Светлана Евгеньевна Андреева
Я запрещаю этому быть на Земле
3 день на станции
Оставаться профессионалом
Аппарат доктора, конечно, шикарная вещь, но злоупотреблять этим не стоит. Я с трудом припоминаю, на что жаловался Лукас. С такой эмоциональной стерильностью невозможно людей понимать. Хотя, это может быть результат общей информационной перегрузки.
Я открыла отчет и проверила, что я записала вечером в этом искусственно изменённом состоянии. Идеальный стиль изложения для отчета. Всё эмоционально ровненько. Очень трудно будет сохранить этот стиль. Мне ведь импонирует стиль жизни, выбранный свободными умпалами. Да и не заразится эмоциями Занозы очень сложно. Особенно её восхищением к несравненному «Васеньке».
Итак, свобода выбора изъятых доказана. Невмешательство в жизнь этих выкинутых в дикую природу умирающих особей – доказана. Это же городские жители, оказавшиеся фактически как на необитаемом острове, вынужденные выживать в дикой природе. Тогда по идее, они должны откатиться на более примитивный уровень технологий и уровень жизни. А здесь всё наоборот. Получается, это в городах искусственно удерживается более низкий уровень жизни. Тогда это должна быть оккупация!
Стоп! Эмоции – это не правильно! Я обязана быть объективной! Никаких эмоциональных привязанностей! Мы ни имеем права вмешиваться в их жизнь! Мы наблюдатели. И надо сохранять профессиональный подход к работе. Хватит богов из себя изображать! Мы не должны вмешиваться. Надо с уважением относиться к их праву на выбор собственно пути развития. Даже, если он нам не нравиться или не понятен.
Даже если они выбрали рабство, это их право. Может, для выработки каких-то качеств им необходимо проходить эту стадию развития. Может, они тоже относятся к паразитарному типу цивилизаций, мы просто не хотим это признавать. Но у нас в любом случае нет права решать за них. Мы наблюдатели. Не наше дело вершить их судьбы.
Мы наблюдатели. Мы здесь за тем, что бы следить, что к ним никто не вмешивается. Не удивительно, что к нам столько обвинений предъявляют. Васенька! Ха! То же мне, профессионал.
Всё Сашино заявление о рабстве, по сути, и держится только на том, что изъятые Васеньки построили свою жизнь по приемлемому для нас типу. Так, как нам понравилось. Так, как мы, возомнившие себя богами способными судить их, одобряем. То есть, раз изъятые, я сознательно избегала слова «свободные», построили жизнь не как горожане, то горожане автоматически признаются в рабстве. Это даже звучит глупо. Сообщество в несколько десятков особей и сообщество в несколько сотен тысяч особей просто не могут быть абсолютно идентичными. Ясно, что второе должно иметь более сложную структуру взаимозависимости. Может, когда сообщество её Васенек достигнет такой же численности, оно придёт к такой же форме организации…
Я остановилась. Нет. Не придут. Их общество строиться на других принципах, что делает просто невозможным достижение того же результата. Они смогут построить такой же город, только если кто-то захватит власть, убедит или заставит остальных отказаться от принципов, по которым они живут сейчас, и заставит их беспрекословно подчиняться. То есть, это должно быть резкое вмешательство и смена курса. А ни в одном из поселений ещё никто не совершил попыток захвата власти. Они не испытывают в этом потребности. И они физиологически более крепкие, здоровые, развиваются в следующую стадию. А в городе нет.
Итак, то, что поселения свободных точно пошли по другому пути развития и не повторят судьбу городов – я докажу. Следующий вопрос – почему они не выходят из городов. Так что, завтракать и к Карине.
Страх смертельной свободы
– И хищников, опасных для умплов нет вообще? – ещё раз уточнила я у Карины.
– Таких, что бы охотились на столь крупную добычу – нет. По крайней мере, на этих двух материках.
– Почему на двух? – не поняла я.
– Умплы только на двух материках живут, – пояснила Карина. – Хотя, вот здесь для них условия были бы более подходящие. Но они не путешествуют и не знают об этом.
– А почему тогда такая высокая смертность среди тех, кто выходил за стены города? – я выделила на экране строчки отчета. – Саша говорит, что свободные прекрасно живут на природе и гибнуть им не от чего. Почему городские гибнут?
– Это не естественные причины, видишь? – Карина открыла текст пояснения. – Завалило на карьере. Не вернулись их шахты. Провалился в трясину. Заболел после работ в поле. Почти каждый двадцатый растерзан соплеменниками в драках, возможно за крамольные рассказы о том, что снаружи можно выжить. А остальные смерти тоже странные. Я подозреваю, что они отравлены или умышленно заражены чем-то скоротечным. Во всех биопробах, которые нам удалось получить, или превышение токсинов или один и тот же штамп паразитов. И ни этого токсина, но паразитов, во внешнем мире просто нет.
– Значит, от тех, кто был снаружи и может рассказать, что там можно жить, избавляются умышленно.
– Да. А часть их вообще не возвращается в города. И куда они деваются из шахт и карьеров – мы так и не смогли выяснить. Ушло в шахту тридцать шесть умпалов, вернулось пять. И так постоянно. Можешь посмотреть записи зондов, запущенных в шахты. В том случае даже обвала не было. Спрятаться им негде. Ни каких мертвых тел. Ни каких признаков насильственной смерти. Они просто исчезают!
– Исчезают!?! И вы это до сих пор не выяснили?
– У нас запрет на прямые контакты с местными, – обречённо – монотонно пояснила Карина. – Мы не можем позволить им обнаружить наши зонды. Поэтому, запускать зонды в места, из которых по нашим же данным, не все умпалы вышли, нам запрещено. Потому что теоретически, оставшиеся в шахте могут столкнуться с нашим зондом. Да, это тупое решение комиссии, но мы обязаны подчиниться.
– Куда же они деваются?
– Могу только сказать, что по нашим подсчетам, там исчезает ещё около 10% населения города.
– Жуть какая! – не выдержала я. – Десять процентов населения города уходят на работы в шахты и больше не возвращаются! Просто исчезают в никуда! И вы просто фиксируете это в отчетах!
– У нас такие условия работы, – спокойно и чуть надменно ответила Карина и тут стена её профессиональной отстраненности от проблем объекта исследования рухнула. Передо мной стояла юная, но уставшая от этой чужой неустранимой беды девушка. Она на миг спрятала лицо в ладони, прежде чем продолжить:
– Ты на нас так не смотри, – печально улыбнулась Карина. – Вся эта бравада – это так, декорации. Просто очень тяжело знать, что там внизу твориться и не иметь права помочь. Это ежедневный самоконтроль и трениг у Ройзы, что бы мы что-нибудь не выкинули.
– Какой тренинг?
– «Признавать их право выбора этого образа жизни, не ломать выбранную этими индивидами судьбу, не вносить разлад в их жизненные планы….» – монотонно стала перечислять Карина.
Я невольно отвела глаза. А сама-то я себе не далее как несколько минут назад что внушала?
– Думаешь, это просто? Знать, что там кто-то от голода умирает! И просто не предложить ему кусок хлеба? Видеть, как дети умирают, как слабых забивают, как отверженные умирают, а мы лимит на изъятие особей в этом месяце исчерпали! Думаешь, это просто? Не иметь права помочь в том, что так легко сделать! Это пытка!!!
Она пришлась по комнате, немного успокоилась и призналась:
– Я три раза уходить собиралась из миссии. И будь в этот момент на чём улететь – улетела бы. Но каждый раз я надеюсь, что мы сможем что-то изменить, что мы здесь не зря. И Сашка говорит, что их всех просто убьют, если мы уйдём. Она их охраняет, понимаешь? Пока мы здесь – у свободных умпалов есть шанс. Дара, мы не можем проиграть! Нельзя нам миссию закрывать!
– Я знаю, – кивнула я. – Только как защитить миссию, если никаких фактических доказательств нет? И проверить ничего нельзя!
Карина закрыла глаза.
– Подготовишь мне отчет про отсутствие внешних угроз, хищников и ни от чего не защищающие стены городов?
– Да. Он готов, – отозвалась она. – Только он не объясняет, почему они не выходят за стены города. Не путешествуют, не переселяются.
– Не переселяются, – повторила я. – А как тогда образуются новые города?
– Пошли к Саше.ю – поднялась Карина. – Она с Феликсом эту тему прорабатывала.
Контроль численности популяции
– Саша, занята?
– Подходи. Может, идею подкинешь. Мы с Ройзой и Ларисой опять в тупике.
Мы вошли, и лаборатория сразу стала казаться слишком маленькой и тесной. На работу здесь более двух человек одновременно проектировщики не рассчитывали.
– Я согласна с Ройзой, – произнесла Лариса, продолжая разговор, прерываемый нашим вторжением. – Показатели очень ровные. Если бы это было внешнее воздействие, оно не могло бы быть равномерным во всех городах.
– И вы про города, – кивнула Карина. – Что новенького?
– Доктор, вам слово, – сделала приглашающий жест Заноза.
– Я проанализировал патологии плода и отклонения в организмах матерей. Теоретически, вы с Дарой можете оказаться правы, – неожиданно обнадёжил доктор. – В каждом образце четко видно, что плод начинал развиваться с патологиями и буквально отравлял мать. И организм матери всегда воспринимал его как чужеродное тело и старался отгородиться, заблокировать его воздействие на организм. Это больше похоже на подсаженную в тело жертвы личинку, чем на беременность. Генетически плод достаточно сильно отличается от материнского организма. Если генетические пробы всех матерей попадают в амплитуду естественного разнообразия внутри одного вида, то с генетикой плодов что-то невообразимое происходит.
– Но мы не можем прямо соотнести образцы биоматериала погибших плодов со ущебрами, – задумчиво произнесла Заноза.– Потому что в ущебров они так и не развились.
– Верно, – согласился доктор. – И колебания здесь выходят далеко за нормы для мутаций внутри одного вида. Но с материнским организмом расхождения очень значительные. При том, мутация идёт на уровне строения белка. На уровне основного кирпичика построения организма. Я с таким ещё не сталкивался.
А значит, эти матери и дети просто не могут быть одном видом?
– Могут, но это маловероятно, – аккуратно сформулировал доктор. – А для естественного процесса, вызванного, например, резкой сменой окружающих условий, отравляющие вещества должны поступать в организм матери более концентрированно. В пище такая концентрация не достигается.
– Резкая смена условий окружающей среды? – ухватилась я за новую мысль.
– Не было здесь никаких резких смен, – уверила Лариса. – Никаких катаклизмов и планетарных катастроф. Лукас может подтвердить. Геоактивность планеты очень низкая.
– Так может, это влияние той планетарной катастрофы? Если они действительно потомки гарапцалов…
– Нет. Это не может длиться так долго, – возразила Карина. – Все остальные виды на планете уже давно адаптировались.
– А потом, не забывайте, что это касается исключительно случаев зачатия от ущебров, – напомнила Лариса.
– Ты права, – поддержала я. – Значит, есть шанс, что ущебры – другой биологический вид. И они как-то вклинились в сообщество умпалов и стали его частью. Что же, тактика соответствует паразитарному мышлению.
– Но я не могу сделать то, что вы просите, – покачал головой доктор. – По биоматрицам патологически развивающихся, да ещё и нежизнеспособных детей, определить ДНК отца невозможно.
– Как нам добыть биопробы ущебров? – в лоб спросила Заноза.
– Саш, – остановил её доктор, – завтра комиссия будет рассматривать вопрос о нарушении нами регламента исследований из-за этой аварии с Павлом. Ещё через три дня – нас на Совете Миров будут под микроскопом изучать. Если нас поймают на малейшем нарушении, миссию закроют, и все наши подопечные будут приговорены.
– Да, я помню, – кивнула Заноза. – И всё же, как нам получить образцы?
– А если преподнести это так, что они попали к нам случайно? – Влад повернулся к Ларисе. – Что мы, допустим, как и положено протоколам сворачивания работ, забирали наши зонды, и случайно на них обнаружили образец слюны или ещё чего?
– А как нам случайно макнуть зонд в слюну? – ухватилась за мысль Заноза.
– Вы чёкнутые! – доктор снова вытер выступивший от волнений пот.
– Надо придумать. Только быстро, – Влад сверился с графиком. – У меня всего семнадцать часов осталось для полной эвакуации всех следящих устройств. Или… – он вздохнул, – придётся имитировать сбой управления. Но к трансляции отчета комиссии они все должны быть на борту. Иначе нам ещё одно нарушение влепят.
– Флоренс это не одобрит, – вздохнул Ройза.
Все сочувственно посмотрели не него. Никто даже не подумал уговаривать его скрыть от жены их замысел. Кто бы втягивал доктора в такие совещания, если бы он докладывал всё капитану?
– Камера слежения не сможет стащить чешую ущебра, – вздохнула Саша. – Нужно хотя бы зонд туда завести.
– Зонды большие. Их, даже с полем невидимости могут заметить, – вздохнул Влад.
– Особенно, если что-то пойдёт не так, – добавила Лариса.
– Что может пойти не так? – спросил Влад.
– Это ты у Пашки спроси, – сердито огрызнулась она.
– Ладно. Согласен. Зонды во внутреннем городе – это плохая идея.
– Без прямых доказательств, это так и останется беспочвенным домыслом, – вздохнула Лариса. – Как я уже говорила, статистика по смертности слишком ровная для того что бы это можно было объявить внешним воздействиям. Одни и те же показатели неизменно отражаются во всех городах сразу. Никаких колебаний. С учётом того, что и цифры популяции не растут, всё выглядит так, словно достигнуто биологическое равновесие экосистемы. Умирает ровно столько, сколько рождается.
– Население планеты не растёт? – уточнила я. – Почему население не растёт? Войны?
– У них нет войн, – возразила Карина. – Их слишком мало, что бы воевать из-за территорий или ещё чего.
– Вот именно! – подтвердила Заноза. – Войн нет. А они поют о Битвах!
– Я сейчас не об этом, – отвела я её внимание от восхваления талантов Васеньки. – Нет никаких внешних причин, препятствующих увеличению популяции умпалов. Войн нет, хищников нет, конкурирующего вида нет. У них же, судя по вашим отчётам, прекрасная способность к быстрому воспроизводству потомства? Сколько детей может иметь мать?
– Ну… 8 – это, конечно, исключение, но 2 – 5 – это для них норма, – ответила Карина.
– Почему тогда численность населения не растёт? Они должны были при такой рождаемости уже всю планету заселить.
– У них очень высокая смертность. А матери жрецов и вовсе заранее приговорены к инвалидности, если выживут.
– Ах да, они рано умирают. И травятся едой. И умирают, вынашивая потомство ущебров, – перечислила я. – И гибнут вне города при странных обстоятельствах, которые вам запретили изучать.
– Ты нас в бездействии обвинить решила? – с вызовом посмотрела на меня Заноза.
– Я всего лишь уточняю каким образом достигается это экологическое равновесие, – постаралась смягчить её выпад я. – Население не растёт. А как тогда образуются новые города?
– Сейчас, – Заноза вывела на экран какие-то данные, – может, хоть сейчас мы на это обратить внимание сможем. Потому что эта аномалия просто игнорируется всеми комиссиями. Вахтанг из предыдущей миссии изучал этот вопрос и… Ни одного города за время предыдущей и нашей миссии образованно не было. Ни одного случая не зафиксировано. Что само по себе невероятно!
– За 60 лет?
– За 97 лет, – поправила меня Саша. – Он пользовался данными предыдущих миссий союзников.
– Мне нужна карта расположения городов на планете, – попросила я.
Заноза кивнула и вывела карту на экран. Пару минут я проверяла мелькнувшую в голове догадку, изучая места расположение городов, их удаленность друг от друга.
– Это что – пустыня?
– Да, – кивнула Лариса.
– Очень тяжелые условия для проживания и с урожаем беда постоянно, – подвела вывод я. – И, тем не менее, они зачем-то выбирают это место для города. Так, а это что? Это остров, да?
– Да, – Заноза всмотрелась в карту.
– И как сюда умпалы попали? Приплыли? Прилетели? До обоих материков огромное расстояние! Да и зачем? Чем они здесь питаются?
– Водоросли собирают, – вздохнула Лариса.
– Стой! Я поняла тебя, – воскликнула Карина. – Они не могут быть разрозненными группами выживших, создающих новую цивилизацию. Они при таком разрыве во времени и пространстве, не могли бы создавать абсолютно идентичную культуру, архитектуру, традиции и правила, наряды… А все города абсолютно одинаковы! Они общаются!
– Или, верее, те, кто ими руководит, общаются и координируют свои действия, – поправила её Заноза. – Умпалы же не отходят от своих городов! Не путешествуют, не переезжают в другие города.
– Нет. Они почти не выходят за стены города. Только для сельхозработ и работы в шахтах и карьерах, – застонала Карина.
– Как я раньше этого не увидела? – Саша тяжело вздохнула и к ней вернулась её сосредоточенность. – Ясно. Я проверю, есть ли хоть что-то об этом в исследованиях предыдущих миссий.
– А я пошла готовить отчет о единой, сообщающейся культуре в разрозненных и, якобы, никак не сообщающихся городах, – поднялась Карина.
– А я, тогда, готовлю карту с доказательствами искусственного расселения групп в городах. Сами они бы такие места для поселений не выбрали, – предложила я, и Заноза согласно кивнула.
– А я, пожалуй, ещё раз прогоню данные по смертности, – поднялась следом Лариса. – Это ведь может быть искусственным контролем численности. На фоне искусственного расселения и единой культуры, это вполне можно так трактовать.
– Я выделю всё, что может косвенно показывать на межвидовое спаривание, – пообещал доктор. – Но, это лишь косвенные данные, которые легко трактовать в любом значении.
Через пару минут мы с Занозой остались в её лаборатории одни.
Рабство без ограничений
Я уже как-то видела подобный способ расселения популяций, которые требовалось держать под контролем. Давным-давно. Ещё когда была студенткой практику проходила. Никогда не знаешь, когда предыдущий опыт тебя выручит. У меня и тени сомнения не было, что умпалы сами не выбрали бы большинство этих мест для построения городов. Даже свободные… изъятые умпалы строят свои поселения не там, куда их люди переместили, а там, где им комфортнее. Нормальная реакция любого живого организма – оптимизировать усилия в обеспечении себя всем необходимым. А судя по этой карте, умплы специально выбирали места, где им жизнь мёдом не покажется. Где им придётся голодать, мерзнуть, довольствоваться скудным урожаем. Искусственный контроль численности популяции. Да, очень похоже на это. И всё же…
– Я не могу понять, – ещё раз пробежав глазами по списку критериев рабства, вздохнула я, – их никто насильно в стенах города не держит, так?
– Так, – согласно кивнула Саша.
– Физического воздействия к ним не применяют. Так? У них даже нет такого понятия как армия или полиция.
– Так, – кивнула Саша и прикрыла глаза, очевидно, уже понимая, к чему я веду.
– Нет аппаратного воздействия, силовых полей или установок подавления воли, так?
Она просто кивнула, не открывая от меня настороженных глаз.
– Стены – фикция. Перелезть через стену, да и пройти через ворота ничего не стоит. При этом, условия жизни в городах губительны. И они это знают, болеют, травятся некачественной едой, умирают, но не уходят?
– Да.
– Почему?
– Они не знают, что можно жить по-другому. Ущебры внушают им, что за пределами города они погибнут.
– И они просто верят? Дохнут с голода на улицах городов, видят, как умирают их близкие и при этом страшно боятся умереть за городом? Это лишено логики! Если тебе плохо, ты в любом случае ищешь как сделать по-другому. Им плохо, а они покорно продолжают умирать. Выходит, никакая они не разумная цивилизация, раз выбрали стиль жизни, который их убивает? Жизнь, которая не даёт им развиваться!
– Они в рабстве! – попробовала защитить их Заноза.
– Да нет никакого рабства! Никто не заставляет их так жить насильно! Это их выбор! Никто их не держит, там даже охраны нет! Они сами не хотят уходить из этого ада. Это их выбор.
– Не пиши этого, – почти шёпотом попросила Саша после повисшего молчания. – Мы с большим трудом доказали их разумность. Это приговор им. И нам будет не спасти их.
– Саша, я не собираюсь вредить вам, – уверила я. – Но как я докажу, что они в рабстве, если их это устраивает? Рабство предполагает нарушение главного закона вселенной – игнорирование права личности на свободу выбора. А умпалы свободно выбрали такой стиль жизни. Они не поднимают восстания, не отстаивают за свои права, не подвергаются силовому и аппаратному воздействию со стороны оккупантов. Их это устраивает! И единственное, о чём говорит такое поведение – их нельзя считать разумными. Потому что они даже ответственность за собственную жизнь не осознают, не то, что свою роль как части планеты или вселенной.
– Надо доказать, что они в рабстве, – упрямо повторила Саша.
– Как? – развернулась я к ней.
– Доказать, что их насильно ограничивают.
– В чём? В выборе еды? За стенами города практически всё съедобно и не отравлено, ты же сама говорила. Кто запрещает им пойти и насобирать себе пищи?
– Страх.
Я прошлась по залу, и ни одной дельной мысли не приходило в мою голову. А Заноза просто молчала.
– То, что они трусливы, ещё не доказывает, что они в рабстве.
– Дара, им с рождения внушают, что это единственный способ жизни. Они не знают, что можно жить иначе! Когда мы вынуждены были вернуть свободных в город, мы надеялись, что они расскажут остальным. Расскажут, что действительно их ждёт за городом. Но их убили!
– Ограничивают, – я развернулась к ней. – В чём их ограничивают? Как им удаётся внушать им подчинение без силового и аппаратного подавления?
Заноза оторвалась от своих отчетов и выпрямилась. Она с минуту просто сидела молча, закрыв глаза, напряжённая, с абсолютно прямой спиной, словно ей в позвоночник шест вставили.
– Пошли, – Заноза поднялась, – позовём подмогу, будем думать вместе.
– Куда мы?
– Кто свободен, подойдите, пожалуйста, в зал совещаний, – обратилась Заноза по общей связи к команде станции и пояснила. – Здесь тесно. И экранов мало. Пошли.
