Виктор Фёдорович Цокота
Звезда бессмертия
Я, можно сказать, моряк от рождения. Помню, как двенадцатилетнего меня отливом унесло на шлюпке без весел в открытое море. Отец, бывалый моряк, и тот встревожился не на шутку. Старший брат побежал к соседу за ключами от катера. А отец мечется по берегу, кричит: “Держись, сынок!” Я в ответ ему: “Держусь!” А земля все дальше и дальше от меня, почти совсем уже не видно из лодки. И за что держаться – не знаю… Бывает, даже очень опытные мореходы перед грозной стихией моря теряются. А парусный флот как бы закладывает в человека запас прочности.
Нет, как ни хороши, как ни надежны современные корабли, а парус не сказал еще своего последнего слова, – многозначительно подмигнул Аксенов Олегу и Тане. – На мой взгляд, он вообще у нас на планете бессмертен И первозданный белый цвет его, если хотите, символ нравственной чистоты.
Да, тут, конечно, не обойти вопроса об экономической целесообразности применения парусников. Я бы мог кое-что сказать и об этом, но тут, скорее, по твоей части, Олег Викторович.
– Что же, постараюсь дополнить вас, Андрей Иванович, хоть и не уверен, что смогу сделать это с вашей прямо-таки заражающей убежденностью. Впрочем, деловые качества парусных кораблей говорят сами за себя, – живо откликнулся Олег. – Не случайно же не так давно Гамбургский университет, к примеру, разработал проект парусного судна грузоподъемностью двадцать пять тысяч тонн. И сразу им очень заинтересовались американские бизнесмены от моря. Аналогичной работой и не без успеха занимается международная океанографическая организация в Майами. Они выпустили на просторы морей несколько моделей так называемых “Дайна-шип” – крупных парусников водоизмещением двадцать-тридцать тысяч тонн и весьма успешно их эксплуатируют, получая довольно высокие дивиденды. А Вильгельм Пролс из Любека – автор шестимачтового грузового барка с парусами общей площадью около десяти тысяч квадратных метров – в пять раз больше, чем на нашем “Друге”. Представляете, какая громадина! И хотя на фоне нынешних дизельных и турбовинтовых гигантов даже эти корабли выглядят чуть ли не игрушечными, следует помнить их главную сущность: в движение парусники приводит не рождаемая специально, а чисто природная энергия – обыкновенный ветер. Что же касается скорости передвижения – так есть множество и не очень срочных грузов. Ко всему не следует забывать и о таком важном аспекте, как чистота окружающей нас среды – воздуха, побережья и самого моря. Так что не будем спешить с прогнозами.
– Ну как? – с усмешкой повернулся Аксенов к молодому офицеру. – Убеждает вас в чем-то эта маленькая лекция?
– Да я ничего… – несколько смущенно проговорил тот.
На “Друге” тем временем убрали паруса, но он еще продолжал двигаться против течения реки, плавно, с каким-то неповторимым изяществом останавливаясь точно на отведенном ему много лет назад месте.
– Отдать концы! Якоря опустить! – раздалась, усиленная мощными динамиками, команда.
Стоявший плечо к плечу с Аксеновым Олег почувствовал, как вздрогнул вдруг Андрей Иванович, резко подался вперед на этот голос.
– Винденко? Саша Винденко?! Ну конечно же, он!
– Кто? – не понял Олег.
– Александр Павлович Винденко, капитан “Друга”, – ответил Андрей Иванович и, глубоко вздохнув, добавил: – Старый мой приятель. Мы с ним еще в семьдесят…
Он замолчал, моргая глазами, пристально глядя, как по парадному трапу прямо в горячие объятия родных и близких один за другим сходят на берег моряки.
Садилось солнце, заливая золотом спокойную гладь воды. Метались суматошные чайки, крича о чем-то своем. Редела постепенно на набережной нарядная толпа.
– Он что, и тогда был капитаном? В семидесятых? А вы? Кем вы служили на “Друге”, Андрей Иванович? – спрашивала Татьяна и, не получив ответа, задала еще один вопрос: – Должно быть, он уже очень старый?
Аксенов удивленно посмотрел на нее.
– Винденко? Старый? Что ты, девочка! Да он всего на каких-то тринадцать лет старше меня! Значит, теперь ему… шестьдесят.
Андрей Иванович удивленно присвистнул, задумчиво посмотрел на Таню, потом на Олега.
– Поди ж ты, шестьдесят… И как они быстро мелькают, эти годы. Выходит, Сашко уже сорок лет на флоте, да еще с гаком. И почти тридцать из них-капитаном на “Друге”. Вот золотое времечко-то как бежит!
– А вы, Андрей Иванович, долго вместе с ним плавали? – допытывалась Таня.
– Порядком, – уклонился от прямого ответа Аксенов.
– Почему же ушли? – в свою очередь спросил Олег.
– Так получилось… – отвел он глаза в сторону. – По здоровью списали.
Олег хотел еще что-то спросить, но динамики рации подали сигнал вызова. Он торопливо спустился в кубрик. За ним – Аксенов и Таня. Видеофон не светился. Чей-то незнакомый голос настойчиво, видимо, уже не первый раз, спрашивал:
– На “Гарькавом”, как слышите нас?
– Слышу хорошо, – откликнулся Олег. – Кто на связи?
– Есть! – радостно воскликнул кто-то. – Есть “Семен Гарькавый”, товарищ капитан!
И уже другой голос, спокойный, уверенный, прозвучал в тесноватом кубрике трймарана:
– Говорит капитан учебного парусного барка “Друг” Александр Винденко. Вашу волну получили из Центра. Хотелось бы познакомиться поближе и…
Голос в динамиках на мгновение смолк, а потом с какой-то реально ощутимой теплотой капитан спросил:
– Андрюша Аксенов на борту?
– Да, Александр Павлович, я здесь, – ответил вместо Олега Аксенов. – Очень рад слышать тебя…
Через пять минут все трое входили в капитанский салон “Друга”. В нем было явно тесновато от многочисленных призов, завоеванных на международных соревнованиях, и памятных сувениров, напоминающих о дружеских встречах в различных портах мира. Массивные серебряные с позолотой кубки, чеканные блюда, чаши, изумительной работы хрустальные и фарфоровые вазы, филигранные модели различных парусников и других кораблей, уникальный барометр, золотые и серебряные медали, почетные дипломы и грамоты, пестрый шелк сотен вымпелов, большой красноватый камень с мыса Горн – самого коварного места для мореплавателей – и, пожалуй, один из самых почетных трофеев, завоеванных в международных регатах.
– Не удивляйтесь, что их так много, – отпустив наконец из крепких объятий Аксенова, сказал капитан. Ведь это почти за два десятка лет. Впервые “Друг” участвовал в международных соревнованиях в 1974 году. Тогда мы и одержали первую победу. Правда, дистанция была сравнительно небольшой. А вот регата “Парус-76” вас, пожалуй, должна больше заинтересовать. Правда, Андрюша? – снова потянулся он к Аксенову.
– Да, – кивнул тот головой, – девять тысяч миль через Атлантику – не шуточки… Но я – то уже не участвовал в этом марафоне.
– Но если бы не ты… Понимаете, – повернулся Александр Павлович к Олегу и Тане, – еще до старта той регаты, на подходе к Плимуту у нас неожиданно сломался бом-брам-рей на грот-мачте. На борту, конечно, был запасной рей, но по всем канонам поменять его можно только в заводских условиях. А до старта оставалось всего каких-то три дня…
Аксенов делал капитану какие-то знаки.
– Ты уж погоди, беглец, дай выведу тебя на чистую воду, – усмехнулся Александр Павлович. – Так вот, решили мы провести временный ремонт, как говорится, просто в дороге, на ходу, не сбавляя скорости. А море, надо сказать, волновалось тогда довольно прилично под крепким, хоть и ровным, ветром.
Александр Павлович подошел к отделанному перламутром столику, на котором под прозрачным колпаком из плексигласа стояла серебряная модель “Друга”. Сняв колпак, подозвал к себе Олега и Таню.
– Вот сюда, – показал он на самую верхушку грот-мачты, – на сорокапятиметровую высоту, поднялись в тот памятный день четверо. Мой второй помощник Андрей Аксенов, боцман Сергей Зайчиков и матросы курсанты-выпускники Борис Стеблич и Виталий Попов. Эти двое уже давно капитаны океанских лайнеров… Да, так вот. Почти четыре часа работала тогда отважная четверка там, на самом верху, постоянно страхуя друг друга. Повреждение исправили. Но когда начали спускаться по грот-брам-стеньге, неожиданная крутая волна высоко подняла нос корабля, резко накренив мачты. Оба молодых матроса сорвались и один за другим полетели вниз. Трагедия казалась неотвратимой. Они могли разбиться не только о палубу, но и о воду. Однако Аксенов не растерялся. Он успел подставить падающим курсантам свое тело… По брам-стеньге Андрей Иванович спускался вторым вслед за боцманом и сумел задержать их падение. Потом он даже самостоятельно спустился на палубу, проявив исключительную выдержку, собрав в кулак всю волю, чтобы не напугать уже достаточно сильно и без того психологически травмированных матросов. Уже на палубе выяснилось: у Аксенова двойной перелом бедра. А потом, при детальном обследовании в плимутском госпитале, был установлен еще более суровый диагноз: трещина позвоночника, тяжелая контузия головы. Из Плимута самолетом отправили мы его домой. Знаю, семь месяцев лежал он в больнице. А когда мы вернулись, его и след простыл.
Капитан, подняв брови, смотрел на Аксенова. Спросил:
– Куда ты тогда исчез, Андрей?
– После болезни врачи на флот вернуться не дали. Поехал строить Байкало-Амурскую магистраль. Восемь лет там трудился. Окреп. А теперь вот ребят тренирую. Почти в норму вошел. Может быть, еще и флоту послужу…
– Флоту, Андрюша, ты уже служишь. А вот я, считай, свое отплавал, – со скрытой грустью в голосе сказал Винденко. – Крутану еще разок с новым пополнением вокруг шарика и – на покой. В наставники… береговые. За кормой-то, пожалуй, уже с добрый миллион миль набралось. Пора и другим дать возможность себя в полную силу на мостике показать…
Он говорил спокойно, неторопливо. Но голос все-таки выдавал его внутреннее волнение. Олегу слышалась в нем неодолимая печаль. И еще – гордость. Большая гордость за прожитые годы. Да и как ему было не гордиться! Пятнадцать тысяч курсантов разных мореходных училищ страны за время его капитанства прошли практику на “Друге”. Прошли его, винденковскую, выучку азбуки морского мужества, моральной чистоты, законов морского товарищества. Здесь обрели они свои крылья… Позади суровые баталии во время крупнейших соревнований, десятки больших и малых побед в единоборстве с морской стихией, сотни интересных встреч почти во всех портах мира.
И еще подумалось Олегу о том, что тесноватый парусник, на котором не так уж много комфорта и не всегда хватает пресной воды даже для питья, вот уже сорок лет, по сути, даже не второй, а самый что ни есть первый родной дом капитана Винденко, его судьба, его жизнь…
– А в большой фестивальной регате на этот раз “Друг” будет участвовать? – спросила капитана Таня.
– Нет. В ней должны быть представлены спортсмены от делегаций ста двадцати двух государств-участников, а большие парусники сейчас есть только в тридцати странах. Так что предпочтение будет отдано более легким яхтам. Таким, как ваш “Семен Гарькавый”.
– Очень просим осмотреть его, Александр Павлович, – пригласил капитана Олег.
Винденко охотно согласился.
– Наслышан о нем немало. Но лучше, как говорится, раз увидеть, чем сто раз услышать.
…Гостя на тримаране интересовало все, каждая мелочь. Есть ли, к примеру, опреснитель морской воды. Что находится в холодильных камерах и каков их общий объем. Тяговая мощность водородных реакторов. Запас грузоподъемности. Есть ли на борту хотя бы маленький бластер.
– В океане без оружия нельзя. Иной раз такая касаточка из глубин выскочит – только держись! А иллюминацию надо убрать. И с корпуса, и с парусов. Свет, словно магнит, притягивает разных морских жителей. Встреча же с какой-нибудь рыбой-пилой, скатом или гигантским кальмаром не всегда желательна.
Он надолго застыл у пульта управления. Внимательно всматривался в приборы и табло, читал надписи у тумблеров и кнопок. Потом поднял глаза на Олега.
– Можно?
Получив утвердительный ответ, включил головной реактор.
– Теперь курс, так? А потом?
– Движители. И скорость. В пределах возможного.
– А какой же максимально допустимый предел? – вопросительно взглянул на Олега.
– Под парусами шли до четырнадцати узлов по реке с напряженным потоком движения судов. Думаю, на открытой воде дотянем до двадцати. На одних же двигателях достигли скорости шестьдесят узлов. На-г деемся, что при одновременном использовании скорости ветра и моторов при оптимальной ситуации выжмем около ста миль в час. Расчеты подтверждают такую возможность.
Несколько секунд Александр Павлович молчал, как бы взвешивая и осмысливая услышанное. Потом спросил:
– Что вы подразумеваете под оптимальностью?
– Попутный или хотя бы боковой ветер. Тогда парусные и механические движители дадут сообща максимальную скорость.
– До ста миль?
Александр Павлович с сомнением покачал головой. По лицу его скользнула едва заметная улыбка.
– Погоди, не ухмыляйся, – вмешался Аксенов. – У нас свои резоны.
– Даже стальные мачты не выдержат такой нагрузки, – спокойно возразил капитан. – А паруса будут просто гасить скорость, достигнутую с помощью механических движителей. Если до этого вы просто не перевернетесь.
Сказал – словно приговор вынес. Точный. Неотвратимый.
– Наши мачты выдержат, – упрямо возразил Аксенов. – Математически доказано. А она, математика, как известно, штука точная. Никогда не обманывает. Это тебе, Саша, не служба прогнозов погоды.
И столько гордой уверенности, непреклонной убежденности было в голосе Андрея Ивановича, что Винденко невольно улыбнулся еще шире, Трудно было определить, что вызвало эту улыбку – сам Аксенов с его взъерошенным видом или предполагаемая возможность пройти на тримаране, пусть даже в самых идеальных условиях, с такой головокружительной, неправдоподобной, нереальной скоростью.
Аксенов же, наоборот, стал еще более серьезным. Правый глаз его часто заморгал.
– Чего зубы-то скалишь? Ты послушай сперва, разберись, а потом уже выноси свой приговор и смейся, сколько душе твоей неверящей будет угодно!
И рассказал коротко об идее “острого” паруса.
– Это что-то вроде большого ветрового стекла на мотоцикле. Только е математически рассчитанной обтекаемостью, – добавил в конце.
Глаза Винденко загорелись.
– Пробовали?
– Нет, завтра с выходом в море собираемся.
– А сегодня нельзя?
Александр Павлович весь напрягся, ожидая ответа.
– До устья двадцать пять километров. Дует устойчивый северный галфвинд [23]. Еще довольно светло, – торопливо говорил он, словно на счетах откладывал.
И, посмотрев в глаза Олегу, с мальчишеской непосредственностью откровенно закончил:
– Уж очень хочется самому увидеть, как все это в реальности получится!
Олег и Аксенов переглянулись. Прочитав одобрение в сразу повеселевших глазах Андрея Ивановича, Слюсаренко поднес к губам микрофон ближней радиосвязи и попросил к аппарату Головченко.
– Николай Степанович, мы хотим нашему гостю показать себя в движении. Отойдем минут на пятнадцать-двадцать. До выхода в море и обратно. Вы не тревожьтесь, отдыхайте спокойно.
И потом уже Александру Павловичу:
– Прошу вас следить за курсом.
– Есть, капитан!
Глаза Винденко заблестели еще сильнее.
– А вы, Андрей Иванович, подстраховывайте аппаратуру кодовой сигнализации.
Аксенов отодвинулся вправо, к стереотрубе. В его глазах прыгали веселые чертики.
– Таня, убери лестницу. Плотно задрай входной люк и иллюминаторы в кубрике.
Услышав наконец Танино “Сделано, капитан!”, Олег защелкал тумблерами. Мгновенно поднялись из своих скрытых гнезд высокие мачты. Распустились, вспыхнули, словно цветки, развернулись, ловя ветер, послушные паруса. Быстро стал отдаляться берег. Тримаран уверенно пошел к фарватеру Днепра, а потом, подчиняясь команде гостя, легко развернулся и взял курс на два румба левее строго западного направления.
Еще один легкий щелчок – включены лопасти основного механического движителя. Через пятнадцать секунд табло показало скорость сорок узлов. Но сам тримаран уже просто выскакивал из воды. Все три его подвижных балансира до отказа ушли вперед, однако даже эти восемь тонн нагрузки не помогали: паруса, потеряв ветер, гасили скорость.
Винденко многозначительно и выжидающе смотрел на молодого капитана. “Вот видишь, салажонок, – как будто говорил его выразительный взгляд, – я же предупреждал…”.
И тогда Олег поднял острый парус.
Тримаран резко качнуло. Нос его вспенил воду. Рубку окатило волной. Замигали на пульте лампочки. Защелкали одновременно десятки реле. Волчками закрутились барабаны “памяти” ЭВМ. А еще через несколько секунд суета в электронном хозяйстве прекратилась. Красная полоса на табло скорости уверенно поползла вверх и вскоре остановилась у заданной отметки.
Тримаран плавно скользил по воде со скоростью шестьдесят узлов в час. Только тяжелые балансиры его стояли теперь на обычных, нейтральных местах, а реакторы поплавков не работали.
Плавно подняв рукоятку указателя скорости еще на десять узлов, Олег посмотрел на гостя.
– Сколько до моря, Александр Павлович?
– Двенадцать километров. Да и само море вначале – зеркальный паркет. Можно пробовать, капитан.
Он уважительно подчеркнул интонацией голоса последнее слово.
Слюсаренко включил двигатели поплавков и поднял рукоятку фиксатора скорости до отметки “100”. Дальше делений не было.
Что-то протяжно запело там, наверху. В рубке напряженно молчали. А красная полоса на табло уверенно поднималась и через сорок пять секунд полностью заполнила выделенное ей на пульте место.
– Вот и море, – тихо сказал Винденко. – Теперь можно разворачиваться обратно. Суть ясна. – Он вздохнул.
Пока тримаран, повинуясь команде, описывал по заливу широкую дугу, Олег перевел указатель курса на автоматическую память обратного движения. И тут же отметил время по индикатору. Он показывал двадцать один час пятьдесят две минуты тридцать секунд. А ровно в двадцать два часа тримаран сам замедлил ход, плавно остановился у выступа парапета центральной набережной, неподалеку от бронзового фрегата и совсем близко от знаменитого барка “Друг”, опустил паруса и убрал в пазы высокие мачты.
– Судя по времени, не меньше ста шести миль в час, – с нескрываемым торжеством воскликнул Аксенов.
– Да-а, – в тон ему весело крякнул капитан Винденко. – На таком и я еще с добрый десяток годков поутюжил бы водицу! И соленую, и пресную. Не плавание – полет! Мечта!
Он широко улыбнулся, обнял Аксенова за плечи.
– Математика! – отозвался тот многозначительно и громко расхохотался. Весело, заразительно, от души.
Ни Олег, ни Таня никогда не видели его таким веселым.
– А ты знаешь, Андрей, я сначала было засомневался, – крутнул головой Винденко. – Рассказали мне из Центра немного про вашу электронную начинку, а мне вдруг вспомнился печальный случай с французским мореходом по имени Коло. В четвертой всемирной атлантической регате яхтсменов-одиночек этот продубленный ветрами и соленой водой моряк по праву занял первое место. А вот потом его, бедолагу, тщеславные боссы и высокие гонорары с толку сбили.
И Александр Павлович рассказал, как ангажировал чемпиона на очередную, пятую регату спортсменов-одиночек владелец крупных ресторанов и он же специалист по организации туристических путешествий некий Тригано. Накануне за солидную сумму он построил и выпустил в океан невиданную доселе четырехмачтовую яхту “Клуб Медитеранен”. Ее водоизмещение составляло двести пятьдесят тонн, а длина семьдесят два метра.
Конечно, управлять такой махиной одному человеку было бы не под силу. Но хозяин яхты убедил моряка, что победа ему гарантирована. На судне были установлены электрические приводы, ставящие и убирающие паруса. Спутниковая система связи обеспечивала информацией из специального вычислительного центра о наиболее приемлемом курсе, прогнозах погоды и прочими нужными и полезными сведениями. От него же, от Коло, за крупное вознаграждение требовалось только ЕГО громкое спортивное имя да умение нажимать кнопки… Но имя не помогло. “Клуб Медитеранен”, до отказа набитый электроникой, не мог выиграть поединок с океаном.
– Вот я, грешным делом, и подумал, а не сродни ли ваш тримаран той заморской посудине? Когда мы пришли в Херсон и стали рядом с вами, у меня даже и в мыслях не было, что этот гномик и есть будущее нашего флота. Как три века назад маленький ботик Петра Первого.
Таня пригласила гостя в кубрик.
– Прошу отведать наш хлеб-соль.
– Можно, – весело блестя глазами, согласился Александр Павлович. – И даже шампанское можно. Пусть и не официальный, а ведь мировой рекорд только что установили. Двести километров по воде в час еще никто не ходил под парусами. Поздравляю! Как говорится, взят вами на абордаж, – крепко пожал он каждому руку. – И очень рад этому. Ну, а для остальных любопытствующих просто скажем, что выпили за встречу со старым другом, за возвращение в родной город, за успешное продолжение вашего плавания, семь футов вам под киль, моряки!
Олег снова раскурил погасшую сигарету. Ему приятны были эти воспоминания, но что-то тревожило его, что-то важное ускользало из памяти, хотя и было только что совсем рядом.
И вдруг он понял: Винденко! Да, да! Александр Павлович Винденко! Именно он – и никто другой! – должен стать первым “пассажиром” тримарана во время Регаты Свободы, раз уж нельзя включить в состав команды Андрея Ивановича Аксенова. А четвертым в экипаж можно зачислить Сережу Аксенова. И Таня довольна будет.
Он посмотрел на светлеющее небо за окном, а сам видел Таню, ее сияющие глаза, манящие, зовущие, как бескрайние просторы моря.
…Три дня после памятной встречи с “Другом” они во всех направлениях на разных режимах бороздили стокилометровый Белозерский залив. Потом от Очакова под. пару сами, без двигателей пошли к Одессе. Заглянули в Ильичевск, дошли до устья Дуная и вернулись к акватории Одесского порта. А оттуда, получив резрешение Центра, на форсированном режиме за три часа семь минут обогнули Крымский полуостров и стали за Таманской косой на Керченском рейде, ожидая свой безнадежно отставший эскорт.
Здесь, на море, их сопровождали теперь три быстрых сторожевика, но и заблаговременно предупрежденные о предстоящем броске, они пришли в Керчь только через четыре с половиной часа. Некоторое время над их стоянкой, сменяя друг друга, то кружили, то неподвижно зависали военные вертолеты. А потом вдруг по оба борта вынырнули из глубины две темные субмарины с высокими рубками, на которых рядом с алыми звездами белели номера “8” и “9”. Вынырнули и застыли метрах в тридцати каждая, невесомо покачиваясь на легкой волне. Люки их приоткрылись, но на узкие палубы никто не вышел. Только перископы, развернувшись, выпучили на тримаран свои бесстрашные глазницы.
Правда, через минуту-другую приветливо кашлянула рация ближней связи:
– На “Гарькавом”, как слышите нас? Назовите условный код и отзыв. Пароль – “БАМ”.
И после ответа доложили:
– Мы ваши соседи. Шли впереди, а потом от Севастополя – за вами. Восхищены. Поздравляем! И гордимся. За всех нас… Отдыхайте спокойно. Мы – рядом.
Люки захлопнулись. Огромные темные сигары исчезли с поверхности моря. И только появляющиеся изредка головки перископов говорили об их присутствии.
Весь обратный путь они прошли под парусами. Программа Государственных ходовых испытаний была выполнена полностью. Сделаны и необходимые выводы. Часть их уже передана в Центр. Теперь можно было немного отдохнуть-полюбоваться красотой крымских берегов, уделить внимание рыбной ловле, почитать, посмотреть телевизор или просто понежиться под солнцем, окунаясь время от времени в ласкающую теплынь воды.
Погода стояла отличная. И только под Евпаторией экипаж “Семена Гарькавого” получил первое за все дни плавания штормовое предупреждение.
– До десяти баллов. Южный циклон, – подтвердил по рации ближней связи Головченко. – Может быть, тримарану на время шторма лучше укрыться в ближайшем порту или бухте?
– До десяти? – с какой-то особой интонацией в голосе переспросил Олег капитана первого ранга. – Так ведь это просто отлично! Именно то, чего нам не хватало все время, чего мы столько дней ждали, – отключив рацию, говорил он, весело поглядывая на товарищей. – Я уже, по правде сказать, и надежду всякую потерял на встречу со штормом. А он – вот он, пожалуйста!
Олег занял место у пульта. Взглянул на лазурь безоблачного неба и зеркально синюю гладь воды. Потом посмотрел на приборы прогноза погоды. Они предвещали почти полный штиль и ясное небо. По всем источникам информации “розы ветров” пока не предвиделось. Но все трое знали – ошибки не могло быть, Где-то в центре моря уже нарастала непогода. С огромной скоростью массы воздуха перемещались с юга на север, превращая поверхность моря в грозные атакующие армады тяжелых волн. Просто приборы тримарана еще не улавливали изменений в атмосфере.
– Как, Андрей Иванович, будем ждать или пойдем “на вы”?
Аксенов ответил сразу, без колебаний, как будто бы давно ждал именно этого вопроса:
– Поворачиваем строго на юг. Пойдем под парусами.
Олег кивнул, защелкал тумблерами.
– Всем одеть спасательные жилеты, – распорядился он. – Андрей Иванович, проверьте, чтоб ничего лишнего на палубе не было, задрайте люк, а потом помогите Тане закрыть иллюминаторы и закрепить все в кубрике. Кстати, пусть она чайку покрепче приготовит. С лимоном. А вы свяжитесь с Центром. Передайте наше решение и постарайтесь получить согласие. А я пока переговорю с капитаном Головченко.
“Семен Гарькавый” плавно разворачивался к югу.
Все паруса его, кроме острого, были подняты, но скорость едва достигала четырех миль – ветра почти не было.
В рубку поднялся Аксенов. Алый из эластичного расширяющегося пластика жилет плотно облегал его фигуру. У широкого штормового пояса – ракетница.
За спиной – капсула сжатого воздуха, компактный пакет с неприкосновенным запасом питания и тонизирующим напитком, хорошо утоляющим жажду. На груди – такая же компактная рация и малый аккумулятор.
На голове – прозрачный шлем с прожектором. В случае надобности он герметично закрывается. Миниатюрный компрессор, вмонтированный в верхнюю коническую часть шлема, будет все время подзаряжать капсулу со сжатым воздухом, отделяя его от воды, а специальный клапан в жилете – конденсировать и выпускать накопленную углекислоту. В холодное время года можно одеть и специальные брюки-колготы. Энергии аккумулятора хватит на обогрев всего костюма в течение трех суток. Специальный лак, которым покрыта его поверхность, медленно растворяясь в воде, издает специфический запах, отгоняющий акул.
– Прямо космонавт! – широкой улыбкой встретил появление Андрея Ивановича молодой капитан.
– Иди и ты экипируйся скорее. Да чайку выпей, пока можно. А то видишь, что делается, – кивнул тот головой в сторону пульта управления. – Скоро и впрямь все “розы” к нам.
Показатель атмосферного давления резко падал прямо на глазах. На горизонте вырастала темная гряда туч, широким фронтом охватывая небо, оттесняя его синеву к северу. Легкий сперва, левый бейдевинд [24] крепчал с каждой секундой. Тримаран, словно обрадовавшись, весело заскользил по спокойной еще воде лавировкой, все чаще меняя галс.
– Что сказали в Центре?
– Диспетчер подтвердил штормовое предупреждение, но Кузьма Иванович без всяких оговорок дал “добро” на встречу со штормом. Он хорошо нас понимает. Просил только без нужды не рисковать, своевременно включить двигатели.
Когда через несколько минут Олег вместе с Таней вернулся в рубку, спокойное недавно море нельзя было узнать. Высокие сердитые волны, пенясь и ревя, нахлестывались одна на другую, заливали палубу, и “Семен Гарькавый” то взлетал на самый гребень одной из них, то стремительно проваливался вниз, в клокочущую бездну.
Но боковой качки не ощущалось. Не было и крена, хотя тримаран все чаще менял галс. Оба поплавка “Семена Гарькавого” почти вплотную придвинули свои носы к носу центральной гондолы, а корма каждого из них на три метра отступила от среднего корпуса судна. Образовалась геометрическая фигура – почти строгий острый треугольник, вершина которого одну за другой уверенно разрезала наседающие волны.
А стихия и не думала угомониться. Все круче вздымались волны. Казалось, их свинцовая тяжесть во что бы то ни стало стремится вдавить тримаран в потемневшую воду. На помощь обезумевшим волнам, их бессильной злобе поспешило не менее грозное небо. Засверкав каскадом ослепительных молний, оглушительно загрохотав, оно обрушило на маленький кораблик потоки воды, застучало по его палубе, парусам, рубке крупным градом.
– Сейчас бы под воду нырнуть, как в дождик на пляже, – неожиданно проговорила Татьяна. – Хотя бы на полметра…
– В такой шторм полметра, пожалуй, маловато будет, – живо откликнулся Андрей Иванович. – Метра бы этак на три-четыре, тогда любые волны не страшны… А идея у Татьяны – хоть куда! Не грех и прислушаться к голосу масс, товарищ руководитель проекта.
– Три-четыре метра тоже маловато будет, – разочаровал их Олег. – Приборы показывают высоту волны пятнадцать метров.
– Сколько? – не поверил Аксенов.
Он подошел к пульту и, наклонившись к самому щиту, стал внимательно всматриваться в показатели приборов и табло.
– Пятнадцать метров, – повторил Олег, отпив. из фляжки глоток чаю и показав рукой на прибор в правом нижнем углу пульта управления.
Андрей Иванович недоверчиво хмыкнул.
– Что-то случилось с электроникой, не иначе, – с явной тревогой в голосе проговорил он. – Ты только посмотри, Олег Викторович, ведь показатель скорости тоже шалит. Поднялся за шестьдесят узлов. Чушь какая-то…
– Я поднял ручку фиксатора скорости на максимальную отметку, – спокойно ответил Олег и тут же пояснил: – Электроника “Семена Гарькавого”, как и его механическая часть, добросовестно выполняет поставленную задачу – в условиях шторма добиться под парусами, которым, как вы знаете, не угрожает набухание и утяжеление от воды, максимально возможной скорости.
– Но тогда за бортом не шторм, а настоящий ураган!
– Скорее всего, так оно и есть. И мы попали в самый его центр. Прямо в чашечку “розы ветров”.
В эту секунду что-то фыркнуло и завизжало под рубкой. “Семен Гарькавый” вздыбился, словно норовистый конь, задирая все выше треугольник своего носа. Паруса и мачты мгновенно исчезли в пазах, а свинцовые балансиры рванулись в крайнее переднее положение.
– Резко переменился ветер, не иначе, – констатировал Аксенов.
– Нет, Андрей Иванович, мы попали в полосу соприкосновения двух встречных волн. Гребень ее достигает высоты двадцатиэтажного дома. Сейчас и правда лучше всего под воду бы нырнуть! – говорил он, всеми силами стараясь в то же время удержать равновесие.
Следующее столкновение двух встречных волн было значительно слабее. Из пазов вытянулись мачты. Тримаран расцвел всеми парусами. Прямо в корму ему дул крепкий и ровный ветер. Но Олег поставил фиксатор скорости на нулевую отметку.