Валерия Лагутина
Игры Богов. Любовь, Ненависть и Месть
Расползающееся по животу красное пятно становилось всё больше и больше, а изматывающая боль – сильнее и сильнее.
Медленно, стискивая от боли зубы, Цхураб полз через колючие кустарники по плюхающейся под его телом влажной почве.
Он знал, пещера где-то рядом, осталось совсем немного, но измотанное тело было бессильно и не желало слушать его команды.
Ещё один рывок и…
Глаза сами закрываются, а мышцы расслабляются под натиском очередного приступа боли и бессилия…
Шаман чувствует, как женская рука взяла его руку и приятной теплотой разлилась по всему его телу.
Цхураб почувствовал чьё-то прикосновение и открыл глаза.
Неведомая сила потащила руку Шамана, словно засасывая его внутрь себя.
Огромные, голубые, добрые очи…
Сильный толчок в грудь оттолкнул Шамана назад и заставил открыть глаза.
Прямо на нём кто-то лежал.
И это был не тургарин.
Незнакомец приподнял голову и…
Мирно сидящие у своих хижин иирки были потревожены воплями со стороны леса и, повскакав со своих мест, бросились на их звуки.
Каково же было их удивление, когда им навстречу выбежала растрёпанная, сверкающая безумным взглядом Кайра.
–Ведьма!– злобно заговорила она, хватая соплеменников за руки, – я так и знала! Что не так – то просто было увести моего Ратибора! Околдовала! Люди!
Испуганные её видом, женщины шарахались от неё в стороны, вырывая свои руки.
–Ну, что же вы стоите? Убейте её! Убейте ведьму!– молила Кайра, заглядывая сородичам в глаза, – Ха-ха-ха! Нет, я сама прикончу её! Вот так, – выхватив нож, она направляет его в сторону одной из девушек, которая еле успела отскочить от безумной.
– Вот так, так, – продолжая тыкать лезвие в стороны людей, злорадно приговаривает охотница, сверкая глазами и скаля в дикой ухмылке рот.
Меткий удар камня в голову заставил её замолчать и упасть, распластав ноги и руки по затоптанной земле.
– Совсем крышу снесло, – вздохнула тощая старушка, пнув мешающую ей пройти ногу Кайры, – не зря говорят, любовь зла, в омут утянет.
–Злая она стала, вот и прогнал её Ратибор. Разве можно бабе столько времени на охоте проводить? Зачерствело сердце. Почернела душа. Затянуло пеленой глаза, – переговариваются женщины между собой, обходя лежащую без сознания охотницу.
– Да и что тут? Других мужиков, что ли, нет? Вон, хотя бы мой…– начала было полная женщина средних лет, но идущая рядом с ней молодая иирка шутливо толкнула её локтем в бок:
–Да чего, твой – то? Молоко ещё не обсохло, а ту да – же его, к бабе на лежак протиснуть хочешь!
Все дружно засмеялись и, продолжая причитать и оглядываться на бездыханную охотницу, стали расходиться по домам, постепенно переводя разговор на другие, более интересные для них темы:
–А что, закваску – то ты как, на кислом или парном заводишь?
–А я вот пару капель добавляю. Для аромата.
–А у моего – то так и не сходят. Уж и не знаю, чем сводить.
–На болото сходи. Только ночью, как месяц встанет. Только смотри, что б точно над верхушками был, иначе напрасно. Там ягодка такая есть…
«Дуры. Все вы безмозглые дуры, – слыша их пустые разговоры, думает очнувшаяся, но ещё не открывшая глаза девушка, – Смешно им, значит. Ну, лады. Посмотрим, кто последний смеяться будет. О боги! Дайте силы! Голова- то как трещит. Будто кто стучит и стучит… Да что б вас всех…»
И проваливается в тёмное беспамятство.
…Шаман узнал его.
Это был он.
Он сам.
Много лет назад.
Вот почему это место казалось ему таким знакомым!
Он уже был здесь.
Не долго. Всего несколько секунд.
Но какие это были секунды!
Секунды, перевернувшие в дальнейшем всю его жизнь.
Вперевшись глазами в своё ожившее изображение, Шаман лишь мгновение рассматривал черты его настоящего лица.
Того, с каким он родился когда-то.
Того, которое вынужден был променять на эту уродливую маску.
Как же он всё-таки был хорош!
Не зря же она полюбила именно его.
Любимая…
Где ты сейчас?
Ждёшь ли?
Веришь ли?
Хотя…
Столько лет прошло.
Нет, он не желал для любимой долгой (или вечной?) памяти о нём.
Она была молода, хороша собой и наверняка, после его исчезновения, нашлось немало желающих соединиться с ней. Она всегда хотела потомство. Много потомства. И он, конечно, не желал, что бы ради любви к нему, она лишила себя великого наслаждения быть матерью.
Он не хотел этого.
Но где-то в глубине его измученной души ещё теплилась слабая искорка надежды, что она всё – таки ещё помнит его.
Пусть совсем немного.
Чуть-чуть…
–Ты не должен быть здесь. По крайней мере, не сейчас, – тихо прошептал Шаман и с силой толкнул самого себя в сторону мерцающего полотна.
Глава 19
По мраморным плитам холодного пола раздаётся быстрый топот деревянных каблуков, гулом отражающийся в залах белокаменного города.
Встрепенувшись от нарушивших их покой звуков, в высоком куполе заметались разноцветные птахи, щебеча и переговариваясь между собой.
Худой мужчина на длинных ногах в развевающихся шароварах быстро мчался с докладом к Владыке, сжимая в руке тугой свиток.
–Срочное донесение, – протянул он руку, упав на колени перед Владыкой и коснувшись губами кончиков его расшитым золотом туфель.
Развернув свиток, царственная особа быстро пробежал по небу глазами, с каждой строкой всё больше и больше хмуря и сводя на переносице мохнатые чёрные брови.
–Генералов ко мне!– резко встав, взвизгнул он неожиданно таким тонким голосом, что, сам не ожидая такого, вдруг закашлялся и, отмахнувшись от мгновенно подбежавшего к нему раба, быстро зашагал в сторону переговорной комнаты.
Бойкая торговля нарушает утреннюю тишину разнообразием тембров и звуков.
–Кабанчик свежий, утренний, по заре ещё по лесам бегал, – призывно зазывает покупателей Мясник, аппетитно тряся в руке жирной ляжкой.
Двое солидных мужчин в длинных плащах с накинутыми против солнечного удара капюшонами, бездельно прохаживаются по площади, зорко осматриваясь по сторонам.
–Последний завоз солнечного камня, – зазывает их Ювелир, – подарите своей жене-красавице.
–У меня нет жены, – отмахивается один из мужей, но Ювелир настойчиво хватает его за длинный рукав плаща и заглядывает под капюшон:
–Но у такого видного мужа наверняка есть подруга.
Второй мужчина, идущий следом, кладёт руку на висящий на талии стальной меч и угрожающе смотрит на торговца, который, увидев агрессивно настроенных прохожих, тут же отстраняется и покорно складывает руки на груди, опустив голову:
–Прошу прощения, что потревожил вас, милостивый.
Ничего не отвечая, мужчины направляются к стоящей неподалёку оружейной лавке, а Ювелир тут же находит другую жертву – молодую цветущую даму – и, раскрыв ей навстречу руки, широко улыбается.
У Текстильщика останавливаются две женщины, Айса, рассматривающая рулоны тканей, и её рабыня.
Подкатившийся апельсин, упавший из рук жонглирующего ими торговца фруктами, останавливается под ногой женщины и рабыня, быстро подняв его, кидает жонглёру.
Ловко подхватив брошенный ему фрукт, циркач благодарно кивает и продолжает жонглировать, призывно крича:
– Апельсины свежие, сочные. Подходи! Налетай! Апельсины разбирай!
– Нежная и мягкая! – откидывает отворот пурпурной ткани торговец, предлагая товар, – А какие краски!
Осматривая отрез, Айса находит глазами Ювелира и подзывает его.
Шаловливо стреляя по сторонам глазками, Рабыня встречается взглядом с Мясником и тот игриво ей подмигивает, приглашая к своему лотку.
–Иди, выбери, который пожирнее, – не глядя на служанку, приказывает Айса, – да торгуйся лучше, – и, посмотрев на купца, говорит – слишком яркая. Не знаю, пойдёт ли мне?
–Что вы, уважаемая, – хитро заулыбался тот, – такой цвет придаст загадок и очарования вашему и без того прекрасному лицу!
Подбежавший к женщине Ювелир раболепно поддакивает и открывает перед ней резную коробочку:
–А это прекрасное украшение дополнит ваш несравненный образ, ещё больше украсив пурпурный цвет вашего наряда.
В коробочке, переливаясь розовато – фиолетовыми оттенками, сверкают обрамлённые в кружевную серебряную оправу большие серьги.
–Достойные украшения для вашей милости, – наклоняется Ювелир, а ткач умело прикладывает цветное полотно к коробочке.
Рабыня тем временем подходит к торговцу мясом, который занят разговором с двумя покупателями- мужчинами.
–Смотрика, у соседа торговля бойкая!– кивает в сторону ювелирной лавки один из них.
–Говорят, война будет, – многозначительно отвечает мясник, – Теймур-баши на север собирается. Под себя их богатства подмять. Вот солнечный камень и скупают. Иначе реку перекроют и всё, конец торговле. А и того хуже, пошлины поднимут, цены взлетят. Чего тебе, милая, – улыбается он Рабыне Айсы.
– Мне побольше, да пожирнее, – девушка вытягивает шею в сторону разложенных кусков.
– Слышали? – наклонившись ниже к мяснику, шепчет один из мужчин, – наш войско собирает. Призыв скоро. Всех под чистую сгребут.
Мясник, взвешивая на руках сочные кусочки, показывает один за другим покупательнице. Та осматривает их со всех сторон и выбирает один.
–Брехня это!-машет рукой другой мужчина, – у меня брат при дворе. Тургары на нас не двинут. Незачем им своим железом о наше колотить. Себе дороже. А вот на севере ещё бронза в ходу. Её – то сталь в раз расшибёт.
– С тебя десять амов, милая, – улыбается мясник, бросая кусок баранины в корзину девушке.
– И то верно! – продолжают меж собой разговор двое мужчин, чуть отойдя от прилавка, – зачем им равный враг, если кто послабее есть? Вот разграбят север, а там видно будет. Ну, мне пора, – протягивает он руку собеседнику и, кивнув головой торгующему мяснику, уходит.
– Десять?– разочарованно произносит Рабыня и делает круглые глаза.
– Ну если только за твои прекрасные глазки… Девять.
Девушка застенчиво улыбается и сверкает чёрными очами из-под густых ресниц.
–О, боги! Зачем вы прислали ко мне эту искусительницу!– взмывает руки к небу мясник и, наклонившись к девушке, шепчет, – только для тебя, восемь. И… приходи к вечеру, получишь часть из них обратно.
Ещё раз сверкнув хитрыми глазами, девушка протягивает монеты и, медленно вытаскивая кисть из-под тяжёлой окровавленной руки мясника, игриво оборачиваясь, убегает к хозяйке.
–Хороша цыпа, – причмокивает мясник, – приходи вечером, – обращается к другу, – позабавимся.
–Обманет, – усмехнулся тот, – не придёт.
–Придёт, – уверенно ответил мясник, – я ей плату пообещал.
Мимо них проходит отряд вооружённой охраны и торговец, вытянув в руке увесистый окорок, завещал:
– Мясо свежее! Только утром по двору бегало!
–Говорят, кочевники на рудниках всё железо выгребли. И хорошие деньги давали.
–Откуда у них деньги то?
–А с купцами нашими сговорились. Шерсть у них-уууу, – восхищается Мясник.
Тем временем Айса отдаёт деньги за ткань и серьги и обращается к Ювелиру:
– Ты не медли, камень скупай весь. Да не жадничай. Потом сочтёмся. После войны цены взлетят. Да, кстати, как там тот раб, ну, которого прислала тебе в помощники?
–Раб то?– удручённо опускает Ювелир голову. – Удрал гадёныш. Я же к нему, как к сыну. Толковый малец. А он… Поймаю, шкуру спущу!
–Да, – усмехнулась женщина, – где же ты его поймаешь? Коли мозги есть, а они у него есть, коли мастером был, уплыл он с купцами какими. Теперь уж точно не сыщешь, старый ты дурак.
Бодро шагая по раскинувшейся вдоль голубеющей горизонта равнине под завывающие звуки труб и раскатистые удары тугих барабанов, фриги уверенно приближались к выбранному Владыкой месту потенциального сражения.
Собранная всего за несколько дней до этого многотысячная армия, состоящая из вчерашних торговцев, крестьян, ремесленников представляла собой пёструю толпу вооружённых до зубов солдат, не совсем понимающих, зачем их собрали всех вместе и знающих о сражениях только из рассказов стариков.
Совсем другое дело была конница, состоящая из обученных и натренированных гвардейцев Владыки. Несмотря на то, что у многих из них боевой опыт состоял только из гладиаторских боёв да пьяных драк на городской площади, они были полностью уверены в своей непобедимости и, насмешливо отзываясь о противнике, думали, как потратят награду, милостиво вручённую им по случаю предстоящей победы.
За основной армией следовало тайное оружие фригов, на которое Владыка расчитывал более всего. Выращенные для боёв на арене, несколько десятков крепких двуногих ящеров с сидящими на их спинах в деревянных кибитках лучниками, лениво шагали огромными лапами по сочной траве, вертя зубастыми мордами из стороны в сторону. Рядом, придерживаемый погонщиками за крепкие цепи, бежал более мелкий молодняк, стараясь безуспешно вырваться на свободу.
Разведчики уже доложили командирам о приближающимся к ним тургарам и Владыка приказал остановиться, что бы выстроиться в боевой порядок. Пехотинцы, как наименее подготовленная и, следовательно, не представляющая особой важности, часть армии, была разбита на сотенные отряды и выставлена впереди для принятия основного удара противника. С флангов выстроились отряды кавалерии, готовясь взять тургар в плотное кольцо, а позади всех остались стоять особые отряды с ящерами. Владыка, питающий особую слабость к своим зверюшкам, надеялся всё-таки избежать надобности пускать их в бой и поэтому оставил в резерве.
Едва армия фригов успела выстроиться в боевой порядок, как далеко впереди послышался гул и вскоре фриги увидели летящее прямо на них тёмное жужжащее облако. Так и не успев ничего сообразить, через какое-то мгновение на центральные отряды пехотинцев обрушился огромный рой безжалостно жалящих насекомых. Стараясь избежать укусов, фриги отчаянно махали руками, закрывая лицо, но противные твари лезли прямо в рот, ноздри, уши, причиняя острую боль от своих укусов.
Поддавшись панике, отряды быстро смялись.
Убегая от кусающих их пчёл, солдаты бежали в разные стороны.
Обезумевшие лошади срывались с мест и, не слушая команд своих наездников, неслись по равнине.
Отпущенные отмахивающимися погонщиками ящеры, почувствовав свободу, рвали зубами попавшихся им под ноги людей…
И в это время…
Сотни стрел чёрной дугой опустились на поддавшихся панике фригов.
Это приблизившаяся армия тургар начала обстрел противника.
–Щиты!– завопили камандиры.
–Мечи!
–Держать ряды!
Но, разбросанные по всей равнине, солдаты или просто не слышали их, или были уже не в состоянии выполнить их команды. Кто – то всё-таки пытался выстроиться в боевой порядок и дать отпор скачущей на них орде тургар, но был сметён нахлынувшей на них мощью противника.
Глубокая ночь окутала своим бархатом опустевшую площадь и закрытые створки торговых лавок. Кое-где через узкие щели деревянных дверей виднеется тусклый свет лампад, освещающий подсчитывающих барыши торговцев. И тихий звон монет, льющийся в их потайные закрома, говорит, что и этот день прошёл недаром.
Между темнеющих рядов пробегает тёмная фигура, закутанная с ног до головы в длинный плащ. Быстро оглянувшись, она останавливается у закрытой лавки мясника и трижды стучит по деревянной двери. Приближающийся у выходу свет говорит о том, что этот стук услышан и вскоре тихий мужской голос осторожно спрашивает:
–Кто там?
–За возвратом пришла. Как и обещалась, – щебечет в ответ игривый женский язычок и дверь быстро открывается.
Показавшийся в проёме мясник быстро осматривает пустую улицу и пропускает девушку в темнеющее за его спиной помещение.
Пройдя мимо висящих над дымящимися углями коптящихся туш, парочка оказывается во вполне уютной комнатке, завешанной мягкими коврами и усыпанной подушечками самых разных размеров. Огоньки лампад освещают развалившегося на них утреннего Покупателя в широких шароварах и обнажённой грудью, покрытой редкими пучками густых чёрных волос. Закатив глаза, он умиротворённо сосёт кальян и наполняет комнату ароматными кольцами дыма. Услышав шаги, мужчина лениво открывает глаза и видит сквозь пелену рассеивающегося дыма вошедшего друга и спрятанного в плащ человека.
–Ну – ка, красавица, – снимает с гостьи накидку Мясник, – удиви нас своими прелестями.
Ничего не отвечая, девушка – Рабыня Айсы- игриво протягивает руку:
–Ты обещал вернуть часть монет.
–И верну,– нетерпеливо отвечает мужчина, развязывая шнурок на плаще.
–Сколько?
Голос девушки спокоен настолько же, насколько и требователен. Она видит горящие глаза мужчины и понимает, что теперь он полностью во власти её чар и хочет непременно воспользоваться своим положением.
–А это уже зависит от тебя, дорогая.
Коротенькие толстые пальцы Мясника ловко справляются с крепким узлом и шуршащая ткань падает на пол, открывая стройное обнажённое тело девушки. Ничуть не стыдясь, она выпячивает вперёд сочные груди и начинает их вызывающе ласкать тонкими пальцами, продолжая извиваться всем своим естеством.
–Богиня, – восхищённо шепчет Мясник, подошедший к девушке со стороны спины и уткнувшись губами в её шею, крепко обхватывает одной рукой за впалый живот, а другой быстренько погружается в иссиня-чёрный пушок чуть ниже.
Прикрыв глаза и томно улыбаясь, Рабыня вытягивает палец в сторону наблюдающего за ними курящего мужчины и игриво подзывает к себе.
Тот молча встаёт и, тяжело впиваясь в глаза девушки своим взглядом, подходит к ней вплотную и крепко хватает обеими руками за её груди.
–Ай, – тихо вскрикивает девушка, ощущая его сильные пальцы на своих сосках, и тут же замолкает под его страстным поцелуем, накрывшем её губы.
Выйдя на берег лесного озера, Кантимир оглядывается и видит лежащую на песке обнажённую девушку.
–О, боги, – восклицает он, решив, что девушка утопилась и, сбросив лань с плеч, бежит к Йорке.
–Ты чего это вздумала? А? – Бормочет он, тряся девушку за плечи, – Ратибора нет, спасать некому! Ну-ка, давай!
Приложив ухо к её груди, мужчина облегчённо вздыхает и хочет встать, но торчащий прямо перед его глазами тёмный сосок приковывает его взгляд и Кантимир, чувствуя в низу живота предательское шевеление, резко отводит голову от груди девушки и, встав рядом на колени, даёт ей несколько сильных пощёчин.
Славличанка приоткрывает глаза и, увидев иирка, резво приподнимается, пытаясь отползти на локтях в сторону:
–Ты чего это вздумал?
Растерявшись, мужчина поднимается и, отвернувшись, бросает ей через плечо:\
– А сама-то что? Валяешься тут, на берегу, в чём мать родила.
–Да я…– оглядывается девушка в поисках одежы и, видя вздувшуюся от попавшего в неё воздуха холщовую рубаху, надутым пузырём плывущую по озёрной глади к струям водопада, растерянно разводит руками.
– Погоди, я сейчас, – быстро скинув куртку и штаны, Кантимир ныряет в воду и несколькими размашистыми бросками достигает платье.
– На вот, накинь, – стараясь не смотреть на девушку, протягивает он рубаху.
– Она же мокрая, – недоумевает Йорка.
– И что? Ты в таком,– окидывает её взглядом мужчина, – виде в племя заявишься?
«А она очень даже…– одобрительно взглянув ещё раз на одевающуюся девушку, подумал иирк. – Интересно, в постели она так же хороша?»– И тут же, испугавшись своих мыслей, отвернулся в другую сторону:
–Ты одна здесь?– Осторожно спросил он, оглядываясь по сторонам.
–Да, – ничуть не смущаясь своей наготы, ответила Йорка, натягивая мокрую рубаху, – ты это, Ратибору не рассказывай. Ругаться будет. Я обещала одна не ходить, – просит девушка, сжимаясь всем телом под плотно облегающей её материей.
– А он где? – удивляется мужчина, а про себя думает: « Странно как то. Ведёт себя, будто ничего и не лучилось.»
–В соседний род уехал. С утра ещё. Я сразу и пошла искупаться.
–Одна?
–Ну да. Ваши девушки меня не особо. Да мне и не нужно. А ты – то как здесь?– подойдя к нему ближе поинтересовалась Йорка.
–Да я, – начал было отвечать Кантимир, но в последний момент решил промолчать об его странной встрече с обезумившей Кайрой, и просто продолжил, кивнув на лежащую недалеко тушу лани, – охотился вон и решил понырять немного. А тут ты. Голая. На берегу. Чего случилось – то?– с интересом заглядывая ей в глаза, спросил он.
Девушка пожала плечами и, нагнувшись, подняла с песка мокрую куртку:
– Подскользнулась, видимо. Камни тут… Мокрые да гладкие. Ну и … упала, наверное.
«Память отшибло, что ли? Не может быть так просто, – подумал охотник, вспоминая бегущую с безумным взглядом Кайру.– Нет. Что – то здесь всё таки произошло. Но вот что?»
– Ты это, замёрзла совсем. На вот, накинь, – протянул он свою куртку дрожащей девушке, – а свою просуши на ветру. Солнце ещё теплое, быстро просохнет.
Глава 20
Глухой многократный стук, раздавшийся на крыше, разбудил обнимающего молодое женское тело Мясника. Открыв глаза, он посмотрел на потолок.
Тук-тук-тук-дзынннь!
Что –то упало между дощатыми перегородками.
Мясник, убрав руку утомлённой от безудержных ласк женщины со своей груди, встал и, накинув длинную рубаку поверх волосатого пузатого тела, поспешил к выходу.
Оттуда доносились редкие крики разбуженных шумом людей и странные звуки, напоминающие удары камней по мостовой.
Приоткрыв дверь, мужчина тут же отпрянул назад в ужасе от открывшейся перед его глазами картины.
То тут, то там с неба прямо на дома и головы людей падали горящие камни и, взрываясь от соприкосновения с землёй, разлетались осколками в разные стороны, калеча и убивая старающихся укрыться от них жителей города.
Мужчины и женщины…
Лежащий в луже крови с раздробленными ногами ещё недавно так умело жонглирующий торговец фруктами и растоптанные чьими – то безжалостными ногами остатки апельсинов, испускающих последние капли ароматного сока.
Женщины и дети…
Схватившийся за окровавленную голову старик, сидя раскачивающийся из стороны в сторону.
Две бродячие собаки, опьянённые запахом палёного мяса и крови с остервенением, не обращая внимания на рушащийся вокруг них мир, копошатся клыкастыми мордами в животе мёртвой женщины, вытаскивая связку кишок и злобно рыча друг на друга. Голый младенец выползает из-под её безжизненной руки и, судорожно всхлипывая и даже не имея сил кричать, ползёт по растекающейся под телом матери луже крови.
Бегущий прямо на ребёнка мужчина готов вот-вот раздавить малютку, и его широкая ступня уже занесена над только начинающим свой жизненный путь тельцем…
Резкий толчок отбрасывает его в сторону и сильные руки пробегающей мимо женщины на ходу подхватывают младенца и крепкие ноги уносят прочь от страшного места.
Прямо через дорогу пылает лавка ювелира и тот, прижимая к груди остатки своего сверкающего добра, вылупленными от ужаса глазами молча стоит перед ней на коленях, наблюдая крушение своего маленького мира.
Пробегающий мимо него паренёк увернулся от пролетающего рядом камня и так сильно толкнул ювелира, что тот упал, рассыпав груду драгоценных камней и золотых побрякушек. Сверкающим ручейком покатились они по горящей земле в сторону от своего бывшего владельца. Паренёк протянул руку, что бы загрести несколько катящихся камешков, но тут же был отпихнут ударом широкого каблука разорённого ювелира.
–Не трожжжжь…– злобно прошипел он над ухом юноши и, сильно оттолкнув его, навалился всем своим телом на разбросанные по земле сокровища, руками подгребая их под себя.
–К морю!– услышал Мясник чей то призывный голос и посмотрел в его сторону.
Высокий крепкий мужчина, несущий на своём горбу вцепившегося в его шею мальчика лет семи, оглянулся в бегущую за ним толпу и замахал руками:
–К морю давай! На корабли!– И быстро побежал вперёд, словно не чувствуя за спиной ношу.
«К морю…» – Как-то отчуждённо подумал Мясник и посмотрел в центр города.
Там, в центре полыхающего города, на высоком холме, тёмной мощью чернел не тронутый пламенем дворец Владыки.
«Бежать», – снова подумал он, ощущая, как всё нутро его сжимается от предчувствия неизбежной утраты всего нажитого благосостояния. Ему плевать на жизнь. Зачем она, если рядом не будет куска сочной баранины, чарки доброго вина и пары золотых монет?
–Что это?– услышал Мясник у своего уха голос любовницы, но не успел ничего сказать, как за спиной раздался оглушительный взрыв и он, вытолкнутый из жилища ударной волной, пролетел головой вперёд и упал лицом на горящую мостовую.
В сторону песчаного берега, окаймлённого верхушками кучерявых деревьев, подгоняемая чёткими взмахами гребцов и разрезая ровную гладь моря, быстро плывёт узкая длинная лодка, до верху груженная пустыми корзинами и курдюками.
Вдалеке, качаясь на то и дело набегающих на её корпус волнах, красуется громада купеческого корабля с изящно вырезанной на корме фигурой прекрасной девы с рыбьим хвостом и крыльями вместо рук.
Оглянувшись на неё, сидящий в лодке Немой вспомнил, что видел точно такие же статуи, только гораздо меньшего размера, помещающиеся на ладони, в каморке ювелира.
Много дней назад, удачно сбежав от своего нового владельца, он нашёл приют на корабле, с которого слышалась почти забытая речь его родины.
Несколько дней прячась в мокром тёмном трюме, изматываемый бесконечной качкой, его нутро не могло принимать ни найденную в мешках пшеницу, ни сладкое вино из стоящих рядом бочек. Всё, что бы он ни съел и не выпил, низвергалось с виде слизкой, с тошнотворным запахом массы, вызывающий ещё больший приступ. «Боги наказывают меня», – подумал он и решил больше не красть чужую еду. Всё равно, вскоре после употребления она оказывалась на полу, с которого её, благодарно мурлыкая, слизывал большой рыжий кот.
Прячась за дальними бочками, когда кто-то спускался вниз за очередной партией вина, мужчина с тоской разглядывал северные обветренные лица моряков и слабая надежда на то, что его увидят, боязливо трепетала в его сердце.
Сколько так продолжалось, Немой не понимал. Приступы жуткого голода сменялись приступами бредовых видений детства, во время которых он не мог уследить за сменой дня и ночи. Он уже готов был выбраться на верх сам и просить милости у находящихся на палубе людей, но слабость так сковала его обезвоженные конечности, что он не мог даже ползти.
«Как несправедливо, – думал он, – умереть свободным, в этом тёмном, воняющем трюме, когда встреча с манящей родиной так близка».
– Так, ребята,– прервал его воспоминания суровый голос Боцмана, – набираем воды и в лодку. Дохлый, ноги в руки и бегом с немым в лес.
Из причалившей к берегу лодки бойко выпрыгивали не чувствовавшие много дней землю моряки и, утопая босыми ногами в обжигающем кожу песке, умеренно шли к виднеющимся неподалёку зарослям.
Поймав выброшенные корзины, Дохлый сунул одну из них Немому:
–Давай, за мной. Только быстро! Шевели маслами то! – Прикрикнул он, словно кичась возложенной на него обязанностью хоть не на долго, но стать главным и рысью побежал в глубь зелёной рощи.
Пробираясь в высокой сочной траве, вскоре они вышли к апельсиновой роще, в которой сочные спелые фрукты яркими шарами свисали с наклонившимися под их тяжестью ветвями и так и манили путников сорвать их.
«Съешь меня!»– просили они, сверкая отблесками прокрадывающегося через верхушки пальм солнечных лучей на своих боках
–Знаешь, что это?– спросил Дохлый, бросая сорванный фрукт в корзину и посмотрел на отрицательно качающего головой Немого:
–У! Вкуснатища! Давай, налетай!
И, сорвав яркий шар, потянулся за следующим.
Немой, разглядывая неизвестный фрукт, принюхался и с наслаждением закрыл глаза.
Запах свежести и лёгкой горечи, перемешанной с ароматом восточных сладостей, ударил ему в нос.
«Должно быть, вкусно», – подумал он, осторожно надкусил плотную кожицу и тут же сморщился, почувствовав горько-кислый запах.
Громкий смех Дохлого, увидевшего его скривлённое лицо заставил Немого обернуться.
–Ха-ха-ха! С него ж шкуру содрать надо! Э-эх, ты!
И, взяв один из шаров, он цепкими пальцами отодрал с него рыжую шкурку, белую и пушистую внутри, и протянул Немому состоящий из полупрозрачных долек, с просвечивающимися внутри зёрнышками фрукт.
–Ну, давай, жри!– видя недоверчивое лицо Немого, подбодрил он его.
Сочная сладкая жидкость, окутав рот свежестью и ароматом, покатилась ниже. Капли живительной влаги, медленно просачивающейся из полукруглой дольки, скатывались по жадно впитывающей их плоти и, смачивая кисловато – сладким соком горло, падали в сжавшийся от долгого недоедания желудок.
О, боги!
Каким же удивительно прекрасным был этот ни с чем не сравнимый вкус!
–Руби их!– Еле слышный крик Боцмана с берега прервал гастрономический оргазм и мужчина, поперхнувшись проскользнувшим сочным куском апельсина, закашлялся, выталкивая инородное тело наружу.
–Чего там?!– Вытянув шею в сторону берега, спросил Дохлый, бросил рыжий фрукт в уже полную корзину и взвалил её на плечи.
–Давай, шевелись! Живее!– Доносилось со стороны моря.
–Бежим, что ли?
Кивнув в сторону криков, Дохлый, смешно поднимая длинные ноги, побежал мимо продолжающего кашлять Немого, на ходу сильно хлопнув его по спине.
Недоеденный апельсин дугой вылетел изо рта мужчины и упал в высокую, примятую корзинами траву, подхватив одну из которых Немой бросился догонять друга.
Глава 21
Добравшись к ночи до города, остатки опозоренной таким бесславным поражением армии фригов садились на корабли и спешили покинуть опасное место. Сам же Владыка, оставленный солдатами и не в силах расстаться со своими богатствами, скрылся за стенами дворца, надеясь выдержать длительную со своей личной гвардией, так и не посмевшей оставить повелителя.
Объятые ужасом горожане, слушая рассказы своих спасшихся мужей и сыновей, быстро собирали пожитки и бежали к покачивающимся на волнах у причала кораблям.
Никто не хотел оставаться в городе на милость слывшего своей жестокостью победителя.
Толкаясь и давя друг друга, люди наперебой совали капитанам монеты, умоляя дать им местечко.
В каюте.
На палубе
В вонючем трюме!
Хоть где!
Лишь бы подальше от места, которое в скором времени может стать могилой для них всех!
Самые ловкие из мужчин, получив отказ, украдкой взбирались по якорным тросам и юркали в темнеющие вёсельные отверстия.
Другие, те кто всё таки надеялся пробраться на кораблю через приспособленное для этого место ( проще говоря, по трапу), напирали на сдерживающих приступ балтов, стараясь пробраться на палубу.
–Паруса ставь! Валим отсюда! Трапы! Трап убирай!– Стараясь перекричать толпу, орали моряки.
–Они хотят бросить нас! Эй! Десять золотых! Двадцать! –Раздались крики в толпе испуганных своей обречённостью людей.
Услышав, что корабли хотят отчалить от берега, толпа ещё сильнее поднажала на балтов и чуть не прорвала оборону но, как бы не были алчны морские волки, они понимали, что не смогут принять всех желающих.
–Мочи их! Давай! В воду! По башкам бей!– Раздавались команды ошалевших от фригийской наглости капитанов.
И, истомившееся по разгулу, скучающие от долгого безделья моряки, возбуждённые ором толпы, тут же бросились исполнять приказание, изо всей силы разбивая крюками обнаглевших от своего безумия людей.
