в. в, объяснить, что служба их достойна внимания, ибо все они действовали с отличною храбростью, выдерживали многократные приступы, отражали неприятеля с важным уроном, презирали недостаток продовольствия и никогда не помышляли о сдаче крепости, хотя бы наступил совершенный голод"[87].
После этого с помощью русских солдат и армянских добровольцев Мадатов подавил волнения магометанского населения Карабаха и соседних районов, которые, подстрекаемые беками, продолжали выражать неповиновение русским даже после ухода персов.
В благодарность за помощь армянских добровольцев Ермолов писал Мадатову: "У всех изменивших нам мусульманских беков отобрать имеющиеся в управлении их армянские деревни, а жителям объявить, что они навсегда поступают в казенное управление в ознаменование признательности и непоколебимой верности их императору"[88]. А 12 января 1827 года в докладе, направленном императору. Ермолов отмечал: "Я должен пред В. И. В. справедливо похвалить осторожное и благоразумное поведение ген, кн. Мадатова, одобряя ловкость его, с которою умел он заставить Ширванцев и Карабагцев служить с отличным усердием"[89].
17 марта 1827 года Ермолов доверил Мадатову командовать отдельным (конным) подразделением и велел быть готовым к намечавшемуся весеннему походу. Но в том же месяце Алексей Петрович был неожиданно отозван в Москву. А 22 апреля пришел приказ Паскевича об освобождении Мадатова от должности.
Раффи писал: "(Мадатов), в последний раз взглянув на свою родину, на место, где родился, удалился, поехал в Тифлис. Что служило причиной отзыва Мадатова? Это объясняется лишь разными предположениями"[90].
Факты убедительно доказывают, что отъезд и Ермолова, и Мадатова был спровоцирован любимцем императора генералом Паскевичем, который, зная о давних противоречиях между Ермоловым и Николаем I, сразу по приезде на Кавказ начал собирать компромат на Ермолова и «ермоловцев», не гнушаясь даже оговорами, клеветой и ложью[91]. И судя по результатам, Паскевич на этом поприще более чем преуспел.
Опалой генералов туг же воспользовался находящийся в Тебризе бывший хан Карабаха – Мехти-Кули. Получив разрешение (не без помощи Паскевича) у императора, он вернулся в Карабах и в оправдание позорных деяний своих сообщил, что бежал к Аббасу-мирзе, якобы уклоняясь от преследований Ермолова и Мадатова. 21 июня 1827 года в письме князю Абхазову (из свиты Паскевича) хан писал: "Когда Ермолов в 1816 г, был назначен главнокомандующим, я исполнил то, что обязанность службы от меня требовала. Мадатов также в то время был при Ермолове. Находясь несколько дней при них обоих, мне было предложено уступить Карабах Г. И. Я отвечал, что т. к, я преданный слуга России, то посему и провинция эта принадлежит Е. И. В.
Затем ген. Мадатов, пришедши ко мне, сказал: "У тебя хотят отнять область и даже ханство, но будь со мною заодно и уступи мне несколько из твоих владений и подданных, а я после сего таким образом устрою, что ни ханство, ни область не будут у тебя взяты; и в этом смысле даже дам тебе бумагу".
После этого принесли Евангелие, на котором он в присутствии нескольких человек произнес клятву, написал бумагу, что впредь против меня не будет действовать и не допустит, чтобы откуда либо, даже самим ген. Ермоловым был нанесен мне какой-либо вред или убыток.
После этого Ермолов вторично отправил ко мне собственноручную бумагу с переводом Мирза-Джамала, которою приказал отдать Мадатову деревни"[92]. Далее в письме Мехти-Кули говорилось о том, что Петрос Мадатов, дядя генерала Мадатова, якобы сообщил ему о намерении русских арестовать его. Поэтому и бежал. Совершенно очевидно, что хан нагло оправдывал свое предательство, прикидываясь невинной овечкой, ставшей жертвой нечестных генералов.
Как могли Ермолов и Мадатов в 1816 году просить уступить России Карабах, когда он находился под владычеством императора с 1805 года, что было документально оформлено в 1813 году в Гюлистане? Разве генералы не знали об этом? А может, забыли?
Как такой уважаемый генерал, как Мадатов, мог позволить себе унижаться перед ханом да еще клясться на Евангелии и дать «бумагу», что больше ни Ермолов, ни кто-либо другой не обидят его? Вопросы подобного рода называются риторическими и сами содержат в себе ответ.
Хан знал, что Мадатов в то время был уволен с должности и находился в Тифлисе [24], а Ермолова вообще не было на Кавказе, и любая инсинуация о них будет желанна Паскевичу и поможет ему (хану) снова стать хозяином Карабаха.
Мехти-Кули не просчитался. Состряпанное им ложное письмо стало "грозным аргументом" в руках Паскевича против Мадатова. На князя было заведено уголовное дело, закрытое только после его смерти. А хан за свои «заслуги» снова стал генерал-майором, и ему была назначена пенсия в размере 4000 рублей в год.
Наивно полагать, что Паскевич не знал правды о Мехти-Кули и о его деяниях. Просто Мехти нужен был ему для дискредитации «ермоловцев» и упрочения своих позиций. А ради этого можно было и сажу обелить. (Типичная психология жалкого карьериста, готового из конъюнктурных соображений пренебречь не только правдой, но и престижем Родины, представить черное – белым, низкое – возвышенным, изменника – героем.)
Ужасающий парадокс: истинные герои войны с персами были преданы забвению, а союзник Аббаса-мирзы стал для русских чуть ли не мучеником.
У Паруйра Севака есть знаменитое выражение, связанное с именем великого Комитаса. К сожалению, идентичный перевод его на русский язык невозможен, но смысл сводится к следующему: "Попробуй после этого не сойти с ума". Мы пробовали, не получается. Попробуй и ты, читатель.
