Владимир Александрович Андриенко
Сестра самозванца
– А ты боишься их, боярин Федор? – усмехнулся Бельский.
– Бояться не для чего. А вот опаску держать стоит. Не слишком сии забавы царя на Москве одобряют.
Царь тем временем разметал стремянных стрельцов и решил устроить пешую потеху. На этот раз он командовал спешенными немецкими рейтарами. Против них стоять было приказано стрельцам приказа Протопопова.
Димитрий Иванович призвал слуг и вошёл в шатер. Там с него сняли гусарские доспехи. Для пешего боя они не годились. Были слишком тяжелы.
– Славно поработали, пан Велимир, – сказал царь, обращаясь к Бучинскому.
– Ты был первым, государь. Мощь твоей руки решила все дело.
– И гусарская сотня себя показала. Вот таких солдат мне надобно больше. Будь у меня пять тысяч крылатых гусар – кто посмеет бросить мне вызов?
– Но все же не стоит открыто пренебрегать московитами, государь.
– А что мне московиты? Я разве мало им дал? Моего отца они боялись, как огня.
– Твой отец правил не так милостиво, как ты, государь.
– Я выбрал иной путь, пан Велимир. Я не тиран, но если они вынудят меня им стать, то пусть берегутся.
Бучинский понимал, что царь говорит сгоряча. Он выиграл схватку и чувствовал себя героем. Но это его настроение быстро пройдет. Димитрий часто менял свои речи и то грозился, а то проявлял излишнюю уступчивость и даже трусость. Мог ли кто-нибудь сказать Ивану Грозному: «Государь, ты солгал!» А ему подобное говорили бояре постоянно.
Слуги одели на царя легкий кожаный доспех, и он принял легкую шпагу вместо и сабли.
– Пора начинать потеху, пан Велимир!
– Пора, государь!
– Готовь рейтаров!
– Они уже готовы, государь!
***
Князь Дмитрий Шуйский был недоволен. Ему совсем не нравились эти царские игрища.
– Что скажешь, боярин? – спросил Шуйский у Катырева- Ростовского.
– Маневры, – сказал тот.
– Маневры? Сие не маневры, боярин.
– Во многих странах…
– Боярин! – строго прервал его Шуйский. – Сие есть надругательство над стрельцами! Отчего он всегда среди ляхов? Али они ему милее?
Катырев-Ростовский лишь пожал плечами. Он что ли садил сего царька на трон?
– А поляки лишь зубоскалят ему в угоду. Да и наши не все недовольны. Посмотри боярин на ту свору.
Боярин посмотрел в указанном направлении. Там был Бельский со своими.
– Богдашка завсегда рад угодить царю. Руки у него по локоть в крови.
Катырев-Ростовский ответил:
– Не у него одного, князь…
Глава 23
Страх самозванца.
1
Москва.
Дом Богдана Бельского.
Сентябрь 1605 года.
В доме бывшего опричника и воспитателя царевича Богдана Бельского собрались такие же люди, как и он, близкие к опричнине царя Ивана Грозного.
Бельский принимал гостей за богатым столом и щедро разливал заморские вина.
– Мы ныне должны взять свое! – сказал он. – Царек-то наш! Со всеми потрохами! Я его воспитатель от имени самого Грозного царя. Я его опознал! А коли что не так, то скажу, что де вор он и самозванец!
– Оно так! – согласился Федор Нагой. – Я такоже его признал как своего племенника. Хотя какой он сын Грозного?
Все согласились.
Бельский продолжил:
– И надобно нам опричнину возродить как при Иване Васильевиче. Мы станем боярам головы рубить и изведем все знатные роды на Руси. Все они изменники!
– Верно сказал, Богдан Яковлевич!
– Так и надобно!
– Тако и будет!
Бельский поднял руку, требуя тишины.
–С Шуйского надобно начинать! Хитрый человек. Еще с тех времен, когда он Бориске Годунову продался. А царька нашего припугнуть стоит. А то, что он творит на Москве.
– А что такое, Богдан Яковлевич?
– А ты не знаешь, Федор?
– Нет, – ответил Нагой.
– Патрикеев сыском ведает и знает многое. Он и сказал, что наш царек после отказа от девки годуновской захватил в городе дочку купца Лыткина.
– Как захватил? – не понял Нагой.
– А как при Иване Васильевиче делали? Али позабыли?
Присутствующие засмеялись, вспомнив старое время. Тогда опричникам жилось вольготно. Девок они хватали прямо на улицах и тащили к себе для забав. И пример показывал сам царь Иван. Жаловаться на опричников было некому.
– Но нынче так делать не стоит. Московские люди озлобятся на царька.
Михайло Нагой сказал:
– Уже озлобились, Богдан Яковлевич. Чего он творит, когда рушит основы царского благолепия? Где сие видано, чтобы царь на коне с малой свитой выезжал?
Его поддержали:
– Верно!
– А игрища его военные? Он с немцами и поляками против русских в потешных сражениях стоит. И сие православный царь?
Самозванец истинную питал страсть к воинским маневрам. Иные цари до него такими не были. Царь Иван Васильевич Грозный развлекался с опричниками наездами на имения опальных бояр, убивая человеков, также любил охоту. Царь Федор Иванович любил богомолья или сидя в своей палате часами слушал стариков о деяниях святых угодников. Царь Борис Федорович уделял время военному делу, но в меру. Этот государь любил читать и вести научные споры со знающими людьми. А Димитрий Иванович часто проводил смотры воинским полкам и устраивал потешные сражения. Так впоследствии делал Петр Первый. Но москвичам не нравилось, что их государь всегда сражается на маневрах на стороне ляхов и немцев против своих стрельцов.
Присутствующие много возмущались и пили вино. Бельский слушал внимательно, а затем сказал:
– Не о том говорим, бояре. Не о том. Пусть себе тешится новый царь. Иван Васильевич и не так чудил, а все терпели.
Ему возразили:
– Но Иван Васильевич был природный государь! А сей самозванец!
– Оно так!
– И многим сие ведомо! Потому ему надобно вести себя благочестиво!
Бельский поднял руку и потребовал тишины:
– Бояре! Вы снова забыли и что Ивана Васильевича многие называли не сыном великого государя Василия Третьего, а сыном боярина Овчины-Оболенского.
Нагой вспомнил:
– Государь страшно не любил, когда тако говорили. За такие слова на колья сажал.
– Именно! – вскричал Бельский. – Учредим новую опричнину и напугаем всех. Потому я и говорю – следует начать с Шуйского Васьки. Затем еще человек двадцать из знати возьмем, и все замолчат!
Кто-то спросил:
– Но кто государю про сие скажет?
– Я скажу! – согласился Бельский. – Надобно нам царька крепко испугать. Так некогда Иван Васильевич испугался и приблизил к себе верных слуг. Так была создана опричнина. И Григорий Лукьянович Скуратов-Бельский не боялся руки марать в крови.
– И мы станем крепко!
– А чего не стать? Станем!
Бывшие опричники снова выпили.
Бельский внимательно следил за ними. Какие это были люди в прошлом. Не боялись ни бога, ни черта. А теперь? Что с ними стало? Неужели с годами прошла их лихость и желание брать все от жизни? Как с такими вот товарищами дела большие делать?
Федор Нагой ранее не побоялся в глаза Годунову плюнуть и на пытки шел. А что теперь? Кинь ему кость в виде новой вотчины – продаст с потрохами.
Но Бельский всё равно сдаваться не собирался. Если надо он найдет иных союзников.
Федор Нагой поднялся со своего места и поднял тяжелый золотой кубок с вином:
– Хочу выпить за здравие государя нашего, Дмитрия Ивановича! Пусть царствует нам на благо!
– Слава государю!
– Многая лета!
– Царствовать и нас не забывать!
– А коли позабудет, то напомним!
Все стали и дружно выпили…
2
Москва. Кремль.
Самозванец и Велимир Бучинский.
Октябрь 1605 года.
Велимир Бучинский стал не просто секретарем нового царя, но его доверенным другом. Он вместе с Дмитрием Ивановичем выезжал в город, участвовал в маневрах и охотах. Он даже помогал царю похищать девиц на московских улицах.
– Государь, – сказал он царю. – Тебя не пугают лица твоих подданных?
– Ты о чем, пан Велимир?
– Ты видел, как они смотрели на нас?
– Это московиты, пан Велимир. Они на многое способны. Они бы могли даже занять ваш Краков.
– Мне нет сейчас дела до Кракова, государь. Я думаю о твоем счастливом царствовании. К тебе вчера приходил боярин Бельский?
– Да. Был у меня Бельский. Говорил о необходимости новой опричнины.
– Никак не могу понять, государь, что сие значит?
– При моем отце Ивана Васильевиче русская земля была разделена на две части опричнину и земщину. Отец возглавил опричнину, а в земщине были его противники. Отец много казнил бояр и князей, которые противились самодержавству.
– Не думаю, что подобное нужно в твое правление.
– И я так сказал ему. Мне не нужна опричнина. Но он будет настаивать. Я его знаю. Бельский упрямый человек.
– Может быть, тебе удалить его от двора? Назначить воеводой куда-нибудь подалее.
– Нет. Бельский опасен и мстителен. Его надобно держать на виду. Но воли ему давать не следует.
– А ты зря уступил им Ксению Годунову, государь. Тебе следовало настоять на своем.
– Ты не понимаешь, пан Велимир. Никто не дал бы мне жениться на ней.
– Но пусть тогда это будет не Ксения. Но…
– Не Марина Мнишек?
– Зачем тебе эта девица? Неужели ты испытываешь к ней чувства, государь?
– Велимир, – ответил царь, – в ней есть что-то такое, чего нет в иных девицах. Она немного похожа на меня самого. Она не останавливается в своих стремлениях, а идет вперед.
– Что я слышу? Государь влюблен?
– Было время, что я был влюблен в Марину. Но не теперь. Однако мне придется жениться на ней.
– Зачем?
– Слишком трудно править московитами, пан. Слишком трудно. Я не могу верить охраняющим меня стрельцам.
– Но есть мои поляки, и есть немцы.
– Твоих поляков мало, пан Велимир.
– Но каждый стоит десяти!
– А вот подумай, пан Велимир. Есть в Москве больше десяти стрелецких полков. Есть чернь, взгляды которой тебе так не понравились во время нашей конной прогулки. Есть дворяне и казаки. Поди сосчитай их. И потому мне нужен Юрий Мнишек. А я нужен ему.
– Значит, именно панна Мнишек станет государыней?
– Да. Хоть мне много твердят о том, что сие плохое решение. Ты думаешь, что ты один, пан Велимир? Наши святые отцы православной церкви надоедают мне постоянно. Не надо им католички и всё. Избери, государь православную кроткую девицу. Но что тогда скажет Мнишек? Он отвернется. А мне он нужен.
– Он вернулся в Самбор.
– И там он снова наберет войска и приведет мне их вместе с невестой. Мне снова нужны крылатые гусары и немецкая наемная пехота. Если 10 тысяч таких солдат составят мой личный охранный гарнизон – мне нечего будет бояться.
– А если привлечь казаков? – предложил Бучинский. – Ведь они многое сделали для твоей победы, государь. Затем спровадили их из Москвы ваши бояре.
– Нет, – сразу отринул предложение царь. – С казаками не столь просто. Это вольница, а не войско. Иногда они бывают весьма полезны, но чуть что не по ним, могут повернуть сабли и против меня. При моем движении на Москву, когда воевали против Годунова, они были весьма нужны. Но ныне я на троне государства Московского. И мне нужны наёмники. На Москве навербовать их невозможно. И привести их способен лишь Юрий Мнишек. Потому я возьму его дочь в жены.
– Но согласись, государь, что Ксения весьма красива. Лакомый кусочек.
– Здесь ты прав, пан.
– Тогда почему отправил в её монастырь? Пусть бы пока была при тебе.
– Мнишек настоял. Не мог отказать. Да и мало ли девок на Москве? Они все наши, пан Велимир.
Бучинский засмеялся шутке царя…
3
Москва. Кремль.
Вопрос о свадьбе.
Октябрь 1605 года.
На другой день на заседании малого государственного совета, куда пригласили казанского митрополита Гермогена и патриарха Игнатия, обсуждали царскую свадьбу.
– Я имею обязательства перед девицей высокого рода панной Мариной Мнишек! – сказал царь. – Все вы сие знаете, бояре и святые отцы. Намерен я отправить моего секретаря пана Велимира Бучинского в Самбор к воеводе и сенатору пану Юрию Мнишеку. Повезет он подарки, приличествующие царской невесте, и станет от моего имени просить руки панны Мнишек.
Митрополит Гермоген поднялся со своего места и, опершись на посох, сказал:
– Не делай того, великий государь!
Митрополит был высок и сух словно иссохшее дерево. Его густая седая борода доходила до пояса святителя. Глаза горели огнем. Было известно, что он среди противников брака царя с полячкой, но царь приказал пригласить его. Самозванец думал, что митрополита все же убедили его советники.
– Что сказал ты, святой отец? Ты против моей женитьбы на дочери воеводы Мнишека?
– И не только я, великий государь! Многие против брака государя с неверной католичкой. Ибо известно, что поведения сия девица …
Царь прервал митрополита:
– Ты говоришь о моей невесте! Оно особа знатного рода и твои слова могут оскорбить воеводу Юрия Мнишека.
– Церковь против католички! – упрямо заявил Гермоген. – Нет для неё места на русском троне!
– Но на этом троне сижу я! – вскричал самозванец. – И я решаю, кому сидеть рядом со мной!
– Пусть так! – громко сказал Гермоген. – Пусть ты решаешь сие, великий государь! Но тебя будет сочетать узами брака церковь! А церковь против католички!
В спор вмешался патриарх Игнатий, человек совсем иного склада, чем Гермоген. Игнатий был греком, и слащавая улыбка никогда не сходила с его лица. Он умел владеть собой и умел идти на компромисс.
–Митрополит Гермоген говорит об обрядах, великий государь. А обряды запрещают венчать католичку с православным. Но известно, великий государь, что панна Мнишек веры своей менять не собирается. И потому, святые отцы церкви нашей настаивают на крещении девицы Мнишек в православие, а лишь затем пройдет обряд венчания.
Гермоген снова сказал:
–Пусть вначале она откажется от поганого латинства! Пусть примет истинную веру – православие!
Царь хотел возразить, но в палату вошел Велимир Бучинский. Он знаком показал, что вести у него важные…
***
Бучинский принес послание от воеводы города Царицына. В нем говорилось, что появился среди казаков новый претендент на трон.
Царь удалился в свои покои вместе с Басмановым и Бучинским.
–Читай, пан воевода.
Басманов стал читать послание:
«И появился среди казаков яицкого войска человек некий именем Петр. Звал он их в поход на неверных турских людишек. И пошли они на многих судах на Волгу к городу Царицыну. По пути взяли сии мятежники три волжских городка. Начальных людей побили и к ним присоединились воровские людишки числом больше тысячи.
Предводитель воров именует себя Петром Федоровичем законным наследником трона Московского…»
–Что это значит? Какой еще Петр? – спросил царь. – Не было у царя Ивана сыновей по имени Петр.
–Но самозванец и не именует себя сыном царя Ивана Васильевича, – сказал Басманов. – Он именует себя сыном царя Федора Ивановича и Ирины Годуновой.
–Что за ерунда! У Федора, моего старшего брата, детей не было! Царица Ирина Годунова была бесплодна! И что сделал воевода? Читай далее!
Басманов продолжил:
«И тот вор именем Петр призвал людишек всякого звания присоединяться к нему. И ныне собралось в воровской шайке до шести тысяч бунтарей. И с теми ворами я ничего сделать не могу своими силами. Часть моих стрельцов к тому вору сбежали и пополнили его шайки.
А у меня ныне есть всего 400 стрельцов, да и те ненадежны. Жду присылки войск, пока мятеж не разгорелся…»
– И сие опасно? – спросил Бучинский у Басманова. – Неужели воевода не справится…
– У меня в Путивле было меньше людей! – вскричал царь. – А за спиной Годунова было и войско, и города, и крепости. И где ныне Годунов? А я в Москве!
– Пошли меня против сего вора, государь! – попросил воевода Басманов.
– Начать войну? – царь посмотрел на воеводу. – Нет. К чему сие приведет? Сам подумай. Бориска против меня войска слал. А там сей Петр в казачьем краю. И мы были в Путивле в казачьем краю. Коли там казаки, то и войско будет у сего вора. Разобьем его, а он сбежит. И снова соберет силы.
– Тогда что делать?
– Хитростью вора поймаем! – сказал царь.
Бучинский и Басманов посмотрели на царя.
– Надобно великого сокольничего боярина Пушкина позвать. Знаю я, что он важным делом занят, но надобно его сюда срочно привезти!
– Но что сможет Пушкин, чего не сможем мы? – спросил Бучинский.
– Тебе пан Велимир скоро ехать в Самбор! Того также откладывать нельзя.
– Но как быть с новым бунтом? У вора уже шеститысячное войско.
– Я признаю его, и мое письмо повезет Пушкин.
– Что за письмо?
– Я напишу самозваному Петру, что признаю его сыном Фёдора брата моего.
– Тебе, государю, писать вору? – удивился Басманов.
– Ничего. Пусть только на Москву приедет за почестями. Тогда посмотрим.
– Но за сие вероломство казаки против тебя, государь, бунт поднять могут.
– К тому времени в Москву придет мой тесть воевода Мнишек с наёмными солдатами. И тогда пусть поднимают свой бунт. Мы потопим его в крови! А пока тянуть время!
Бучинский и Басманов склонили головы в знак покорности своему государю…
4
Варшава.
Большое посольство.
Великие вельможи Речи Посполитой не позволили своему королю занять активную позицию против нового русского царя. Третьяк Огарков так и не дождался доказательств того, что самозванец изменил православной вере. А слухи не больше, чем слухи. В них можно верить, а можно не верить.
Василий князь Шуйский ждал от него бумаг с подписью самозванца. Но король тех бумаг не дал.
Сумбулов благодаря Вишневецкому сумел внушить вельможам, что новый царь Московский для Речи Посполитой важен.
Накануне большого приёма в королевском дворце Сумбулов посетил покои дьяка Огаркова.
– Василий Андреевич! Прошу проходи. Давно ты не заходил ко мне. Словно и не разом мы с тобой посольство правим.
– А оно так и есть, Третьяк Власыч. Разве мы заодно?
– А разве нет? Мы посланцы державы Московской.
– Не видать, чтобы ты за интересы державы радел, Третьяк Власыч. Ибо интересы князей Шуйских, не есть интересы державы. Хоть Шуйские иначе думают.
– Я, Василий Андреевич, опыт имею более твоего. Ты молод совсем. И хитрости державной пока нет в тебе. Что есть посольское умение? Посольское умение есть добиться своего малыми уступками, а то и обещаниями.
– Но ты обещал королю совсем иное, Третьяк Власыч. Отчего не люб тебе нынешний государь?
– А ты не видишь очевидного, князь? – спросил дьяк. – Неужто думаешь, что хоть кто-то в Варшаве верит в то, что наш царь сын Грозного?
– А что нам до их веры, Третьяк Власыч? Какое нам дело до того верят они или нет? Сильное государство тем не обеспокоено.
– Да это коли оно сильное. А мы? Ослабли мы в последние десять лет.
– Вот наш государь и радеет о силе отечества.
– Странно слышать такое, князь. Неужто не видишь того, что под носом у тебя? Или думаешь, что я одних Шуйских волю исполняю?
– Пусть не одних Шуйских. Пусть еще десяток вельмож стоит за ними. Но это не вся Русь, дьяк.
– А что есть Русь, князь? Али царь Димитрий есть Русь? Али он разумеет, как государство устроить? Не думаю я, что есть у него ум государский.
– А кто его имеет?
– Про сие думать надлежит, князь. В том наш долг перед Русью.
– Долг? – усмехнулся Сумбулов. – Вижу я желание князя Шуйского стать царем. Ведь всё верно он рассчитал, дьяк. Согнать с трона Годуновых при помощи Димитрия. А затем и самого Димитрия убрать.
– Сие ты загнул, Василий Андреевич. Нет в помыслах князя Василия того.
– Не хитри, Третьяк Власыч. Ох, не хитри. Ты знаешь, что я не доносчик. Кляузы писать не стану. Но ты мне помогать должен в делах посольских…
***
Король Речи Посполитой Сигизмунд III Ваза выразил на словах пожелание для нового Московского царя Димитрия Ивановича долгих лет царствования, но титула цесаря за ним не признал. Так же усомнился он в именовании «непобедимый государь».
– Для сего утверждения надобно иметь победы великие в битвах. А где они у вашего великого князя?
Посол Сумбулов ждал подобного каверзного вопроса. Ведь еще со времени Ивана Васильевича, который первым принял царский титул, многие государи европейские не хотели того титула признавать. Польский король Сигизмунд II Август упорно именовал царя Ивана только Великим князем, чем ставил его по положению ниже себя. Он отказывал Ивану в титуле царя и добавлении «всея Руси». Король Стефан Баторий поступал также. В дипломатической переписке он именовал государя «Великий князь Московский», а не «Царь и великий князь Московский и всея Руси».
Сумбулов ссориться из-за титула не хотел, но ответил с достоинством:
– Наш великий государь, царь и великий князь всея Руси Димитрий Иванович, будучи от трона врагами отстранен, с малыми силами сумел царство свое себе вернуть, и супротивника своего узурпатора Годунова с трона согнать.
– В том и наше государство ему немалую подмогу оказало! – сказал король Сигизмунд.
– Про сие великий государь, царь и великий князь всея Руси Димитрий Иванович всегда помнить будет.
– И мы имеем большую приязнь к государю Московии и в нашей неизменной дружбе его заверяем. И коль скоро состоится наша королевская свадьба, то имеем мы честь пригласить великого князя Московского в нашу столицу.
– Передам слова вашего величества моему государю. И коль скоро и свадьба великого государя, цесаря и великого князя всея Руси состоится. То имею часть от его имени пригласить ваше величество в Москву на сие торжество.
Король милостиво кивнул головой, но отказался, сославшись на занятость государственными делами…
5
Москва.
Арест Шуйского.
Декабрь 1605 года.
На очередном заседании совета, где решались вопросы по средствам, какие должны быть взысканы с монастырей, князь Василий Шуйский прямо завил царю:
– Великий государь, вступая на трон, обещал иное!
Царь подпрыгнул на троне. Затем он долго смотрел на Шуйского, который глаз не отвел.
– Что ты хотел сим сказать, князь Василий?
– Только то, что ты солгал, царь и великий князь всея Руси!
Басманов вскочил со своего места при сих словах:
– Как посмел ты, князь, молвить подобное в глаза государю?
Боярин Мстиславский вступился за Шуйского:
– Князь Василий лишь сказал, что государь великий молвил иные слова, чем те, что все мы слышали от него недавно. Стало быть, наш царь и великий князь изменил мнение? Но нам про сие он не сказал и потому совету про сие ничего неведомо!
– Наш великий государь есть самодержец! – сказал Басманов. – И волен поступать так, как ему надобно! А мы, как его подданные, должны повиноваться государю!
Царь вмешался в эту перебранку между боярами:
– Мало ты ценишь меня, князь! А крест целовал мне! Но я вижу, что нет страха в вас боярах древних родов! Вы все враги престола Российского! Мой батюшка хорошо знал сие!
– Государь! – подал голос Василий Шуйский.
– Я не закончил своей речи, князь! И не все сказал тебе! При Годунове ты ползал перед ним на брюхе, ибо его боялся. В те времена, когда я мал был, ты также во всем вершил волю Бориски! А ныне ты стал смел! Отчего так, княже?
Обиженный Шуйский ничего не ответил на этот царский выпад.
Царь продолжил:
– Вам страх надобен! Тот, что батюшка на вас напустил! Так вы его получите! Милостивого правления вам не понять. Вы сразу норовите на царскую шею сесть!
Мстиславский снова попытался вмешаться:
– Государь…
Но царь оборвал его:
– А когда ты следствие вел по убийству в Угличе, то ты был честен, князь? – вдруг спросил царь Шуйского.
Этого вопроса испугался даже Басманов. Ведь в Угличе тогда, в 1591 году, убили истинного царевича Димитрия Ивановича. За то время, пока ЛжеДимитрий сидел на троне, этот вопрос не поднимался. Никто не выяснял, кто тогда спас царевича, и кто был похоронен вместо него. А тут вдруг царь задал такой вопрос Шуйскому, который и вел следствие по делу по приказу царя Федора Ивановича и правителя Бориса Годунова.
Князь Василий покраснел, но ничего сказать не смог.
– Что же ты молчишь, князь? – спросил царь. – Меня ты уличил во лжи. Слова своего не держу! А ты? Ты всегда держал слово княжеское? Как тогда ты сказал: «В припадке падучей болезни царевич сам обрушился на нож и от того умер».
Боярин Михайла Нагой, «дядя» царя, брат его «матери», побелел как полотно при этих словах. Ведь это он тогда смело бросил в глаза царским приставам, что царевича зарезали Осип Волохов да Никита Качалов. И если сейчас станут разбираться, кто тогда и что говорил, то многое всплывет. Нужно остановить царя.
– Государь, – сказал Нагой. – Не стоит тебе ворошить прошлого. Почти 15 лет прошло. И вспоминать про это тяжело.
Басманов поддержал Нагого:
– Боярин верно говорит, великий государь. Не нужно ворошить прошлого.
Димитрий остыл. Он сам понял, что его занесло. Он не сдержался и ступил на «скользкую тропинку».
– Хорошо! Не буду того вспоминать. Надобно про дело говорить, для которого я собрал вас, господа совет. Где нам взять денег? Мне все время твердят, что в казне их нет, и взять их более неоткуда! А вот у монастырей деньги есть! Они сидят на грудах золота и серебра! Или мне поступить так, как делал мой отец?
Царь напомнил о конфискациях имущества казненных бояр при Грозном царе. Бояре молчали и сидели, склонив головы…
***
В тот же вечер стрелецкий голова арестовал князя Василия Шуйского. Москва замерла в тревожном ожидании. Что будет? А вдруг да отважится царек пролить кровь? Что тогда будет? Ведь есть среди дворян те, кто охотно поддержит новую опричнину. Растерялись и великие бояре московские. Испугались знатные и богатые, что снова поднимутся такие как Бельский и все в свои руки возьмут.
***
Боярин Богдан Яковлевич Бельский настаивал на решительных мерах. Он не отставал от царя и требовал:
– Коли Шуйских всех возьмем ныне, то уже завтра все их имущество будет в казне! Так действовал великий государь Иван Васильевич! Нельзя показывать слабость! Надобно каждому большой страх иметь перед государем!
– Но что ты предлагаешь, Богдан Яковлевич? – спросил царь.
– Великий государь! Взять надобно не одного Ваську, но всех Шуйских!
– Это весьма влиятельный род, боярин.
– Царь Иван Васильевич с этим не считался. Он действовал быстро.
– Это так! Но были у него верные люди! И их было много!
– И у тебя они есть, великий государь.
– Но их совсем не много, боярин! И если взять Шуйских под караул? Что далее?
– Коли хоть кто-то проявит недовольство, то и тех брать! Брать и ставить под пытку! А с пытки они многое нам расскажут.
– Но я не хочу массовых казней, какие были при моем отце.
– Измену, великий государь, надобно каленым железом выжигать сразу, покуда не разрослась.
– Но я обещал править милостиво и справедливо.
– Царь Иван Васильевич все делал для блага престола. Нужно укрепить трон, государь. Ты сказал боярам на совете, что надобно средства изыскать! Когда твой отец говорил такое, то средства сразу находились. Государь приказывал, а они повиновались!
– Стану думать над твоими словами боярин!
– Государь! Думать некогда! Надобно действовать!
Царь повторил, что станет думать и махнул рукой Бельскому:
– Пока иди, боярин!
Бельский поклонился царю и покинул его покои.
«Эх! Нет в нем решительности! А ведь он казался таким, когда шел занимать трон и когда убил Федора Годунова. А ныне руки боится замарать в крови. А с этими Шуйскими и Мстиславскими нельзя без крови. Сразу своеволить станут. Так уже было не один раз на Руси. Это хорошо понимал царь Иван. И Борис понимал, но за ним не было имени потомка Рюрика. Потому Годунов и осторожничал. А этот чего? Его-то считают сыном Грозного. И это надобно использовать!»
В переходе Бельскому встретился боярин Пушкин.
– Здравствуй, Богдан Яковлевич. Ты от государя?
– Здравствуй, боярин. Был у государя.
– И я к нему.
– Не станет с тобой он говорить. Слишком гневен царь.
– Не твои ли слова разгневали его, Богдан Яковлевич? – спросил Пушкин. – Я ведь знаю, что ты хочешь сделать.
– Знаешь ли, боярин?
– Нельзя того делать ныне, Богдан Яковлевич. Времена не те.
Бельский махнул рукой и пошел дальше. Разговаривать с Пушкиным он не хотел…
***
Боярин Гаврила Пушкин просил царя принять его по срочному делу. Царь не хотел его видеть, но тот настоял.
– Хорошо! Пусть боярин войдет!
Офицер охраны ротмистр Лепинский привел Пушкина в покои Димитрия Ивановича.
Боярин сразу упал на колени.
– Государь!
– Чего тебе, боярин? Ты сказал, что есть дело срочное! Говори о деле!
– Дело касаемо князя Шуйского!
– Снова? – вскричал самозванец. – Снова за Шуйского?
– Государь! Богдан Бельский твердит тебе о новой опричнине! Того делать никак нельзя!
Самозванец сел в кресло.
– Но кто сказал тебе, боярин, что я намерен возродить опричнину?
– Я знаю, что ряд вельмож хотят склонить к опричнине сердце государя. Того делать нельзя, ибо сие приведет к бунту! А бунт может лишить моего царя его законного трона!
– Значит, не карать Шуйского? Но он смеет мне возражать! Я государь!
– Напугать его можно государь. Но напугать, а не казнить! И пытке не подвергать! Слишком сильны бояре на Руси, великий государь. Самодержавство ныне ослабло. Его укрепить надобно. То спехом не делается.
– Но боярин Бельский утверждает обратное!
– Богдан не ведает что творит, государь! Нельзя полагаться на Бельского! Сколь интриг он плел после смерти Грозного. А что вышло?
Самозванец задумался…
***
Боярин Мстиславский был должен отправиться к царю от имени знатных людей земли Русской. Бояре и князья древних родов боялись, что снова может повториться опричнина. Ведь много было на Москве тех, кто охотно поддержал бы Богдана Бельского среди дворян и дьяков.
– Ты боярин Федор, должен понимать, что ежели царек решиться на такой шаг, всем нам будет плохо, – сказал князь Димитрий Шуйский, брат арестованного Василия.
– Вот ты бы сам и сказал ему, князь.
– Мне этого сделать невозможно, боярин. Не станет он слушать Шуйского. Если кого царек и послушает, то только тебя.
– А с чего ему меня слушать?
– Род твой древний и восходит к князю Гедимину. Да и среди боярской думы ты один из первых.
–Но как мне убедить его? – спросил Мстиславский. – Богдашка Бельский совсем окрутил царя.
–Я кое-что придумал, боярин. Стоит царьку сказать, что Богдашка сказывал, что де при таком царе быть ему первым человеком на Руси, а не царю. Царь, дескать, у нас «порченный» и быть мне при нем новым Малютой Скуратовым»!
–А разве говорил он сие? – засомневался Мстиславский.
–Дак сейчас нет разницы, говорил или нет, боярин. Нам надобно время выиграть и Бельского из Москвы удалить.
– А коли он потом снова вернется на Москву? Все на мою голову падет, князь.
– У царька свадьба на носу, боярин. Ему не до того будет. А потом мы и сами сидеть сложа руки не будем.
Мстиславский согласился нехотя. Но выхода не было. Нужно было идти, ибо, если Шуйского поставят на пытку, мало ли чего он говорить станет…
***
Самозванец слишком многих вельмож сегодня выслушал. Бельский требовал проявить твёрдость, и даже жестокость. Пушкин советовал этого не делать. И вот явился Мстиславский.
– Бояре, великий государь, знают мудрость твою, и уверены, что не обольстил тебя Богдашка Бельский своими речами.
Царь возразил боярину:
– Богдан Яковлевич может и слишком скор, но о престоле моем радеет. И человек он верный.
– Много ты чего не ведаешь, великий государь.
– И чего я не ведаю, боярин? Говори, не юли.
