Виктор Фёдорович Цокота
Звезда бессмертия
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Сто пятьдесят парусников самых различных типов из ста тридцати четырех стран всех континентов планеты, украшенных пестрыми флагами расцвечивания, стояли в десятке метров от линии старта, обозначенной небольшими, невидимыми с берега, полосатыми оранжево-черными бакенчиками. Подняв косые паруса, удерживаясь на месте работой механических движителей и с помощью плавучих якорей, все они должны были при третьем выстреле стартовой пушки застопорить машины и, подхваченные ветром, ринуться вперед, на ходу разворачивая свое основное парусное вооружение.
Молодой капитан поступил иначе. И не только потому, что “рейсовый” автобус доставил экипаж “Семена Гарькавого” к месту стоянки тримарана всего за двадцать пять минут до старта Регаты Свободы, когда все другие парусники уже выстроились в удивительно красочную линию, – места в просторной гавани Сантьягоде-Куба хватило бы еще для доброй сотни судов. Дело в том, что еще по пути из Гаваны Олег вспомнил рассказ Александра Павловича Винденко там, на “Друге”, у парапета херсонской набережной, как выкраивались его командой драгоценные секунды и мили при старте одной из балтийских, регат. И он решил поступить точно так же, тем более что электронная техника тримарана практически исключала ошибку.
Заняв свое место у пульта в рубке управления, Олег в первую очередь определил по приборам точное расстояние до левого крыла линии старта, куда от их стоянки было ближе всего.
– Ровно одна миля и два кабельтовых, – сказал он, повернув на секунду голову в сторону сидящего в кресле Винденко.
– Не забудь о паузах между выстрелами, – живо откликнулся тот, сразу поняв и оценив намерение командира. – Каждая из них длится ровно пять секунд.
Олег кивнул и сразу же дал вводную ЭВМ на определение средней скорости для расстояния 1,2 мили с учетом исходных параметров всех факторов, влияющих на движение тримарана, в том числе и начало этого движения от нуля. И сейчас же увидел, как красная полоса на табло скорости поднялась до отметки “16”. Вычислить остальное не составляло большого труда.
Он даже не обратился к машине. Одна миля будет пройдена за три минуты сорок пять секунд.
С каким-то ребячьим задором он посмотрел на свою команду. Подсчитав в уме, произнес:
– На весь путь до линии нам нужно четыре минуты сорок три секунды. Ни больше, ни меньше. Мы должны пересечь ее ровно в десять часов и десять секунд. Когда же в таком случае наш собственный, так сказать, малый старт? – посмотрел Олег на стоящего рядом с ним Сережу.
– В девять часов, пятьдесят пять минут и двадцать восемь секунд! – мгновенно ответил тот.
– Молодец! – похвалил мальчика Олег. – Так и запиши в вахтенном журнале. Отныне ты его хранитель и наш… С каллиграфией-то у тебя как?
– Хоть профессорские дипломы заполняй, – охотно ответила за смутившегося парнишку Таня. – Я видела. И совсем без грамматических ошибок пишет. Только синтаксис иногда хромает.
– Вот и отлично, – улыбнулся Олег. – Синтаксис дело поправимое. Читать надо побольше и повнимательней. Читать и думать, почему в данном месте запятая или тире стоят. Значит, отныне ты хранитель вахтенного журнала и наш летописец. Мы все тебе при необходимости будем, конечно, помогать. Но главное – чтобы записывалось все до мелочей во времени и пространстве. Это значит, что перед каждой записью нужно ставить дату, точное время суток и по возможности местонахождение судна. Понял? Ну, а теперь давайте-ка снимать с палубы брезент. И побыстрее. А то у нас, как у космонавтов, – до старта в запасе только считанные минуты.
Все четверо в сопровождении Джека вышли на палубу и со сноровкой бывалых матросов стали освобождать ее от камуфляжа. Толпа на пирсе возле их стоянки заволновалась. Люди что-то кричали. Их веселые лица стали вдруг озабоченными. Олег узнал среди них Бартоло, Марио, Эвелино и других ребят, которые только полчаса назад передали им судно после почти суточной вахты.
– Неужели мы чем-то обидели их? – недоумевал Олег.
– Что ты, дорогой, ребята обеспокоены – не стряслось ли чего, спрашивают, не нужна ли нам их помощь и почему мы так опаздываем, – улыбаясь, переводила Таня.
– Тогда пошли вниз. Только ты, Танюша, как-нибудь успокой их, – попросил Олег, но тут же сам, подняв сжатую в кулак правую руку, громко прокричал: Вива Куба! Вива фестиваль!
На пирсе раздались аплодисменты. Вновь заиграл оркестр. Но вдруг бурлящая весельем толпа замерла в немом изумлении. Никто на берегу так и не понял, откуда появились на этом странном судне высокие стройные мачты, когда и как вспыхнул он белоснежным убором парусов, мгновенно поймавших ветер. Но как только затрепетало на грот-мачте алое полотнище с серпом и молотом в левом верхнем углу, берег разразился бурей оваций. А тримаран “Семен Гарькавый”, на корме и парусах которого отчетливо были видны крупные цифры “135”, все больше набирал скорость и, казалось, уже не плыл – летел к линии страта, словно на крыльях.
Одну за другой он догонял бирюзовые волны, легко разрезал их гребни и, почти не раскачиваясь, без малейшего крена под крепким утренним бризом шел вперед. Вот он достиг левого крыла выстроившихся парусников. В это мгновение над гаванью Сантьяго-де-Куба прогремел первый пушечный выстрел. Строгие судьи, внимательно следящие за началом регаты и готовые сурово наказать каждого, кто нарушит условия старта, зафиксировали, что в момент второго выстрела безнадежно отстававший перед этим парусник типа тримаран под регистрационным номером “135” выровнялся нос в нос со всеми остальными кораблями. Однако это продолжалось всего долю секунды. Не сбавляя, а, наоборот, все больше набирая скорость, тримаран под всеми парусами летел к линии старта. Секунда – и острые носы его поплавков пересекли заветную черту. Вторая – и этой черты коснулся нос гондолы. Еще немного – и станут напрасными усилия команды: ее просто отстранят от дальнейшего участия в регате. Таков закон. Суровый и непреклонный. Но ему не пришлось вступить в силу. Потому что в следующее мгновение над бирюзовым простором гавани Сантьяго прогремел третий пушечный выстрел.
Дул крепкий и ровный правый бакштаг [33], и “Семен Гарькавый” все еще продолжал набирать скорость, оставив далеко позади парусники остальных участников Регаты Свободы.
Справа по борту, словно в панораме, развертывались красочные берега небольшого острова, покрытого стройными тридцатиметровыми королевскими пальмами, толстоствольными пятидесятиметровыми сайбами с ярко-зеленой сочной листвой, приземистыми и пышными банановыми, а также многими другими деревьями ценных пород – красным, эбеновым (черным), розовым, кампешевым, шафрановым, цедреловым, бакаутовым, глянцевыми кустами лавра, зарослями можжевельника и подокарпуса, гигантскими папоротниками и орхидеями – тот самый остров-ключ, запирающий вход в бухту Сантьяго-де-Куба, которым вчера рано утром они любовались с борта “Антея”.
Отсюда, с моря, он выглядел совсем иным – не плавающим среди бирюзовых вод зеленым пятачком с. карминовыми крапинками черепичных крыш, а сказочно прекрасным, как и вся Куба, волнующая своей таинственной неизвестностью и экзотическим очарованием, пленяющая яркой, необычной красотой земля, которая снова и снова вызывает невольные возгласы восхищения даже у тех, кто уже неоднократно бывал здесь.
После первых восторженных восклицаний в рубке наступила тишина. Олег приподнял прозрачный колпак, и все четверо теперь неотрывно смотрели то вправо на островок, то, обернувшись назад, вглядывались в оставленный берег гостеприимной Кубы, над которым в синей дымке громоздились темно-зеленые отроги гор.
Скорость “Семена Гарькавого” уже достигла двадцати восьми увлов, а красная полоска на табло продолжала неотступно подниматься вверх. Оставленный за кормой островок все больше сливался с далеким берегом своего старшего брата.
Олег уточнил курс, проложив его так, чтобы тримаран прошел между, островами Ямайка и Гаити точно посредине. Расстояние между ними едва превышало восемьдесят миль, а Центральная Кордильера на Гаити, вершины которой поднимались более чем на три тысячи метров над уровнем моря, и не менее высокие Голубые горы Ямайки гарантировали отличную ориентацию сразу по двум островам.
Подавляющее большинство участников регаты, как сказали им во время регистрации в оргкомитете, решило идти вдоль южного побережья Гаити и Пуэрто-Рико, а затем до острова Тринидад вдоль всей восточной гряды Малых Антильских островов. Это значительно увеличивало безопасность плавания, защищало от пассатных течений, хотя и уменьшало возможность максимального использования силы самих пассатов. Условия Регаты Свободы позволяли ее участникам плыть в этом районе Атлантики любым из двух курсов – и вдоль островов, от одного к другому, и по диагонали, пересекающей на юго-восток Карибское море, с выходом к островам Тринидад и Тобаго, откуда, собственно, и начинался путь вокруг Южноамериканского материка.
Второй вариант позволял парусным судам все время плыть курсом фордевинд, при котором постоянный крепкий ветер дует прямо в корму, а площадь всех парусов используется с максимальной нагрузкой. При этом тримаран, подняв паруса поплавков, мог развить скорость, недостижимую ни для одного из участвующих в регате кораблей. Кроме того, второй вариант сокращал мореходам сразу около двухсот пятидесяти миль пути.
Дело в том, что если плавание вдоль Больших и Малых Антильских островов представляло собой путь как бы по двум катетам прямоугольного треугольника, каждый из которых был длиною примерно в пятьсот двадцать пять миль, то путь через море шел по гипотенузе этого треугольника, равной всего немногим больше восьмисот миль.
Правда, в это время года-с началом сезона дождей – Карибское море часто становилось неспокойным. Причем штормы на нем иногда переходили в локальные ураганы огромной силы, при которых скорость ветра достигала ста и больше метров в секунду.
Еще в Киеве Олег вместе с Аксеновым, Таней и Винденко тщательно взвесили все плюсы и минусы обоих вариантов первого участка регаты и остановились на втором варианте. Тримаран не боялся штормов, а двести пятьдесят выигранных уже на первом этапе миль позволили бы основательно закрепить взятое в начале лидерство.
Было уже одиннадцать часов. “Семен Гарькавый” легко шел вперед, набрав скорость тридцать пять узлов. Далеко позади, едва заметные, смещались вправо, к Гаити, паруса основной части кораблей, участвующих в регате, а строго за кормой тримарана, примерно в двух милях от него, Сережа насчитал восемь парусников.
– Возьмите бинокль, Александр Павлович, – попросил Олег. – Посмотрите, кто еще решился на наш вариант.
– Я давно за ними присматриваю, капитан, – отозвался Винденко. – Пусть Сережа с биноклем проверит мои наблюдения. У него глаза помоложе, – хитровато улыбнулся он. – Так вот, смотри. Ближе всех к нам идет двухмачтовая английская яхта “Сент Милласен”. За ней, – медленно говорил он, давая Сереже возможность поймать в окуляр следующий по курсу корабль, – польская “Варшава”. Ее экипаж возглавляет двадцатитрехлетний Стась Яворский – сын неоднократного участника и призера морских спортивных баталий Казимира Яворского, плывущего сейчас пассажиром у сына. Третьими идут испанцы на очень быстроходной яхте “Критерио-20”. За последние десять лет младшие “Критерио” четыре раза завоевывали призовые места на подобных соревнованиях. Отставший почему-то на старте канадский катамаран “Тирд Тертл” теперь, как видите, занял четвертое место и уверенно догоняет испанцев. Его командир в прошлом году был победителем “Трансата”. Эрлик Табарли отличный моряк, капитан первого ранга. Правда, из-за малой грузоподъемности экипаж катамарана состоит только из двух человек. Плывут они без пассажиров. И все-таки “Тирд Тертл”, помоему, наш основной соперник. Правда, не отстает от него и болгарская команда на своей “Кароли”, следом за которой в пяти кабельтовых почти нос в нос ровно идут американская яхта “Спирит оф Америка”, швейцарская “Гелюсез” и французская “Океаник”.
Сережа опустил бинокль и с восхищением смотрел на капитана.
– Все до капельки точно! И как это вы их высмотрели без бинокля?
– А я их, Сережа, еще до начала регаты всех изучил. По справочнику пресс-центра фестиваля. А некоторые – и того раньше. Доводилось встречаться… Принеси-ка нам, сынок, всем по стаканчику яблочного сока. А то наша молодая хозяйка совсем забыла, что мужчины любят иногда поесть. Особенно после ночных автомобильных гонок.
Таня вскочила на ноги.
– Ой, простите, дорогие мои! Я не забыла. Просто от удивительной красоты этой глаз оторвать не могла. А завтрак у меня почти готов. Котлеты по-киевски из индюшки с жареным картофелем. И салатики самые разные, и паровая осетрина, и еще всякие вкусные вещи. Не гневайтесь, капитаны, через четверть часа позову к столу. Пошли, Сережа. Сок нашим вахтенным все равно надо принести. В нем много железа, а им оно очень даже необходимо, – весело засмеялась она.
Потом повернулась к Олегу.
– Разрешите, командир, отметить хорошее начало нашего плавания,
– Что касается меня, то как ваш посаженный отец целиком и полностью поддерживаю. Следует. И будущие успехи, и первый семейный завтрак.
Через полчаса, полностью вверив до момента перемены курса управление судном автоматам, – а до этого момента оставалось не менее двух часов, – Олег и Александр Павлович, так и не дождавшись ни обещанного яблочного сока, ни приглашения к завтраку, направились в кубрик.
– Просим простить нас великодушно за еще одно опоздание, -встретила их извинениями раскрасневшаяся Таня. – Но кубинские наши друзья просто завалили кубрик апельсинами, лимонами, плодами манго, ананасами, бананами, грейпфрутами. Все это время мы с Сережей их в холодильники переносили. Запас огромный, хватит до самой Гаваны.
Она поставила на стол блюдо с разрезанным на дольки ананасом.
– Можете полакомиться пока. Аппетит здорово нагоняет. Да и яблочный сок вполне заменит. Отдыхайте, а я мигом накрою стол.
– Александр Павлович, а какой самый первый советский парусник побывал у берегов Южной Америки? – спросил Сережа.
Винденко задумался.
– Самый ли первый – точно сказать не могу, но одним из первых пришел в эти воды наш знаменитый учебный барк “Товарищ”. Мне когда-то рассказывал об этом рейсе непосредственный его участник, капитан дальнего плавания Леонид Кущ. Отправились они в путь, если мне не изменяет память, 29 июня 1926 года из Мурманска. Экипаж под командованием известного в то время капитана Дмитрия Лухманова состоял из восьмидесяти семи человек, в основном стажеров-судоводителей.
В отличие от современных парусников такого типа, “Товарищ” не имел вспомогательных двигателей ни для движения, ни для электросети. У маломощной кустарной радиостанции генератор был величиной с кулак, с ручным приводом. В путь “Товарищ” отправился с максимально допустимым грузом, взяв на борт 3400 тонн гранитной брусчатки для порта Росарио в Аргентине. Это километров шестьсот на северо-запад от столицы Уругвая Монтевидео, мимо которой мы будем проходить и в которой должны пройти свою очередную регистрацию. Вы знаете, что таких регистрационных пунктов у нас двенадцать – один примерно на каждую тысячу миль пути.
– Так вот, – продолжал Александр Павлович после минутного перерыва, – город Монтевидео расположен в самом начале Ла-Платы, что по-испански означает “Серебряная” – общего устья двух рек – Параны и Уругвая, которое образует широкий и длинный морской залив. Он вдается в материк на триста двадцать километров, а ширина его – около двухсот двадцати километров.
На правом берегу Ла-Платы, в двухстах семидесяти пяти километрах от океана расположена столица Аргентины Буэнос-Айрес – один из крупнейших в мире океанских портовых городов. На “Друге” мы в последние годы несколько раз бывали там.
– Второй по величине город Аргентины и крупный порт на реке Парана – Росарио – расположен вверх по ее течению примерно в трехстах километрах от Буэнос-Айреса. Вот туда-то и лежал далекий путь нашего первого “Товарища”, откуда он должен был доставить груз красного дерева для Ленинграда.
Вы, конечно же, знаете, что в то время наша страна после военного лихолетья восстанавливала свое хозяйство, становилась на рельсы индустриализации. На “Товарище” недоставало парусов, тросов, одежды. Продовольствие состояло из консервов, солонины и галет.
О возможности хранить свежие продукты на борту, как это организовано сейчас на каждом из участвующих в Регате Свободы паруснике, и речи не было. Но это не уменьшило энтузиазма наших молодых моряков, состав которых был, в основном, из комсомольцев и коммунистов ленинского призыва.
Тяжело груженый корабль при встречных ветрах в Баренцевом море около десяти суток шел лавировкой навстречу штормам, пытаясь обогнуть мыс Нордкап. Частая смена курса, снежные шквалы, авралы для брасопки рей, беспрерывные повороты, ритмичные навалы ледяных волн на палубу… С большими трудностями “Товарищ” миля за милей продвигался вперед.
И только поймав попутный ветер, команда его в конце августа отдала якорь на рейде английского порта Саутгемптон. Здесь, готовя корабль к переходу через Атлантику, наши моряки получили возможность заменить и пополнить паруса, такелаж, приобрести сухие овощи и другие продукты, пригодные для хранения в тропических широтах.
И все-таки до Монтевидео “Товарищ” шел непомерно долго – два месяца и семнадцать дней. По несколько суток стояло полное безветрие, монотонная качка над мертвой зыбью, от которой в равной степени страдали все члены экипажа.
Двигаясь очень медленно, короткими отрезками и в разных направлениях, наши моряки хоть медленно, но продвигались вперед. В бочках и цистернах протухла вода для питья. Из-за отсутствия холодильников стали гнить, разные продукты, и большую часть пришлось выбросить за борт. В конце концов с первым хорошим ветром “Товарищ” прибыл в Монтевидео. Жители столицы Уругвая восторженно встречали советских моряков.
Буксиры отвели парусник по реке Паране в аргентинский порт Росарио. Там была выгружена доставленная брусчатка, а затем судно отбуксировали в Буэнос-Айрес для погрузки красного дерева. Многие тысячи уругвайцев и аргентинцев ежедневно посещали советский корабль. Цветы, приветственные речи в различных клубах и парках… Выступления корабельного струнного оркестра и хора имели колоссальный успех.
В Росарио нашим морякам поднесли хлеб-соль на красном шелковом флаге, на котором были вышиты серп и молот и надпись на испанском и русском языках: “Пролетарии всех стран, соединяйтесь!”. В судовом красном уголке появилось множество подарков от рабочих организаций, среди которых – бюст Владимира Ильича Ленина, сделанный аргентинскими рабочими, барельеф с аллегорической фигурой труда и много других символов дружбы и доброжелательности к советскому народу.
Пробыв почти четыре месяца в южноамериканских портах, приняв в Буэнос-Айресе груз красного дерева, “Товарищ” отправился в обратный путь. Вскоре после выхода в океан радист парусника поймал сигналы барка “Памир”, идущего из Чили в Гамбург, который был впереди примерно на сто-сто пятьдесят миль. Каждый полдень радисты обменивались координатами. Получилась неофициальная гонка двух барков через Атлантику в меридиональном направлении. Примерно в одно и то же время оба корабля вошли в зону юговосточного пассата, который позволял “выжимать” около десяти узлов, проходить за сутки двести тридцать двести пятьдесят миль. Это продолжалось до мыса Фипистерре, где суда расстались. Под всеми парусами “Товарищ” вошел в Ла-Манш со скоростью двенадцать-четырнадцать узлов, а двенадцатого августа 1927 года прибыл в Ленинград, пройдя около двадцати тысяч миль.
С тех пор прошло немало времени. Многие участники первого рейса “Товарища” всю свою жизнь самоотверженно трудились на флоте, командуя крупными судами. В годы Великой Отечественной войны немало моряков с “Товарища” отдали свою жизнь в боях за Родину. В их числе командир подводной лодки М. Никифоров, старший помощник капитана ледокольного парохода “А. Серебряков”, погибший в неравном поединке с фашистским рейдером в Арктике, Г. Судаков, капитан судна “Тунгуска”, И. Монастырский, павший смертью храбрых при героической обороне Лиепаи.
И сам тот первый “Товарищ” тоже погиб в военную пору. Только после окончания войны стали немного проясняться некоторые обстоятельства его гибели.
Винденко обвел взглядом присутствующих, вздохнул.
– Дело, вкратце, обстояло так. В июне 1941 года барк вышел в море на учебную практику. Капитаном его тогда был Павел Семенович Алексеев, награжденный еще до войны орденом Ленина за отважные рейсы в сражающуюся Испанию. По пути в Новороссийск экипаж “Товарища” застала война.
Капитан Алексеев ушел воевать. Он погиб потом в Цемесской бухте под Новороссийском, а “Товарищ” сразу же был направлен в Мариуполь – теперешний Жданов – где, как тогда казалось, был глубокий тыл. Однако уже в сентябре фашисты овладели портом, и корабль оказался у них в плену. Как рассказывал потом капитан первого ранга Седлецкий, моряки Азовской военной флотилии несколько раз пытались увести судно к своим. Торпедные катера подходили совсем близко, но встречали сильный орудийный огонь и вынуждены были отходить. Бывший разведчик, моряк-черноморец Павлов рассказывал мне, что бывал тогда в захваченном врагом городе, но так и не узнал, что творится на легендарном барке. Не раскрыта эта тайна и по сей день. Отступая из Мариуполя, фашисты взорвали корабль.
Они уже оканчивали свой поздний завтрак, когда вдруг услышали сердитое ворчание. Свернувшийся до того калачиком за Таниной занавеской Джек неожиданно вскочил и с громким лаем кинулся к внутреннему трапу.
– Что это с ним? – удивленно посмотрел на Сережу Олег. – Акул под килем почуял, что ли?
– Нет, капитан. Джек так только отца моего встречает, – убежденно ответил мальчик. – Или гостей хороших. Слышите? Звонко лает и повизгивает.
– Откуда же здесь взяться гостям?
– Не спорь, Олег, лучше прислушайся, – остановила мужа Таня.
Джек продолжал лаять уже на палубе, но в кубрике все теперь слышали довольно ясно нарастающий гул моторов. Быстро поднялись на палубу и в двухстах метрах от тримарана увидели два больших морских катера, окрашенные в белый цвет с яркими оранжевыми рубками.
Зеленые вспышки сигнальных огней просемафорили распоряжение: “Примите на борт комиссаров регаты для пломбирования механических движителей. Ход не замедляйте. Катера подойдут к корме “Семена Гарькавого” поочередно”.
Первый катер под номером “PC-19”, уровняв скорость с тримараном, постепенно приблизил свой высокий нос к правой стороне кормы. На палубу “Семена Гарькавого” прямо в дружеские объятия Винденко спрыгнул стройный чернобородый мужчина в красном спасательном жилете с эмблемой фестиваля на груди и спине.
– Комиссар Регаты Свободы Георг Георгов, – проговорил он по-русски, поочередно здороваясь со всеми.
– Мой хороший и близкий друг, – добавил Александр Павлович, – капитан дальнего плавания, страстный любитель парусного спорта и морских путешествий, их неустанный пропагандист.
– Ну и задали вы нам работенку, -усмехнулся Георгов. – Полтора часа за вами гонимся на предельной скорости. В следующий раз придется, наверное, вертолетом или гидросамолетом догонять.
К корме подошел второй катер – “PC-20”. На его носу стоял Аксенов в таком же, как у Георгова, красном спасательном жилете.
– Скорее бегите в кубрик, включайте рацию! – кричал он, стараясь перекрыть шум моторов и заливистый лай Джека. – Через две минуты спутниковая видеосвязь!
Уже в кубрике он пояснил:
– Два часа назад мне передали для вас волну и недельный график спутниковой видеосвязи с учетом вашего продвижения вдоль материка. Сегодня можно поговорить с нашим киевским Центром связи с тринадцати часов семи минут, – в Киеве в это время уже будет полночь, – до тринадцати сорока пяти. А следующая встреча в эфире только через двое суток, – говорил он, вращая рукоятки настройки специальной спутниковой приставки к основной радиотелерации. – Я уже и не надеялся, что успеем сегодня.
Экран на секунду вспыхнул привычным радужным сиянием, и тут же на нем появилось четкое изображение знакомого кабинета секретаря парткома. За длинным столом сидело очень много празднично одетых людей. Все беззвучно переговаривались между собой и вдруг, как по команде, замерли, заулыбались, захлопали в ладоши.
– Мы горячо поздравляем вас, дорогие товарищи, с тройным праздником, – раздался в кубрике взволнованный голос Кузьмы Ивановича, радостное лицо его наплывало на экран. – Первое – это ваш удачный стремительный старт. С первых секунд вы захватили лидерство. Молодцы! Не менее важно для всех нас, Олег Викторович, и второе событие. На наших заводах вчера были спущены на воду шесть кораблей. Через два дня сойдут со стапелей еще столько же. Их доводку на воде судостроители обязались завершить за полтора месяца вместо четырех по нормам. Что же касается третьего радостного события, то тут слово старейшине вашей семьи, Олег Викторович. Мы все присоединяемся к нему.
На экране появилось изображение Захара Карповича. Генерал был в парадной военной форме с орденами и медалями на груди. В руках – огромный букет алых и белых роз. Он протянул их вперед и заговорил тихо, проникновенно, вкладывая в каждое слово свою любовь и теплоту к дорогим ему людям, находящимся сейчас от него за двенадцать тысяч километров.
– Милые мои Олег и Таня, я безмерно счастлив, что в свои восемьдесят три года дожил до этой чудесной минуты. Через тысячи километров, через страны, материки и океанские просторы сердечно поздравляю вас, целую и обнимаю, желаю вам много счастья в долгой совместной жизни. Эти цветы – тебе, Танюша. От меня и от родителей. Твоих и Олега. Они тоже здесь. Сейчас вы их увидите.
Пока объектив телекамеры там, в парткоме, медленно скользил по знакомым лицам, пока показывал, как в наполненную водой высокую хрустальную вазу ставятся цветы, оба Аксенова выскользнули из кубрика. Вернулись они через минуту. В руках у старшего была точно такая же хрустальная ваза, наполненная водой, а у Сережи – огромный букет свежих алых и белых роз.
Мальчик подошел к Тане и, церемонно поклонившись, вручил ей цветы.
– Это от дедушки, – кивнул на экран. – Он еще велел вас поцеловать.
И Сережа робко потянулся к ее щеке.
В парткоме аплодировали.
– Спасибо! Большое спасибо всем! – сказал Олег. – У нас есть еще три-четыре минуты, и вы можете посмотреть, где мы сейчас находимся.
Он вынул из гнезда телекамеру и, разматывая шнур, поспешил на палубу.
– Сережа, повторяй следом за мной в микрофон! Это – Карибское море, – медленно обвел он рукой с камерой широкую дугу сначала впереди, а потом позади “Семена Гарькавого”. – На переднем плане сейчас корма нашего тримарана. В ста метрах от него вы видите катера комиссаров регаты. Справа по курсу – далекие вершины Голубых гор острова Ямайка. До них около семидесяти километров. Слева, примерно на таком же расстоянии, видны вершины Центральной Кордильеры острова Гаити.
Олег спустился в кубрик.
– Всего вам доброго! До следующей встречи в эфире. Да, Мария Николаевна, – обратился он к жене Аксенова. – Сережа ведет себя прекрасно и чувствует себя хорошо. Он и сам вам это с удовольствием скажет.
Мальчик быстро стал перед телекамерой, с радостью приветствуя далекую сейчас, милую маму.
Экран погас, а потом засветился радужной сеткой. Сеанс видеосвязи окончился.
Таня накормила гостей завтраком, после чего комиссары тщательно опечатали механические движители корабля.
– Старайтесь обойтись без них даже в трудных ситуациях, – говорил Георг Георгов. – Включение механического движителя даже с разрешения жюри автоматически снимает с вас двести пятьдесят очков, а без разрешения – пятьсот. Правда, в определенных ситуациях может быть отдана разрешающая команда для всех. Тогда очки не снимаются.
– Каждая пройденная зачетная миля – очко, ты знаешь, – подошел к Олегу Аксенов, когда все они собрались в рубке управления. – За переход от Сантьяго-де-Куба до острова Тринидад засчитывается 1150 мильочков, а не 900, которые вам предстоит одолеть, пересекая море по диагонали. Одновременно будет вестись учет по выигранным у графика часам между всеми двенадцатью регистрационными пунктами трассы. За каждый выигранный час начисляется десять очков. Кроме того, за выигранные сутки экипаж поощряется еще ста очками. Так что надо спешить, друзья. А вы почему-то до сих пор не используете паруса поплавков.
Аксенов выжидательно смотрел на Олега.
– Хотелось увидеть возможности соперников. За четыре часа они отстали всего на три-четыре мили. Наша скорость сейчас около сорока узлов. Это совсем не плохо для начала. Но как только пройдем траверс островов и ляжем на новый курс, сразу же поставим на службу все парусное вооружение и добьемся максимального хода в оптимальном режиме. Постараемся незаметно оторваться от своих преследователей, чтобы не поняли сразу, что к чему, – кивнул он в сторону едва различимых белых точек за кормой тримарана. – Кто у них теперь впереди, Александр Павлович?
На этот раз Винденко поднес к глазам бинокль.
– До первого парусника сейчас чуть больше четырех миль. Это “Критерио-20”. Вплотную к испанцам подошел катамаран “Тирд Тертл”. За ним очень близко друг от друга “Варшава” и болгарская яхта “Карели”. Остальных почти не видно.
Андрей Иванович и Георг Георгов стали прощаться.
– Нам ведь нужно еще весь ваш “хвост” опломбировать. И до семнадцати часов на базовый корабль успеть. “Фестиваль” называется. Отличнейший плавучий комбинат кубинцы для обслуживания регаты создали, Переоборудовали для этой цели бывший флагман своей китобойной флотилии, а суда-китобойцы превратили в нарядные быстроходные катера для комиссаров регаты, установив на них реактивные двигатели. Есть для нас на борту “Фестиваля” вертолеты и два гидроплана. Устроено там все с комфортом. Есть и ремонтные мастерские. Любую из яхт при необходимости поднимут на борт и приведут в порядок. Прекрасно оснащены и спутниковая метеослужба, и мощный радиоцентр, и корреспондентский пункт. Вы держите постоянную радиосвязь с “Фестивалем”. Каждые три часа его станция будет передавать информацию о погоде и свои координаты. Идет плавбаза за основной массой участников Регаты Свободы.
Катера обоих комиссаров стали быстро удаляться.
В мглистой дымке исчезли острова. Крепчал ветер.
По морю поднимались белые гребешки. Вода его потемнела.
В два часа дня Олег отправил Сережу и Таню в кубрик.