Владимир Быков
Размышления о природе и жизни
И еще одни, уже совсем необычные, но опять с каких-то противоестественных, предвзятых и односторонних позиций, представления о событиях и людях того времени, я нахожу в книгах Г. Соломона (Исецкого): «Среди красных вождей» и «Ленин и его семья», изданных в Париже в 30 годах прошлого века, а у нас – впервые в1995 году. Необычность их, запечатленных глазами очевидца, активного участника революционного движения и близко знавшего Ленина еще с 1898 года, в том, что писались они много лет спустя, в преклонном возрасте, при осмыслении им прошедшего и «выстраданного» желания задавить в себе все мелкое, личное и довести их до читателя «с большей или меньшей объективностью».
Его оценки мне импонируют: и в части Ленина, этой, по его словам, «зловещей для России личности», и Троцкого, и в части их «идейных» сподвижников, и примкнувших к ним по соображениям уже прямо рваческого характера. Всех их Соломон считал преступниками перед страной и народом. Однако у него (еще «в юности впитавшего в себя учение Маркса и высокопарно относящего себя к «чисто классическим большевикам, принимавшим большевизм лишь таким, каким он был до революции») такие выводы сделаны с тех же самых ортодоксальных позиций. В виде некоего возмущения, по причине якобы ошибочной реализации марксистских доктрин «плохими» людьми. На самом деле их преступность и была порождена как раз марксистской идеологией.
От непомерной личной власти ничтожного меньшинства и командно-голосовательных методов управления остальным обществом бесправных «потребителей», прямо исходящих из марксистской идеологии, а отнюдь не от случайных ошибок, проистекали все описанные Соломоном злоупотребления, издевательства над народом, экспроприации, грабежи, воровство и насилие. Отсюда и кадровый подбор власти, ее ближайших уже совсем полууголовных приспешников, в том числе, сталинские «прегрешения» перед Троцким.
Частные же весьма краткие, но емкие, негативные характеристики Соломоном ленинской гвардии просто безупречны. Мне они интересны особо, поскольку почти совпадают с моими. Однако я к ним пришел двигаясь от общего к частному, исходя из определения сути человека по его месту в обществе, его делам и результатам, Соломон же подтвердил их, в частности, о Ленине и Троцком, чуть не один к одному, обратным образом – на основе сугубо личных впечатлений от своих с ними встреч и бесед.
Наиболее интересные из них.
Соломон считал Ленина «очень плохим оратором, без искры таланта», но отмечал, что «говорил он всегда плавно, связано, не ища слов… Говорил умно, а, главное, всегда на темы, сами по себе захватывающие аудиторию… Он был большим демагогом, и его речи в духе, угодном толпе, вызывали целые бури и ликование. Другой чертой его характера была грубость, смешанная с непроходимым самодовольством, презрением к собеседнику и каким-то нарочитым «наплевизмом» на собеседника, особенно инакомыслящего, и притом слабого, ненаходчивого. Он не стеснялся быть не только грубым и дерзким, но и позволял себе резкие личные выпады, часто доходил до форменной ругани». Его беспардонная беспринципность, самоуверенность, способность к отстаиванию прямо противоположных взглядов и точек зрения не имели границ. Один только пример.
В 1908 году Соломон был свидетелем спора Ленина с одним «максималистом», которого он буквально отхлестал за его «немедленный интегральный социализм» и утопизм. Ленин утверждал, что при «слабом развитии капитализма нас отделяют от момента обобществления сотни, если не тысячи лет»; что «надо обладать гениальным узколобием, чтобы верить в немедленный социализм»; что «горе было бы нам, если бы какой-нибудь авантюрой Россия была бы ввергнута в социализм в современную эпоху»; что «это явилось бы бедствием, мировым бедствием, от которого человечество не оправилось бы в течение столетий!..». При этом, отмечает Соломон, «Ленин как-то мелко торжествовал. Его маленькие глазки светились лукавством кошки, и он, пересыпая свои слова совершенно ненужными оскорблениями, крикливо прочитал ему целую лекцию о пользе парламента, о широком будущем демократии, о буржуазии, далеко не сказавшей своего последнего слова, о химеричности пока диктатуры рабочего класса…».
Прошло 10 лет, и при очередной встрече с Лениным вот что услышал Соломон о скоропалительной утопической ставке на социализм.
– «Никакой утопии нет, – резко ответил он тоном очень властным. – Дело идет о создании социалистического государства. Отныне Россия будет первым таким государством. И не пожимайте плечами, удивляйтесь еще больше! Дело не в России, на нее мне наплевать, – это только этап прохода к мировой революции…».
– Позвольте, не вы ли сами в моем присутствии, в Брюсселе, очень умно и дельно доказывали одному товарищу весь вред максимализма?
– Да, я так думал тогда, а теперь другие времена. Ленина, которого вы знали, нет. С вами говорит новый Ленин, понявший, что правда и истина только в коммунизме и его немедленном введении… Вам это не нравится, вы думаете, что это утопический авантюризм… Нет, господин хороший, нет… Мы все уничтожим и на уничтоженном воздвигнем наш храм. Это будет храм всеобщего счастья!… Буржуазию мы уничтожим, мы сотрем ее в порошок! Помните это, мы не будем церемониться!… И не возражайте! – и резко, и многозначительно перебил он меня, попытавшегося ему что-то сказать. – И благо вам, если не будете возражать, ибо я буду беспощаден ко всему, что пахнет контрреволюцией…». И тут, пишет Соломон, «Глаза его озарились злобным, фантастически злобным огоньком. В словах, его взгляде я почувствовал и прочел неприкрытую угрозу полупомешанного человека… Какое-то безумие тлело в нем…».
Конечно, может не совсем точно передано и что-то тут есть от автора. Но в целом, если без акцентов, таким Ленин и был, и по всему им свершенному, только таким и мог быть. Единственное, с чем не могу согласиться с Соломоном, так это с якобы свойственными Ленину злопамятством и мстительностью. Вероятно, у Соломона здесь от чисто личностного: он имел удовольствие несколько раз в споре «посадить Ленина в калошу», а тот, придя к власти, по сей причине не двинул его на высокие посты и чинил ему всякие препоны. Ленину такая «мелочевка» была не свойственна, поскольку ради исполнения любой одержимой идеи, он готов был взять в услужение хоть самого дьявола, лишь бы тот в данный момент был признан им для сего кажуще пригодным.
И вот этого-то полусумасшедшего продажная свора говорунов и писак стала мощно, сначала от «души» и самостоятельно, а затем уже и принудительно под нажимом власти, превращать в Бога, а его приспешников – в больших вождей революции. Не чурались прославлять друг друга и сами «вожди».
Вот почему заканчивая, не могу не упомянуть о выдвинутой мной аналогии между сталинским и соломоновым (имеется в виду другой Соломон) судами. Если исходить из правил и норм, т. е. сути виновности, а не ее юридически формализованного представления, то все из числа, с Лениным связанных событий времен революции и первых лет советской власти, за редчайшим исключением, были настоящими преступниками. Людьми с двойной философией и двойной моралью: одной – для себя, и ей противоположной – для остальных. Для себя они хотели буржуазной демократии, житейских благостей и свобод, а для остальных – «пролетарской» диктатуры, жестокости и соцравенства.
Это они, как видно из приведенных и других многочисленных мемуаров, творили известное зло и фактически уже к тридцатым годам образовали непроходимую (по словам М. Поздеева из предисловия к воспоминаниям Г. Серебряковой, жены Г. Сокольникова) «пропасть между народом и «слугами народа», обитателями дач, восторженными зрителями премьер Большого театра и воздушных парадов в Тушине». Это они не подсудные по закону, должны были быть судимы народом, судимы тем своеобразным судом истории, увлекшим, к сожалению, и массу невинных людей. Немыслимо страшно. Но такова жизнь, Такой она была, такой пока остается и в нашей теперешней России. Субъектов для подобного суда, будь на то соответствующая ситуация, как я уже где-то упоминал, – сегодня ничуть не меньше.
Интересно будет отметить, как впечатляюще «наглядно» эти «герои» наказывались судом истории. Мирабо умер совсем молодым своей смертью от обжорства и распутной жизни; Робеспьер, ярый приверженец гильотины, – на ней самой; Ленин, взваливший на себя непосильные «заботы» по единоличному, собственного разумения, управлению государством, – от помешательства; Троцкий, придумавший расстрельные заградительные команды, – от удара по голове альпенштоком; их ближайшие комсподвижники, вешавшие и расстреливавшие, – от сталинского террора, а сам Сталин, превративший себя в земного бога, – при непонятных обстоятельствах, но точно, при отсутствии своевременной медицинской помощи.
Для чего это я об одном и том же? Да, для того, чтобы большинство, которое унизительно, но обосновано, называется «толпой», поняло, что его как эксплуатировало, так и продолжает эксплуатировать меньшинство. Эксплуатировать, как писал А. Ананьев, в угоду «безграничной алчности к власти и жестокости, когда не щадятся ни дальний, ни ближний во имя неких государственных будто бы интересов и целей, тогда как на поверку, если посмотреть оголенно, всего лишь во имя мелочных, шкурных начал». Надо большинству осознать свою силу и создать атмосферу полного игнорирования и неприятия любой соцболтовни, полной обструкции всем ее проповедующим. Ленинская демагогия была видна многим, но представьте, что она бы так была воспринята, и соответствующим образом встречена и проигнорирована на заре его претензионного о себе заявления. – Кем бы он был?
Народ должен научиться бороться против недостойного загодя, а не тогда, когда он обретает власть и делает борьбу, чрезвычайно трудной и дорогой операцией, возможной только с помощью разрушительной революции. Что для этого нужно? – Культура народа и высочайшее самоуважение, свое гордое собственное Я.
Вместе с тем думаю, что любая проповедь абсолютной истины, религии (церковной, коммунистической, либеральной), претендующая на статус правящего мировоззрения, требует наличия «специалистов» по его истолкованию и защите. Не потому ли «защита» состоявшегося сегодня стала мощно блокироваться огромной армией деловых людей, опирающихся на действительные факты и полагающих, что при Советах было много лучше чуть не в любой области: культуры, образования, науки, техники, искусства, законности. Причем настолько объективно лучше, что революционный переворот в стране может, кажется, состояться и до того, как завершится мною упоминаемый очередной виток спирали российской истории.
Прочитал книгу Ф. Медведева «После России». Интересны приведенные в ней воспоминания.
Нина Берберова. «Теперь опубликовано и стало известно, что любовница Горького Закревская-Бенкердорф-Будберг была двойным агентом: она ГПУ доносила о Европе, а разведке английской о Советском Союзе… Именно она выполнила задание ГПУ и привезла Сталину итальянский архив Горького, а в нем то, что особенно его интересовало, – переписка Горького с Бухариным, Рыковым и другими советскими деятелями, которые, вырвавшись из СССР в «командировку», засыпали Горького письмами о злодеяниях «самого мудрого и великого».
– Если факт действительный, то вполне понятна ненависть Сталина к этой братии, которая с трибуны его превозносила, а за глаза хаяла.
Эдуард Лимонов. «Много говорят о Сталине. Я помню, в телепередаче «Право на ответ», сказал: «Оставьте в покое нашего Сталина, у вас был кровавый деспот Наполеон, он угробил миллионы людей во всей Европе…». Конечно. Сталин – тиран, но иногда тиран бывает полезен, потому что сплачивает людей в переломные моменты истории. Неизвестно, что лучше. Вот Франция с ее Петеном – страна, которая четыре года была союзником Гитлера, или Россия, потерявшая миллионы людей… Я при выборе между маршалом и генералиссимусом все-таки предпочитаю генералиссимуса Сталина.
Моральное осуждение истории прошлого в известном смысле бесполезно. Противникам Сталина надо было выступать в 1950 году, а сейчас, когда от мертвого деспота ничего не осталось, критика его есть трусость. К истории не приложима моральная точка зрения. Сталин жил в свое время, и оно было тяжелое. Другие руководители в то время были не лучше. Трумэн взял ответственность за две атомные бомбы и за бомбардировки Германии. И если разбираться в этом вопросе, то и сегодня можно обнаружить немало «забытых» преступников. Черчилль тоже был жестоким человеком, так что не надо…».
– Считал Лимонова ограниченным мужиком, а он, оказывается, здраво мыслит.
Владимир Максимов. «Для меня качество того, что делает человек, выше идеологии… Откуда родилась утопия? Ранний Ленин? Поздний Маркс? Почитайте Платона, Кампанеллу, Мора? Там вся программа утопического общества и его основы – репрессивной системы. Там все определено: кого сажать, кого убивать, как заставлять работать. И этот соблазн понятен, соблазн этот еще с искушения Христа. Соблазн равенством, братством, чудом всеобщего благоденствия. Вот почему признание того, что все мы жертвы вне зависимости ни от чего, ни от кого, может стать оздоровляющим в нашей болезни.
Я никого не сужу, ни Бухарина, ни Тухачевского, ни Пятакова, ни Постышева, но я не хочу, чтобы мне навязывали их в качестве героев.
Ленин ничего не скрывал, и все его приказы, указания, записки опубликованы. Их надо читать, а не извлекать из Ленина то, что годится для текущей пропаганды. Ленин, Сталин, Троцкий – люди одной политической культуры. Заниматься надо причинами, а не следствиями».
– Тоже весьма здравые, импонирующие мне, рассуждения.
Но вот он, заметив, в отличие от большинства пишущих, что для правильных выводов о чем-либо нужно заниматься «причинами, а не следствиями», тут же заявляет, что «никакая цель (даже самая благородная) не стоит крови». Вот Вам! – Умнейший мужик, а опять чистейшей воды алогизм. Это что же? Status quo значит, при любых условиях. Проповедь Толстовства. Большинство, – терпите издевательство! И упаси бог, – без ненависти, без бунта, без крови! Но такого не было и не будет. Пока, как я говорю, меньшинство не обуздается и не поймет, что оно само, а ни кто другой, готовит себе и своим потомкам эту самую кровь и могилу. Для этого надо, по крайней мере, научиться в «мирных условиях» сосуществования с его эксплуатирующими, поднять себя на уровень полнейшего игнорирования их образа жизни и нетерпимости к разврату, неуемному стяжательству. Сегодня же, через чрезвычайно низкую свою культуру, многие, к сожалению, фактически пребывают в состоянии не возмущения сим безобразием, а чуть ли не восхищения, безмерного его смакования.
Эрнст Неизвестный. «В подчищенном виде можно себе представить некое идеальное существо в виде монарха, освобожденного от забот. Но таких монархов не было. Поэтому, думаю, что демократия лучше.
Я признаю Ницше, но не в том смысле, в каком его признавал Гитлер, дело в том, что ни Ницше, ни Вагнер не виноваты, что Гитлер любил их. Я признаю Ницше, очень его люблю, считаю поэтическим философом… Больше всего мне нравятся его слова о том, что он любит людей, слова которых бегут впереди их дел. Я тоже верю в магию слова.
В принципе критики крайне редко берут на себя смелость открывать новые имена до рынка. Как ни странно, обычно торговцы идут впереди, они чаще открывают грандиозных художников по потребности рынка, а критики потом описывают уже сделанное открытие».
– Не согласен ни с первым, ни со вторым его утверждением. С первым – потому, что определяющим считаю культуру общества. При отсутствии надлежащей культуры демократия может принести обществу беды, не сравнимые с самой жесточайшей диктатурой. Со вторым – потому, что оно вообще полностью лишено здравого смысла и логики. В нем, вне определенных дополнительных пояснений, нет корректности. Да, слово предшествует делу, слово обладает магией, Но какой? Вот в чем вопрос. Его последствия могут быть абсолютно полярными, оно может быть ориентировано одинаково «успешно» как на созидание, так и на разрушение. Отсюда, выглядит нелепым и реплика Эрнста в части Гитлера. Для сравнения можно посмотреть, что и о том и другом написано в «Двух полюсах», да, кажется, есть кое-что на эту тему и в настоящих записях), А вот его фраза о критиках справедлива. В мире науки и техники почти то же. Здесь в принципе ученые редко открывают самостоятельно новые направления, В этой сфере новое тоже чаще рождается в головах практиков, а затем ученые уже подвергают сделанное «скрупулезному» научному обоснованию.
Александр Зиновьев. «Я – русский по отцу и по матери, но в советское время идентифицировал себя именно как советского человека. Потому, что в Советском Союзе складывалась и сложилась новая наднациональная общность – советские люди. Сейчас в Европе начались сходные процессы: разрушаются национальные государства, стираются границы между ними – не в административном отношении, а идейно, психологически даже.
«Я подхожу к Сталину с объективно-социологической точки зрения, не считаю его хорошим человеком, он совершил огромные злодеяния. Но вместе с тем, он является величайшим политическим деятелем XX века. Великий не значит хороший. Наполеон мерзавец, но XlX век – век Наполеона. XX век я считаю веком Ленина и Сталина, самых крупных политических фигур. «Великий» – «добрый», «хороший»… Чепуха! Чингисхан – великий исторический деятель, но о нем не скажешь, что он добрый, хороший.
Я против сравнения Сталина и Гитлера. В свое время ходила шутка: «Кто такой Гитлер? Это мелкий бандит сталинской эпохи». Сталин и Гитлер – качественно различные явления. Гитлер – явление западной демократии, Сталин – коммунистической системы. Гитлера надо было судить как преступника. Сталин не преступник. При нем совершено много злодейств, но он явление нового качества – явление коммунистической революции.
Я подхожу к проблеме как социолог, а не политик. Я написал много критических статей о Горбачеве не потому, что питаю к нему какие-то эмоции, а потому, что на западе его стали раздувать до размеров величайшего политического деятеля. Горбачев сыграл огромную роль в советской истории. Он ввергнул страну в состояние кризиса. Перестройка есть политика, которая и привела к кризису, и Горбачев сыграл тут роковую роль.
Но есть у Зиновьева и совсем другое что мне не правится от излишнего его снобизма, прирожденного желания отличиться, выделиться, а что-то и от докторской его практики, излишней академической учености.
Отсюда его преклонение перед марксистским диаматом (этой онаученой профанации здравого смысла и элементарно накопленного человечеством житейского и прочего опыта), без знания которого якобы нельзя «понять современный мир, и в особенности, советское общество».
Отсюда, от этого преклонения перед диаматом, и отмеченные мною его столь резкие колебания (может даже не во взглядах, а в подходах), при оценках событий и людей по мере течения жизни, собственного «взросления» и накопления «житейского опыта».
Отсюда надуманное заявление (во времена, когда любому обывателю были уже видны результаты горбачевского правления), что «судьба страны совпадает с судьбой Горбачева», что «ему нужно создать! аппарат сверхвласти, подчинить себе себе этот аппарат, навести порядок в системе власти и управления…» и что, по его разумению, даже «другого пути и нет».
Отсюда лишенное логики «основополагающее» утверждение, что «чем больше людей стремится к истине (имеется ввиду, надо полагать, абсолютной истине), тем больше заблуждений», ибо по логике от такого действа должен проистекать не только рост заблуждений, но и в не меньшей степени такой же рост откровений – относительных истин, открытий и других полезных вещей. Ведь люди-то по Зиновьеву все же занимаются поиском истины – процессом скорее созидательным, а не наоборот.
Отсюда его лихая констатация, как мы «за брежневские годы сделали больше, чем за всю предшествующую советскую историю», как у нас тогда появилось много «семей, получивших отдельные квартиры, телевизоры были, холодильники, автомашины…». С чем, спрашивается, ее можно съесть? Да ни с чем, если при этом не добавить и не пояснить, что то было общеизвестное движение по инерции тактически отлично подготовленной и, даже больше, фактически уже до завершенного состояния отработанной Сталиным огромной системы… При одновременном, начиная с Хрущева, все нарастающем ее развале, вплоть до полной «готовности» к горбачевскому концу. Но и это не все, если не добавить – к стратегически объяснимому концу, напрямую и давным-давно обусловленному милым Зиновьеву марксистским учением.
Тактика и стратегия, причины и следствия – надо бы логику-социологу знать разницу между ними и не путать их и не валить все в одну кучу.
Правильно я написал о Зиновьеве, что он продукт бытия, причем – бытия тактического. Жил у нас, – односторонне критиковал социализм и марксизм, сбежал на запад, – стал критиковать капитализм. Не помогли ему «глубокие» знания диамата, хотя много у него, в отдельных частностях, интуитивно верного.
После явно однобоких умствований Зиновьева, а равно с ним и Солженицына, в годы советской власти, – сегодня их гимн Сталинской эпохе, не системе, а практическим при ней делам. А ведь, объективно, не без их участия велась идеологическая атака на СССР. Это их использовали враги России. Теперь они заделались «великими экспертами, светочами русской патриотической мысли». Нет, истинно простой русский мужик иной раз больше любых «умников» понимает в смысле бытия и жизни!
А вот противоположная оценка современной российской действительности Ю. Поляковым.
«Жить в России трудно, тревожно и обидно. Живем в стране, утратившей смысл своего бытия, и эта бессмысленность во многом определяет все происходящее вокруг – от Кремля до обжитого бомжами подвала…
Страна давно превратилась в одну большую избирательную урну, а мы с вами из хомо сапиенс – в хомо электоратус. В России воцарилось тотальное неуважение к собственной стране. И дело не только в том, что перераспределение общественной собственности произошло далеко не по принципу «каждому по способностям» – тут уж ничего не поделаешь. В конце концов, родоначальники знатных российских фамилий тоже не были праведниками. «Птенцы гнезда Петрова» воровали так, что Европа только крякала от изумления. Однако, наделяя в стародавние годы дворян вольностями, землями и холопами, государство требовало от них суровых служилых повинностей. И пока эти повинности выполнялись, страна росла и усиливалась. Когда остались одни вольности – рухнула. Примерно то же (но в более сжатые сроки) произошло с советской номенклатурой и СССР.
На чем поднялась новая политическая элита? На разрушении веками складывавшегося на евразийском пространстве многонационального государства. Это никогда не забудется. Вот почему наши либералы так борются против смертной казни. Они хорошо помнят, что именно высшей мерой в прежние годы каралась государственная измена. Но чем политическая элита может искупить свою вину перед Державой? Тем же, чем искупили большевики: восстановлением разрушенного и возвращением утраченного. Реально это сегодня? Нет. Восстановление произойдет, но будет стоить огромных трудов.
А элита экономическая? – На приватизации, недовольство которой сегодня, можно считать, – единственном, что объединяет многонациональный народ. Массовое ее неприятие делает весь класс новых собственников по сути нелегитимным. В любой момент «мерседес» может превратиться в тыкву, а телохранители – в крыс. Однако «Родить обратно» приватизацию уже нельзя. Но можно и должно создать такие нравственные и правовые условия, когда новые владельцы общенародной собственности вынуждены будут эксплуатировать ее не только себе, но и Державе на пользу. Почему же власть этого не делает или делает недостаточно эффективно? Прежде всего, потому что она до сих пор ощущает себя властью предпринимателей, а не всего российского народа. Именно отсюда ее поразительная непредприимчивость.
Другая причина в том, что нынешние верхи ни дня не были «пассионарными», они стартовали с того, чем закончили дворянство и советская номенклатура – с безответственности и желания просто «пожить». Разрушив медленно, слишком медленно, эволюционировавшую командно-административную систему, они создали аналогичную ей антисистему, ввергнувшую нас из застоя в исторический простой, ибо смысл и назначение ее свелось к набиванию карманов с помощью административного ресурса». .
Пятнадцать лет «реформачества» убедительно показали, что «умный рынок», самочинно решающий все экономические проблемы, существовал только в недалекой голове обозревателя «Правды» Егора Гайдара. Там он и остался.
Мы живем в огромной северной стране, географически открытой любому нашествию, в стране, где веками складывались коллективные формы выживания, общинное сознание и особое, уповающее, отношение к государству. Веками инициатива населения (если исключить бунты, да и то не все) направлялась властью, веками наши люди были государевыми, а потом три четверти века советскими, то есть тоже государственными. Разумеется, у этого не раз выручавшего нас коллективизма есть обратная сторона: сниженная индивидуальная активность, облагороженная нестяжательной православной этикой.
И этот уникальный социум мы в одночасье хотели превратить в рыночное общество? Сами отключили наиважнейший, веками выстраданный ресурс – государственность. У России сегодня нет государства, соответствующего ее потенциалу. С этим трудно согласиться. Полуосознанно не согласен с этим и народ, то и дело выплескивающий свое возмущение на улицы. Не согласны даже совестливые и дальновидные иностранцы, с недоумением наблюдающие картину саморазрушения великой Державы».
Из той же серии книга Л. Лиходеева «Поле брани» о Бухарине. Довольно натянутое, отображение истории, ее фактов и людей. В общем у него многое правильно: марксизм – утопия, революция – продукт одержимых, безнравственных людей, признающих только «святую цель» и ради нее готовых на любое беззаконие и насилие, попросту говоря, бандитов. Но… бандитов натуральных, вроде, например, Сталина, убивавшего, но оставшегося жить, и тех, пропагандистов диктатуры пролетариата, что, если и не убивали сами, то участвовали в убийствах. По крайней мере, призывали к ним, но оказались убитыми, и потому автором причисленных к людям благородным, думающим и, вроде как, чуть ли не случайно оказавшихся в шайке «настоящих» бандитов.
Таков у него и главный герой Бухарин, «родившийся свободным художником, блистательным экстерном, знаменитым приват-доцентом, на чьи лекции сбегаются, как на пожар». Он был замыслен природой как «возмутитель спокойствия, кумир нетерпеливых сердец, опровергатель истин, супостат веры, глашатай нигилизма. Но бурное время (случайно!) толкнуло его в борьбу за власть, ибо он полагал… он заблуждался… он попал на поле брани, где только убитые, над которыми удовлетворенно каркает вечно ненасытное воронье…».
Какие слова, какая музыкальность! Но зачем эти (почти стандартные для пишущих) «думания»? Что делал герой, – вот что нужно для точного определения его места в истории. А творил и делал он то же, и так же мерзко, и даже кое-что сверх автором критикуемого, но, в рамках здравого смысла, большинством абсолютно негативно воспринимаемого. Это он – пропагандист марксизма – призывал к «пролетарскому принуждению во всех , начиная от расстрела и кончая трудовой повинностью», для «выработки коммунистического человечества из материала капиталистической эпохи», предавал и отправлял на убиение своих «приятелей-коллег», врал напропалую, подхалимничал, и с первых дней революции немедля пристроился к «соцкорыту», занялся охотой, поездками по курортам и лечением у иноземных врачей… Умный был, выступал с трибуны впечатлительно (для не думающей, «революционно» настроенной толпы). Ну, так и что? Вдвойне противно, и только. Он был типичным представителем людей с двойной философией и двойной моралью. Не по мыслям, вкладываемым в головы своих героев Волкогоновыми и Лиходеевыми, а по фактическим делам. Остановлюсь только на одном примере – тайно надиктованном Бухариным его предсмертном завещании.
«Ухожу из жизни, Опускаю голову не перед пролетарской секирой, должной быть беспощадной, но и целомудренной. Чувствую свою беспомощность перед адской машиной, которая… обладает исполинской силой, фабрикует организованную клевету, действует смело и уверенно». – Вот она двойная его мораль, даже перед смертью. Для других он хотел, чтобы секира была беспощадной, а как только она вознеслась над ним, – чтобы была еще и целомудренной. Для других она хороша была своей исполинской силой, коснулась его – почувствовал свою «беспомощность».
«Нет Дзержинского, ушли в прошлое замечательные традиции ЧК. Ее органы заслужили особый почет, особое доверие…». – Это пока он сам был членом коллегии ЧК.
« В настоящее время в большинстве так называемые органы НКВД – это переродившаяся организация безыдейных разложившихся чиновников…». – А это, когда посадили его.
«Любого члена ЦК, любого члена эти «чудодейственные органы» могут стереть в порошок, превратить в предателя террориста…». – Опять прозрение, но только тогда, как петля была накинута на его собственную шею, как будто до этого ничего не было и его при том не было. И так далее и все в духе этой двойной морали, вплоть до его:
«Обращаюсь к вам, будущее поколение руководителей партии, на исторической миссии которых лежит обязанность распутать чудовищный клубок преступлений. Ко всем членам партии обращаюсь! В эти последние дни жизни я уверен, что фильтр истории рано или поздно неизбежно смоет грязь с моей головы…». – Какую грязь, какие преступления? Даже пред смертью он либо лжет, либо не в состоянии дать действительную оценку тогда происходившему. Вот если бы он попросил будущих потомков разобраться, как ими не совсем глупыми людьми была придумана эта «диктатура пролетариата», однозначно, еще на заре своего появления, означавшая правление кучки избранных, обязанных жить по законам шайки бандитов!
Бухарин, один из нее, ненавидел главного бандита и хотел какой-то справедливости. Шла борьба за личную власть. Шпионы, диверсанты терроризм – нагло придуманные Сталиным формальные основания для казни всех, как он считал, не признающих его и мешающих ему работать, несчастных партийных ортодоксов. Судил Бухарина никакой ни Сталин, судила его история, ибо в ее понимании он и ему подобные были абсолютными преступниками. Не по своим желаниям или планам, а по свершенным делам и их результатам.
