Валерия Лагутина
Игры Богов. Любовь, Ненависть и Месть
Мужчина одной рукой крепко обнял её, а второй нашёл влажную ложбинку между её ног и вошёл туда крепким пальцем.
Проснувшаяся от их возни другая девушка крадучись подползла к ним и вцепилась жадными губами в твердеющую плоть, отбросив руку соперницы. Та ничуть не обиделась и освободившейся рукой провела по вздрагивающей груди мужчины.
Шесть рук и три пары ног сплелись в единый клубок страсти и неземного наслаждения. Игриво борясь за плоть довольного их вниманием мужчины, девушки, не переставая, однако, ласкать друг другу груди и покрывать их поцелуями, по очереди запрыгивали на неё и плавно двигали бёдрами.
–Так – то ты думаешь обо мне, – усмехающийся женский голос заставил любовников прервать свои игры и посмотреть в сторону входа.
–Кайра?– Удивился Кантимир.
–Присоединяйся, дорогая, – промурлыкала одна из девушек, – нашего мальчика на всех хватит.
Ошалело смотрящий на впившуюся в него взглядом Кайру, мужчина попытался откатиться от девушек дальше:
–Пошли, пошли, – настойчиво стал он их прогонять, освобождаясь от объятий.
– Что же ты обижаешь девушек, – заулыбалась Кайра, – я могу потом зайти, – и повернулась к выходу.
–Нет, – резко закричал мужчина, – постой, подожди, – и подтолкнул девушек с ложа.
–Ну, Кантимирчик, – недовольно щебетали они, – не прогоняй нас. Вот и Кайра не против.
– Давай, давай, собирайтесь, – махал на них Кантимир, подскочив с мохнатых шкур.
«А он ничего так, – подумала Кайра, оценивающе взглянув на иирка, и опустила взгляд на поднявшуюся в ожидании плоть, – и этот у него».
Поймав взгляд девушки, Кантимир посмотрел вниз и, рванув с ложа одну из шкур, стыдливо прикрылся.
–Ну, давай, милый, – одевшись, девушки засеменили к выходу, бросая недовольные взгляды на помешавшую их играм Кайру, – может, повторим как-нибудь. Ты, как соскучишься, зови.
И, весело хохоча, выбежали на успокоившуюся от непогоды улицу.
– Я это, – замялся мужчина, бегая глазами, – не ждал.
–Вижу,– спокойно ответила Кайра, и, проходя мимо него, крепко схватила рукой его плоть и, тут же отпустив, села на ложе.
Мужчина съежился от внезапной боли, но, стараясь не показать этого, сел рядом.
–Я ухожу из племени, – просто сказала Кайра.
– Что?– Подскочил мужчина.
–Девушка посмотрела на него и повторила:
– Я ухожу из племени.
– А как же… Одна?!
–А что мне здесь делать? Люди смеются над моими чувствами. А я…
– Я не смеюсь, Кайра. Я всё понимаю, – мужчина встал на колени перед ней и раболепно посмотрел в глаза, – останься со мной. Ты же знаешь…
– Знаю? О чём ты?– Перебила его девушка, словно не понимая.
– Что люблю тебя. Что готов на всё.
–Так ли на всё?
–Что скажешь, сделаю.
–Пойдём со мной, Кантимир, – девушка взяла в ладони его лицо и зазывающе посмотрела в глаза.
–С тобой?.. – Неуверенно начал охотник и замолчал.
– Найдём новое место, – продолжала уговаривать его Кайра, нежно гладя по щеке. – Я буду любить тебя. Так, как никого и никогда не любила. Пойдёшь? Ты ведь говорил, что любишь меня, готов на всё …
И, словно в подтверждение своих слов, влажные женские губы поймали податливый рот Кантимира и прижались к нему сочным поцелуем.
Глава 30
Мягким покрывалом опустилась ночь на дремлющую в объятиях леса реку. Далёкие звёзды мерцающими огоньками отражались на водной глади, и, казалось, тонули в её бархатной глубине. Холодный ветерок слегка трепал надутый парус корабля, дающего тень развалившимся на его палубе в глубоком сне балтам, выползшим из душного трюма на свежий воздух.
Где – то там, в кормовом отсеке спал Купец, даже во сне не перестающий считать барыши.
Страдающий от бессонницы Капитан вышел из своей каюты и плотнее закутался в овечью шкуру: «Не по времени холодно», – подумал он и, осторожно обходя закреплённые у мачты тюки, прошёл к носу корабля, осмотрелся и вернулся к себе.
Ночную вахту на руле несёт недремлющий Боцман, уверенно держа в своих морщинистых, но ещё крепких руках, кормовое весло. Десятки лет месяц за месяцем ходит он по одному, изученному, как все морщины на пяти пальцах его мозолистой руки, маршруту. Каждый поворот, каждый выступ скалистого берега с детства знаком ему. Ещё сопливым мальчишкой, потерявшим родителей, взял его к себе большой седовласый капитан с угрюмым обветренным лицом. И с тех пор не знает он другой жизни, чем эту, полную опасностей и приключений.
Так и не заведя семью (а зачем она, если девять месяцев в году проводит он в море), единственной его любовью стало море. Тихое и безветренное, бушующее и грозное. Не раз выводил он свой корабль победителем из страшных штормов и молился богам за спасение. Но то, что он видел накануне…
Никогда ещё не было ему так страшно. Нет, не высокие волны, накрывающие судно, пугали его, не порывистый ветер, рвущий паруса. Всё это было до боли знакомо и предсказуемо. Но образ морской девы, знакомый ранее только по рассказам бывалых моряков, ещё более старых, чем он, острой занозой впился в его мозг, не давая покоя.
Ничего до селе более прекрасного и одновременно ужасного он не видел. И, наверное, не увидит уже никогда.
Боцман посмотрел на мирно сопящую команду и по – отцовски улыбнулся. Все они были его детьми, его ребятками. И, как бы он не ворчал и не кричал на них, злобно пощёлкивая плёткой, если придётся, он отдаст свою жизнь за каждого из этих парней.
Вот Дохлый. Ну, дурень – дурнем. И что толку в том, что природа наградила его высоким ростом и большими кулаками? Случись чего, паника будет его вторым «я», а огромными ручищами только и махать – то может, и то мимо цели.
Пузатый Малыш. Это хитрый малец. За несколько лет совместного плавания Боцман хорошо изучил его изворотливый ум. Выкрутится из любой передряги. И, при этом, ничуть не пострадает. Обманщик и плут, одним словом. Но, нужно сказать, верный и надёжный друг и товарищ. И, если «бьют наших», первым ринется на их защиту.
Немой. Как он сумел пробраться на корабль? Кто он, откуда? Наверняка, бывший раб, каким – то чудесным образом сбежавший с рудников. Об этом говорило выжженное на плече клеймо, которое Боцман сразу заприметил зорким глазом. В морском деле не смыслит, но знает толк в металле. Сразу заприметил отличную фригийскую сталь у него на поясе. И чего с ним делать по прибытию? Да бог с ним, пусть Капитан решает. Это его дело. А моё – довести вас до дому, благо, осталось – то всего ничего. А Рея – река тихая, спокойная. Отродясь ничего не случалось. Вот и теперь всё хорошо будет.
Оперевшись о весло, Боцман широко зевнул и мимолётная дрёма укутала его уставшие от напряжённого всматривания в даль глаза.
Далеко впереди, от самого горизонта высоко в небо тянулась огромная шапка надвигающихся грозовых облаков, закрывающих собой звёзды. Непривычная для этого времени года прохлада коснулась корпуса корабля и спящих на нём людей.
Проснувшийся от холода, привыкший к изнуряющей на юге жаре, Немой встал, сонно покачиваясь, спустился в душный, но более тёплый трюм и, подложив под голову какой – то мягкий тюк, развалился прямо на полу. Но сон, казалось, навсегда покинул его. С новой силой воспоминания далёкого детства и юности коснулись его души и красочными картинами предстали перед взором.
Маленьким мальчиком попал он на рудники. В начале прислуживал господину, исполняя его мелкие поручения, а потом шустрый малец приглянулся дядьке – кузнецу. Тот и научил его кузнечному делу. Да только тонкие, хоть и огрубевшие, пальцы юноши так ловко наносили кованные узоры на рукоятки мечей и кинжалов, что прослыл он вскоре умелым мастером и отошёл от тяжёлой работы, оставаясь, как его прозвали «стальным ювелиром». Украшенные им изделия пользовались популярностью среди покупателей и стали приносить огромные барыши хозяину и тот милостиво одаривал раба подарками: девушки – рабыни раз в месяц или по праздникам, тонкая овечья накидка, лишний кусок хлеба… Но разве могло всё это сравниться с непреодолимым желанием свободы?
Торвальд…
Где он мог видеть этого человека?
Скорее всего, он мог приезжать к его господину за оружием. Может быть, даже брал у него из рук. Нет, он не запоминал лиц покупателей. Зачем? Они приходили и уходили, ничем не меняя его жизнь. А он всегда оставался. Наедине со своими мечтами и воспоминаниями.
Тихо подкравшийся к нему кот дотронулся до его ноги своим хвостом и нежно замурлыкал.
«А, это ты, рыжик»,– подумал Немой и погладил мягкую шерсть мурлыки.
Спёртый воздух забитого мешками помещения вернул утраченный на прохладе сон и Немой громко захрапел, обнимая прижавшегося к нему рыжего кота.
Давно замолкли пьяные песни быстро охмелевших от сытного пиршества группы фригов, захвативших дворец Владыки.
Затихли вопли поверженного правителя.
Скрываясь от пьяного разгула озверевших солдат, разбежалась по своим норам немногочисленная прислуга, обслуживающая своего повелителя.
Мертвенная тишина окутала залы некогда шумного двора.
Настолько мертвенная, что даже тихие мягкие шаги идущего по его мраморному полу человека гулом отзывались в его сводах.
Уверенно переходя из петляющих лабиринтами коридоров, Ратник спускался по широким лестницам всё ниже и ниже. Его манил запах. Давно забытый запах далёкого детства. Запах его молодости. Запах, оставленный где-то там, далеко за пределами его возможностей.
Чуткий нюх улавливал практически незаметные для человеческого обоняния ароматы соленовато-сладкой горечи, смешанной с запахом крови. Они приятно щекотали его ноздри и вели туда, где должны были быть ОНИ.
В тёмном, не освещённом подвале Ратник услышал тяжёлое дыхание и гортанные, булькающие звуки. С каждым его шагом, они становились всё ближе и ближе. Мужчина уже практически ощущал на себе их горячее дыхание и его сердце тревожно- радостно забилось от предчувствия встречи.
Словно заслышав безмолвное присутствие кого то, звуки затихли и через мгновение два огромных жёлтых глаза с вытянутыми вдоль зрачками уставились на приблизившегося к ним Ратника.
Их глазам не нужен был свет.
Они прекрасно видели и в темноте.
Глаза моргнули.
Две круглые ноздри усиленно задвигались, пытаясь поймать странные запахи, исходящие от человека.
Ратник протянул руку.
Так вот они какие!
Их далёкие предки!
Ещё примитивные в своём развитии, но уже начинающие разумно мыслить!
Ящер внимательно смотрел на него, не понимая, почему от этого человечка исходят такие родные и знакомые ароматы.
Ратник смотрел на ящера и не смог сдержать восхищения перед его статью и грациозностью.
Несколько лёгких движений рук.
Пара прикосновений на широком браслете.
И вот уже два существа смотрят друг на друга удивительно похожими яркими глазами.
Два длинных узких языка тянутся через железные прутья, что бы лизнуть друг друга.
Слизкое прикосновение.
Блаженство.
Бывшее Ратником существо закрыло глаза.
…Узнав, что в сражении будут участвовать ОНИ, Шаман не смог пересилить свои чувства. Он не мог допустить, что бы эти прекрасные животные гибли от рук алчных кровожадных людей.
Ему плевать на фригов.
Ему плевать на тургар.
Путь убивают друг друга!
Кромсают на куски!
Топчут!
Истязают!
Жгут!
Но ОНИ…
Его прекрасные предки…
Почему они должны страдать от их непомерной жажды кровопролития?!
…Ему пришлось немало потрудиться той ночью. И эта работа была самой ювелирной из всех тех, которые ему приходилось делать. Создав одну единственную маленькую особь, он вселился в её сознание и собрал целую армию. Стремительную и смертоносную. Сотни тысяч, миллионы маленьких жужжащих созданий были готовы ринуться в бой за свою королеву. Тёмной тучей обрушились они на фригов, внеся смятение и ужас в их ряды.
А потом, исполнив свою роль, просто исчезли.
Как все те, кто был не нужен Шаману для реализации его грандиозного плана.
Как Хатым…
Асан…
Хайна…
Малыш, зябко поёжившись, открыл глаза и встал, потирая озябшие от холода плечи.
Спящий рядом с ним Дохлый, казалось, не ощущал внезапно наступившую прохладу, пробирающую до самых костей.
«Да,– подумал, глядя на него Малыш,– везёт же некоторым», – и, укутавшись в толстую медвежью шкуру, одним её краем накрыл друга и, сладко зевнув, закрыл глаза.
Однако странный треск, доносящийся впереди, не дал ему заснуть и Малыш, подобрав полы шкуры, прошёл к носу корабля, посмотрел вдаль и протёр слипшиеся сонные глаза.
Начинающийся рассвет осторожно выбросил первые лучи восходящего солнца на растянувшийся далекий речной горизонт, освещая уходящую ночную темноту и белые шапки низких облаков, от которых тянулась сверкающая пелена дождя.
Малыш ещё раз протёр, а затем выпучил глаза: « Что за хрень?!»
–Эй, батька,– крикнул он задремавшему на весле Боцману и тот испуганно дёрнулся, открыв глаза.
–Посмотри ка, что это там?
То, что сначала Малыш принял за быстро приближающиеся низкие грозовые облака, оказалось ледяной глыбой шириною в реку.
Пробираясь между каменистых берегов она плотной стеной тесно прижималась к крутым берегам, подминая под себя пахнущие осенью деревья и кусты.
Старый моряк посмотрел в сторону вытянутой руки и, ударив свободной рукой в стоящий рядом барабан, истошно закричал:
–Айда, ребята! Подымай зады!
Треск приближающейся глыбы нарастал сильнее и сильнее. И подскочившие от шума моряки увидели ползущую на них ледяную глыбу, состоящую из множества больших и мелких кристаллов льда. Продвигаясь по вдруг заледенелой реке, она ломала её корку, подбирая под себя её обломки, отчего становилась всё выше и шире.
Снежная буря, идущая следом за стеной, своими порывами толкала её вперёд, прямо на застрявший в ледяных объятиях корпус корабля, готовая обрушиться на него всей своей мощью.
–Давай, давай, к берегу! Живо! Берите только необходимое! – Командовал Капитан.
–Груз! Груз спасайте, – прыгал вокруг тюков Торвальд, останавливая бегущих с палубы моряков, прыгающих за борт.
Пробивая тонкий, не окрепший лёд, балты прыгали в холодную воду и быстро гребли к чернеющему недалёко берегу.
–Моё вино!– Причитал Купец, стараясь загрести своими коротенькми пухлыми руками одновременно всё добро. – Шерсть! Лучшая овечья шерсть!
Хватая тюки, он выбрасывал их за борт, надеясь хоть на какое – то спасение своего товара и те резиновыми мячиками выпрыгивали из воды и плавно качались между разбитыми кусками льда.
Пробегая мимо купца, Немой на мгновение остановился и стал толкать его к борту, но Торвальд больно ударил его кулаком в грудь и заорал:
– Отвали!
«Ну и дурак», – подумал было Немой, пытаясь оттащить его и тут вспомнил, где видел этого постаревшего, а тогда ещё молодого, человека.
Узкие улочки каменного города.
Вереница рабов, подгоняемая надсмотрщиками, среди которых он, маленький бледный немой мальчик.
Торговая площадь.
И он, этот человек, выводящий Немого на торги.
«Белый мальчик племени славличан, послушный и робкий», – верещал молодой Торвальд.
Кричащие что – то на тогда ещё незнакомом языке люди совали ему в руки звенящие мешочки, а он, хитро улыбаясь, кивал головой.
Оттолкнув Купца, Немой задом попятился к борту, намереваясь прыгнуть и замер, наслаждаясь увиденным.
Вот она! Картина мести!
Беспомощно мечущийся над своим нечестно нажитым богатством, человек, алчность которого не знает границ. Сгребая в кучу катящиеся по палубе тюки, он пытается удержать их своими пухлыми руками, но они предательски проскальзывают под ними, вырываясь на долгожданную свободу, так вовремя распахнувшую им свои объятия. И он, Немой, ставший невольным рабом непомерной жадности купца, теперь спокойно наблюдал за крахом его империи, уповаясь ласкающей его взгляд картиной падения совсем ещё недавно считающего себя властилином жизни, а теперь такого ничтожного человечка.
Первые выбравшиеся на сушу люди карабкаются по отвесному берегу, стараясь забраться как можно выше, а чудовищная глыба тем временем почти вплотную подходит к кораблю, врезаясь в него своим скрипящим боком.
Деревянный нос уткнулся в холодный лёд, образовав огромную вертикальную трещину, которая, медленно скрипя, стала расходиться шире и шире, рассыпаясь на ледяные кристаллы, звенящим горохом рассыпающиеся по окоченевшей палубе, пока чернота тонкой нитью не коснулась её вершины.
И тогда…
Тысячи высоких и низких звуков режущим перепонки скрежетом пронзают тонкий человеческий дух и Торвальд, скривив от невозможности принятия этого диссонанса лицо, закрывает уши руками и опускает голову к груди, зарываясь носом в мохнатый меховой ворс, стараясь уберечь лицо от обжигающих холодом осколков, бесперебойно сыплющихся с вершины айсберга. Их острые колючки вонзаются в голую шею, расползаясь мокрыми пятнами на горячем теле, и стекают холодными ручейками вниз, впитываясь в сухой холст нательной рубахи. Но Торвальд, бросившись на дорогой его сердцу товар, закрывает его своим телом, подгребая под себя катящиеся мимо тюки.
Упавший прямо перед лицом купца осколок льдины заставляет его задрать голову.
О ужас!
Огромная остроконечная вершина летит в его сторону, будто пытаясь пронзить его насквозь и навечно приковать к так любимой им фригийской шерсти и перламутровому шёлку.
И тут, казалось бы, настало время бросить всё и бежать, но…
Торвальд сильнее зажмурил глаза и крепче прижал к себе тюк с выбившимся из него ярко- красным куском полотна.
Немой видел, как льдина, перевернувшись в вышине, плашмя упала всего в нескольких дюймах от купца, прижав к палубе край его шубы и, подойдя ближе, присел перед его лицом.
Открыв один, а затем и второй глаз, Торвальд, поняв, что ему удалось избежать смерти, поймал промелькнувшую у себя мысль, что это ещё не конец, попытался выбраться из-под льдины, но та оказалась слишком тяжёлой. Несколько раз дёрнувшись, он посмотрел на наблюдающего за его бесполезными попытками выбраться Немого и зло выкрикнул:
–Ну, помоги же мне!
Но тот, к его великому удивлению, широко улыбаясь, встал и, отходя к самому борту, приготовился к прыжку.
Нет!
Он не может оставить меня здесь одного! Это несправедливо!
«Несправедливо?»– Словно услышав его мысли повернулся к нему Немой.
– Я же вылечил тебя тогда! Помнишь?
И Торвальд видит, как в безучастных глазах Немого гаснет слабая надежда на его спасение. В ощущении своей полной беспомощности и приближении скорой смерти, он бессильно опускает голову и смиренно закрывает глаза.
Но тут чья – то сильная рука одним рывком выдёргивает его из-под накрывшего куска льдины и швыряет в раскалённую от холода воду.
Тысячи острых иголочек пронзают пышное тело Торвальда, утаскивая под плавучие льды. Но инстинкт самосохранения заставляет мужчину отчаянно работать коченеющими руками и ногами и всплыть на ледяную поверхность.
Чьи-то руки хватают его за шиворот рубахи и волоком вытаскивают на берег.
Глава 31
Уставшая бушевать метель, наконец – то, утихла и спряталась в свои тайные чертоги. Накрывшие озябшие деревья белоснежные шубы то и дело стряхивали лоскуты своего наряда, обнажая мохнатые ветки и озябшие сучки.
Белые клубы дыма, вылетающие из горячих печей хижин, пышными облаками поднимались в небо, окрашивая расползающейся белизной тяжёлые серые тучи, плотным одеялом закутавшие небосклон.
Вечереет.
В маленьких окнах – прорезях, прикрытых на зиму кусками слюды, начинают светиться тусклые огоньки факелов и молодёжь ряженая в неимоверные наряды, весело вываливается пёстрой толпой из натопленных изб, выпуская за собой клубы тёплого пара.
–Как на ночь на тёмную
Месяц уродился
И за дали-дальние
Колесом катился,
Луною обратился,
С папабом породнился, – слышится звонкое пение, серебряным звоном разрезающее морозный воздух.
Весёлый смех и хвалебные песни, прославляющие богиню – мать и бога – отца разносятся далеко за границы деревни и теряются в заснеженном лесу.
Там, на большой поляне лежит Вечный камень с вырисованными на нём тайными знаками. Кто и когда нанёс эти знаки ровными рядами на твёрдую поверхность, никто из славличан не знал. Ещё прадеды рассказывали своим внукам о таинственном пришествии богов на эту землю. А им – их прадеды, а тем- их… И сколько поколений длилась эта цепочка рассказов, никто уже и не помнил, да и не ведал. Смысл был один: беречь и помнить. А остальное – их не касаемо.
Рядом с камнем на освобождённой от снега земле лежало колесо с восьмью спицами с большим пучком соломы посередине и два вместительных сосуда: один пустой, а второй с начинающей леденеть водой. Вокруг колеса по широкому кругу стоят двенадцать снопов, прикрывающих столько же вытесанных из камня божественных фигур разного размера, от совсем низеньких, почти в ровень с землёй, до уходящих верхушками голов высоко в небо и доходящих до вершин вековых елей.
Звуки песнопений и весёлого смеха заполняют дремлющий лес, и на поляну выходит толпа молодок и молодцев с бубнами и барабанчиками в руках во главе с Ведуном и тащащий на своей спине визжащего поросёнка, связанного по копытам, Ант.
Испуганное животное кладут на камень и крепко держат за дрыгающиеся копытца.
Взяв сосуд с жидкостью, Ведун тихо шепчет над ним заклинание и, помешав в нём пальцем, трижды обходит поросёнка и плещет на него водой. Животное тут же замирает, бессильно свесив лапки и голову с вмиг остекленевшими маленькими глазками.
Дружно замолкает веселье и все с упоением смотрят на воздавшего руки к небесам Ведуна, ритмично стуча ладонями по деревяшкам.
Обходя каждый сноп, Ведун зажигает его, брызнув из кувшина несколько капель на сухую солому и, подойдя к поросёнку, поднимает руки и начинает призывно вещать:
–Возьми дух треба, Великий Семаргл, отгони вражей от землей наших!– И, подставив пустой сосуд под недвижимого поросёнка, делает ему боковой надрез.
Алым ручейком пенящейся жидкости с поднимающимся горячим паром наполняется кувшин.
Полыхают двенадцать снопов.
Глухо стучат барабаны и бубны.
–Как эта кровь тебя питает, так и ты, плодородная Апи, защити детей своих, – брызжет кровью на снег перед полыхающими снопами Ведун и она горячими пятнами прожигает холодную белизну снега, уходя глубоко в окоченевшую землю.
Ведун плещет водой на центральный пучок соломы и тот, вспыхивая жёлтым пламенем, ползёт по деревянным спицам колеса.
– Возьми чрево треби нашей на радость свою, великий Папаб!– Вынимает он внутренности животного и швыряет их в самый центр полыхающего зарева, обильно поливая вязкой красной жижей, злобно шипящей на горячих углях.
Вросшая в ледяную корку, из реки торчит верхушка тёмной мачты с сидящей на ней одинокой птицей и обрывком застывшего от замёрзшей воды паруса.
Глыбы льда от развалившейся от неожиданного препятствия ледяной стены покрыли остывшую реку и торчали из неё неровными углами.
То тут, то там среди льда темнели тёмные поплавки всплывшего и сразу же вмёрзшего в лёд груза.
– Я разорён. Что теперь будет – то? – Тихо причитал сидевший на берегу Торвальд, обхватив руками поникшую голову.
За его спиной на берегу, тесно прижавшись друг к другу, у разведённого наспех костра грелись потерпевшие кораблекрушение балты, глотая из горла тростниковой бутылки горячительную жидкость, спасённую во время бегства с корабля запасливым Малышом. Продрогшие до костей в ледяной воде люди молча смаковали терпкий напиток, передавая бутылку друг другу, и думали, глядя на полыхающие языки пламени.
Малыш думал, какой же он молодец, что успел захватить эту нужную теперь для всех них вещь.
Дохлый сожалел об упущенной возможности поглазеть на южных красавиц. Когда теперь Капитан возьмёт его снова в море? В другие – то команды даже не суйся, все места давно заняты. Вот если помрёт кто…
И, будто смекнув, что его нехорошие мысли могут прочитать, Дохлый испуганно огляделся по сторонам.
Но нет.
Его не слышали.
Все заняты своими мыслями.
Никому нет до него дела.
Немой косился на сидящего в сторонке на берегу Торвальда и хмурился всё больше и больше.
«Чего это он невесёлый такой?– Подумал Малыш, глядя на него.– Человека спас. Сам уцелел. Радоваться должен».
«И на кой его вытащил?– Спрашивал себя Немой.– Пусть бы тонул со всем своим барахлом. Поделом было бы. – И тут же вспомнив, как купец залечивал его раны после бегства от тавров, опустил глаза. – И чего это я? Ведь он мне жизнь спас тогда. А теперь – я ему. Вот и квиты будем. В другой раз можно будет и мимо пройти. Только, вот, будет ли он, другой раз?»
«На южном рынке маленький славлич дорого стоить будет»,- вспомнил он слова молодого Торвальда и снова нехорошо посмотрел в его сторону.
И как – то жалко ему стало этого уже пожилого, потерявшего в одночасье все свои богатства человека. Такова, видимо, была кара богов, за его нечестивые поступки, что потерял он всё то, что нажил нечестным путём.
Глотнув из бутылки, Капитан похлопал по плечу сидящего рядом с ним Боцмана и направился к горевавшему в одиночестве купцу:
–С весной льды растают, – попытался утешить он Торвальда и присел рядом. – Можно будет достать кувшины и амфоры.
Торвальд грустно посмотрел на него из-подлобья и снова устремил полный боли взгляд на похоронившую его мечты о спокойной старости реку.
–А шерсть? Ткани?– Грустно посмотрел тот на Капитана.– Разве можно вернуть это? О, моя прекрасная фригийская шерсть!
Капитан тихо вздохнул, поняв, как нелепо звучала его попытка приободрить потерявшего свой товар купца.
–Стальное оружие, думаю, тоже уцелеет, – снова вздохнул моряк и тоскливо посмотрел на чернеющую изо льда мачту.
Вот и всё.
Сгинула его красавица.
Погибла кормилица.
Сколько лет он ходил на ней?
Сколько стран повидал?
Летом придётся рубить лес, гнать его на верфи, нанимать работников.
Без малого, год уйдёт на новое судно. Не говоря уж о финансовых потерях. Хорошо ещё, что команда уцелела. Все живы – здоровы. Даже вот он, купчишка, и тот выжил. Слава богам, успел Немой его из воды дёрнуть! А то ж нет! Вот, вцепился в мешки свои, чуть жизнь за добро не отдал. Одним словом, торгаш! Надо будет с него поиметь, как лёд сойдёт. Сам – то он в воду не полезет. А товар доставать надо.
–Тут, вроде, родовое село славличей недалече?– Прервал мысли Капитана Торваль. – Можно было бы у них зазимовать. Что б далече не ходить. А как лёд сойдёт, так сюда и поспешить.
«Хитрюга. Словно мысли мои прочёл», – усмехнулся про себя моряк, а в слух продолжил:
–Дело бачишь. До дому всё равно по такой погоде не дойдём. Тем более без припасов и одёжки. Перезимуем как – нибудь, а там видно будет.
Ледяная корка покрывает высокую отвесную скалу, спрятанную в зелёных еловых зарослях.
Сотни волчьих следов, начинающихся у еле заметного взгляда лаза уходят в глубь горы, теряясь в её лабиринтах, и выходят к огромной пещере, украшенной причудливыми наростами сталактитов и сталагмитов, разноцветными конусами свисающими с потолка и стен пещеры.
Капли прозрачной воды скапливаются на стенах сказочной пещеры и тоненькими ручейками текут к сверкающему от отблесков огня размещённых на стенах факелов озерцу.
Между мраморных наростов в стенах виднеются деревянные двери-навесы, сплошником покрывающие отвесные стены с ведущими к ним высеченными ступенями.
За одной такой дверью на каменном полу, покрытом покрывалом из тонкого пуха, лежит Йорка, а у её ног, свернувшись калачиком – большой чёрный волк.
