Владимир Быков
Размышления о природе и жизни
Паразитологи слишком увлеклись разработкой вредоносной стороны паразитизма и почти совсем забыли о противоположной, положительной. Современный человек должен преодолеть видовой снобизм и правильно осмыслить древнейшее явление паразитизма».
Комментарии не требуются, хотя и здесь, как у многих других пропагандистов чего-либо «нового», есть элементы определенной бескомпромиссной однобокости. По Бритову получается, что жизнь не только нормально функционирует, но и чуть ли не организовалась вообще благодаря наличию паразитов. Все значительно проще. Природа не любит пустоты пространства и заполняет ее всем, что только может существовать. Не потому ли бактерии, в рамках созидания своего собственного «иммунитета», покончили с кажущимся людям всемогуществом антибиотиков. Причем, как было установлено в дальнейшем, не под влиянием мутации и наследственного привыкания микробов к антибиотикам, а в результате обретения бактериями своеобразного биологического оружия названного американским генетиком Д. Ледербергом – «плазмидами». С помощью их микробы и стали фактически «отстаивать» свое существование. Человек, значит, им в зубы – антибиотик, а они против него чуть не мгновенно и с неменьшей «изобретательностью» – свои «плазмиды».
Паразиты и человек находятся в состоянии непримиримой борьбы, а отнюдь не благожелательной взаимотерпимости. Симбиотические отношения для человека «полезны» лишь косвенно в рамках поддержания им себя для, верно отмеченного Бритовым, обретения иммунной защиты. Добавлю от себя, – обретения ее наиболее естественным способом, чего не делается сегодня в борьбе против свалившейся на нас эпидемии.
Письмо Недорезову.
Дорогой Илья Валерьевич! С сожалением, даже с большим сожалением, и не меньшим удивлением прочитал твою реакцию на мою от великой любви к тебе написанную дневниковую, личного предназначения, невинную и с литературными вывертами, запись (не статью, не рецензию и не письмо, где подобное не допустимо или, по крайней мере, не желательно).
Почему? Да потому, что она, твоя реакция:
во-первых, совсем не корреспондируется с моим неизменным на протяжении всех лет нашей совместной работы высочайшем мнении о тебе как отличном специалисте, наделенном особо импонирующими мне способностью и умением доводить свой труд до полезного конечного результата;
во-вторых, сочинена, во многом против тех отработанных жизнью норм и правил, коими я руководствовался в работе, постоянно всем пропагандировал и, наконец, позволил себе отразить их в своих «Заметках конструктора» (прежде всего, в части, касающейся информации и технического спора, а впрочем, и многого другого);
в-третьих, не соответствует сути моих замечаний, чисто редакторского характера, не затрагивающих концептуальных положений твоей теории и ее математического аппарата, и касается, прежде всего, практической полезности труда и наличия в нем более или менее четких рекомендаций по оптимальному его применению потенциальным пользователем.
Именно поэтому я никак не мог воспринять абсолютно излишнее, не относящееся к делу, музыкальное сопровождение твоего послания с его:
не совсем корректным сравнением качества и полноты моих и других товарищей замечаний из-за отсутствия у меня последних и невозможности сделать по ним собственных выводов;
«сомнениями» в правильности просьбы «посмотреть мне твою рукопись» без указания, в чем эти сомнения заключались;
«неверностью большинства замечаний В. Быкова» и несколько диссонирующей с таким утверждением, «необходимостью кардинального изменения моего (твоего) подхода к изложению предмета и не только в разделе 1, частично со сжатыми сроками сдачи книги в печать»;
многочисленными личностными адресациями к моей мотивации по поводу тех или иных моих действий, естественно, не соответствующими действительности, вроде: он «почему-то надеялся», его «обиды и злость перенеслись в письмо», «не попытался разобраться», ему «это не понравилось…»);
достаточно сумбурными сентенциями на тему, что должно и не должно делать «ученику» и «Учителю», на чем он «не должен застывать», как следует читать книги и т. п.
Единственным у тебя, достойным делового обсуждения мог бы стать, похоже, только разбор моих «заблуждений» в части раздела 1.4 твоей книги, если бы я действительно думал так, как ты в своих размышлениях, исходя из предвзятой исходной недооценки знаний критикуемого, все представил. Хотя следовало бы знать, что в критике, дабы элементарно не попасть на «крючок» своего визави, желательно руководствоваться обратным: что тот, по крайней мере, не глупее нас, а, еще лучше, – умнее, хитрее, прагматичное и также «себе на уме». Кстати, если позволишь мне отвлечься, вспомнил сейчас, как вы с Орловым, по этой самой причине – недооценки, возможностей и эгоистических интересов противной стороны – написали в свое время настолько негодный проект контракта с немцами, что невозможно было править и мне пришлось его полностью переписать. Здесь полная аналогия.
Как ты мог, при многих годах совместной работы и доскональных с тобой обсуждений рассматриваемой проблемы, вообразить, что я спутал упругий с упруго-пластическим изгибом? Зная отлично мою хватку, житейскую мудрость и хитрость, допустить, что я при своих скромных, несравнимых с тобой, познаниях в «дифференциальной геометрии», брошусь критиковать твои концептуальные теоретические положения? Мои замечания в этой части, повторяюсь, касались только явных упущений чисто редакторского плана: что надо бы написать было этот раздел в части упруго-пластического изгиба проката так же красиво и корректно, как то сделали Ландау и Лившиц по упругому изгибу стержня. И, безусловно, оговорюсь, в меру твоих авторских возможностей и разных, всегда имеющих место, временных и прочих ограничений.
Мне трудно дать законченную редакцию данного раздела одному, поскольку у меня есть десятки всяких сомнений и уточняющих вопросов. А вот если бы мы с тобой собрались в неофициальной обстановке, гарантирую, что сочинили бы безупречную его редакцию. Во всяком случае, такую, которая вполне и к взаимному удовольствию устроила бы нас обоих.
Из всего тобою написанного в «Размышлениях» мне было приятно остановить свой взгляд, пожалуй, лишь на преамбуле, конкретно, на твоем упоминании о возможности «начать интересную переписку»… но только, упаси Бог, без всякого для того якобы моего намерения тебя «завести». Всякий завод делу не способствует, а часто выплескивается в то, о чем речь шла выше. С уважением. В. Быков.
Ответа на это письмо я от Недорезова так и не получил, несмотря на многие ему напоминания. Почему? Думаю от стыда, поскольку понял, что написал мне в состоянии некоего завода просто несусветную чушь. Не возвращались мы к ней и после нескольких затем с ним, по разным случаям, встреч.
Часть 2
Общественное сознание выражает интересы определенных групп и социальных слоев общества. Фактическая структура различных по классовому признаку систем ничем не отличается друг от друга. Везде от царя до палача – полный набор. В общем виде он сводится к четырем группам. Власти. Ее поддерживающих и ее использующих в своих интересах. Работающих, т. е. создающих духовные и материальные блага, с прослойкой недовольных борцов за свободу, справедливость и отстаивающих право на проявление своего Я, Бунтарей из числа одержимых жаждой власти, или просто аферистов и «гигантов» мысли, одухотворенных жаждой преобразования мира на основе какой-нибудь очередной еще одной теории социального совершенства. Есть еще группа – явные бандиты и воры, но здесь не о них речь, хотя и она сегодня обрела определенный вес.
Такое разделение имеет место не только в рамках государств, но и отдельных его институтов, предприятий, организаций и т. д.
Все названные выше группы имеют разные, можно сказать, даже во многом явно антагонистические интересы, а потому не способны к выработке единого мнения.
Это обстоятельство усугубляется сугубо частными личностными интересами людей в силу природных их качеств, разных способностей, желаний, увлечений.
Даже в физике, с ее неизмеримо более строгими законами бытия, невозможна постановка задачи вне определяющих ее решение граничных условий и определенных допущений. Тем более, вне указанного, вне человеческого фактора, групповых и личных интересов людей, времени и места действия, недопустимы рассмотрение и анализ каких-либо событий. Любое утверждение вне того, кем оно сделано, в каких условиях, по поводу каких событий, – ничего дать не может, и выводов из него никаких сделать нельзя. Оно будет полезным только тогда, когда нам известны обстоятельства внешнего порядка, сопутствующие данному утверждению. Полнота их и будет определять объективность рассматриваемого утверждения. Вот предельный пример абсурдности обратного. За то, чтобы строить, – 30% деловых людей, понимающих и способных строить, а против – 70% ничего не умеющих бездельников. Строить или не строить? Общепринятый подход к такому голосованию пригоден лишь для думских решений.
Жизнь во всем ее многообразии как-то запрограммирована. Поэтому все потуги человечества «сознательно» ее изменить есть продукт естественного природного, а отнюдь не сознательного совершенствования жизни. Нравоучительные сентенции изменяют общественные формации примерно так, как размножается и гибнет стая саранчи. Коэффициент полезного действия «активной» деятельности преобразователей мира в стратегическом плане действительного движения вперед исключительно мал и если бы ее можно было изъять из жизни, то она развивалась и совершенствовалась значительно быстрее.
И, тем не менее, ни один из будущих избранников народа не приходит к правлению, дабы чего-либо не обещать ему, хотя требуется может лишь одно: защищать его от преступников и насилия в рамках давно известных норм и правил. Представляя государство, власть никак не может понять, что его ценности должны быть максимально адекватны ценностям личности. Стремление к проявлению себя есть главный определяющий момент в действиях человека. Желание властвовать в самом широком смысле этого слова – основной стимулятор его движения по жизни. Быть первым, быть признанным в определенной области и в определенном кругу.. А поскольку устремления различны – от благородных до преступных, то только поэтому никто больше не придумал объяснять свои действия разного рода внешними обстоятельствами (историческими и другими), как политики, в наибольшей степени подверженные стремлению к власти уже в общепринятом значении этого слова. Судить о них по болтовне на данную тему – грубейшая ошибка. Их действия прямо направлены на подчинение себе, а отнюдь ни на какую заботу об обществе и истории вне себя в ней.
Они придумывают, или берут готовую, философию поведения в соответствии с поставленными перед собой целями, а не наоборот. Законы властвования и управления едва ли изменились за всю историю человечества, и общественное мнение власть тут всегда стремилась использовать в своих спекулятивных целях. Сутевая основа всего этого отработана человеком, когда он таскал с собой головешку для разжигания очага.
Остальная же масса верит политическим вывертам и живет, как сказал Пришвин, «в известной атмосфере обмана и легенды». Ее нужно учить действительным законам жизни, а не разного рода церковным призывам к добру и справедливости – основным атрибутам подчинения и эксплуатации малой кучкой одержимых в определяющей жизнь борьбе за место под солнцем.
Любая религия есть философский идеализм, настоенный на свойственной человеку мечте о прекрасном будущем и используемый дельцами в чисто эгоистических целях. Направленность христианского учения понятна любому критически мыслящему человеку. Интересует нас в нем, естественно, не та бутафория, как был создан человек и звери и кто из них вперед, а те идеи, что позволяли тысячелетия наркотически отуплять народ и одним использовать их, а другим поддерживать первых активным участием в ритуально-культовых сборищах. Особенно тогда, когда человек устремлен, когда его эгоистические импульсы, по Кестлеру, обращаются в «интегральные тенденции» и «кровопролитие совершается во имя Бога, короля или счастливого будущего».
Они, повторюсь, элементарно просты. В основу их положена миром ниспосланная на большинство вера. По нахально откровенному признанию французского философа Мельбранша «Одни всегда готовы слепо верить, другие всегда требуют очевидности. Первые, почти никогда не пользовавшиеся умом, верят без разбору всему, что им говорят и пишут, другие, желая пользоваться своим умом, презирают всякие авторитеты. Первые – это обыкновенные глупцы и слабые умы, вторые – умы гордые и вольнодумные, каковы еретики и философы. Эти другие имеют право пожертвовать, для осуществления «великой цели», некоторой частью первых.
История говорит, что она, эта часть, как ни печально, была огромной, остается таковой и сегодня. Однако у меня вызывают неудовлетворенность не одержимые мировыми идеями, вроде Маркса, Ленина, Троцкого, Сталина, Гитлера. Появление их запрограммировано. Обидно за народ, который под лозунгами свержения существующих идолов вовлекается в борьбу, а на другой день оказывается на коленях перед повешенной над ним новой иконой.
Одинаковые для всех рождение и смерть, и столь многообразные формы движения на срединных этапах жизни в борьбе за существование!
Нужен естественный ход движения на основе признанных обществом ценностей, как продукта эволюционного развития, отбора этих ценностей, их пропаганды и отрицания всего того, что им противоречит. В данном плане, мир по образному выражению прожженного плута, стяжателя и вымогателя Талейрана, разделен на «стриженных и стригущих», а если серьезно, – на честных тружеников (их подавляющее число) и тех, кто использует первых в своих эгоистических интересах. Поэтому речь здесь идет только о ценностях этого большинства. Однозначно признанных, давно известных, вполне определенных и позволяющих точно характеризовать любые события, любые решения и конкретные поступки людей, партий, движений. Вот и вся программа строительства, которая нужна людям.
Мы допускаем возможные исключения и отклонения от сказанного, хотя бы в силу многообразия человеческой натуры. Однако нас на кривых, определяющих движение жизни, не интересуют их крайние редкие и потому случайные значения. Природа подталкивается ими, но строится так, как хочется большинству ее составных частей. Задача человечества научиться воспринимать информацию выборочно, отбрасывая глупости, предвзятости и явную ложь. Задача сделать данное понимание мнением большинства, дабы оно могло занять место достоверной выборки в центральной части для действительно эффективного и планомерного воздействия на события.
Прогнозы и перспективы развития человеческой цивилизации в 21 веке.
Прошлое и настоящее. Как оно представляется и воспринимается нами? Огромнейшее количество статей на эту тему. От крайне правых до самых левых. От полного одобрения бывшего и существующего до критического его отрицания с пространными доказательствами.
Прославление и ниспровержение, защита и критика и еще раз критика, уже равно, как защищающих, так и критикующих. Из столетия в столетие, из поколения в поколение фактически без изменений повторяется одно и то же. Меняется только окружающий фон. Сущность та же, лишь слегка припудрена этим фоном.
Мир природы в наиболее определяющем виде подчинен закону замкнутого цикла. В нем буквально царствуют рациональные формы круга и шара – уникальнейших изобретений вселенной. Движение тел совершается по устойчивым круговым орбитам. Всё подчинено повторяющимся актам смены событий: созидания и разрушения, рождения и смерти. Организованный в основе изумительно просто и однообразно он логически совершенен и функционирует оптимальнейшим образом.
Лишь человек в части своих деяний усматривает в нем некую, причем все большую и большую, иррациональность. А есть ли она на самом деле? Нет, безусловно. Дела людей так же естественны, как естественно появление вызывающей отвращение огромной стаи саранчи. Всё, что было, есть и будет – запрограммировано природой. Естественна жизнь камня, растения и зверя, естественны и любые человеческие деяния. Зло и насилие, благо и добро, разрушение и созидание, философия и критика. Всё от природы, в том числе и то, что кажется нам «сознательным» проявлением разума и воли.
Не кажущийся ли здесь хаос и непредсказуемость событий и не есть ли они оттого, что эта область исследований исторически оказалась в руках гуманитариев и политиков? Ведь только они могли придумать такие основополагающие идеи, как бытие определяет сознание, классовая борьба. Писать многотомные сочинения о правилах мышления, способности суждения и разнице между восприятием, идеей и впечатлением. Веками стимулировать бессмысленный спор между идеалистами и материалистами. Философские обоснования существования мира превратить в поток словоблудия, взаимных обвинений, идеологических, для пущей важности прикрытых словом «теория», постулатов и просто глупостей. Не разум и здравый смысл, а вакханалия чувств – конечно, не без исключений.
Природа Земли замешана на ее исходных генеральных составляющих и потому она такова, какова есть. Основной принцип, на котором, построен мир – борьба и цикличное изменение всего существующего: рождение, становление, расцвет, старение и смерть. Отсюда, пропаганда достижения полного благополучия, полного идеала, а тем самым жизни вне борьбы – просто глупость. Борьба имеет две формы своего проявления. Первая, естественная – не вызывает нашего ни возмущения, ни неудовольствия хотя и выражается чаще всего в самом «зверском» насилии одного над другим. Вторая, катастрофическая – вызывает всплеск на кривой эволюции, причиной которого служит отклонение системы от равновесного устойчивого состояния, превышение некоей средней нормы допустимых возмущений естественного процесса борьбы. Необъяснимое сочетание любви, заботы, взаимопомощи по отношению к своему близкому, родному на одном полюсе и беспощадная борьба на другом. Борьба, основанная на разрушении либо гибели чужого, инородного и старого. Чем сложнее форма живого, тем более широкий круг охватывает себе подобных на первом, и тем изощреннее и масштабнее становится борьба на втором.
В развитии всего живого, как и в развитии общественных форм, действуют некие предопределяющие обстоятельства – запрограммированное природой стремление к всемерному расширению проявления любым существом своего Я. Человек относится к нему часто отрицательно и, тем не менее, ничего не может сделать, чтобы приостановить свой бег к все разрушающему концу.
Все проявляют свою суть. Человек раб своей сущности, а она есть следствие его возможностей, данных от природы и других внешних, может быть случайных, обстоятельств его жизни: воспитания, окружения, эпохи. Он знает, что смертен, прекрасно понимает бессмысленность, ничтожность своих страстей и деяний в океане вечности, но, тем не менее, действует.
Почему? В этом (частном, не глобальном, почему?) и содержится, кажется, ответ на все вопросы известной нам истории человечества.
Именно природная тяга к деятельности и одна из ее основных, определяющих борьбу живого, категорий – устремленность к властвованию (от желания стать во главе государства или шайки бандитов – до стремления быть первым в той или иной области, приказывать и заставлять себя слушать и восхищаться) «обязывает» индивида эксплуатировать свои способности и, в зависимости от их масштабности, навязывать окружению свое во всем его прекрасном и преступном многообразии.
Отсюда, в общем и целом, в том, что определяет движение человека по жизни, что нас радует или возмущает, – мир останется неизменным не только в 21 веке, но и далее в ближайшем обозримом будущем.
Что же касается конкретных результатов человеческих деяний, то они, в силу не представляемого многообразия человеческих натур, их устремленности и еще большего числа всевозможных сочетаний разных факторов, определяющих движение (уже конкретного) человека по жизни, – просто не прогнозируемы.
Не будем останавливаться на не свершившихся прогнозах, непререкаемых Гениев человечества, упомянем лишь о том, что состоялось в истории прошлого века.
Кто мог предвидеть (я не говорю здесь о разного рода предсказателях с их вероятностными построениями) нашу революцию и создание за 30 лет величайшей империи, значение которой, в части воздействия на остальной мир, еще даже не оценено. Или, тем более, предсказать чуть не мгновенный ее развал в следующие 40 лет?
А в области технических достижений? Они ведь могли быть представлены лишь на уровне фантастики. И, наоборот, известные к началу прошлого века многообещающие результаты, например, в области электричества (сильных токов) почему-то не получили ожидаемого своего взлета, и качественно остались на том же уровне. Развитие здесь шло в рамках лишь рационализации и масштабирования, а все революционные открытия оказались сосредоточенными в области атомной, слаботочной и электронной техники.
Думаю, всякое прогнозирование даже на ближайшую перспективу – занятие бессмысленное, хотя и хочется помечтать о чем-либо из области очень ожидаемо желаемого. Человек живет сегодня и ему незачем беспокоиться о будущем. Это дело следующих поколений. Ему нужно биться за оптимизацию сегодняшней жизни. И потому проблема не в предсказании будущего, а в том, как к этому, не очень ясному и понятному в частностях, будущему двигаться, сделать движение рациональным, с минимальными возмущениями.
Задача элементарно проста в своей постановке. Вопрос, как ее осуществлять?
Известными и многократно проверенными способами. Если инициатива исходит сверху, от власти, – поиском и назначением соответствующего главного исполнителя и конкретного руководителя программы. Если снизу, от предлагающих чего-то толковое, – обращением в свою веру тех, от кого будет зависеть создание полезного или устранение негодного.
Требуется работать в рамках повышения культуры общества, упорной пропаганды массового воздействия в этом направлении, прежде всего, на власть, ее окружение и богатых.
Но возникает один вопрос. Если все так просто, то почему на протяжении всей истории наша жизнь сопряжена со столь многочисленными разрушительными процессами? А потому, что разрушение – исключительно однообразно и не требует особых приемов. Оно принципиально противоположно созиданию не только по форме, но и по содержанию. Построить одним топором мало, что можно. Сломать же – почти всё.
Все равно, что критика и конструктив. Критика при надлежащем старании автора и определенных способностях – почти безупречна. Конструктив вызывает вопросы, и тем большие, чем сложнее описываемое. Кроме того критика всегда воспринимается с большим интересом и эмоциональностью, чем позитив; отрицательные явления потрясают неизмеримо сильнее, чем процессы созидания. И это потому, что первые всегда эфемерны, легки для восприятия и внешне эффектны. Вторые, наоборот, растянуты во времени, результаты их либо спорны, либо отнесены в будущее, и прежде, чем оно настанет, мы так насмотримся и наслушаемся, что до того, как порадовать своим концом, они успеют нам надоесть. Наконец, первые организуются и поддерживаются легко возбуждающейся толпой, вторые связаны с более сложной их организацией и более трудоемкой операцией обращения в нужную веру совсем другой категории людей, людей способных к созиданию.
В природе нет ничего абсолютного. Нет без недостатков ни людей, ни созданных ими вещей. Все построено на разумном компромиссе. Но это не исключает восхищения, удовлетворенности многим, что нас окружает, с чем нам приходится сталкиваться в жизни. Примерно такое чувство я испытал от прочтения двух статей В. Смирнова и Л. Матвеева (журнал «Техника и наука» № 6 за 1983 год), статей, может быть, и не лишенных каких-то неточностей и в чем-то не бесспорных, но наполненных такой авторской убежденностью в правильности и злободневности приведенных в них соображений, что они не могут оставить равнодушным любого непредубежденного читателя.
Хотелось бы, в порядке расширения затронутых вопросов, остановиться на одной проблеме инженерной практики и поговорить о контроле, пределах его необходимой величины и степени эффективности.
Сейчас на Карагандинском металлургическом заводе пускается в эксплуатацию крупнейший в Союзе цех жести. Оборудование цеха было спроектировано и изготовлено производственным объединением Уралмаш и его контрагентами.
На пусковой площадке в течение нескольких месяцев находятся десятки представителей многих заводов и институтов – участников создания этого цеха. Работа по наладке оборудования и доведению его до проектных параметров идет по рабочим чертежам, исходя из здравого смысла, знаний и опыта специалистов.
«Воющих» сторон две: представители заказчика с одной стороны и представители поставщика с другой. Первые ставят вопросы и. делают замечания, вторые, в основном, отвечают на вопросы и, после жарких опоров и доказательств, либо отклоняют претензии, либо принимают решения по доводке и исправлению сделанного, разработке и изготовлению дополнительных узлов. Все делается максимально оперативно, на порядок более быстрыми темпами, чем в обычной производственной обстановке,
На площадке нет никого и ничего лишнего – заказчик, поставщик, рабочие чертежи и оборудование.
А что было, когда проектировался цех и его оборудование?
Многочисленные экспертизы, проверки к контроль на соответствие действующим нормативам, инструкциям и стандартам; сотни сопутствующих основной конструкторской и проектной документации всевозможных технических условий, карт уровня, патентных формуляров и прочих документов; тысячи согласований и утверждений с подписями должностных лиц министерств, комитетов, головных институтов.
Какова их полезность? Процентов пять, может быть, наберется – говорят специалисты. Что-то было при этом подправлено, что-то добавлено или исключено.
А какова полезность основной работы проектировщиков по разработке главной документации на строительство объекта? Цифры совсем другого порядка, Даже для этого не совсем удачного объекта, сооружаемого с определенными осложнениями, его предпусковую готовность, а тем самым полезность труда непосредственных создателей можно без натяжки оценить на уровне 95%.
Тогда задается следующий вопрос: Что же это за система, которая позволяет на одном полюсе людям трудиться с КПД 5%, а на другом – 95%?
Думаю, каждый, кто дорожит временем и ценит свой труд, ответит однозначно. Система негодная, и её нужно немедленно исправлять. Она порождена необузданным желанием отдельных людей всё и вся контролировать без какой-либо мало-мальски стоящей оценки полезности сих мероприятий. Порождена фетишизацией контроля, наивным представлением руководителей о неформальном выполнении подчиненными любых их установлений. Причастные к ней лица гипертрофировали понятия о контроле и контроль за конечными результатами человеческой деятельности подменили во все возрастающих масштабах упрощенным, контролем за процессом деятельности, способами и методами решения задач.
Различного контроля у нас всегда было много, но сегодня он достиг таких размеров, что и сам по себе уже, кажется, не поддается никакому контролю, Немалый вклад сюда внесли общественные организации, заменив сложный процесс оценки результатов работы удобным счётом количества мероприятий, собраний, участников, принятых обязательств и т. д.
О слове и числе. Если ставить сравниваемое в аналогичные исходные позиции, а не брать одно из разряда полугениальности, а другое из области чуть не глупости. Слово и цифра по однозначности заложенной в них информации при равных условиях – прямо антиподные вещи. Вспомним высказывания Галилея и Ньютона. «Природа говорит с нами на языке математики». Надо «придать физике математическую ясность, чтобы вызволить ее из болота бесплодных дискуссий о словах».
В части же «особой значимости» слова можно сослаться на Германа Вейля, утверждавшим, что «слова – орудия опасные. Созданные для повседневной жизни, они обладают привычным значением лишь при известных ограничениях, но человек склонен распространять их на более широкие сферы, не заботясь о том, сохраняют ли они при этом твердую опору в реальности или нет. Не потому ли к таким тяжким последствиям приводит нас магия слов в сфере политики, где слова имеют уже совсем расплывчатое значение и человеческие страсти нередко заглушают голос разума».
В порядке отклонения от темы несколько слов о своих собаках. .
Вчера умерла наша собачка Алька, для меня Ушастик, так прозванную за большие стоящие уже в месячном возрасте уши. Собачку эту привезла из Москвы Галя. До Альки у нас был несколько лет дог по кличке Дюк, которого также притащила домой Галя. Я тогда был молод и любил в одиночку совершать походы, пешие летом и лыжные зимой. Дюк оказался моим отличным молчаливым попутчиком, признал меня моментально главным хозяином, но любил и слушался всех остальных членов семьи.
Пес был умнейший. Телевизор смотрел, сидя в кресле, не касаясь пола задними ногами, а передние при этом держал на коленях задних. Не равнодушен был к музыке, а при утреннем по радио исполнении гимна обязательно, вне какого-либо исключения, подпевал сам. Часто улыбался по малейшему приятному для него поводу, и без просьб и команд, а вроде как по собственному эмоциональному настрою.
На лыжне с полуметровой палкой в зубах определял расстояние между соснами с точностью до 100 мм. Если расстояние между ними было более 600 мм, он шел по лыжне, если меньше – сходил с лыжни и по снегу обходил одну из сосен, правую, или левую. Поступал также при препятствии, например, кустов или рядом стоящего еще одного дерева. В некоторой растерянности он оказывался, когда приходилось обходить большое препятствие. Тогда он мог принять не совсем оптимальный вариант, требующий большей величины схода с лыжни. Однако бежать по глубокому снегу он считал глупейшим для себя занятием и на лыжню возвращался немедленно, как только это в его собачьей оценке можно было сделать.
Обучался он всему «нужному» и «полезному», равно как и от него требуемого, буквально с одного на то «урока». Любых гостей, знакомых и незнакомых, он встречал с абсолютно одинаковым радушием, адекватным хозяйскому. Чтобы закусить вкусненьким, он залазил тихо под стол одновременно с усаживающимися за него гостями. Брал из их рук кусочки его с такой осторожностью, с такой вежливостью, что я никогда не видел, чтобы кто-либо из них хотя бы раз непроизвольно отдернул свою руку, разве лишь попервости может, спрашивал у соседа или соседки о степени безопасности такового действа. Тапочки он приносил точно те, какие его просили, а если ошибался, то извинительно относил обратно и приносил другие.
