Виталий Ерёмин
Конкурс красоты в женской колонии особого режима
Глава 13
В гостиницу вернулись около десяти вечера. Мэри пожаловалась, что у нее от парилки повысилось давление. Сейчас она примет таблетку, но было бы неплохо, если бы на всякий случай Леднев побыл немного рядом.
Американка легла на диван, подложив под голову две подушки.
– Теперь я понимаю, почему в России так часто умирают от сердечных болезней. Это все ваша баня.
Она немного помолчала, вглядываясь в лицо Леднева, и сказала:
– Теперь я понимаю, откуда взялось в вашем языке слово «мужик». У нас мужланов тоже хватает. Но их не столько.
Ледневу хотелось ответить так, как она того и хотела – откровенно. Но он боялся, что это-то как раз ее и обидит.
– Если у вас так много мужчин, почему такие женщины, как ты, не замужем? – спросил он.
– Разве психоаналитики задают вопросы в лоб? – спросила Мэри.
– Главное – не соблюдение правил, а результат. Если ты ответишь так, как есть, значит, я задал вполне уместный вопрос.
Мэри переменила позу, легла еще выше.
– У тебя не поднимется давление от нашего разговора? – заботливо спросил Леднев.
– Я в порядке, – ответила Мэри. – Мне нравится роль пациента. И мне нравится все в отношениях с мужчиной. Но только – до постели. Я ненавижу то, что бывает после постели. Даже самые лучшие мужчины не понимают женщин.
Американка остановилась. Она боялась заходить в своей откровенности далеко. Опыт подсказывал Михаилу, что в таких случаях лучше чуть-чуть приоткрыться.
– Я часто жалею, – сказал он, – что мне не дано почувствовать то, что чувствует женщина.
Мэри посмотрела на Леднева снисходительно.
– Важно не только то, что чувствует женщина. Важно еще, как она чувствует. Женский оргазм проходит по всему телу, с головы до пят. Женщина, если уж сексуальна, то с ног до головы. У меня подруга испытывает сильное возбуждение только оттого, как мужчина закладывает одну ногу на другую.
– Ты сексуальна?
– Странно, что ты об этом спрашиваешь.
– Но согласись, в самом главном мужчины и женщины одинаковы – они любят в любви только себя.
Мэри покачала головой:
– Некоторым хочется любить мужчину больше, чем себя. Но где он, этот мужчина? Его нет. Я согласна смотреть кому-нибудь в рот. Но покажи мне такого человека. Я такого не знаю.
–Тебе жаль себя? – спросил Леднев.
– Конечно!
Это в ней говорит женское начало, подумал Леднев. Но ей активно не нравятся отношения, которые возникают после постели. То есть, когда мужчина пытается поставить себя выше ее. И в этом проявляется ее чисто мужское начало. В ней вообще развит мужской элемент. Отсюда ее талантливость. Но этот элемент, пожалуй, не отражается на ее женской природе.
– Я догадываюсь, что мои снимки будут не так любопытны, как твои мысли об этих женщинах, – задумчиво проговорила Мэри. – Нет ничего интересней мыслей. Думаешь, я этого не понимаю? Умение рассуждать – чисто мужская черта.
Михаила после этих слов охватило необъяснимое волнение.
– А ты знаешь, – спросил он, – комплимент это ведь все равно, что поцелуй.
– Майк, – отвечала Мэри. – Ты правильно решил не брать с меня денег. Я лучше приглашу тебя к себе в Штаты. Но давай сначала закончим нашу работу. А потом я буду хорошей пациенткой, а ты – хорошим психоаналитиком, и я в тебя влюблюсь. Но учти, у тебя появился соперник. Взгляни.
Американка достала из рюкзачка клочок бумаги, на котором было написано I love you. Нет, писал не соперник, почерк явно немужской. Но в английском языке нет родов. Значит, Леднев просто неправильно понял Мэри. Она, конечно же, имела в виду соперницу.
– Я должен тебя предупредить… – начал Леднев.
– Не надо! – прервала его Мэри. Не надо меня предупреждать, Майк. У меня все в порядке и все в норме. Ты просто кое на чем зациклен.
– Это ты меня неправильно понимаешь, – сказал Михаил. – Я хочу сказать, что ты не должна оставлять отснятые кассеты в номере. Их могут засветить.
– Я об это постоянно думаю, – призналась американка. – Но что делать? Пересылать почтой? Это очень ненадежно.
– Почта здесь у ментов под полным контролем.
– Что же делать, Майк? Я могу сработать вхолостую.
У Михаила была идея. Хотя тоже в известной степени рискованная…
Глава 14
Утром за Ледневым и Мэри прислали газик. На вахте их пропустили, как своих. Не стали даже документы смотреть. И рюкзачка как бы не заметили. Дежурный по колонии проводил в отряд Ставской.
Тамара Борисовна была у себя в кабинете. Пила чай с Катковой, Мосиной и Агеевой. Обсуждали участие в конкурсе красоты и некоторые неясности. Программой предусматривалось дефиле в купальниках. Ну, правильно. Как без соревнования, чья фигура лучше. Только где взять купальники?
– У меня есть, – сказала Мэри.
И все тотчас посмотрели на Мосину. Фигурой она была похожа на Мэри.
– Я в дефиле участвовать не буду, – неожиданно отказалась Каткова.
– Купим тебе купальник, какой захочешь, – попыталась успокоить ее Ставская. – И не только тебе, всем участницам. Колония выделяет на это деньги.
– Я вообще не хочу участвовать, – заявила Каткова.
Мосина и Агеева сидели с отсутствующим видом. Они знали, с чего это вдруг раскапризничалась Каткова. На бедре у нее огромный татуированный паук. Отличительный знак наркоманки. Как с такой меткой выходить на сцену? Хотя насекомое можно чем-нибудь заклеить. Нет, паук не причина.
Но Леднев ничего этого не понимал. Он думал, разглядывая зэчек: «Кто же все-таки спер духи?» Потянул воздух носом. Нет, ни одна из женщин аромата духов не источала. А может, они ни при чем? Почему нужно думать, что украл кто-то из этих троих? И вообще не его это дело – искать воровку. А вот кто написал любовную записку, он бы установил. Интересно, где можно посмотреть почерки? Наверно, все там же: в личных делах.
Ставская кое-как утихомирила Каткову. И чтобы не возникло других капризов, стала убеждать женщин, что участие в конкурсе дает им редкий шанс изменить судьбу. Среди московских гостей будет член Верховного суда, знаменитый адвокат. Она обратит их внимание. Может, удастся снизить сроки наказания. Чего не попробовать? Но сначала нужно хорошо выступить, показать себя нормальными женщинами, способными к нормальной жизни на свободе.
– Кто как споет, кто как на чем-нибудь сыграет – это не так важно. А вот если покажете, с какой нежностью пеленаете ребенка, это может растрогать московских гостей, – внушала Ставская.
Женщины растерянно переглянулись.
– Вы что, девушки, никогда кукол не пеленали?
– Забыли уже, – тихо отозвалась Мосина.
– Я вас научу, – пообещала Тамара Борисовна. – А теперь давайте обсудим, какие будем разыгрывать социодрамы. Темы предлагаются такие. Разговор с кадровичкой при устройстве на работу. Встреча с бывшими подельницами, которые втягивают вас в новое преступление. И встреча с вашим последним мужчиной на воле.
– А с теми, кто тебя ловил и арестовывал, встречаться не будем? – спросила Мосина. – Это мне как-то ближе.
Ставская сказала, что темы социодрам строго не установлены. Можно разыгрывать по своему усмотрению, лишь бы с этим согласилось жюри. Но она не думает, что возникнут возражения.
– Главное, себе не сделай хуже, – предупредила Фаину.
Лена Агеева сидела с отсутствующим лицом. Кашляла, прикладывая платок ко рту. Потом сказала, что она не против участия в этом конкурсе. Только плохо себя чувствует. Может, назначить ей дублершу?
– Кого ты предлагаешь? – подумав, спросила Тамара Борисовна.
– Брысину. Кстати, она забеременела. Ей не помешает кое-чему поучиться.
– Откуда у тебя такие сведения? – Ставская была удивлена и обижена: почему она узнает об этом от других?
– Она сама мне сегодня сказала. Вы даже не представляете, как она вам благодарна.
Ставская вышла из кабинета и позвала Брысину. Спросила шепотом:
– Ты не ошибаешься?
– У меня никогда такой задержки не было, – не сбавляя голоса, ответила Брысина.
Тамара Борисовна ласково прикоснулась к плечу молодой женщины. У той брызнули слезы.
– Лена хочет, чтобы ты участвовала в конкурсе. Ты как? – спросила Ставская.
– Ой, начальница, я не смогу, – взмолилась Брысина. – У меня фигура некрасивая.
– Зато поешь, пляшешь, ребеночка хорошо запеленаешь. Давай соглашайся, и будем готовиться.
Брысина подумала немного и азартно махнула рукой:
– А давайте схулиганим!
Ледневу все было интересно и все его удивляло. Как могут так легко общаться Агеева и Брысина, которую она чуть не задушила? Как удается сдерживать свои эмоции давним врагам Мосиной и Катковой? Он даже перестал переводить Мэри. Но американку, как ни странно, это не раздражало.
Когда Ставская ненадолго вышла из кабинета, Каткова что-то шепнула Мэри. Та ответила, и между ними произошел короткий разговор. Леднев никогда раньше не видел, чтобы лицо американки приобретало такое внимательное выражение. Мосина и Агеева наблюдали за этой мимолетной сценой с заметным интересом. Это их развлекало.
– Откуда английский знаешь? – спросил чуть позже Леднев у Катковой.
– В спецшколе училась, – коротко пояснила девушка.
В кабинет без стука, вошел Гаманец. Он подошел к Ставской и что-то сказал ей на ухо. Потом открыл дверь и позвал двух надзорок. Те отработанными движениями обыскали Мосину, Агееву и Каткову. Но ничего не нашли.
– Оставайтесь на своих местах, – приказал майор.
Вместе с надзорками он ошмонал постели и тумбочки трех женщин. Но и там не нашел того, что искал. Не было даже запаха духов. Гаманец рвал и метал.
Глава 15
Ледневу нужно было посидеть в спецчасти, почитать дела. Переводить для Мэри вполне могла и Каткова. Гаманец не возражал. Майор не подумал, что московский психолог и Ставская могут сговориться за его спиной. Посидев в спецчасти около часа, Михаил вернулся в кабинет Тамары Борисовны, где его ждала Фаина Мосина.
Леднев сказал, что был вечера у матери. Фаина молча кивнула: она уже знала. Лагерный телеграф работал безотказно.
– После вашего ухода приходили менты. Интересовались разговором. Мама сказала, что вам просто интересны судьбы осужденных. Но ей, конечно, не поверили. Погрозили и ушли. Ничего ей не сделают, не то время.
– А тебе могут сделать? – спросил Михаил.
– Сгноят в изоляторе. Там очень холодно. А теплые вещи не дают. Пальцы ног гниют.
– Давай я не буду задавать тебе вопросов, – предложил Леднев. – Ты сама будешь говорить, что считаешь нужным. Только вначале сразу объясни, чего ты хочешь?
– Хочу освободиться от кума нашего. Он ведь и меня впутал.
…Королевой карманников, с которыми связалась Фаина, была девушка с романтической кличкой Консуэла. Прозвали ее так за сходство с испанкой. Роскошные черные волосы, брови вразлет, сильная точеная фигура. Консуэла стала возить Фаю на притирки – для отвлечения внимания ротозеев от их кошельков. Напару у девушек получалось особенно забавно. Как ни жаль потерпевших, но это были как бы не совсем кражи. Это граничило с искусством.
Фая гордилась своей подругой. Она ее просто боготворила. Но Консуэлу за ее неуловимость ненавидела вся милиция. И больше других, по понятным причинам, капитан Гаманец. Потому как вся милиция над ним посмеивалась: девку поймать не может!
Вся надежда была на Фаю. Гаманец преподнес ей подарок, изъятую у спекулянтки роскошную сумочку. А потом завел разговор о том, о сем. И как бы невзначай сказал, что боится за нее. Как бы она не сломала себе жизнь. А закончил тем, что предложил брать пример с матери.
Фая к тому времени, конечно, уже догадывалась, что ее мать связывают с милиционером не только постельные отношения. И все равно была ошарашена.
Фая бросилась к матери:
– Это правда?
– А как бы я вас вырастила, доченька? – спокойно спросила Серафима.
Фая заметалась по комнате:
– Менты поганые! Ублюдки! Как я их ненавижу!
– За что ты так? Они не сделали нам ничего плохого, – так же спокойно сказала Серафима.
– Мама, ты что, совсем больная? – изумилась Фаина.
– Доченька, не спеши с выводами, ты еще плохо знаешь жизнь, – отвечала Серафима. – В преступном мире грязи больше, чем в милиции.
Фая, не веря ушам, смотрела на мать. Что она несет? Девушка еще не бывала в милиции, но знала из рассказов Консуэлы и других ребят, что подлее ментов людей нет, потому что никто, кроме них, не лишает людей самого дорогого – свободы. И никто так не унижает людей, как менты. А мать, похоже, даже не понимала, что ее всю жизнь использовали.
– Ненавижу тебя! – сказала ей Фая. – Как ты не понимаешь? Ты ж теперь мою жизнь пускаешь под откос.
Девушка предчувствовала, что Гаманец просто так от нее не отвяжется.
Так и случилось. Опер пригрозил, что, если она не согласится стать его «доверенным лицом», информация о работе ее матери на милицию дойдет до Консуэлы.
– Ты не сделаешь это! – резко сказала Фая.
– Ты меня просто вынуждаешь, – лениво проговорил Гаманец. – Консуэла уводит тебя в преступный мир. Этого не будет, я не позволю.
– Отвяжись от меня! Мне не нужна твоя забота, – вскричала Фая.
– Не могу, – тягуче отвечал Гаманец. – Это поручение начальства. Ты – дочь нашей сотрудницы. Мы просто обязаны тебе помочь.
Фая порывалась рассказать Консуэле про «наседку» мать. Но всякий раз говорила себе: ничего это не даст. Трудно было ожидать, что королева карманников все поймет, и их отношения останутся прежними. Скорее всего, Консуэла отвернется. А еще вернее, злоупотребит откровенностью подруги. Преступный мир в отношении стукачей беспощаден. В общем, как Фая ни ломала голову, выхода из положения не находила. И она махнула рукой: а будь что будет!
Отчасти это «авось» совпало с принятым в милиции решением. Гаманцу запретили жесткую вербовку. Пусть девчонка немного повзрослеет, оботрется в среде карманников, приобретет авторитет. Но намерение посадить за решетку Консуэлу оставалось в силе. Из-за ее ловких пальцев и завораживающей внешности статистика краж в городе становилась угрожающей. Гаманец должен был исхитриться и таким образом взять на кармане Консуэлу, чтобы при этом осталась в стороне ее ассистентка. Чтобы королева карманников не успела передать Фае только что украденный кошелек. Он должен был Консуэлу упрятать за решетку, а Фаину сохранить для своих оперативных нужд.
На этот раз капитану повезло. Он схватил воровку за руку и держал мертвой хваткой. Она царапала ему свободной рукой лицо и рвала ему волосы, а он все равно держал, пока не подоспели другие опера.
У карманников сроки небольшие. Консуэле дали два года. Фая писала ей письма, слала посылки и бандероли. Теперь она промышляла карманами сама. Безо всякого прикрытия. Теперь она не верила никому. Только в областном центре, где милиция знала ее в лицо, Фая воровала редко. Предпочитала ездить в другие города. Но география ее похождений стала известна.
Ее взяли с поличным. Сообщили об этом Гаманцу. Капитан приехал в изолятор временного содержания. Разыграл сочувствие, обещал помочь. Надо только подписать одну бумагу.
– Никогда в жизни! – вскричала Фая.
Это была чисто нервная реакция. Девушка была в шоке от неволи.
– Ты мне тут театр не устраивай, – процедил Гаманец. – Или подписываешь и выходишь на свободу. Или будешь париться здесь года три как минимум.
Париться Фае очень не хотелось.
– И что? – с надеждой спросила она Гаманца, – Я сейчас подпишу, а когда выпустят?
– Через час, ну через два, максимум. Как только доложу начальству.
И Фая подмахнула бумагу, где было написано, что ей присваивается псевдоним «Сафо». Но через два часа ее перевезли в следственный изолятор и посадили в одну камеру с Консуэлой. А еще через час вызвали на допрос, и Гаманец, пряча глаза, сказал, что вышла накладка. Протокол задержания, оказывается, уже оформлен. Обратно отыграть невозможно. Придется Фае посидеть до суда. А суд ее освободит. Это он гарантирует.
– Поработай пока с Консуэлой – попросил Гаманец, – это тебе зачтется.
Его интересовали нераскрытые преступления: кражи, разбойные нападения. Консуэла много чего знала.
Фая поработала на совесть. С ее помощью милиция раскрыла несколько важных «висяков». Но этот успех сыграл с ней злую шутку. В милиции посчитали, что гораздо целесообразнее использовать ее в изоляторе, а потом в колониях. Суд припаял ей два года.
Мосина выслушала приговор спокойно и без удивления. Она быстро привыкла к неволе и вранью Гаманца.
Леднев слушал со смешанным чувством. Ему жалко было эту запутавшуюся красивую женщину. Едва ли бы выпала ей такая судьба, если бы не мать с ее постоянными командировками и работой на рынке, среди барыг и карманников. Михаил готов был хоть чем-то ей помочь. Но даже не представлял, каким образом он может это сделать.
– Тебя держит на крючке не один Гаманец. Я правильно понимаю?
Мосина кивнула. И рассказала, как попала первый раз в колонию. На другой день ее вызвал местный кум и сходу начал интересоваться, в чем она нуждается. Ее здесь уже ждали.
А потом, когда освободилась через год по досрочке, а Гаманец в это время был в какой-то командировке, ее тут же навестил другой опер и напомнил, что она – соратница.
– Я хочу, чтобы вы обо мне написали. Может, после этого от меня и от мамы отстанут, – сказала Фая.
– Тебя привлекут за разглашение, – сказал Леднев.
– Пусть привлекают, – равнодушно отозвалась Фая. – Мне уже все равно. Я устала. Я ведь вам еще не все рассказала.
Мосина понимала, что она получит моральное право порвать с милицией только в одном случае. Если прекратит воровать. А она хотела начать жизнь заново.
– Зона, как радиация, убивает в человеке все живое.
Освобождаясь после отбытия предыдущего срока, Фая купила в колонии швейную машину с оверлоком. Шила платья и продавала их на рынке. Радовалась каждому трудовому рублю. В милиции знали, что Мосина завязала. И все же настаивали, чтобы она поставляла информацию.
– Как я могу что-то о них знать? – возражала Фая. – Я с ними не общаюсь.
– А ты общайся, – посоветовали ей.
– Вы хоть понимаете, что творите? Вы сами меня толкаете! – вскричала женщина.
– Будет тебе изображать из себя святую, – ухмылялись менты. – Работай, контракт твой бессрочный, а не то пожалеешь.
Но Мосина не сдавалась. И тогда ей стали подставлять потерпевших.
– Возле меня стали тереться женщины с сумочками. Менты были уверены, что я страдаю карманной тягой. А я только посмеивалась и делала замечания. Предупреждала: смотрите, у вас сейчас кошелек из сумочки выпадет. Но ментам эти фокусы не надоедали. Они решили посадить меня во что бы то ни стало. Сколько у вас сейчас в бумажнике? – неожиданно спросила Фая.
Михаил пожал плечами. Он точно не знал.
– Ну, приблизительно?
Леднев назвал сумму.
– А теперь пересчитайте.
Разница была в двести рублей.
– Вот и я не могла точно сказать, сколько у меня денег, – сказала Мосина. – Подставили «потерпевшую», задержали, подложили мне в сумку кошелек, привели «свидетелей», а первый допрос провели при своих «понятых». Вот за что и сижу сейчас.
«Если это действительно так, – подумал Леднев, – то черт знает что». Но у него на языке вертелся вопрос, никак не связанный с предметом разговора. А он по опыту знал, что это даже хорошо, когда вопрос застает человека врасплох.
– А духи американки, – спросил он неожиданно, – случаем, не твоя работа?
На лице Мосиной появилась загадочная улыбка.
– Вам тоже интересно, не страдаю ли я карманной тягой? – тихо проговорила она. – Ну и на что вы рассчитываете? Что я вам признаюсь? Я не полная дура. Я по одной половице хожу, а на другую поглядываю. Нет, не моя это работа. Вот и вы ищите другую женщину. Кто вы по званию?
Вот номер! Мосина заподозрила, что Леднев никакой не психолог. Ну, правильно. А что она должна была подумать после вопроса о духах?
Нужно было вернуть доверие этой женщины.
– Фая, по званию я старший лейтенант запаса, – отвечал Леднев. – Можешь не сомневаться. А если уж подозревать до конца, то давай присвоим какое-нибудь звание и Мэри.
– Пристроиться к этой курице нетрудно, – усмехнулась Фая.
– Только для того, чтобы выведать что-то у Мосиной?
– Ладно, проехали, – подумав, махнула рукой Фая. – Давайте сменим пластинку. Вы хоть догадываетесь, что скоро вас начнут дурить?
Нет, ничего такого Леднев не предчувствовал.
– Тогда приготовьтесь. Это скоро начнется и неизвестно чем кончится.
«Может, правильно советовала Серафима? Мне лучше уехать?» – подумал Михаил.
– Как у вас в семье? Порядок?
– Скучный порядок, – уточнил Леднев.
– Тогда тем более.
– Что «тем более»?
– Да ладно – проехали. Угостили бы хорошей сигаретой.
Прикурила от поднесенной Михаилом зажигалки, сладко затянулась. Села на стуле поудобнее. Расслабленно сказала:
– Хорошая сигарета. Сейчас бы чашечку кофе. Вас, кажется, Михаилом зовут? Я знаю, Михаил, вы ничем мне не поможете. Я знаю даже больше – чем это все кончится для меня. Я просто хочу, чтобы вы знали, что такое бывает, и не только со мной. Мы – рабыни не только своих страстей. Мы еще и рабыни ментов. От нас страдают потерпевшие. Но время от времени мы сами становимся потерпевшими. Только страдаем гораздо сильнее. Что теряют наши потерпевшие? Кошельки. А мы – здоровье, радость материнства и даже жизнь.
– Что помешало тебе выйти замуж? – спросил Леднев.
– Меня пытались изнасиловать по пьяни свои же ребята: с кем воровала. Я разбила окно и скинулась со второго этажа. Врачи собирали потом кости по кусочкам. Выжила, а отвращение к мужикам осталось. Меня потом и Гаманец не мог взять, долго облизывался, сучий потрох. А вот если вы психолог, то должны знать, что еще во мне изменилось после этого случая.
– У тебя появилась мечта красиво умереть?
Фая покачала головой:
– У меня совсем другие мысли. Мне пока рано уходить. Я еще нужна.
– Лена Агеева считает, что ты для нее – как мать, – вспомнил Леднев.
Мосина закурила новую сигарету и согласилась:
– Да, у нас очень глубокие отношения.
– И поэтому ты ненавидишь Каткову?
Фая посмотрела на Михаила не без удивления. Ее взгляд говорил: а ты, парень, не так прост, как я думала.
Леднев взглянул на часы. В любую минуту мог придти Гаманец. Другого случая поговорить с Мосиной могло уже не представиться. А они ни к чему определенному так и не пришли.
Фая поняла, что нужно заканчивать разговор. Погасила сигарету и тихо сказала:
– Ладно, скажу вам по секрету. Совет требуется. Четырнадцать лет я в рабстве у ментов. Но за это время меня ни разу не раскололи. Я сама раскроюсь, прилюдно. Как, думаете, подействует? Оставят меня в покое?
– Ты с ума сошла! Тебе свои же зэчки не простят.
– Это меня меньше всего волнует.
Леднев не знал, что посоветовать. Он понимал только, что должен помочь этой женщине, несмотря на всю ее порочность. И невзирая на возможные последствия для себя самого. А в том, что ему будут мешать, можно было не сомневаться. Но прежде, чем принять окончательное решение, ему нужно было еще раз поговорить с Леной Агеевой.
