Владимир Быков
Размышления о природе и жизни
Масса образных, в чисто радзинскинском артистичном исполнении, исторических катаклизмов, войн, революций, казней, сноса памятников императорам и царям… и все на уровне следствий, без какой-либо видимой попытки осознания причин его возмущающих событий. Революция, как он считает, по чуть ли не «единственно верному определению», есть «колесо, при повороте которого на пол-оборота сидящие вверху сбрасываются вниз, а стоящие внизу поднимаются наверх». Вот так, – захотелось ему колесу, оно беспричинно и повернулось и поменяло их, на нем размещенных, местами. Террор, – «плод ненормальной психики человека, способного ради цели на бесчеловечные средства, на любые жертвы». И опять вроде никаких на то причин. Не от безысходности, не от невозможности противостоять издевательству, а от одного больного воображения. Отрубание голов, снос памятников, – ну, это уж просто для украшения, музыкального сопровождения выступления. Ведь завлекательно для толпы, – как отрубали головы сначала одним, а потом другим, что недавно отрубали их у своих предшественников. Точно так и про снос памятников.
Слушал и думал, как он будет кончать свое бравурное выступление с пестрым набором событий и фактов, какие советы он даст слушателям для исключения в будущем подобного их повторения? Оказывается…– совсем простые, и прямо в духе церковных проповедей и призывов к духовности, справедливости и всепрощению. Давайте в рамках демократии старайтесь, бедные и глупые народы. А мы, богатые и хитрые, будем вас эксплуатировать: без возмущений, бунтов и революций. Проповедников, хорошо при царях устраивающихся, заставим петь нам аллилуйю, а вас, глупцов, обучать благородству и терпимости. Получалось ведь, и получается пока так.
Месть – движитель истории в том плане, о котором шла речь выше. Однако готовили эту устремленность к мести, и вчера, и сегодня – всегда загодя и отнюдь не мстящие, а дорвавшиеся до власти. Готовили и готовят, как я уже объяснял, беспробудной жадностью и страстью к неразумной роскоши. И вот потому, в заключение, вопрос всем, что вчера взывали к равенству, а сегодня пропагандируют прямо обратное. А что, если завтра представилась бы народу возможность проявить свой гнев за разор страны, за бандитское, обогащение меньшинства и низведение до унизительного нищенского существования большинства, не нашлось бы среди упомянутого меньшинства «достойных» справедливой казни, равно такой, какая не раз уже творились судом истории и о чем нам пытался рассказать Э. Радзинский?
Состоялся юбилейный вечер, посвященный 25-летию со дня пуска балочного стана. Вечер организовал цех. Произнесено было много добрых слов. В одной из речей теперешний начальник цеха Виктор Николаевич Колягин, характеризуя стан, неожиданно отметил особую «простоту, прочность и надежность» его оборудования. Эти слова определяли мое конструкторское кредо, мои принципы и подходы к конструкции оборудования. Я их придерживался и активно пропагандировал чуть не с первых лет работы, и давным-давно придумал для них аббревиатуру – «Квадропрон»: два «про» – простота и прочность, «н» – надежность. Не удивительно ли, в краткой оценке сделанного услышать из уст человека, лишь косвенно связанного с твоей сферой конструкторской деятельности, из слова в слово то главное, чем ты руководствовался при этого сделанного создании! Затем Колягин вручил мне солидный сувенир в виде каменно-бронзовой композиции с вмонтированными в нее часами, который я принял с полным удовольствием и осознанием его соответствия моим «заслугам». Такими же богатыми подарками были отмечены и два бывших начальника цеха Губерт и Киричков.
Балочный стан! Сколько же с ним связано? События, люди, бесконечные споры и уговаривания чуть не каждого сделать так, как тебе надо, как тебе представляется. Не потому, что ты в чем-то умнее и мудрее твоих начальников и помощников, а потому, что видишь все в комплексе объекта, а не отдельных его частей. Отсюда одна из задач в сооружении вообще чего-либо путного и, тем более, того, чем по его завершении можно было бы гордиться, авторитетно и доказательно его защищать, не икать при этом и не оправдываться, состоит в том, чтобы максимально бескомпромиссно протащить свой генеральный план, свое видение проекта в целом и при этом не обидеть людей, дать им возможность удовлетворить собственные творческие потенции, более, всячески способствовать их проявлению.
Ко времени работы над проектом я уже накопил кое-какой опыт, заработал определенный вес и авторитет во внешнем мире и на заводе, а главное, приобрел (подготовил) и там и здесь много единомышленников, и оттого даже, по прошествии более четверти века, мне кажется, в рамках реально возможного, нам удалось сделать почти все, что было задумано.
История создания стана началась в момент моего первого появления на заводе, когда вышло постановление Совмина СССР от 30.12.49 года, позднее уточненного распоряжением того же Совмина от 19.09.51 года за № 19815-р, подписанным лично. Сталиным. Последним Уралмаш обязывался «закончить составление технического проекта… и выдать министерствам – поставщикам задания на проектирование и изготовление комплектующего оборудования в ÌV кв. 1951 г.». В отличие от аналогичных документов, которыми оговаривалось все и вся, что, по изменению ситуации, неизбежно мешало использовать документ по прямому назначению, оно было чрезвычайно кратким и открывало заводу «зеленую улицу» для привлечения к работе любого нужного соисполнителя.
Тут я отвлекусь и расскажу, как через десяток лет мне пришлось воевать с нашими заводскими «законодателями». Работа над крупными комплексами сопряжена с большим числом отклонений от ранее намеченных программ и неизбежных корректировок, в том числе, связанных со срочным изготовлением чего-нибудь нового.
Когда я вылез на уровень самостоятельной работы, мне пришлось заняться подготовкой подобных распоряжений по срочному изготовлению этого «нового». Обратился к предыдущему опыту. Взял в качестве образца несколько ранее подготовленных распоряжений, и обнаружил в них такие пошаговые подробности, с указанием служб, цехов, фамилий их начальников, дней и чуть не часов исполнения отдельных операций, которые абсолютно не были увязаны, естественно, ни с уже имеющимися заводскими планами, ни с загрузкой служб, ни с документами других конструкторских подразделений. Они не соответствовали ни здравому смыслу, ни моему пониманию процедуры организации данного процесса.
Вспомнив сталинское распоряжение, его краткость и корректность, взял и написал первый проект распоряжения, в котором первым пунктом признавалась необходимость в этом узле, а вторым – плановая и производственная служба обязывались обеспечить изготовление его к такой-то дате. И все. Напечатал и понес его на согласование начальнику производства С. Т. Лифшицу, отличному руководителю и мужику… и был им завернут: как это какой-то пацан придумал внести изменения в давно установившийся «порядок». Не подействовали никакие аргументы. ни ссылки на Сталина. Потребовалось чуть не десять лет, прежде чем удалось доказать Соломону Тимофеевичу, а может и кому его сменившему, мою правоту и получить согласие на подготовку приказов и распоряжений по «сталинскому» образцу.
Но почему, задаю себе вопрос, при Сталине была избрана такая краткая и деловая форма организующих документов, которой фактически затверждалась свобода в действиях ответственных исполнителей согласно требованиям оперативной ситуации? Что это, дело ума Сталина? Нет, полагаю, то было, прежде всего, делом рук тогдашних руководителей. Но и Сталин, судя по многочисленным фактам, будучи великим прагматиком, отлично понимал, что к чему и от кого зависит. Что живое дело определяется не чиновниками, а главными исполнителями. Не потому ли он и вся руководящая «гвардия» тогда работала и общалась с главными конструкторами, директорами заводов и институтов, учеными, инженерами. И сам Сталин, как недавно вспоминал академик Б. Литвинов, «знал всех конструкторов и считал это своей прямой обязанностью».
Один из той гвардии – С. Афанасьев, занимавшийся в годы войны изготовлением боеприпасов, – в 80-е был назначен нашим министром тяжелого машиностроения. Мы как раз пускали в эксплуатацию установку ножниц для обрезки боковых кромок листов на Донецком метзаводе. С ним до сего времени были мало связаны, не знали их людей, они наших, и думаю, больше поэтому, там произошли какие-то осложнения. Их начальство перепугалось и вместо обращения к нам забросило сразу серию телеграмм на самый высокий уровень. Через два-три дня, когда мы успели уже командировать туда нашего конструктора, раздался телефонный звонок.
– Владимир Александрович? – Да. – С вами будет говорить Министр.
– Владимир Александрович, здравствуйте! – Здравствуйте, Сергей Александрович, слушаю Вас, – отвечаю ему, и одновременно задаю себе вопрос: «С чем это он, и почему ко мне, а не к кому-нибудь из заводского верховного руководства?».
– Вы не расскажете мне, что у вас за осложнения случились на Донецком заводе с ножницами?
– Представляю, что ничего серьезного не должно быть, – говорю я, продолжая одновременно размышлять про себя: «Понятно, старая сталинских лет школа – начинать с конструкторов и получать информацию из первых рук, достоверную, без посреднических искажений и домысливаний. Надо постараться ему своим ответом доказательно подтвердить правильность его министра действий».
– Это, проверенная конструкция ножниц, которые работают на многих заводах, в том числе по соседству с Донецком на толстолистовом стане Алчевского меткомбината. Проект ножниц без изменений, за исключением привязки к конкретному месту их установки, сортамент листов стандартный, соответствует проектной характеристике. Ножницы прошли контрольную сборку на заводе, не было замечаний и при монтаже. Полагаю, если есть вопросы, то они чисто эксплуатационного и технологического порядка, а более, многих людей обычной устремленности, вместо оперативного делового рассмотрения проблемы на исполнительском уровне, обращаться к жалобе, и в как можно более высокие правительственные инстанции. В Донецке со вчерашнего дня наш конструктор, автор проекта Юрий Иванович Смирнов. Рассчитываю, что все образуется и вопрос будет снят.
Чувствую по кратким его поддакиваниям полную его удовлетворенность. В конце разговора благодарит за информацию, выражает надежду на благополучное окончание инцидента и просит при необходимости звонить.
Этого мало. Не выдержал, через пару дней Афанасьев приехал туда, и облазил все ножницы. Так что докладывать ему мне не было причины. Все вопросы были сняты как раз к его приезду, может в какой-то степени и в связи с ним: не очень ведь удобно заострять внимание высокого гостя на нелепой «мелочевке». Такова была старая гвардия руководителей. Не знаю, для полноты картины, специально он оказался в Донецке или случайно вспомнил, и заехал туда по пути? Но хорошо помню, что тот звонок был системным: на таком же уровне и примерно по аналогичным обстоятельствам в первый год работы Афанасьев обзвонил чуть не всех наших специалистов.
Приехав первый раз к нам на завод, прежде всего пошел в туалет, и естественно, раскритиковал его. Что-то после его отъезда с туалетом сделали, облицевали плиткой, сменили унитазы, но все это при вкривь и вкось проложенных наружных трубах и кранах, которые не только тронуть руками, а видеть противно. Не умели тогда этим делом заниматься. Нынче вот зашел сам в туалет, даже не директорский, а общий ниитяжмашевский, – как в раю, почище, чем раньше в ЦК или Совмине.
Через год, два встретился с Афанасьевым еще пару раз лично. И тогда он тоже произвел на меня впечатление своим поведением. Приглашены мы были к нему вместе с Гриншпуном в связи с предстоящим совещанием группы конструкторов с Рыжковым. Помню, чтобы расположить нас к себе и сделать беседу более душевной и откровенной, он после общих вопросов перешел на чисто житейский, чуть не приятельский, разговор об обстановке в стране, о своей при таком раскладе судьбе и даже признался, что перед ним, старым человеком, сейчас задача главная – достойно выйти на пенсию… и сохранить за собой казенную дачу. Мы, на такую открытость Министра, ответили тем же и выложили наши сокровенные мысли и чаяния.
По результатам названного совещания, через месяц, вышло соответствующее постановление Совмина СССР. Чуть не на следующий день афанасьевской командой оно было переписано из слова в слово, и доведено в виде приказа Министра. А сам он при второй с ним встрече (после посещения Рыжкова) запомнился одной архаичной репликой: «Вот вы собираетесь отменить согласование. К примеру, не согласовывать применение подшипников. Это хорошо – они не наши. А как быть с редукторами, изготовляемыми нами? Закажут без согласования в два раза больше. Что будем делать?». Этого он понять и такой «свободы» осилить не мог.
Не примечательно ли? Нестандартность мышления и человечность, и деловитость. И вместе с тем что-то трафаретное из общепринятого, устоявшегося, казенного. Афанасьев был продуктом тоталитарной системы, в совершенстве освоившим все ее плюсы и минусы, все нормы «благополучного» для себя в ней пребывания.
Возвращаюсь к балочному стану. После смерти Сталина, не знаю подробностей, но предполагаю, что имелись сторонники другого направления, было признано ориентировать Ново-Липецкий завод на листовое производство, и балочный стан повис в воздухе. Несколько позднее решили организовать производство балок на существующем стане завода «Азовсталь», но и эта попытка закончилась лишь разработкой нескольких аванпроектов его реконструкции. Стране тогда нужен был листовой прокат, и на заводе «Азовсталь» также стали строить мощный комплекс для производства листа. К новому стану вернулись вновь только в конце 60-ых годов.
Как водится, началось все со споров: где и как изготовлять широкополочные балки, в Центре или на Урале, делать их сварными или цельнокатаными. Сторонником сварных выступил Внииметмаш, цельнокатаных – Уралмаш. Варить, или катать? Внииметмаш уговаривал всех, что сварные балки будут много дешевле. Мы соглашались с ним, но при этом выдвигали тот довод, что для реализации более «дешевого способа» потребуется построить дополнительно к их сварочному переделу мощный листовой стан. Стоимость его равна, если не больше, стоимости собственно балочного стана, при этом возрастут промежуточные отходы металла в обрезь при подготовке листовых элементов балок, потребуются дополнительные затраты на их транспортировку, складирование и хранение. Наконец, вообще никогда еще, изготовление чего-либо в два приема получалось более дешевым, чем в один, тем более, что в сварном варианте речь шла фактически о двух самостоятельных металлургических переделах, а никаких-то там приемах в одном производстве. О качестве катанных и сварных балок даже не упоминали. Настолько считали убедительным все остальное. Наша точка зрения победила, и принят вариант строительства балочного стана. Но, какого?
Пошли менее напряженные, но все же споры и по этому вопросу, пока не удалось доказать, что первый стан, нужно строить большой, на всю возможную номенклатуру балок. Всякие расчетные прогнозы не позволят определить истинную потребность в балках, что таковая во всей ее конкретности может быть реально установлена только при их натуральном производстве в полном номенклатурном объеме. А потому строить его, по соображения минимизации транспортных затрат, предлагалось на Нижнетагильском меткомбинате, т. е. в центре страны. По этим двум вопросам решение состоялось также в нашу пользу.
Все упомянутые споры и отстаивания наших позиций мы практически вели совместно с Уралгипромезом, которому была поручена разработка проектного задания по всему комплексу. Главным технологом стана была назначена К. Дроздецкая. С ней и через нее практически и решались все вопросы с Гипромезом, Заказчиком и Минчерметом.
С Дроздецкой я познакомился в начале 60-х годов. Она и тогда значилась Главным технологом, но фактически им не была и на такую роль не претендовала. Была отличным проектантом , главное, очень четко придерживалась основного принципа в организации работ и разделе «сфер влияния» между конструкторами и проектантами. Никогда не лезла в состав и конструкцию оборудования комплекса, безупречно защищала и отстаивала наши решения перед гипромезовскими начальниками, перед заказчиком и прочими внешними и центральными организациями. Способствовало тому то, что мы оказались с ней «единоверцами» не только по работе, а и по жизни, за все годы работы ни разу не «поймали» друг друга на какой-либо даже мельчайшей фальши, скрытом ведомственном или эгоистическом умысле. Всегда исходили только из чисто деловых интересов и получения нужного конечного результата.
Природа одарила ее приличными способностями и колоссальной интуицией на новые и полезные дела. К тому же, она обладала мощным пробивным потенциалом, и не меньшим упорством, в отстаивании здравой позиции. Работа с ней доставляла удовольствие в равной степени, как рядовым работникам, так и высоким министерским, партийным и прочим начальникам. Она настолько много вращалась среди мужиков, что и мыслить стала чисто по-мужски, сохраняя при том свою, привлекательную для них и выгодную для дела, женственность. В различных спорных ситуациях успех часто определялся ее последним выступлением. Результативность их, я отлично знал и в преддверии спорных ситуаций заранее подговаривал выступить как можно ближе к финалу. Не поддержать Главного технолога, да еще женщину, начальство считало непристойным и в заключении, как правило, подтверждало нами предлагаемое.
А ведь кроме совместных вопросов у нее была масса собственных, гипромезовских, связанных с привлечением и работой многочисленных контрагентов: строителей, сетевиков, монтажников, разных согласовательных и контролерских организаций. И все эти вопросы, в силу совершеннейшей безотказности, с одной стороны, а, с другой, – полной уверенности, что они будут надлежаще решены, поручались ей. Звонишь, бывало, в Гипромез: – Клавдия Степановна есть? – Нет, она в Москве, пробивает новую сметную стоимость на строительство. Или занимается согласованием каких-то вопросов с санэпидемстанцией. Или только что уехала в решать вопрос, как строить «дом» для вашего стана… И ведь решала. Четыре – пять, если не больше, раз переутверждала в Москве стоимость строительства балочного стана – естественно, каждый раз в сторону ее увеличения. Представляю, сколько эти поездки по разным начальникам стоили ей трудов и нервов.
Однако была всегда весела, сердечна, никогда не жаловалась, была подъемна на любое авантюрное предложение. Сброситься и пойти после работы в ресторацию. Поехать ночью в командировку только для того, чтобы не терять время и утром в 8 часов быть на работе. Залезть на крышу цеха и посмотреть, как там с нее «слетел» целый пролет перекрытия. Сам с ней тогда лазил по наружной открытой лестнице, а потом, обсуждая, на наш взгляд, явную «сопливость» крепежных злементов металлоконструкций перекрытия крыши, думал про себя: «Вот, как слетим сейчас туда вниз вместе с еще одним пролетом: он ведь от падения первого не стал крепче». И удивлялся ее бабскому бесстрашию. Лезла по лестнице не ойкая, и стояла на краю провала, вроде, как тоже совсем без боязни. Или вот еще вспоминается случай.
В конце 60-ых годов, защитив техпроект балочного стана, собрались с Дроздецкой и Олегом Соколовским, который тогда был вместе со мной, и стали обсуждать, как нам отметить столь знаменательное для страны событие. Вспомнив, что Вараксин, недавно перебравшийся на работу в Москву, только что получил квартиру, я предложил поехать к нему в гости и устроить экспромтное новоселье. Разыскали Алексея быстро, он был еще на работе, уговорили еще быстрее, и вчетвером отправились к нему за Речной вокзал. Часов в 12 ночи, когда квартира была полностью обследована и найдено всем место для спанья, Алексей придумал пойти перед сном прогуляться в парковую зону. Конец октября, темень – глаз выколи. Приходим на какой-то канал и, увидев воду, мы, три походника, просто не можем отказать себе в удовольствии искупаться. Испрашиваем на то разрешения у дамы, и в чем мать родила, благо ничего не видно, лезем в ледяную осеннюю воду. Клавдия Степановна от купания отказалась, осталась на берегу. Но не причитала, не отговаривала нас, вела себя вполне адекватно: вы хотите побеситься, – пожалуйста, у нас полная свобода. Изумительная была женщина!
Мы проработали вместе четверть века и провели три уникальных объекта: первое в мире рельсотермическое отделение и самые мощные первые в Союзе блюминг 1500 и данный балочный стан. Провели от первой линии на чертежах, до пуска и вывода цехов на проектные параметры.
Умерла Клавдия Степановна в январе 1997 года, оставив в наших сердцах глубокий след от своей незаурядной личности и самопожертвованного служения общему делу.
Так вот, благодаря Дроздецкой, продолжаю о стане, мы получили техническое задание на его проектирование без каких-либо по нему замечаний. Все нас интересующее и для работы необходимое было учтено и совместно проработано еще на стадии подготовки и утверждения проектного задания. Тем не менее, более или менее однозначно в техзадании были оговорены только чисто потребительские характеристики стана. Что касается состава оборудования, его параметров и планировки, то заданием они относились как бы к прерогативе разработчика технического проекта. И это позволило нам ринуться в своеобразную авантюру. Я говорю «нам», имея в виду кроме себя, официально назначенного Главным инженером проекта, своего неформального консультанта и признанного мною лидера в части разного «свинтопрулизма» – Соколовского и саму Дроздецкую, которая также весьма была подъемна на подобные предложения.
Для начала решили сделать стан с учетом всех известных современных направлений в области прокатного производства. И, отбросив в сторону его масштабность, задумали реализовать на нем принципы, апробированные к тому времени только в мелкосортном производстве: непрерывную прокатку полосы, термообработку, охлаждение и правку металла в полной полосе, разрезание последней на мерные длины, поточный инспекторский контроль проката и тому подобные другие менее значительные, но не менее сомнительные, мероприятия уже чисто технологического плана, вроде полностью механизированной выборочной зачистки заготовок на складе блюминга или их термофрезерования в основном потоке стана…
Правда, по мере углубленного ознакомления с существом проблем и более реалистичной оценкой возможных последствий в случае реализации намеченных нововведений, мы постепенно стали спускаться на грешную землю. Но к тому времени успели настолько раззвенеть везде о своих идеях и настолько увлекли кое-кого в их перспективности и целесообразности, что пришлось соображать, как из нами распропагандированного красиво и без лишних для себя синяков выбраться.
Решили, подумав, представить разработки на рассмотрение в Минчермет в виде предельных «теоретически» возможных вариантов. Коллегиально их обсудить с участием заинтересованных специалистов. А для принятия окончательного решения по составу оборудования и его характеристике просить начальство срочно организовать командировку на заводы Японии для ознакомления с их балочными станами. Наши предложения, как мы ожидали, сработали безупречно: у всех участников возникло столько «сомнений», что необходимость командировки и ее надлежащего, для успешности, уровня были признаны обязательными.
Согласие на командировку получили быстро, и полетели туда командой во главе с Главным инженером ГУМПа С. П. Антоновым, который в порядке придания упомянутого «уровня» нашей делегации при каждой встрече с японцами торжественно изрекал, что он представляет «Главное управление металлургических предприятий Министерства черной металлургии СССР, заводы которого производят 100 миллионов тонн стали в год». Не знаю, действовало ли это заявление на японцев, или что другое, но принимали они нас неплохо… но только в пределах «разрешенного» гостеприимства и показа нас интересующего, как говорят, со смотровых цеховых площадок. При каждом посещении нового завода я нахально пытался уклониться от музейного экспонирования и сбегал с площадки к оборудованию, но тут же, под каким-либо «благовидным» предлогом, вежливо возвращался хозяевами обратно. На последующих, после осмотра, беседах японцы вообще уходили от любого более или менее «каверзного» вопроса, ссылаясь, столь же вежливо, на пресловутый «секрет фирмы».
Короче, ничего из задуманного нами революционно нового мы у них не увидели, однако привезли с собой массу весьма интересных и поучительных для дела вопросов. Корректно же поставленный вопрос – это уже наполовину решенная проблема. В этом, пожалуй, и состояла главная польза от такого рода ознакомительной командировки.
Вернувшись домой, уже вовсе в приземленном состоянии от увиденного у японцев, быстро накатали реальный аванпроект стана, оставив в нем на данной стадии для солидности, а больше от желания сохранить свое реноме, из ранее нами рекламируемого только охлаждение и правку полосы в полном ее раскате, да и то с прицелом на возможный отказ от такого мероприятия в дальнейшем из-за трудностей с реализацией процесса качественной холодной резки столь крупных балок. Так оно и случилось.
А вот в части менее «революционных» замыслов, которые можно было бы отнести, по нашим соображениям, к мероприятиям с высокой вероятностью гарантированно-надежного их практического осуществления, мы оказались на высоте.
Стан ощутимо видимо и в лучшую сторону отличался от подобных ему, работавших и строившихся в Японии. С элементами новизны в технологии прокатки, конструкции оборудования и его планировке были разработаны почти все участки стана.
Применена более устойчивая и более простая в инструментальном обеспечении технология прокатки заготовок в обжимной клети стана в так называемых «закрытых калибрах». Предусмотрено линейное (тандем) размещение рабочие клетей, что, в сочетании с придуманной Соколовским их малогабаритной кассетного типа конструкцией, позволило уменьшить количество оборудования на этом важнейшем участке стана, сократить значительно время и цикл прокатки балок. Внедрена цельноклетьевая перевалка валков с механизированной разборкой-сборкой клетей и их настойкой на специально для того оборудованных стендах вне основного потока стана. Организована многопильная резка балок на мерные длины с полностью механизированной программной установкой и настройкой (исключительно простых по конструкции, удобных и надежных в эксплуатации, придуманных также не без участия Соколовского) пил, а также их вспомогательного оборудования. Запроектировано очень экономичное по эксплуатационным и энергетическим затратам оборудование на участке охлаждения балок с организацией их попакетного на нем перемещения при помощи подъемных транспортных тележек. Аналогичный способ перемещения балок применен на стеллажах инспекторского осмотра и пакетирования балок перед погрузкой в железнодорожные вагоны. Предусмотрена «свободная» планировка всего оборудования стана и его размещение из условий легкого к нему доступа, удобного обслуживания и ремонта.
Огромнейшее внимание уделено вопросам применения на стане новых, простых и надежных в работе узлов и отдельных элементов общего и массового назначения, которые для того были нами разработаны еще и на принципах их серийного производства, взаимозаменяемости и полного исключения ручных подгоночных операций при сборке и монтаже.
Все эти новшества, сформулированные в технических заданиях на разработку оборудования (а может, в какой-то степени, неосознанное ощущение предстоящего «заката», тогда еще настроенного на созидание, социалистического общества) во многом способствовали созданию в коллективе разработчиков обстановки творческой увлеченности. Не могу здесь перечислить всех участников, но помню каждого и глубоко признателен и благодарен им за нами сделанное, что и сегодня, спустя 25 лет, как я отметил, вызывает чувство гордости. Это был наш, советских времен, последний большой и очень удачный объект.
Салуцкий из той же плеяды философов, что и все остальные, подвизавшиеся на пропагандистском поле советской эпохи. Они настолько впитали правила и нормы времен тенденциозного сочинительства, что напрочь лишились способности к объективному анализу всего происходящего. Впечатления от статей («Бегущие впереди прогресса» и «Эволюция или мутация», Литературная газета, 2002 г., №№ 44 и 50) полностью совпадают с тем, что я получил от недавнего прочтения Яковлева.
В первой, Салуцкий разбирает дискуссионную статью А. Ципко. Ее «высокую ноту», что «сводится главным образом к обличению ельцинской экономики», и возникших у него «серьезных сомнений относительно этой песни, ибо поспешные приговоры предшествующему историческому периоду имеют неприятные свойства отвлекать от насущных проблем». И далее, в том же критическом духе, но не для того чтобы разобраться в истинных причинах происходившего в «ельцинской экономике» и предложить нечто конструктивное, а чтобы вне связи с приведенным, вдруг заявить: «Президент Путин относится к редкой категории политиков, хорошо чувствующих сроки созревания тех или иных проблем». Ничего себе – «хорошо чувствующих»! Это когда реформаторы осуществили первоначальное накопление капитала прямо за народный счет. Когда на эти цели шли и бюджетные деньги, и внешние займы, и средства от внешнеторгового оборота, и личные сбережения народа. Когда новые владельцы предприятий пришли фактически на все готовое и при этом не только их не сохранили, а стали нещадно еще и разорять. Это на фоне продолжающегося разграбления российского государства; разрастающегося кризиса в энергетике и жилищно-коммунальном хозяйстве; многочисленных техногенных катастроф и аварийных ситуаций; не убывающей инфляции; колоссальной дифференциации в доходах и одинаковых налогов для богатых и бедных.
Вторая статья с критикой Яковлева и Зиновьева. В ней рассказывается о выдвинутых Яковлевым тридцать лет назад просоветских лозунгов, что были взяты на вооружение бывшим диссидентом Зиновьевым, и как, наоборот, откровенной антисоветчиной ныне вдруг проникся архитектор перестройки бывший коммунист Яковлев. Критики оригинальной и тонко схваченной, но сделанной вне исходных причин происшедшего. «Загадочной» метаморфозы, «скачкообразной идеологической мутации», вызванных «пассионарностью» их природных натур. Мне «понравились» эти статьи тем, что они прямо, и с большой высоты, льют воду на мое мельничное колесо. И в части Ципко, Яковлева и Зиновьева, и в части самого Салуцкого. Элементарное бытие определяет их всех сознание, а никакие не «мутации, пассионарности и буревестнические» настроения.
