Светлана Евгеньевна Андреева
Я запрещаю этому быть на Земле
Дети наших партнёров
– Нет, – покачала головой Саша на мой вопрос. – Это точно щашур. Но дело вот в чём: он не просто присутствовал там, маскируясь под их жреца, как мы подумали. Они и есть жрецы – щашуры. Все они.
– То есть… умпалы захвачены щашурами? – уточнила я, когда смысл этого заявления дошёл до меня. – Щашуры всё это время были на планете и были их жрецами?
– Да, – кивнул доктор.
– Самое паршивое, что это было заметно с самого начала, – нервно рассмеялась Саша. – Я даже помню, как Пашка, рассказывая о выходе жреца произнёс: «он вышел к своему электорату, как цеплагр торжественно выстреливающий перед собой своими же ногами». Как я могла не заметить этого сходства?
– Ну, значит, не всё так плохо! – обрадовалась я, наконец, до конца осознав, что всё это значит. – Мы поймали их с поличным! И доказали, что они захватили умпалов! Всё получилось!
– Это ещё не всё, – осадила меня Саша. – Горга обнаружил, что женихом на обряде был не ущебр, а сам жрец – щашур. Он выделил это на четырёх записях. Как жрец щашур якобы приходит благословить жениха, а потом меняется с ним местами. И вся эта церемонии с переодеваниями всей этой компании создана для отвлечения внимания этой подмены. Они меняются одеждой, все эти хороводы водят и в итоге, на ложе жениха оказывается жрец – щашур. Это Горга и разглядел.
– Великий Космос! – побледнела Карина. – Вот почему они их так наряжают! Никакая это не статусность! Это маскировка! И на носилках таскают, что бы невеста не заподозрила, что над ней генетические эксперименты ставят!
– Подождите! Стоп! – остановила нас Флоренс. – Это не умпал. Это, по-вашему, щашур? И он только что скрещивался с умпалом? Что вы тут навыдумывали, извращенцы?
– Это так, дорогая, – прервал повисшую тишину Ройза.
– Но эти ваши ущебры же нормально ходят! – ткнула в экран пальцем капитан.
– Они полукровки, – простонала Заноза. – Они искусственно выведенные полуумпалы – полущашуры. Поэтому и размножаться сами не могут. Они все от рождения стерильны.
– Но как? Ведь условия планеты для проживания щашуров не подходят? – вспомнила я. – Им же азот и кислород в атмосфере нужен для дыхания.
– Вот они и выводят подрасу, способную жить в условиях планеты, – вздохнула Саша.
– А этот-то как дышит? – я указала на отдыхающую в гнезде особь, только что вернувшуюся с не очень романтического свидания с прекрасной дамой.
– Через эту корону на голове, – предположила Карина.
– Да, – подтвердил доктор, – я тоже думаю, что это дыхательный аппарат. А эта одежда – это его защитный скафандр. И теперь он в своём ложе подключился к системам жизнеобеспечения и восстанавливается.
– Мне необходимо связаться с послом. Срочно! – я застонала. – Где же этот ремонтник?
– И что ты ему скажешь? – безжизненно произнесла Саша.
– Стойте! – подскочила я. – Выходит, умпалы захвачены и порабощены щашурами. И щашуры пытаются вывести гибридную расу для проживания на этой планете. Мы защищаем право умпалов на собственный путь развития, а щашуры у нас под носом их уже захватили! И убедили нас, что это и есть нормальный путь развития умпалов!
– Но это не возможно! – не желая смириться с очевидным, покачала головой Карина. – У них даже основа клеток на разных металлах основана. Как фтористые соединения щашуров вообще могут…
– Поэтому им эта лаборатория и нужна, – безжизненно пояснила Саша. – Поддерживать нужный баланс в организмах обречённых матерей, что бы дети успели развиться.
– Я же сразу заметил, что такое количество соединений фосфора и фтора… они не вырабатываются в организмах умпалов естественным путём. И с пищей в такой концентрации они поступать в организм просто не могут, – потирая виски пальцами, растерянно объяснял доктор. – Но мне даже в голову не пришло, что им могли вводить эти вещества искусственно. Что бы поддержать развитие плода.
– Подождите, – взмолилась я, – я ничего не понимаю. Какие лаборатории?
– Горга искал записи облика раздетого ущебра, – вздохнула Карина, – а нашёл на записях щашура. А потом он нашёл доказательства, что именно щащуры были на ложе жениха в момент проведения обряда зачатия. А потом… потом он нашёл на записях помещения этих гаремов. Только это мы считали это гаремами, а он рассмотрел моменты насильного введения беременным каких-то инъекций. Это не гаремы. Это лаборатории.
– Бедный мальчик. Горга всю ночь над этим проработал, – вздохнул доктор. – И не выдержал.
– Как он сейчас? – поинтересовалась я.
– Спит. Я держу его на частотах погашения сна. Что бы мозг не мучил его такими сновидениями.
– Лаборатории. Щашуры пытаются скреститься с умплами? – смысл этих слов медленно, но всё же начал доходить до меня. – Что за бред?
– Это не бред, – покачала головой Карина. – Им это удалось, она посмотрела мне в глаза и произнесла: – Ущебры.
– Что!?! Ущебры? – Флоренс помотала головой, словно отгоняя от себя эту мысль.
– Да, это кажется не возможным, но межвидовые дети этих абсолютно разных цивилизаций тем не менее, существуют, – устало признал факт доктор. – Не знаю, порадует ли вас этот факт, но мне удалось найти на этом гнезде биоследы двух особей ущебров. У нас будут их биоматрицы. Сканирование уже идёт. Но уже сейчас ясно, что это жизнеспособная версия тех несчастных младенцев.
– Это какой-то нескончаемый кошмар! – покачала головой Карина. – Как можно додуматься делать такое?
– Да уж, – вздохнула я, – в азарте желания застукать цеплагров с поличным на планете, как-то не приходит в голову, чем всё это может обернуться.
– Эта информация может спасти свободных умпалов или доказательств опять не достаточно? – подняла на меня измученные глаза Саша.
– Дай мне несколько минут в себя прийти, – взмолилась я. – Я же тоже не железная. Мне надо вернуть способность равнодушно и без эмоций проанализировать все эти факты. А я сейчас не способна на это.
Она понимающе кивнула.
– Да нам уже торопиться не куда, – безжизненно ответила она. – Решение о нашем закрытии вынесено. И на заседание комиссии Совета Миров мы ничего передать не успеем. Ремонтника нет. О нас все забыли. Я пойду, попробую отдохнуть. Нет, доктор, не надо! Я сама.
Почувствовать себя сильной
«Нам надо узнать, как защитить себя». Слова Шеломина судорогой пробили моё сознание, увязшее в этой трясине противоестественных фактов. Мерзкая, холодная липкая слабость затопила меня. Не могу больше! Это невыносимо!
Аппарат доктора, конечно, славная вещь, но он притупляет восприятие. Не то, что бы он тормозил мозговую деятельность, но он делает меня толстокожей и равнодушной. А у меня слишком мало времени, что бы пренебрегать хоть одним из органов чувств.
С трудом заставив ноги слушаться меня, я встала и вышла из зала. В спорткомплекс! Я не дойду до своей каюты. Спортзал был пуст. Я залезла под душ, смывая с себя это мерзкое ощущение беспомощности. Никогда! С нами такого никогда не случиться! Никогда! Мы сможем этому противостоять! Мы сильнее! Мы найдём защиту!
Я вышла из душа и минут сорок терзала тренажёры, прорабатывая каждую мышцу. Мне необходимо было почувствовать себя сильной и здоровой. Необходимо было выдавить из каждой мышцы, из каждой клеточки моего тела остатки этой мерзкой слабости.
Это не наша судьба! Ни через сто пятьдесят лет, ни через тысячу, ни через миллион лет. С нами такого никогда не будет! Я запрещаю даже думать о таком! Я вожусь со всей этой мерзостью, изучаю всю эту нечеловеческую, немыслимую, невозможную гадость для того, что бы с нами такого не случилось никогда! Вот зачем я это делаю! И мне надо быть сильнее этого! Без всякой успокаивающей аппаратуры. Я сильнее аппаратуры! Я человек!
Только прочувствовав всё моё тело, разогретое, наполненное силой и легкостью, я удовлетворённо остановилась. Ещё раз приняла душ и решительно вернулась к работе.
Люди рождаются, что бы быть счастливыми. Это наше назначение – наполнять вселенную счастьем. Быть счастливым – это наше право от рождения. Но всегда должны быть те, кто защищает это право человечества на счастье. На счастье, не отравленное страхом. Сейчас это я.
Искажённая картина действительности
Я открыла мой несчастный, замученный, столько раз поправленный и всё равно не доделанный отчёт. Ремонтник должен прилететь с минуты на минуту. Как же я зверски устала. Но надо внести все поправки. Надо успеть.
Как быстро значение одних и тех же фактов меняют смысл и значения. От каждой новой информации. От каждого добавленного в общую мозаику кусочка. Итак, мне надо перепроверить каждый пункт отчёта и внести поправки.
Где же этот ремонтник? Я должна была выслать отчет двадцать минут назад! Неужели они до сих пор не заметили, что с нами нет связи? А если я опоздаю? Эта мысль прошибла меня током, заставив похолодеть. Если я не успею передать отчёт послу до заседания? Если Совет Миров обо всём этом не узнает? Нет! Даже думать об этом не буду! Надо отвлечься, пообедать.
Станция словно вымерла. Никого. Мне не в первый раз обедать в одиночестве, но сейчас это угнетало. Я пробежала взглядом меню и поняла, что не смогу ничего съесть. Даже пирожное не хочу. Хочу только одного ,что бы ремонтник поскорее прилетел!
– Саша?
Она сидела на диванчике на смотровой палубе и смотрела на эту серо-бурую неприветливую планету. Одна. Она кивнула мне, показывая, что не возражает против моего вторжения в её одиночество. Я села рядом с ней. У неё на коленях лежал планшет с открытой фотографией её Васеньки. Её пальцы ласково пробежали по контуру окаймлённой щитками головы. Она молчала.
– Знаешь, теперь всё сходится, – нарушила тишину я. – Консультант, когда объяснял мне принцип рабства, сказал, что рабовладелец – это, по сути, ущербный инвалид, использующих других как протезы отсутствующих у него способностей. Рабовладелец просто не в состоянии выжить самостоятельно! В случае с щашурами это так и есть. Они не способны сами выжить на планете. Не способны сами управлять умплами. И они создали этот гибрид, способный здесь жить и обслуживать их интересы. Ущебры не держали их в заложниках. Ущебры – их слуги и няньки. Щашуры их руками сдерживают развитие не нужной им здесь цивилизации гарапцалов. Контролируют их численность, не давая выйти за пределы популяции, которую они в состоянии контролировать. Ослабляют их всеми способами.
– Как давно, – с болью произнесла Саша. – Они успели захватить и перенаправить по другому пути развития остатки выжившей цивилизации.
– Выходит, когда двадцать лет назад Вайло доказывал, что это разумная цивилизация, они уже были захвачены.
– Да когда мы их обнаружили, они уже были захвачены! – воскликнула Саша. – Мы их открыли миру! А ущебры уже прекрасно знали о выживших. И скрывали это от всех! Что бы спокойно поработить некогда мощную цивилизацию.
– И за это открытие нас и вышибли из миссии. Мы вскрыли их тайную игру.
– Сейчас, мы вскрыли тайну посерьёзнее. Такое им Совет не простит, – Саша сердито посмотрела мне в глаза. – И они делают это уже сотни лет. Они уже были их жрецами, когда их изучал Вайло. Но он не увидел этого. Как не видели мы.
– Нам свойственно быть доверчивыми.
– Нет. У нас не было неуёмной журналистки, которой плевать на запреты и ограничения, наложенные на нас нашими… партнерами, – возразила Саша, продолжая машинально поглаживать пальцами изображение щетинистого чудовища на экране. – Ты права. Постоянными обвинениями и нападками, они заставляли нас смотреть только туда, куда нам было разрешено. Мы боялись шаг в сторону сделать, что бы не стало ещё хуже. Что бы не сделать хуже людям, с которыми мы вместе работаем, которых уважаем. Они нашли способ заставить нас бояться заниматься нашей работой – исследованиями. Они нашли способ сделать нас слепыми и пассивными. Хорошо, что ты заставила нас открыть глаза.
– Хорошо ли? – с сомнением вздохнула я. – Горге лучше бы всего этого не знать. Как его психика выдержит всё это?
– Карину сейчас тоже доктор восстанавливает.
– И Влад.
– И Пашка.
И добавила помолчав:
– Вот когда порадуешься, что Флоренс в этом плане не отличается сообразительностью. Хоть кто-то продолжает работать.
– Да, – согласилась я, – идеальный выбор капитана.
Мы невольно улыбнулись. Вымученно, через силу, но улыбнулись.
– А с виду у вас такая простая миссия – просто наблюдать и ни во что не вмешиваться.
– Так бы и было, – кивнула Саша, – если бы остальные тоже не вмешивались. А теперь мы просто не можем оставаться в стороне.
Мы помолчали. Я боялась задавать мучающий меня вопрос, но она почувствовала это и спросила сама.
– Осталось только доказать, что умпалы подчиняются порабощению не добровольно, да?
– Да, – вздохнула я. – Специалист по паразитарной психологии, с которым я консультировалась перед вылетом, это очень чётко сформулировал. Рабство основано на способности ущербного, не способного самостоятельно выжить, паразита, внушить более развитым и сильным индивидам, неверную картину восприятия действительности. Только внушив здоровым индивидам идею их ущербности, паразит может доказать, что он значимее остальных и навязать им свои условия. То есть, у нас два главных критерия: неверная картина мира и идея собственной ущербности. С умплами именно так и получается.
– Они считают себя недоущебрами, – кивнула Саша. – И это подкрепляется их ощущением собственной ослабленности и беспомощности. Кроме внешней пропаганды.
– Да. Верно подмечено, – кивнула я. – И с искажённой картиной мира всё сходится. Щашуры через ущебров смоги внушить им, что вне города им не выжить, что весь окружающий мир представляет угрозу для них и только в концлагере городов они могут чувствовать себя в безопасности, что вся в изобилии растущая пища для них не подходит и они должны голодать и травиться этим ядом, что только жрецы и ущебры могут решать как им жить и что делать. И вся система самозащиты внедрённой паразитической системы на лицо. Те, кто осмеливаются думать иначе – опасны, и от них нужно избавляться. Подсаженная программа боится быть обнаруженной и изгнанной, поэтому при любой опасности её обнаружения, включается агрессия. Они избавляются от инакомыслия руками самих же умпалов. И то, что рожать жрецов престижно – это как раз к искажённой картине мира относится. Потому что, даже ежедневно видя, что жены жрецов умирают в ужасающих количествах, что некоторые просто исчезают в никуда, что они инвалидами остаются, даже если выживут, – они всё равно верят, что это хорошо.
Я остановилась на самом сложном для меня вопросе.
– Но щашуров сложно назвать беспомощными, – нашла изъян в сложившейся мозайке Саша. – Они в состоянии обеспечить себе технические средства для выживания. Они не зависят от умплов.
– Нет, – отрицательно мотнула головой я. – Они должны быть ущербными. И они должны осознавать свою ущербность, прятать её. Нормальным, здоровым, полноценным индивидам не зачем унижать и принуждать к чему-то других. Здоровые, развивающиеся личности ищут в других единомышленников для сотрудничества. Творцы ищут таких же творцов как они. Рабов ищут только рабы.
– Сейчас ты скажешь, что они всё равно должны были понять, что это рабство, – вздохнула Саша и опустила взгляд на своего Васеньку.
– Это единственное, что я так и не могу объяснить, – призналась я. Есть виды, которые ещё просто не развились до уровня осознанности. Они как дети, которые не могут самостоятельно оценить реальную картину мира. Но именно то, что умпалы – это гарапцалы, перечеркивает такое оправдание для них. Это вид, достигший в своём развитии очень больших высот осознанности. И это всё теперь вписано в их генетику. У них нет шанса взрослея не переходить на другой уровень осознанности. Просто нет шанса! Но фона насилия нет. Они не осознают, что это насилие. И это меня с ума сводит.
– Может дело в этих ядах? – предположила Саша, поглаживая изображение Васеньки. – Доктор говорил, что это вещество блокирует их развитие. Может это и на способности трезво мыслить сказывается? Свободные же всё осознают.
– Возможно, – кивнула я. – Эти обречённые, они же голодали несколько дней перед тем как вы их забирали? Так ведь?
Саша кивнула.
– Значит, они делали выбор уйти из города, когда действие ядов уже ослабевало. Наверно, ты права.
На это просто невозможно было смотреть. Она с такой нежностью смотрела на этого инопланетянина. И не возможно было даже мысль допустить, что миссию могут закрыть, что свободных могут насильно вернуть в города как результат вмешательства людей в их «правильную жизнь роя». Мы просто не имеем право проиграть!
– Пойду, внесу это в отчет, – поднялась я. – Где этих ремонтников носит?
Я бросила взгляд на планету за окном. Рядом с ней нагло висели корабли наших наблюдателей.
Специалист по подростковой психологии
Яды. Да, это может быть следствием действия яда. Но столько лет… Со временем, организм адаптируется и учится бороться с любым воздействием. И должны быть моменты, когда ситуация выходит у щашуров из-под контроля. Когда накапливается определённая масса умпалов, адаптировавшихся к яду и восстановивших способность думать. Но таких всплесков по реконструкции, сделанной Кариной и Ларисой, нет. Значит, это не только яды. Что за неразрешимый ребус?
Почему умпалы терпят это? Почему они приняли своё рабство? Теория с подменой образа бабочки на навозного жука, конечно, хороша, но… Не могут же они как дети наивные вечно верить в этот подлог? Не могут же они не осознавать, что им плохо?
Почему они принимают это? Почему нет фона признания насилия над собой? Я не понимаю! Не понимаю!!!
Я до сих пор видела перед глазами образ Саши, нежно поглаживающей своего Васеньку. И слышала её требование ко мне, как к специалисту по информационному воздействию, объяснить – как умпалам могли так головы задурить. Если бы я знала! Если бы я сама это знала!
Закон свободной воли. Для Совета Миров – это альфа и омега. Что бы мы сейчас не привели как доказательства порабощения гарапцалов, вмешательства в их свободу развития, всё могло разбиться о просто и неопровержимый факт – гарапцалы не считают это насилием, они с этим согласны. Они продолжают сами поддерживать эту систему взаимоотношений. Это их свободный выбор.
Ну что я могу сделать? Я даже привлечь для консультации специалистов теперь не могу! И времени совсем нет! Даже если я теперь успею передать свой отчет перед самым заседанием, они не успеют привлечь специалистов, что бы выстроить линию защиты нашей версии. А что могу я? Я специалист только по подростковой психологии! А Саша ещё требует от меня…
Я подскочила и застыла, боясь спугнуть мысль. Подростковая психология! Может, это и хорошо, что на это задание напросилась именно я. Может, только такой специалист как я и мог разгадать эту загадку! Специалист по подростковой психологии!
– Саша! Ты всё ещё на палубе? – я очень старалась, что бы мой голос прозвучал ровно.
– Я иду к Борису, – безжизненно отозвалась она. – Приходи.
Они как дети, которые не могут вырасти
Борис поднялся при нашем появлении и оправил форму. Совсем как Горга делал.
– Ты-то что подскакиваешь? – опустила глаза Саша.
– Я только сейчас понял, – сглотнул ком Борис, – паршивец был прав, так завышая планку восхищения вами. Это просто невозможно вынести. А вы выдерживаете. Посмотрите, никого не осталось. Лукас спасается тем, что отгородился от всего этого и прячется в своём ангаре. Я прячусь здесь. У меня, конечно, тоже работы хватает, но я сам нахожу чем занять себя, что бы не было времени думать о том, чем вы там занимаетесь. Что бы не рехнуться. Понимаете? Это же тоже трусость? Мы всё самое страшное свалили на вас. На девчонок.
– Каждый должен делать свою работу.
– Я никогда не считал себя трусом.
– И не с чего считать сейчас.
– Да я здесь просто с железками вожусь, пока вы там… И ничего сделать не могу. Я даже починить не могу!
Саша остановилась напротив иллюминатора и уставилась куда-то в черноту космоса. Я подошла к ней, кипя от нетерпения.
– Чего они ждут?
– Они прилетят, – вздохнула я. – Не могут же они вечно не замечать, что с нами нет связи.
– Я не об этом, – равнодушно ответила она. – Чего ОНИ ждут?
Я проследила за направлением её взгляда. Она смотрела на точки бортов наших наблюдателей.
– Дара, не делай вид, что ты одна понимаешь, что после таких наших открытий, они должны уничтожить свидетелей. Не в их интересах, что бы мы заговорили.
– Я, конечно, понимаю, что блок связи нам не случайным метеоритом срезало, – кивнула я, – но давай не будем доходить до крайностей.
– Мы послали их биоматрицу комиссии, – равнодушно произнесла Саша. – Они должны догадаться, что мы всё знаем. Что мы обнаружили, как они захватили эту планету.
– Это цеплагры, а не щашуры.
– Какая разница? Они родня, хоть и дышат разным составом воздуха.
– С минуты на минуту здесь появится борт ремонтников. Тогда им и его придётся уничтожить.
– Уверена, что их это остановит, после того, что они натворили на планете?
– Я уверена, что нашла объяснение послушности соплеменников Васеньки, – наконец, выдала я ей в лицо.
– К четырнадцати годам в нашем мире у ребенка формируется критическое мышление, – старательно объясняла я им свою мысль. – К этому времени, у него уже сложилось представление об окружающем мире, о себе самом и своём месте и роли в этом мире, о том, каким он может стать, чего достичь. Но всё это представление – сформировано в нём под влиянием родителей, системы образования, его окружением. Это изначально вложенные в него знания о мире глазами доминирующего в обществе мировоззрения. И ребёнок может довольствоваться этими представлениями и так и прожить с ними всю жизнь, если его всё устраивает. Но, если эти условия не дают ему реализовать то, с чем он родился в этот мир, подросток бунтует. Он отвергает не подходящую ему доктрину мировоззрения, начинает переосмысливать все эти критерии. И к двадцати четырём годам он полностью переосмысливает все предложенные ему готовые решения. Он именно тогда становится полноценной взрослой личностью. Когда создаёт свою собственную картину мира. Это и считается у нас признаком взросления, так?
– Так, – согласно кивнула Саша.
– Если возникают какие-то неблагоприятные условия, этот процесс может затянуться. Естественный ритм развития может сбиться. И этого уровня осмысленности, подросток, то есть, теперь уже взрослый индивид, может достичь не к двадцати четырём, а только к тридцати шести годам, или даже позже.
– Они ядами и этим давлением оттягивают их взросление? – догадалась Саша.
– В каком возрасте Васенька стал взрослым гарапцалом?
– В сорок два… – Саша мгновенно уловила мысль. – Другие в сорок четыре, сорок семь, сейчас я проверю…
Она развернулась к экрану, быстро выводя данные
– Может, объясните? – попытался прояснить ситуацию Борис.
– А до какого возраста доживают горожане?
– Они не доживают до возраста перехода! – неожиданно эмоционально воскликнула Саша. – Ты права! Они просто не доживают до осознанного возраста! Они подростки!
– Их развитие и так тормозится ядами, – кивнула я, – так ещё и живут они очень мало. Они просто не доживают до возраста, года у них появляется способность переосмыслить окружающую их действительность и сделать свой выбор.
– И у них на это просто времени нет, – добавила Саша. – Они большую часть времени своей жизни вынуждены тратить на работе, что бы обеспечить себя едой.
– Точно! – я сделала себе пометку добавить это в отчёт.
– Они остаются подростками! Несмышлёнышами с внушённой им неверной картиной мира.
– И стариков у них нет, – добавила я. – Нет тех, кто проанализировал свой опыт и готов передать его детям и внукам. Преемственность поколений нарушена, и каждый индивид вынужден начинать путь с нуля, заново проходя по той же неверной дороге, что и поколения его соплеменников до него. Некому сказать ему, что уже выяснено, что этот путь ошибочный. Им никакие кандалы не нужны. Ни физическое насилие, ни облучение подавителями воли. Их сознание порабощено неверным представлением о мироустройстве. И эта картина мира держит их в рабстве надёжнее любых кандалов.
– Они просто не знают, что можно жить иначе, – простонала Саша. – Они рабы веры в то, что это и есть их нормальная жизнь.
– Они не доживают до возраста, когда могут осознать это. Всё так просто. Так жестоко и просто. Щашуры просто не позволяют им доживать до возраста осмысленности.
