Таис Сотер
Последний Тёмный
– Я так же учил вас верно оценивать ситуацию и помнить уроки прошлого. Впрочем, в последнем случае это уже моя вина, – вздохнул Ольдвиг.
Лавель посмотрел на Равеля, а затем на Томаса, но те, похоже, тоже не понимали, о чём говорит отец.
– Что ты имеешь в виду? Что за уроки прошлого?
Ольдвиг сцепил руки перед лицом, устремив пустой взгляд вдаль. Голос его сейчас звучал глухо и бесцветно:
– Мой дед – ваш прадед, Цери Хорхенштарн, переселился в Гортензу из княжества Сильве ещё будучи ребёнком,. Ему тогда было двенадцать или тринадцать лет. Достаточно, чтобы хорошо понимать, почему именно ему пришлось бежать со своей родины вместе в одиночку. Всю остальную семью – отца, и двоих братьев Цери, казнили по обвинению в использовании тёмной магии, хотя ни сам Цери, ни его братья не унаследовали магического дара отца. Просто… просто кто-то счёл, что заразу нужно уничтожить на корню. Убить не только самого колдуна, но и его потомков. Лишь удача помогла моему деду спастись от части остальных своих родных – его в тот момент просто не было с семьёй.
– Прадед… тоже был магом? – спросил Лавель.
– Нет, он был обычным человеком. Сын Цери тоже не был магом, как и я, как и мои дети… все, кроме Луки. Кто знал, что угасший дар передастся ему спустя несколько поколений? Но даже когда обнаружилось, что у Лукреция есть магические способности, я нисколько не взволновался, – Ольдвиг отчаянно посмотрел на молчащих сыновей, как будто прося них прощения. – Я даже почувствовал радость. У меня ведь было столько планов на моего собственного мага. Интересно, что бы сказал Лука, узнай он, что я продумал его будущее на годы вперёд?
Равель фыркнул:
– Ничего бы не сказал, просто по-тихому слинял бы, как крыса.
– Ну да, к торговле его душа явно не лежала, – бледно улыбнулся Томас. – Но неужели ты бы действительно использовал тёмного мага…
– Нет! – воскликнул Ольдвиг, ударив кулаком о стол и лишь чудом не уронив стоявший рядом бокал. – Нет, ты не понимаешь, Том. Лукреций не может быть тёмным магом, чернокнижником. Это не то, кем можно родиться. Для этого нужно учиться тёмным искусствам. У отца Цери эти знания были, по крайней мере, так говорил сам дед. Вот только вот передать эти знания колдуну было некому, так что линия прервалась. Луке просто неоткуда было научиться тёмному искусству. Ведь так? Скажите, он говорил вам что-то?
Томас переглянулся с Равелем.
– Я ведь был с Лукой не очень близок. Младший никогда не делился со мной секретами.
– Как и со мной, – кивнул Рави, не став говорить вслух, что просто терпеть не мог маленького крысёныша, и едва ли сам стал бы того слушать.
Лавель же заколебался.
– Я тоже не был ему другом, как и вы. Лукреций всегда был замкнут и держался в стороне. Пожалуй, одна лишь Августа могла его расшевелить его. То, что именно я первым узнал о его магическом даре, было случайностью. Я пытался ему помочь, и случайно выдал его секрет епископу Бромелю. Но я думал, что отец Доминик будет сдерживать его способности к плохой магии, но никак не развивать их! Я не мог представить, что всё так обернётся. Простите, я не смог беречь Луку…
– Перестань распускать нюни, – поморщился Равель. – Судя по всему, этому Бромелю нельзя доверять. Вполне возможно, именно он и стоял за арестом Лукреция. А тот учитель богословия, которого я застал в квартире, он тоже работает на епископа?
– Нет, – покачал головой Лавель. – Он точно не может быть на его стороне. Бромель сильно недолюбливает Швара, считая его, не без основания, ушами и глазами Папы. И то, что Йохан Шварц вмешался, лишь усугубляет ситуацию. Если Папа не доверяет Бромелю, то епископ, если хочет остаться чистым, должен будет избавиться от Луки как можно скорее. По идее, Бромель вообще не должен был привлекать к Луке внимание, и уж тем более вмешивать орден святого огня. Видимо, что-то его вынудило на столь решительный шаг. Но что бы ни собирался предпринять дальше епископ, он не позволит Луке долго находиться в Дольхене, так как это может раскрыть и вина самого епископа.
– Ага, тот священник, Шварц, тоже так решил. Ну, в смысле, что Доминик Бромель заберёт Луку из Дольхена к себе. Если уже этого не сделал, – спокойно согласился Равель, теперь лучше понимая поведение того учителя. Пока Доминик охотится за Лукой, за ним самим пристально следит другой хищник… И это на самом деле даёт Лукрецию больший шанс вырваться из ловушки живым. Пока пёс и кот будут драться, у мышки будет шанс сбежать. – Шварц сказал мне не вмешиваться.
– Да, – кивнул Ольдвиг Горгенштейн. – И я с ним соглашусь. Ты, как и Томас, должны уехать, чтобы давняя история нашей семьи не повторилась. И тебя, Лавель, я попрошу держаться в стороне и от Бромеля, и от этого Шварца. Я и так уже благодарен тебе за то, что ты прояснил мне ситуацию.
– Мы должны уехать, чтобы ты мог сам помочь Лукрецию, не будучи связанным заботой о нас? – понимающе спросил молодой священник.
– Да, – согласился господин Горгенштейн, отведя в сторону взгляд.
Лавель был слишком наивен, как впрочем и Томас, чтобы они могли заметить неискренность отца. Но Равель видел её и понял, что за этим стоит.
Ольдвиг Горгенштейн решил пожертвовать своим младшим сыном ради остальных своих детей. Выиграть для них время, дать уехать подальше из столицы, на время или навсегда. Самому остаться лишь для того, чтобы не вызвать подозрения у возможных преследователей. Возможно, пожертвовать собой тоже. Наверняка, он чувствовал вину перед младшим сыном, и поэтому был готов разделить с ним его участь.
Правда была в том, что на самом деле Ольдвиг не верил в то, что Лукреция можно спасти. Только не тогда, когда на тёмном маге сосредоточились интересы и могущественного епископа, и ищейки Папы. Но отец ни за что не скажет об этом ни ему, ни Томасу, ни кому другому из своих детей. Потому что господин Горгенштейн всегда учил их, что нельзя бросать своих. Разве он может теперь разрушить их веру в это?
Равель, всю жизнь бывший одиночкой, не признававший своей привязанности к кому-бы то ни было, сейчас чувствовал острое сожаление. Даже если все, кроме Лукреция, останутся живы, их семья всё равно разрушится. Ничего не будет как прежде.
"Но мне ведь не должно быть до этого никакого дела, – рассеянно думал Рави, меряя шагами свою комнату. Они уже час как разошлись, взбудораженные своими мыслями и надеждами. Не мог найти себе покоя и Равель. – Я всё равно собирался идти своей дорогой. Я почти оставил их всех позади".
Равель понимал отца лучше остальных, и был с ним согласен. Так почему же, почему он всё ещё придумывает план, как можно было бы вытащить Луку из Дольхена, оставив всех этих святош с носом?
С этими беспокойными мыслями воин лёг в кровать, и они же, очевидно, сыграли с ним злую шутку. Иначе чем объяснишь, что проснулся он уже не в отчем доме, а стоя босым и в одной пижаме на улице, почти носом упираясь в стены Дольхена? Небо было ещё тёмным, но судя по появлению утренней звезды, скоро должно было начать светать. Но пока Равелю повезло, и никто не был свидетелем его позора.
– Никогда не ходил во сне, – мрачно пробормотал Рави, пытаясь в полутьме разглядеть свои грязные и холодные ступни на предмет повреждений. Кажется, на что-то уже успел наступить. – Так с чего начал-то?
– Очевидно, ты просто почувствовал тьму, что распространяется сейчас от Дольхена. Кто же знал, что эта обитель благочестия так легко падёт перед твоим братом, – раздался чарующий женский голос за его спиной.
Равель резко обернулся. Женщина, стоявшая за его спиной, была ему незнакома, хотя и явно знала его. Белые пряди её волос казалось светились в темноте, делая красивое худое лицо немного пугающим.
– Кто вы?
– Зови меня Медеей. Я думаю, тебе можно, – мягко улыбнулась незнакомка.
Она протянула ему руку, и он отчего-то принял её, сжимая её ладонь в своей как самое большое сокровище.
– Пойдём со мной, Равель, если хочешь помочь Лукрецию.
Хотел ли Рави на самом деле помочь брату? Он не знал это даже сейчас. В этот момент воин даже не думал о маге, попавшемся инквизиции. Всё, что Рави понимал сейчас, то что он готов пойти за этой женщиной и в адское пекло.
Потому что в глубине глаз Медеи таилось то, что всегда влекло Равеля, но что он никогда не мог найти в других женщинах. Они были слабы, Медея же… Медея была наполнена яростью и ненавистью столь чистой, что казалась воплощением самой смерти. Женщина, ради которой стоит убивать, потому что только она сможет оценить жизни, что он принесёт ей в жертву, кинет к её прекрасным ногам.
Августин уже почти как месяц покинул Улькере, остановившись в городке к югу от столицы – Вельге. Он даже успел найти работу, нанявшись секретарём одному торговцу. Работа не весь какая интересная, но для того, чтобы поднакопить деньжат для дальнейшего путешествия вполне хватало. Или для того, чтобы вернуться обратно. Он не такая уж важная птица, чтобы о нём слишком долго помнили, в конце то концов. Конечно, придётся сменить имя, выправить себе новые документы, ну и пожалуй поработать над внешностью – слишком уж в столице её хорошо знали. Но если всё получится, он сможет вновь прогуляться по лицам Улькере, и может быть даже, выпить с кем-нибудь из братьев. Им можно верить. Даже праведный Лавель и зануда-Томас будут на его стороне. Как и он сам был на стороне Равеля, даже зная, что тот совершил и кем являлся.
Ави верил, что от него могли отвернуться все, но только не его братья и сёстры. Может быть, когда-нибудь, когда у него появиться жена и дети, эта кровная связь ослабеет, но едва ли когда-нибудь разорвётся. "Отец всегда говорил, что если хочешь выжить – нужно быть преданным своей семье. Так было, так и есть".
Единственное, что он не мог предполагать, что его преданность подвергнется проверке так скоро.
Всё началось с Лейлы. Большую часть времени дух огня оставался в облике лисицы, свернувшись клубком на подушке, и просыпаясь лишь для того, чтобы поесть. Ави настолько привык к виду мирного, дрыхнущего зверька, что когда однажды придя в свою квартиру он обнаружил одетого лишь в его рубаху ребёнка, он несколько растерялся.
– Лейла, м-м-м… Как дела? – ляпнул он, не зная, как себя вести. – Что-то хочешь?
– Ты ужасно глупый, – было заявлено ему Лейлой. – Ты разве не знаешь? Мы должны быть сегодня к восьми в большом городе.
– В большой город? Столицу что ли?
Лейла кивнула. Августин почесал в затылке, не зная, насколько дух может его понять:
– У нас в любом случае не получится. Даже если мы выедем сегодня с почтовым дилижансом, мы окажемся в Улькере не раньше следующего вечера. К чему такая срочность, Лейла?
– Нас с тобой ждут. Ведьма позвала. Лейла могла бы не идти, но ведьма сказала, что у тебя перед ней большой долг. "Пора вернуть", – сказала она, – с равнодушным видом произнесла девочка. А затем решительно блеснула глазами. – Но Лейла одного тебя не отпустит. Ты глупый, ты умрёшь. Кто тогда будет обо мне заботиться, и кто будет меня любить?
– Ну ради такого мне действительно нужно будет поберечь свою жизнь, – растерянно согласился Ави. – Значит, нас позвала твоя прежняя хозяйка, Белая Гадалка. И как она предполагает, мы доберёмся до столицы к этом времени?
– Лейла поможет. Проведёт через огонь.
Августин уже перестал чему-то удивляться, но не спросить не смог:
– Ты и так можешь? А чего тогда не говорила?
– Ты не спрашивал.
– Ну действительно. С чего бы тебе говорить о таких вещах, если я не спросил? – вздохнул мошенник, присаживаясь. И тут же встрепенулся: – Послушай, а ты умеешь менять людям внешность? Ну, чтобы никто не смог узнать человека?
Огненный дух покачала головой.
– Попытка не пытка. Скажи, ты знаешь, что Белая от нас хочет?
Лейла повела плечами, то ли не желая отвечать, то ли просто не зная.
– Что ж. У меня есть какие-то догадки. Наверняка, она опять пытается цепляться к Луке. И что ей сдался младшенький?
Хотя Ави не ждал ответа на этот вопрос, лисица неожиданно на него отреагировала. Подойдя к мошеннику, она обвила его тощими руками, уткнувшись носом куда-то ему в бок.
– Вонючка.
– Что? – растерялся Ави, густо покраснев. Конечно, он не успел ещё умыться после работы, но так он и не кирпичи таскал…
– Тот маг. Вонючий и невкусный. Похожий на моего ада-Махран. Ты же его назвал младшим?
– Да, он мой брат. А вы ведь действительно знакомы, – задумчиво произнёс мошенник. – Почему ты о нём заговорила?
– Потому что ему плохо. Ему больно и одиноко. Его все бросили, – Лейла подняла глаза, и впервые за всё это время Ави увидел на лице девчушки слёзы. – Я хотела к нему прийти. Сжечь всех, кто причиняет ему боль. Потому что когда больно ему, мне тоже неприятно. Как будто всё чешется. А ещё становится очень грустно. Глупый маг-вонючка не умеет страдать так, чтобы Лейлу это не касалось, поэтом Лейла хочет помочь ему. Но дурацкие знаки не пускают меня туда.
– Куда?
Сердце Ави билось быстро-быстро, а от внезапно появившегося страха во рту стало сухо.
– В место, где находится вонючка, – нахмурилась девочка, недовольная тупостью своего слуги. – Белая сказала, что это место, где полно псов. Я не люблю псов. У них острые зубы и громкий лай.
Ладонь Ави опустилась на встрёпанную макушку Лейлы, неловко поглаживая.
– Ну да, ты же лисица, тебе положено не любить псов, – рассеяно сказал он. Псы? Лука что, на псарне где-то застрял?
Внезапно его озарило. Псы. Конечно же, Лейла приняла всё буквально, но скорее всего гадалка имела в виду кое-что совсем другое.
– Псы папского престола. Инквизиторы, – прошептал Августин, бледнея.
Кто иначе мог причинить такую боль молодому магу? Луку пытали, и Лейла каким-то образом могла это почувствовать.
Мошенник подхватил девочку за подмышки, поднимая её до уровня своего лица.
– Сделай это, – решительно сказал Августин. – Проведи меня сквозь огонь. Если Белая хочет спасти Луку, то я готов помочь ей, чем смогу.
Глава 20.
После грязной вонючей соломы проснуться на чистых простынях было истинным удовольствием. Впрочем, помимо свежего белья и мягкого тюфяка под спиной, остальное мало радовало. Лукреций находился в узкой, полутёмной комнатке с грубоватыми изображениями надменных святых на стенах и защитными знаками на потолке и полу, а единственным, кто бдел около его постели, был святой Эльгерент. Лысый и бородатый старичок, так похожий на добродушного дядюшку, любящего вино и долгие разговоры. Старичок, испугавший в своё время Луку не меньше чем Енох.
Эльгерент сидел на шатком кресле, закинув ноги на кровать и листая книгу в потрёпанной обложке.
– Странную же память я оставил после себя, – негромко сказал иеронимец, не поднимая глаза. – Я лично обратил в веру сотни людей, я ниспровергал ереси везде, где только видел. Я был вхож в императорские дворцы и любим чернью. А меня запомнили как придурковатого бродягу, сочетавшего браком двух не слишком везучих возлюбленных.
– Конечно, вы этого не делали, – хриплым от слабости голосом ответил маг.
Наконец святой поднял глаза и задумчиво улыбнулся:
– Нет, это действительно было. Те двое… любили друг друга, столь искренне и самозабвенно, что я захотел помочь им, несмотря на то, что этот поступок вверг меня тогда в опалу. Но зато когда тот юноша стал правителем, он сторицей возблагодарил меня.
– Значит, вы сделали это ради выгоды?
– Ты всё ждёшь от меня подвоха? Но, мальчик, никто из людей не может знать будущего, знать, как обернётся тот или иной его поступок. А я, чтобы ты не думал, всего лишь человек. Как и ты, хотя, признаюсь, ты едва ли не убедил братьев святого огня в обратном.
Лукреций с трудом сел, опираясь на дрожащие руки. Его пальцы… что ж, глупо было ждать, что они так быстро восстановятся. Сейчас пальцы были обмотаны бинтами, и тягучая, на грани терпимого боль говорила о том, что бинты пока лучше не снимать. Святой проследил за взглядом юноши.
– Прости, одного ногтя ты всё-таки лишился. Но они, я слышал, со временем вырастают вновь. Как ты себя чувствуешь, мальчик?
– Я всё ещё в Дольхене? – спросил Лука, проигнорировав вопрос Эльгерента.
– Да. Доминик как раз в это время договаривается о твоей передаче, – дружелюбно улыбаясь, ответил святой.
Маг нахмурился:
– Зачем вам вообще нужно было привлекать Инквизицию? Вы хотели запугать меня? Наказать за исчезновение. Но в этом не было моей вины! Ваш… ваш союзник заставил меня!
Взгляд Эльгерента тут же утратил добродушие, став пронзительным.
– О ком ты?
– Вы знаете. О Енохе. Вы… неужели вы не в курсе этого?
Эльгерент промолчал, но даже это молчание многое сказало Луке.
– Он… он предал вас. Действовал за вашей спиной, – поражённо произнёс юноша.
Эльгерент же был напротив, подчёркнута сдержан, ничем не выдавая обуревавших его эмоций.
– Что с ним теперь?
– Не знаю, – соврал маг.
Едва ли Эльгерент поверил ему, но допрашивать дальше Лукреция не стал. Магу даже показалось, что святой держится с ним гораздо более осторожнее, чем раньше.
– Поговорим позже. Скажи, почему ты решил, что именно Доминик стоял за твоим арестом?
– Те монахи, что пришли за мной, так мне сказали!
Эльгерент нахмурился, но снова ничего не сказал.
Так как монахи были рады избавиться от проблемного заключённого, Доминик Бромель достаточно быстро смог получить Лукреция обратно. Правда, едва ли то, каким образом его отвезли в резиденцию епископа, могло магу понравиться. В то время, пока Его Преосвященство со своим спутником, так оставшимся для инквизиторов неизвестным, с комфортом передвигались по городу в удобной карете, Лука был заперт в тесном саркофаге, который, судя по тому, как трясло и кидало Луку, был просто закинут в повозку, и то и дело ударялся о её борта. Маг, не знавший о беде, постигший по его вине Дольхен, воспринимал своё помещение в каменный ящик как издевательство и персональную месть со стороны епископа. Пожалуй, не будь способности чернокнижника заперты, здоровье, а то и жизнь Бромеля, сейчас была бы под грозой.
Пока Лукреций набивал новые синяки, Эльгерент и Доминик имели более чем интересный разговор.
– Тёмный сказал мне, что это именно ты натравил на него псов престола, – прямо сказал Эльгерент, как только они остались с Домиником наедине. – Ты от меня что-то скрыл или он врал?
– Скорее, ошибался. Впрочем, как и братья ордена огня, – мрачно ответил Бромель, нервно перебирая в руках чётки с серебряными и изумрудными бусинками. – Они, представь себе, тоже считали, что это я рассказал им об одержимом маге, и даже сказал, где его можно найти. Лично пришёл к заместителю Паолоса с просьбой, в которой он мне не мог отказать. Правда, помимо брата Колина, меня никто не видел, и обратился я с просьбой к нему в то время и в том месте, где меня просто не могло быть.
– Ты хочешь сказать..?
– Я не такой дурак, чтобы привлекать внимание инквизиторов к нашему подопечному, – огрызнулся Бромель, сведя тонкие брови на переносице. – Те чётки, что ты мне дал, они реагировали на те ужасные миазмы, что поглотили Дольхен, но рядом с Колином они просто прожигали мне руки. Могли ли быть такое, что на помощника Паолоса могли повлиять тьмой? Существуют ли такие заклинания, которые позволяют выдать одного человека за другого, притом сделать это так ловко, что на это поведётся даже инквизитор?
Эльгерент в задумчивости пригладил бороду.
– Некоторые маги, из магистров, так могут. Правда, одурачить их поделкой можно только простолюдинов, а тут сработал гораздо более искусный мастер. Да и чётки реагируют не на простую магию, а лишь на ту, что была испорчена тьмой. А среди тёмных, способных на подобные трюки, я не знаю никого. Хотя… постой. Я помню, Енох рассказывал мне, как в руки братства попадала одна молодая колдунья, способная принимать чужие обличия. Но она давно мертва. Как же её звали? Как же… О, я вспомнил! Маргарита Ульке, дочь Медеи Орфы. Но она не одно столетие мертва.
– Значит, кто-то из её рода. Может быть, даже сама Медея, – мрачно предположил Доминик.
– Возможно. Я так и не смог найти старую ведьму, – задумчиво ответил Эльгерент.
Доминик Бромель как будто собирался что-то сказать, даже открыл рот, но святой остановил его:
– Потом. Если в дело действительно замешан ведьмовской ковен, то нам стоит быть осторожнее.
Епископ возмущённо выпрямился.
– Это моя вотчина – едва ли ведьм хватило бы наглости разместиться у меня под носом!
– Поверь, у Медеи хватило бы, – усмехнулся святой. – Эта женщина не только одержима тьмой, но ещё и безумна.
Когда Луку наконец извлекли из саркофага, он был настолько вымотан, что даже не мог говорить. Но вот на злость его силы хватало. Жаль только, что его источник, епископ Бергель, благоразумно избегал юного чернокнижника. Об этом заблаговременно позаботился Эльгерент, гораздо лучше представлявшего, какую опасность сейчас представляет Лукреций.
– Видишь ли, с его точки зрения, это ты обрёк на не самое приятное времяпровождение в Дольхене. Поэтом именно ты являешься сейчас главным источником раздражения.
– И что, так ли уж нужно бояться мальчишки? Он с самого начала терпеть меня не может, но пока я вполне жив и здоров!
– Тогда он не вошёл в полную силу, – возразил Эльгерент. – Нежели ты своими глазами не видел, во что превратился Дольхен?
Оба енохианца находились в малом зале храма, куда не пускали простых прихожан, но где священники могли сами в молитвах обратиться к Богу. Впрочем, сейчас в зале, кроме Доминика и Эльгерента, никого не было, и они могли свободно говорить о той проблеме, что их мучила больше всего.
– Я не столь разбираюсь в тёмном искусстве, как вы с Енохом, но разве колдуны… разве обычные тёмные маги могут обладать такой силой? Даже инквизиторы, которым регулярно приходиться иметь дело с тёмным отродьем и демонопоклонниками, даже они оказались в затруднении. И Енох… ты говоришь, что Учитель возможно исчез из-за мальчишки. Но не можешь же ты искренне верить, что он мог его убить!
– Убить? Едва ли. Не так-то просто убить того, у кого нет плоти. Но Лукреций явно знает больше о судьбе Еноха, чем мы.
– Тогда почему бы тебе не выбить это из него?
Эльгерент, до этого стоявший спиной к епископу, и изучавший старинную фреску с изображением Иеронима Защитника, наконец повернулся к Бромелю. В неровном свете свечей лицо святого, обычно добродушно-весёлое, выглядело непривычно задумчивым.
– Потому что если я прав по поводу источника силы мальца, то лучше бы нам не выводить его из состояния равновесия. Насколько я понял, он пока не может полноценно управлять доставшимися по наследству способностями.
– Способностями?
Деревянная дверь скрипнула, и в проходе возник молодой служка, уткнувшийся глазами в книгу идущий практически на ощупь.
– Вон! – рявкнул Бромель.
Служка поднял голову, побледнел, и пятясь, исчез в дверном проёме.
В глазах Эльгерента мелькнула насмешка. Доминик Бромель стремился производить впечатление великодушного и мягкого человека, но в подобные моменты всегда проявлялась его истинный характер, вспыльчивый и раздражительный, как у мальчишки. Он был нетерпелив, поэтому порой епископом было не просто управлять, но острый безжалостный ум компенсировал некоторою неуправляемость. Наверное, стоило рассказать Бромелю то, что стало понятно Эльгеренту некоторое время назад, и посмотреть, как тот отреагирует.
– Всё это время, – негромко начал святой, – ты думал, что имеешь дело с заурядным тёмным магом. Немудрено было ошибиться – в отличие от меня или Еноха ты гораздо реже сталкивался с магами. Но ещё при первой встрече с мальчиком я понял, что его возможности выходят за рамки тех, что доступны обычным магам. Безусловно, он относился к истинным наследникам тёмной силы – потомком одного из троих. Точнее, двоих из них – ведь нам было известно лишь о сыновьях Рейта Дуана и Махрана Фаруха. Наш Господин, как известно, не оставил потомства.
– Значит, Горгенштейн принадлежит к роду Дуанов или Фарух?
– Да, сыновей и возлюбленных богини. По крайней мере, таковыми они считали себя. Понять истинные отношения тёмных со своей госпожой нам, пожалуй, не дано. Как бы то ни было, благодаря связи с ней, они получили силы, которые недоступны остальным магам. А также они получили некоторые особые… способности. У каждого свои. Фарух Махран имел власть над демонами и духами. Он понимал язык зверей, и мог договориться даже с безъязыкими элементалями или злобными духами пустыни. Говорят, Махран Фарух не раз возглавлял саму Дикую Охоту.
– Но о нём давно уже не слышали. Он мёртв?
– Возможно, – пожал плечами Эльгерент. В отличие от Дуана Рейта, Махран Фарух не был склонен к конфликтам. Вполне возможно, он нашёл себе какой-то милый островок на краю мира и теперь счастливо доживает свои дни там. Он, должно быть, очень, очень стар.
– Первые последователи Тьмы не бессмертны? – вздёрнул брови епископ.
– Не те двое, о которых я тебе сейчас рассказываю. Лишь наш Господин… но о нём позже. Я расскажу о втором из них, том, чьи потомки доставили больше всего беспокойства нашей Церкви. Дуанов считают Повелителями мёртвых. Поднятие кладбищ, создание умертвий… пожалуй, если бы Рейта не убил один из его сыновей, он смог бы подчинить себе всё человечество. Или уничтожить его. Нам повезло, что его дети, хоть и унаследовали способность к некромантии, были не столь сильны. О способностях нашего Господина ты знаешь сам. У него не было детей, но его талант и мудрость были столь велики, что он не только встал на сторону людей, пойдя против лживой богини, но и смог одарить нас, своих последователей.
Глаза епископа горели восхищением и благоговением.
– Дар бессмертия.
То, ради чего все они, и Енох, Эльгерент, Доминик и многие другие пошли столь скольким путём, отойдя от официального учения Церкви. Учение Еноха о тьме, способной стать в руках праведников оружием, давно было отринуто Церковью Иеронима, хоть и не было объявлено официально еретическим.
– Бессмертие? Не совсем. Мне несколько сотен лет, Еноху и того больше. Наш Господин живёт несколько тысячелетий. Но… сколь многим нам пришлось пожертвовать для этого? И сколькими?
Эльгерент устало сел, глядя на свои руки – по-крестьянски крепкими и мозолистыми.
– Мне повезло, что я смог сохранить своё тело. Наш Господин впал в беспробудный сон, запертый в храме, а Енох лишился тела. Столько времени он провёл в виде бесплотного духа? Разве это то бессмертие, к которому мы все стремимся? Неудивительно, что в конце концов его верность нашим идеям была подточена.
– Разве? – поражённо выдохнул Доминик.
– Я достаточно знал его, чтобы понимать, что глава ордена больше не стремится к пробуждению Господина. Возможно… Я думаю, что он, догадавшись, как и я, о силе мальчишке,. решил с помощью него вернуть своё тело, забыв о нашем долге перед Господином.
Епископ сердито мерил шагами зал.
– Я всё ещё не понимаю! Какой толк Еноху был в Горгенштейне?
– Прости, я отвлёкся. Как я сказал, дар нашего Господина – не бессмертие, хотя благодаря его истинному дару мы можем отсрочить нашу смерть настолько далеко, насколько это возможно. Господин… Тёмные называли его Предателем за то, что он отвернулся от их богини. Но у него было и другое имя. Дуан – Повелитель мёртвых, Фарух Махран – Вызывающий. Наш Господин же был известен как Владыка душ. Он умел, и научил нас тому, как может существовать душа вне тела. И как поглощать чужие души для того, чтобы продлевать свою жизнь. Должно быть, для тебя, мой друг, это звучит шокирующе, – грустно сказал святой. – Знать, благодаря чему я всё ещё топчу эту землю.
Епископ, бледный как мел, растерянно глядел на свои руки. Бессмертие… такой ценой? Несмотря на все авантюры, на которые Бромель шёл ради ордена, он всё же верил в идеалы Церкви. Разве не ради спасения душ существует святая Церковь? Ради не для их спасения старались они все? Будь он бессмертным, он мог бы служить во благо Господина и Церкви столько, сколько нужно. Вечно стоять на защите людского рода, спасть невинные души, защищая их от зла. Но если ради собственного бессмертия ему придётся уничтожать бессмертные души других… то и он тогда становится злом.
– Я не хочу губить невинных, – отведя глаза, сказал Епископ. – Это того не стоит. Вся моя власть того не стоит.
– Ах, ты всё такой же идеалист, как и тогда, когда мы впервые познакомились, мой милый друг, – отечески улыбнулся Эльгерент, ободряюще сжав плечо Доминика. – То, что нам приходиться порой делать, нельзя назвать безусловно хорошими поступками, это так. Но всё это для благих целей, ты должен это знать! К тому же нам нет нужды убивать верных сынов и дочерей Церкви. Наш орден использовал тьму как оружие, это так, но мы всегда обращали это оружие против зла. Мы приносим на алтарь Господина лишь тёмных магов – потому что ему не нужны чистые духом. И пока наша цель блага, мы будем побеждать. Верь мне, как верил всегда! То, что Енох погиб, лишь говорит о том, что он сошёл с верного пути.
– Что он сделал не так? – хрипло спросил Бромель. – Ты думал, Доминик, что Лукреций Горгенштейн один из многих заблудших чернокнижников, последовавших за лживой богиней. Мы с Енохом сочли его потомком Рейта Дуана. Истинным Тёмным, но всё ещё проклятым и достойным смерти. Енох хотел поглотить душу Лукреция Горгенштейна ради себя, я же хотел отдать жизнь мальчика нашему Господину. Но мы оба ошибались, правда, Енох из-за своего безрассудства узнал это лишь ценой своей жизни. Мальчик… мальчик поглотил его душу. Так легко и просто, как неспособен никто из нас. Так мог, пожалуй, лишь наш Господин. Ты понимаешь, что это означает?
Доминик поражённо вздохнул
– Он не потомок Рейта. Он наследник Господина.
– Да.
– Мы ошибались.
Теперь епископ совсем запутался. Тёмные маги были слугами зла. Все они, даже не зная об этом, служили лживой богине. Из них всех лишь их Господин, тот, кто спал беспробудным сном в храме, смог отказаться от зла, и встать на путь истины. Отвернувшись от своей ужасающей покровительницы, этот тёмный отдал в руки людей оружие против тьмы и своих бывших собратьев, из-за чего и получил от них своё прозвище – Предатель. Лишь с помощью его знаний орден святого огня и последователи Еноха сумели обуздать бесчинства магов, вознести учение Церкви над всеми людьми. Безусловно, Господин был свят! Но Лукреций Горгенштейн всё так же оставался испорченным злобным мальчишкой. Всего лишь средством для их цели. Чернокнижником, достойным смерти.
– Мы всё же должны убить его ради нашего Господина, – неуверенно сказал епископ.
– И что тот скажет, когда он узнает, что мы убили его потомка?
"Ну, я бы на его месте не сильно расстроился, в конце концов у этого Горгенштейна ещё есть шесть братьев и пятеро сестёр", – подумал Доминик, но вслух это не сказал.
